Ксeния Таргулян
Корабль уродов
А несчастные воины между тем пришли в ужас от внезапно объявившихся уродцев. Они-то размякли от такой красоты, а тут – внезапно! А дальше версии расходятся, – Вренна развела руками. – Одна говорит, что твари были не только уродливы, но и агрессивны. Они коварно набросились на людей, и те принялись отчаянно защищаться. По другой версии всё иначе. В ужасе и отвращении от одного вида этих существ средневековые воины сами кинулись на них с оружием, и это уже тварям пришлось отражать нежданные атаки. И чего, собственно, хотели они изначально – никто так никогда и не узнал.
Так или иначе – война была начата. Ну а что было дальше, ты наверно и так знаешь. Мой дражайший предок по имени Родерик пробрался в стан кораблистов, нашел там их короля и каким-то образом заключил с ним Договор, последние аккорды которого вроде как скоро отзвучат, – и Вренна засмеялась, радуясь возвышенной концовке, которую ей удалось сочинить на ходу.
– Как ты складно говоришь,– улыбнулся Леон.
– У меня аристократическое воспитание.
– Да уж в этом я не сомневаюсь! – со смехом признал он.
Впрочем, смех смехом, а тема была щекотливая. Не тема ораторских способностей, конечно, и даже не тема родовитости – а известные аспекты ее воспитания…
Хоть Леон и старался изображать, что ему нет дела до ее прошлого, до ее жутковатых интуитивных реакций на «обычный» мир, до ее презрительно-надменного отношения к каждому незнакомцу – напряжение и озадаченность сквозили порой в его взгляде и словах. И так же со Вренной: она вроде и пыталась принять этот «обычный» мир, с его порядками, с его бесчисленными обитателями, которых положено считать за равных – но всё выходило как-то бестолково, и она только раздражалась от своих попыток.
Это не говоря уж о различии жизненных аксиом, вложенных в них в детстве. Иногда это различие порождало забавные казусы (например, в продуктовых магазинах), а иногда едва не доводило до разрушительных ссор.
Но сложнее всего было с темой греха. Она была одной из самых табуированных, но, тем не менее, то и дело вкрадчиво подплывала к поверхности озера молчания, где ее утопили, и зловеще маячила под блестящей водной гладью. Никакой религии тут, конечно, не подразумевалось – только собственные ощущения, муки совести, комплекс вины, ночные кошмары… Леон негласно приписывал многие странности в поведении подруги ее подавленным и запрятанным в подсознание страхам и переживаниям. Она более ли менее угадывала в нём эту мысль и обижалась: «Я же говорю тебе, мне всё равно. Я не придаю убийству никакого значения, и нет по этому поводу у меня никаких переживаний! – мысленно спорила она. – Черт возьми, и почему, интересно, я должна чувствовать себя виноватой – я жила полностью так, как положено! Нечего судить меня по своим правилам, они не менее вымышленные, чем мои!» Но они молчали и улыбались друг другу, оттягивая момент истины.
Проплывая по кисельной тишине, они свернули за угол, и там, укрытая маленькими шапками сугробов, сидела на коленях завернутая в шали старушка с жестяной банкой перед собой. Остановившись, Леон порылся в карманах, отсыпал ей мелочи, выслушал ее безграничные благодарности и обещания молиться за него… Вренна, не удержавшись, фыркнула. Они побрели дальше, недовольно глотая загустевающий от молчаливой напряженности воздух. Атмосферу нужно было срочно разрядить, и оба почти одновременно беззаботно указали друг другу на вывеску первого попавшегося по дороге магазинчика – и радостно направились туда.
Это оказалась букинистическая лавка, замшелая и уютная, в лучших традициях кино и комиксов. Там даже были старые креслица, в которых можно было устроиться и изучить какой-нибудь коллекционный томик. Хозяин лавки косо смотрел на Вренну и Леона, видимо, понимая, что они просто греются и ничего покупать не будут, но затем вышла его жена и предложила кофе. Чтобы не злить хозяина, Лени купил у него какой-то старый номер журнала и преспокойно уселся рядом с Вренной возле снежного окна.
Тепло, уют и ароматный кофе подействовали магически – остатки взаимного раздражения испарились, а любые вопросы об убийствах или подсознании мгновенно показались сущей мелочью, не стоящей малейшего беспокойства.
– Меня такая странная мысль посещает последнее время, – заговорил Леон, задумчиво глядя на холодные хлопья за стеклом. – Вот просто… ну вот о чём сейчас моя жизнь? Нет, не прямо сейчас, сейчас-то мне очень хорошо с тобой, – он ласково улыбнулся Вренне и снова перевел взгляд вдаль. – Ну, вообще. Дом, семья – семья, офис. Статьи какие-то бессмысленные. Вроде не желтая пресса, но и не сильно белая, – он усмехнулся. – Вот пытаюсь вспомнить – и не знаю, о чём я писал последнее время, – он внимательно посмотрел на Вренну. – Я тебя гружу?
– Нет, мне интересно. Продолжай.
– Вот раньше я знал, чем я занимаюсь. Это было опасно, это было драйвово! Это было… ну, нужно, наверно. Я давал миру знать о том, что происходит в горячих точках, там, куда нормальные люди не полезут.
Вренна ухмыльнулась, смутилась, зарделась, погрустнела – всё вместе буквально за пару секунд. Леон печально усмехнулся ей в ответ.
– А теперь – я не понимаю, зачем я живу. Стоит узнать о каком-то происшествии, о каких-то разборках – и первая мысль: а почему не я всем это сообщаю? А вторая – может, там еще есть свободное местечко, и я смогу что-нибудь да разузнать свежее?
– Это, видимо, что-то значит – психологически, – вкрадчиво улыбнулась Вренна, и Леон развел руками – мол, да, куда даваться, психология всегда с нами.
– И вот я думаю, – продолжил он, и в интонации, прежде безукоризненно искренней, проскользнули нотки актерства – заранее заготовленной речи, – может быть мне вернуться на прежние рельсы? Ну… – он замялся и покосился на Вренну. – Что ты думаешь?
– Я? Ну… я и почему ты ушел со старых рельсов не знаю, – нахмурилась она – а потом смутилась. – Это… видимо, очень плохо с моей стороны, да? И я должна бы тебя отговаривать, потому что это опасно, и всё такое… Но, – она сверкнула глазами и слегка раскраснелась, держа его взгляд, – по-моему, твоя тяга к опасности – это жутко сексуально!
Леон засмеялся от приятного смущения и внезапного приступа счастья, и она прильнула к нему, перегибаясь через поручень кресла.
– И знаешь, Лени, – продолжила она, разгорячившись, – ты… Ты ведь это серьезно сейчас? Или так просто рассуждаешь, как о мировой гармонии?
– С-серьезно, наверное. Ты меня пугаешь.
– Просто мне показалось сейчас, что ты… стал – как раньше. Ожил…
– «Ожил»? Я что, был мертвым?
– Прости.
– Постой, в смысле?
– Ну просто… ты сам говоришь – что всё бессмысленно, что это не твоя жизнь. И это чувствуется! – Вренна снова села ровно и вцепилась Леону в ладонь. – Ты не такой как тогда… Я… Что я могу знать об этом? – со внезапной горечью тихо воскликнула она. – Люди меняются… чувства – трудно сохранять… Всё понятно, об этом пишут книги, но это всё равно бестолково. Мне хорошо сейчас с тобой, но – я мечтала… о чём-то ином. О… другом – отчасти другом – человеке. Но ты изменился, и я пыталась… – она сглотнула – и проиграла небольшую внутреннюю борьбу, – перестроиться на тебя нового… но всё же скучала по тому тебе, по той части тебя, которая, как мне казалось – умерла… Но если ты говоришь сейчас серьезно – и если я вообще хоть что-то понимаю правильно – то тот человек может вернуться… да?
Леон что-то пробормотал, не отрывая от нее изумленного и восторженного взгляда.
– Слушай, – хрипловато заговорил Лени, наклонившись к ней и будто боясь спугнуть редкую птицу искренности. – У меня есть сумасшедшая идея, и она совершенно не хочет убраться из моей головы. Пожалуйста, давай попробуем сделать это вместе? – он выдохнул и продолжил тверже: – Через две недели, на восьмое декабря, назначен ваш бал. Это открытая информация, и СМИ ее мусолят как хотят. Вся соль в том, что абсолютно все уверены, что именно на этом балу всё решится. Это final battle. Кульминация. Но там никто не сможет быть. Никто не сможет проникнуть туда. Вренна… Я так туда хочу! – и он откинулся на спинку кресла, зажмурившись от одолевавшей его профессиональной страсти.
Несколько минут Вренна сидела беззвучно, порываясь периодически что-то сказать или возразить, но так и замирая с открытым ртом. Наконец она виновато склонила голову:
– Боюсь, я не смогу помочь тебе. Прости, но я не смогу провести тебя туда. У меня, скорее всего, совсем не осталось власти над ними. Я не смогу защитить ни тебя, ни себя. Прости.
– Я… Вренна, я же не это имел в виду! – изумился Лени, подхватывая ее падающий взгляд. – Я же умею обманывать их! Я же пробирался к тебе тогда – сам – помнишь?
Она недоверчиво посмотрела на него.
– Но… но как ты это делал?
Он нервно облизнул губы.
– Я всё расскажу тебе и, обещаю, отменю всё, если поймем, что что-то идет не так – но сначала скажи: ты со мной? Не как орудие или «крыша» – а как подруга и союзник – ты со мной? – он пригвоздил ее взглядом к креслу, почти пугая своей одержимостью.
И она почти готова была испугаться – начать откладывать решение, просить времени на подумать, отнекиваться – пока внезапно ее не захлестнула собственная волна гордыни и самонадеянности.
Она медленно и хищно кивнула.
– Да. Я имею полное право там находиться. Черта с два они не приглашают меня на мой, в том числе, бал!
И воздух между ними заискрился от бесшабашной решимости, излучаемой обоими.
II
На тонких белых пальцах, отбрасывая отсветы и тени, покоилось два тяжелых светлых камня. Один из них напоминал острый сахарный кристалл, выращенный в домашних условиях – белый, сверкающий и колючий. Другой, в оправе и с цепочкой, был похож на лунный камень – или просто на переливающуюся пластмасску в бижутерии. Вренна сжала камни в ладонях, и первый впился в кожу, как иголками, а второй залил руку холодом. Разомкнула кисти – и пятна от шипов кристалла побелели, покрасней и исчезли.
– Как-то не похожи они на могучие артефакты, – пробормотала она, завороженно, вразрез со словами, глядя на камни.
Леон нервно курсировал по комнате – из угла в угол.
– Ну вон тот, метеоритный, работал, – неуверенно заявил он.
– Иногда, – язвительно улыбнулась Вренна.
– Почему это – «иногда»? – фыркнул Леон почему-то обиженно.
– Ну, – Вренна поймала его за руку и усадила рядом с собой на диван. – Ты приходил ко мне сколько? Шесть раз? И два раза из них тебя ловили, – она попыталась улыбнуться, переводя всё в шутку, но Леон мрачнел с каждой секундой.
– Один раз. Кораблисты ловили меня один раз. Другой раз – меня поймал он лично.
Вренна задумалась, медленно, с дрожью погружаясь в воспоминания о том времени. Каменный Лотос, тела на мраморном полу… Она сглотнула.
– Лени, я ведь… – она посмотрела на его щеку – он напряженно повернулся к ней, но смотрел тоже куда-то мимо глаз, – я приказывала им не трогать тебя. Не вредить тебе. П-пускать ко мне…
Леон дернулся как от боли – раздраженно, гневно:
– Да черта с!.. Ну тогда ничего не выйдет! Черт, Вренна! Я же – всё это время думал, что сам мог!.. Что это я разгадал, нашел, как пробраться туда! Я… Выходит, я всем был обязан тебе? Я – просто твой протеже? А так, без тебя, я – обычный беспомощный… как вы называете тех, кто заявляется в Замок и идет на мясо?
– Журналисты.
Он резко встал.
– Лени, послушай!
Она отложила камушки-артефакты на стол – они глухо бряцнули – и тоже поднялась.
– Пошутила про журналистов, хорошо? Не взрывайся, пожалуйста. Я не виновата, что моя забота бьет тебя по самомнению!
– Я не!.. прости.
– Я действительно защищала тебя от них – ну а ты как думал? Я думала, это очевидно, – она взяла его за руку. – Но… вопрос в том, что я защищала тебя не все разы. Мы же были незнакомы сначала. Мне бы и в голову не пришло как-то выгораживать незнакомца. Так что я понятия не имею, как ты пробрался ко мне в первый раз, Лени. Как?
– А потом… Блин, но ты же сама позвала меня?
– В смысле?
– Ты позвала меня прийти на твой день рождения. Ты украшала зал к нему, и потом мы шли по лесу – и ты меня пригласила! Но потом меня встретили только кораблисты…
– Я не могла тебя «пригласить» – ты что, смеешься?
– Смеюсь?! – он выдернул руку. – О да, мне было так весело!
– Лени, ты издеваешься? Ты правда хочешь меня сейчас обвинить, что я – что? – коварно заманивала тебя?..
– Нет, я!.. Нет. Я просто очень тогда испугался. Я думал, что ты меня предала – но не долго: ты быстро доказала обратное. Спасибо.
Вренна взялась за голову, стала тереть виски и бродить по комнате.
– Мы же просто пытались обсудить эти долбанные камни – что ж такое?
– Правильно. Давай обсудим, – Леон поднял камни со стола и принялся крутить и сжимать в руках. – Так значит, ты говоришь, что защищала меня на всех свиданиях.
– Ну разумеется!
– Не раздражайся.
– Сам не раздражайся! Ну?
– Первый раз я пробрался в Замок сам, с помощью этой штуки, – он поднял «сахарный» амулет к глазам. – Второй раз, когда ты – забыла? Не знала, что позвала меня?
– Я тебя не звала! – воскликнула она в сердцах, всплеснув руками. – Я же знала, как там всё будет! Я что дура, тебя звать?!
– Тогда почему я пришел, скажи пожалуйста!
– Почему ты пришел?! – и ее глаза внезапно заволоклись слезами.
Тишина затянулась на несколько бесконечных минут.
Леон сел и стал размеренно перекладывать амулеты из руки в руку.
– Второй раз ты не защищала меня. Но я был с этим камнем, как и первый раз. Это точно. И всё же я попался. Почему так?
– Почему? – жалобно повторила Вренна.
– Я не знаю. Давай накидывать варианты. М?.. – теперь уже он улыбнулся, пытаясь подбодрить ее. – Ну, какие идеи? Может, на твоем мероприятии у них были… гораздо более строгие приказы?
– Да нет… я не знаю. Я никаких особых приказов не отдавала.
Леон горько усмехнулся.
– Ну тогда, значит, я просто везунчик? Камень – ни при чём? Мне просто повезло, да? Просто случайно удалось пробраться?
– Нет, это фантастика. Это… почти невозможно.
– И что же тогда? Камень сломался?
– Может, он одноразовый? Может, ему нужно время на перезарядку?
– Но это же не мобильник…
– А что это? Откуда он у тебя? – и Вренна вцепилась в него внезапным пытким взглядом.
– Это… ну я стащил его, по правде говоря. Из археологического музея. Это называется «осколок корабля». Якобы осколок того самого корабля, из-за которого кораблисты так называются. Ну, тех кораблей, о которых ты рассказывала. Не знаю. Говорят, кораблисты чувствуют эту штуку и воспринимают тебя как своего. И не трогают.
– Стащил – чтобы пробраться в мой Замок?
– Да.
– А как ты тогда мог быть уверен, что оно сработает?
– Никак, – он невольно ухмыльнулся. – Ну, я был молодой, глупый.
– Мало что изменилось.
– Я совсем не старею.
Она наконец улыбнулась, но почти тут же снова посерьезнела.
– Лени, как ты мог снова полезть в мой Замок после того, как твой амулет не сработал?
Он фыркнул:
– И что ты хочешь услышать в ответ?
Она смутилась и отвернулась.
– И вообще, – придирчиво заметил он, – кто два дня назад говорил, что я наконец оживаю и снова становлюсь тем бесстрашным дураком, в которого она влюбилась?
– Ну я же сказала, что ужасно с моей стороны – не отговаривать тебя…
– А кто сказал, что имеет полное право тусить на этой вечеринке и не собирается упускать такую возможность?
– Но как мы туда попадем? Не предлагаешь же ты?..
– Не предлагаю, – мрачным эхом отозвался он.
– И ты обещал отказаться от этой идеи, если что-то пойдет не так.
– Да.
Она помолчала – и снова заныла.
– И что же, мы так просто сдадимся?
– Не знаю.
– Но я правда должна быть там!
– И я.
– Может, эти штуки уже работают? Зарядились? Тем более что у тебя одна новая.
– Может.
– И потом, может я вовсе и не лишилась своей власти.
– Да?
– Последний раз, когда я общалась с кораблистами – всё кончилось нормально. Всё вообще было нормально. Они меня – слушались, – Вренна заносчиво скрестила руки. – И вообще! Я всегда всё делала по правилам. Если у кого-то и должна была остаться власть – то у меня, – и она насупилась, почти по-детски поджав губы.
Леон внимательно и тяжело смотрел на нее – с досадой, разочарованием (не в ней, а просто), но и с затаенной безумной надеждой.
– Не предлагаешь же ты?.. – повторил он ее недавний вопрос.
– А что? – буркнула она.
– Но нельзя же так: мы ни в чём не уверены, это слишком опасно…
Она сверкнула на него глазами.
– «Слишком опа-асно». Я имею полное право там быть. Я туда поеду! – и, выхватив из его рук второй амулет – медальон на цепочке – она крепко сжала его в кулачке.
– Ладно, – мягко улыбнулся Леон, вдруг успокаиваясь и приходя в состояние приятного равномерного воодушевления. – Я определенно с тобой, – и для пущей убедительности подбросил свой волшебный камушек – тот завертелся в воздухе в полуметре над его ладонью и вернулся обратно, больно вонзаясь углами в податливую кожу рук.
III
Они были в Штаман-Рейне к четвертому числу. Утренний поезд привез их на заледенелый перрон и покатил дальше, увозя сотни пассажиров прочь от этого проклятого места. Когда рассеялся едкий дым, струящийся за вагонами, и стихло дребезжание рельсов, Леон и Вренна напряженно побрели вдоль путей.
– Никогда еще не видел такой пустынный вокзал, – заметил Леон и тут же пожалел об этом – слова с жутковатым эхом отразились от замороженной брусчатки и долго пульсировали в воздухе.
Когда они затихли – послышался другой звук. Мерное дребезжание колесиков по неровному грунту. Самый естественный и привычный звук для вокзала – казалось бы. Но Леона передернуло, и он стал судорожно оборачиваться в поисках источника вкрадчивого перестука.
Метрах в пятидесяти позади них тащился тощий мужчина, тонконогий и в коротком красном пуховике. Огромный черный чемодан ковылял по каменной плитке вслед за ним.
Леон поудобней перекинул через плечо тяжелую сумку с фотоаппаратурой, крепко взял Вренну за руку и направился навстречу незнакомцу.
Они остановились друг напротив друга – с опаской и в легком замешательстве. При ближайшем рассмотрении неизвестный оказался осунувшимся брюнетом лет за тридцать, с немытыми волосами и темными кругами вокруг глаз.
Пересилив себя, Леон вежливо поздоровался и начал обмениваться с незнакомцем перекрестным огнем осторожных вопросов. Признавшись наконец, что он журналист (и приврав, что из журнала Фогг), Леон надеялся разговорить чужака, но тот только сильнее нахохлился, втягивая голову в красную куртку, и буркнул:
– Да что вы тут всё выведываете? Сколько можно, журналюги… Видел я одного из вашего Фогга – шляется по городу, работать не дает.
– А кем вы работаете? – ухватился Леон за тему, не в силах сдержать любопытство. – Я имею в виду…
– Да пошел ты, крыса газетная! – фыркнул мужчина и, пихнув Леона локтем в бок, быстро покатил прочь вместе со своим гигантским багажом.
– Стой! Скажи хотя бы, где ты видел того журналиста? Эй!
Но в ответ раздавалось только громыхание чемодана по брусчатке. Леон тихо выругался.
Покинув вокзал, они с Вренной побрели по опустевшему городу. Планируя свой приезд, они и подумать не могли, что тут будет так безлюдно, что даже такси не удастся поймать. И снять номер в гостинице… Еще недавно захватывающая, теперь их операция выглядела совсем не такой многообещающей.
Здесь не было ни души… Они брели и брели – мимо закрытых ларьков и погашенных рекламных табло, мимо брошенных легковушек и запертых магазинов. В какой-то момент за ними увязалась печальная дворняжка, и Вренна начала неожиданно кричать на нее, оттолкнув Леона куда-то себе за спину. А потом ужасно покраснела, смутилась и чуть не расплакалась со стыда. А дворняжка убежала, поджав уши…
Через несколько кварталов от вокзала, постепенно начиная замерзать, они внезапно увидели силуэт в окне первого этажа. Силуэт сперва испуганно отпрянул, но потом вернулся к стеклу и приветливо помахал им. Заскрипела оконная рама, и распахнулась форточка.
– Эй, привет! – крикнул им из дома девичий голос. – Вы кто?
– Журналисты! – осторожно крикнул в ответ Леон.
– Зайдете?
Леон взглянул вопросительно на Вренну, и она кивнула. Он громко согласился – силуэт исчез из оконного проема и через пару минут появился в дверях подъезда. Это была молоденькая женщина, в шарфе с бахромой и уггах, с накинутой на плечи шерстяной шалью и с черными пятнами какой-то грязи на лице.
– Заходите, – радостно улыбнулась она, кивая на дверь.
В недоумении, но без особой опаски Вренна и Леон последовали ее совету. Вслед за девушкой они прошли в комнату, откуда она увидела их, и девушка закрыла форточку. Прямо возле окна на паркетном полу стоял этюдник, к которому крепилась внушительных размеров деревяшка с листом бумаги и черно-белым сумрачным пейзажем. Продолговатые кусочки угля валялись на полу вокруг треноги.
– Вы только приехали, да? – улыбнулась девушка, убирая со лба прядь красных волос и оставляя еще одну черную полоску от грязных пальцев. – Замерзли? Хотите чаю?
Леон с благодарностью согласился, и они вместе с Вренной уселись на потрепанный диванчик в углу комнаты.
– А я как раз хотела сделать перерыв, – щебетала художница, ставя чайник и заполняя стол предметами вроде салфеток и сахарницы, – и смотрю – вы идете. Я обычно не стала бы так зазывать незнакомцев на чай, да, но тут, знаете, так пустынно и стремно, что не хочется быть одной.
– А вы тут живете? – осторожно полюбопытствовал Леон.
– Ну, сейчас да, но вообще это не мой дом. Просто отсюда же все разъехались, потому что тут был полный трешак, а сейчас всё уже успокоилось, но никто не спешит возвращаться. Поэтому я пока тут и рисую. Это, по-моему, прекрасная возможность. Такой сумасшедший город, – она села напротив гостей, отхлебнула из своей чашки и снова запачкала лицо, убирая волосы с глаз. – Но вы и сами, наверно, знаете, иначе бы не приехали сюда, да?
– Конечно, – с преувеличенной теплотой кивнул Леон и ненароком покосился на Вренну – она выглядела чересчур шокированной даже для такой неожиданной ситуации. – Я Леон, кстати, – улыбнулся он.
– Василиса.
И Василиса, руководимая искусно подвешенным языком Леона, рассказала им, как два месяца назад в Штаман-Рейне почти полностью замерла жизнь, когда горожане бежали, поддавшись панике, оставляя жилье и имущество. Как до этого месяц за месяцем здесь нагнеталась атмосфера, как пропадали сперва обитатели крайнего восточного района, а потом и всего города – пропадали тихо и незаметно, словно просто уезжали куда-то втайне от семьи. Как затем всё чаще на улицах стали замечать чудны́х уродцев – то ли зверей, то ли карликов (но впрочем, всем понятно, кого на самом деле). И как, наконец, похищения стали происходить среди бела дня и на глазах у свидетелей – молчаливая мутноокая тварь просто хватала несчастного посреди улицы, скручивала ему конечности, как могла (в зависимости от устройства своего тела) и уволакивала вниз по переулку. Иногда людям удавалось заступиться за жертву и прогнать или прикончить кораблиста – иногда нет… Иногда после такой схватки оставался пяток никому не нужных трупов.
Вскоре после бегства перепуганных жителей сюда стали являться мародеры. Многие из них тоже попались в лапы, клешни и щупальца чудовищ и канули в Лету. Многим, впрочем, удалось награбить добра по-быстрому и скрыться из города.
Спустя еще несколько недель начали распространяться слухи о затишье в Штаман-Рейне. Якобы кораблистов всё меньше и меньше, якобы они вовсе перестали встречаться. И вот, мало-помалу сюда стали заглядывать любопытные носы журналистов, фотографов и художников, спешащих запечатлеть этот временный город-призрак. Так сюда попала и Василиса.
– А что здесь говорят о том, что будет восьмого числа? – поинтересовался Леон между прочим.
– А разве что-то будет восьмого? – удивилась рассказчица. – А, ну я что-то слышала, какой-то бал, да? А он восьмого? Я просто не помню. Ну он же там, у них, в Замке. Какая разница, что там будет. А что, думаешь, нас это как-то затронет?
Вренна тихо фыркнула себе под нос, а Леон жизнерадостно улыбнулся, вторя беззаботной манере собеседницы:
– А, черт его знает, говорят, там будет что-то реально важное. Думаю, оно может как-нибудь отразится на городе, а может, и нет. Но лучше быть поосторожнее.
– Ну да. Надо будет тогда седьмого уехать что ли… И не забыть перед отъездом оставить тут хозяевам денег за проживание – я же не бродяжка какая-нибудь.
Вренна в кои-то веки подала голос:
– А почему ты уверена, что они свалили, а не мертвы?
– В смысле? Ну, посмотри, тут же чисто, ни крови, ни следов борьбы.
– Их могли схватить на улице, – буднично пожала плечами Вренна. – Да и проливать здесь их кровь кораблистам не нужно: поврежденные тела же не ценятся.
Повисла неловкая, гнетущая тишина. Леон судорожно искал слова, чтобы разрядить обстановку. В конце концов, он кое-как рассказал, что они вдвоем с Вренной по заказу редакции в течение полугода собирали статистику похищений и разбоев со стороны кораблистов – и Василиса осталась вполне удовлетворена таким объяснением, но непринужденный характер беседы вернуть не удалось, и вскоре они покинули временное пристанище художницы.
Всю вторую половину дня Вренна и Леон гуляли по пустынным улочкам, и Леон, проникшись атмосферой города-призрака, фотографировал направо и налево, иногда подолгу залипая над одним и тем же ракурсом одного и того же дома. Часа в четыре, проголодавшись, они спустились в заброшенный ресторанчик в подвальном помещении и долго со смехом ели конфеты и консервы, а уходя, по примеру Василисы, оставили деньги возле кассы. Когда начали сгущаться сумерки, они стали искать подходящий для ночлега дом – и вскоре остановили выбор на здании банка с профессионально взломанными замками (мародеры здесь уже постарались).
– Главное поменьше трогать всё руками, – усмехнулся Леон, с опаской осматривая помещение. – Особенно сейфы.
Здесь топили батареи, было тепло, и они устроились ночевать в зале ожидания. Посреди ночи Вренна проснулась от неожиданного кошмара – вздрогнула и резко распахнула глаза, но двигаться не стала, чтобы не будить Леона. Они вдвоем лежали на длинном узком диване: головами друг к другу, а ногами к разным краям, и рука Леона, закинутая наверх, касалась волос Вренны.
Сон потерял четкость очертаний почти тут же, как она очнулась. Все события дня странно перемешались в нём: Вренна ходила по мертвому Штаман-Рейну, по заброшенным кварталам и квартирам – точно таким, в какой поселилась Василиса – то ли ища, то ли скрываясь от кого-то. Периодически она натыкалась на трупы или на кораблистов и тогда временно оказывалась в своем Замке, бродила по коридорам, но снова возвращалась в город-призрак. Иногда выяснялось, что скитается она не одна, а со странной сущностью, казавшейся то Лени, то Джеком, то ею сaмой. И хотя ничего принципиально жуткого или пугающего в этом сне не было, Вренна проснулась в отвратительно тревожном состоянии и заснуть повторно толком не смогла.
Устав лежать неподвижно, она попыталась встать как можно осторожней и тише, но кожаная обшивка дивана коварно заскрипела при ее движениях – и Леон проснулся. И сразу как почуял ее тревогу и начал допытываться, в чём дело.
– Просто дурной сон, – отмахнулась Вренна.
– Да? – он прищурился, и Вренна прочитала в его взгляде: «я же говорил, что у тебя комплекс вины, погруженный в бессознательное – тебе нужен психоаналитик». Но Леон лишь посмотрел на экран телефона и сказал: – Еще только полтретьего. Ложись?
– Я пробовала. Не спится.
Он тоже сел.
– Что-то я тоже как будто выспался. Странно. Может… я могу как-то поднять тебе настроение? – он нежно взял ее за руку.
Вренна прислушалась к себе и покачала головой:
– Прости. Я… пойду поброжу по зданию – а ты спи, ладно?
Он нехотя согласился, и она отправилась «бродить». На самом деле просто перебралась в соседний зал ожидания и устроилась в кресле там. Вскоре она поймала себе на том, что ждет, когда Лени последует за ней и предложит «поднять настроение» еще раз – но он не шел. Она заглянула обратно к нему и увидела, что он спит. Разочарованная, она вернулась в свое кресло.
Навязчивые мысли крутились по спирали, всё набирая обороты, да и к тому же неприятно сосало под ложечкой. Их самонадеянные, абсурдно-бесстрашные намерения казались ей всё безумней и бессмысленней. Будь она одна в этой операции – она бы плюнула и бросила затею. Ну не стоит оно того! Не стоит какой-то глупый напыщенный бал того, чтобы подвергать Лени (а возможно и ее саму) такой опасности.
Но мозгом операции была не она, а Лени – и он был просто бесконечно воодушевлен всем происходящим. Вренна представила, как скажет ему, что хочет от всего отказаться, увидела потерю и горечь в его только что горящих глазах – и поняла, что никогда не повторит этот опыт в реальности.
Как-то незаметно для себя она уснула, свернувшись клубочком между подлокотниками кресла, а проснулась уже поздним утром от мягкого голоса Леона.
Клетка | 14
I
«Ну вот, опять вернулась осень», – с разочарованием думали этим утром тысячи умов, и мысль взвивалась к высшим сферам. А в миллионе километров к западу думали: «О, какой снегопад» – и потоки электромагнетизма начинали бессмысленное сражение в поднебесной.
«Сегодня всё должно решиться». С этой мыслью проснулись восьмого декабря и Мморок, и Джек, и их родственники под сводами Морской Короны, и кое-кто из просвещенных горожан. Свиваясь единым веретеном, мысль заскользила к потолку, сквозь окна, выше, выше… Сливаясь с еще одной – безмерной, чужой, необъятной.
«Сегодня всё должно решиться, – думало существо, заключенное в стенах Замка вот уже больше тысячи лет. – Сегодня я освобожусь!» – кричало оно мысленно, и не может быть, чтобы сферы оставались глухи к энергии такого могучего разума.
–
– Идем? – нетерпеливо позвал Леон, и Вренна медленно кивнула, не в силах оторвать взгляд от решеток. Впереди, в паре метров от нее, у стены стояла стальная клетка с небольшим зарешеченным окошком. Из-за металлических прутьев не мигая глядело четыре глаза. И сердце сжималось от этого зрелища.
А самое ужасное, что дальше, позади этой клетки, точно такими же был заставлен весь периметр коридора!
Вренна с ужасом осознавала, что просто не в состоянии пройти между ними.
Она наконец перевела взгляд на Леона и увидела, что он крепко сжимает в руке свой амулет. Его волнует только безопасность… «Это всё правильно, конечно, и зря я всегда привязываюсь к этим тварям, но черт возьми – я семнадцать лет жила с ними под одной крышей, они мне если не семья, то добрые питомцы!» – мысленно воскликнула она, но тут же ответила сама себе: «За исключением тех случаев, когда они ненароком пытались меня прикончить».
Она снова посмотрела на гигантского таракана за решеткой, и ей почудилась тоскливая мольба в его белесых глазах, но она сморгнула – и кораблист вновь выглядел бесстрастным.
