Константин Викторович Еланцев
Во власти Золотого Бога
– Ты ж в прошлом годе сам говорил, что из леса! – хитро улыбнулся Милентий.
– Я не из леса! – насупился Вечкуш.
– Ладно, ладно! – урядник присел на лавку, притянул к себе парнишку, – У нас, у русских, так удобно. Есть имя, и есть фамилия. Вот какая у тебя фамилия?
Вечкуш не знал и удивлённо пожал плечами.
– Ну, вот! А теперь ты Вечкут Виряскин. Так и в книге тебя запишем. Вот построим церковь и запишем! Ты только подумай, сынок, какая жизнь всех вас ждёт впереди! И тебя, и моих отроков, и других!
… На поволжскую многострадальную землю шла новая беда. Отогнав в южные земли ногайские племена, из-за Каменного пояса через Яик-реку шли другие кочевники. Несметная калмыцкая конница, почти не зная поражений, отвоёвывала для себя новые территории.
Часть третья. ПОСЕРЕДЬ РУСИ
Сдавать начал Милентий Климахин. Семь лет прошло, как первая сосна под острыми топорами упала на землю, а, кажется, жизнь прошла…. Лежал стрелец на топчане, кутаясь в овчинный тулуп. А косточки всё-равно болели, ныли проклятые так, что выть хотелось, как тому волчонку, что поймал на днях Якимка Пронин, сын, Фёдора Пронина, пришедшего в слободу с первыми стрелецкими поселенцами.
Милентий повернулся набок. До тепла дожить бы, а там….
Кружил февраль бесконечными метелями по заснеженным полям, вихрями гулял по улицам, слепя, не признающих холода, ребятишек. Послышится где-то среди этой зимней суеты беспокойный материнский голос, опечалится отрок, помашет своим товарищам рукой и уныло побредёт на зов, потому как нельзя по-другому.
Ушёл с купеческим караваном в Москву Вечкут Виряскин. Как не настаивал Милентий, да не послушался его парень. Сказывал, что прямо в Приказ. После всех бед, что свалились на его голову, кроме как стрельцом себя и не мыслил. Удивился тогда Климахин, но письмо сопроводительное всё-таки написал.
Расширилась слобода, выросла. Из-под Яика пришли казаки, с южных степей беглые, кто от беды, кто от гнёта боярского. Да ещё гонец, что давече прискакал, письмо вручил от стрелецкого головы Желобова, в котором тот наказывал старосте отрядить с десяток людей на строительство острога, который встанет на пути татар да калмыков недалечь от слободы.
Метель приутихла. Климахин поднялся, кряхтя и проклиная свою немочь. Испив воды, вышел на крыльцо в накинутом тулупе. Бабы и мужики тянулись к деревянной церквушке, что поставили совсем недавно на самом людном месте. Вера, вот чем живёт душа человеческая! Не будь веры, и загинет эта душа от бесконечных сомнений, от разброда мыслей, от страха перед неизвестностью!
– Зашёл бы! – услышал сзади Милентий голос жены.
– Ничего, постою… – Он поцеловал в лоб подошедшую Анастасию, – А ты иди, матушка, иди! Ишь, как народ-то радуется! – Климахин вздохнул, – Меланья куда делась, Василий где?
– Здесь я, иду! – к родителям вышел подросток. Глянув на сына, староста порадовался: хороший стрелец вырастет, крепкий!
Стало тревожно; как они без него? Мелашка на выданье, да ещё Ванятка только ходить начал. Тяжко будет, ох, тяжко! Сорока пяти лет от роду Милентий, а, как старик стал. Ноют раны от сабель да стрел вражеских, не повинуются ноги после дальних бесконечных переходов, огнём горит спина от наступающих болей. А теперь вот и до сердца очередь дошла. Обидно. Столько сделано, и столько не суждено увидеть….
Снежок попал Мелашке прямо в грудь. Притворно скривив личико, она упала прямо в снег и, распластав руки, затихла.
– Ух, ты! – с маху опустившись перед ней на колени, выдохнул юноша. Забыв про слетевшую казачью шапку, он склонил голову над девичьим лицом, – Какая ж ты красивая, родная моя!
Не утерпев, Мелашка взвизгнула от счастья и, обняв за шею улыбающегося Данилку, стала жадно целовать такие знакомые и такие сладкие губы.
Забыв про запрет покидать слободу «в малом количестве», они убежали в дальний прилесок, едва закончилась метель. Два дня не виделись – это ж целая вечность! Часовой, было, погрозил им кулаком, но потом, распознав в Данилке сына казачьего сотника, пошёл дальше « по обходу».
– Весной поженимся! – шептал Мелашке на ухо Данилка Егоров,– Ей богу, только снег спадёт! Отец сватов пришлёт, всё, как положено!
Мелашка закрывала счастливые глаза, и виделась в девичьем воображении просторная пятистенная изба с изразцовым сосновым крыльцом и куча ребятишек, сидевших за огромным столом.
– Хорошо-то как! – мечтательно пропела она.
Далёкий конский храп встревожил Данилку:
– Бегом! – крикнул он Мелашке. Поставив её на ноги, он мимолётно глянул на близлежащие кусты,– Бегом!
Они бежали, утопая в глубоком снегу. Данилка придерживал рукой болтающуюся в ножнах саблю, другой тянул девушку за собой.
С десяток калмыков из леса выскочили к Сызганке. Один, натянув тетиву лука, выпустил смертоносную стрелу. Но мимо пролетела стрела, упала в шаге, издав протяжный вой.
– Калмыки! – кричал раскрасневшийся Данилка. Мелашка, от страха потерявшая дар речи, крепко держалась за его руку, страшась оглянуться назад.
Заметил часовой кочевников. Протрубил в боевой рожок, и вот уже бежала к тыну «вооружённая сторожа», уже выскакивали на улицы казаки, а бабы с малыми детишками прятались в избах.
Сотник Егоров увидел сына с дочкой Климахиной. Ринулся было вперёд, но остановился, вскинул бердыш. Взвизгнула пуля и понеслась навстречу неожиданному врагу. Передний калмык взмахнул руками, выгнулся телом, приподнялся в седле и завалился на конский круп, не успев схватиться за гриву обезумевшего от скачки по глубокому снегу коня.
Покрикивали стрельцы, не стреляли, боясь попасть в бежавших. Да только выскочила из-за их спины казачья дружина. Издав клич, двинулись вперёд «пластуны», посверкивая клинками.
И повернули назад калмыки. Заскочив назад за Сызганку, они гортанно выкрикивали какие-то ругательства и грозили кулаками. Выпустив в защитников ещё несколько стрел, калмыки скрылись в лесной чаще.
– Приказ слышали? – после молчания спросил сотник молодых, когда те, отдышавшись от бега, предстали перед ним с опущенными головами, – Ведь для таких, как вы, нужны эти приказы!
– Отец! – начал Данила, но тот прервал его взмахом руки: идите, мол.
А через неделю не стало стрелецкого урядника Климахина. В день похорон светило солнце. На занесённом снегом кладбище толпилось много народа.
– Вот пришёл человек из самая Москвы. А лежать веки вечные будет здесь. Потому что натура такая у русского человека – быть там, где надобно, а не там, где хочется! – сказал над гробом друг Милентия Осип Мартынов.
Вернётся однажды в слободу и Вечкут Виряскин. В стрелецком кафтане он мало будет похож на того затравленного мальчонку, коим был обнаружен первыми «воинскими людьми», ступившими на развалины мордовского сельца. Вот и пойдут от него Виряскины да Вечкутовы, а от Данилы и Мелашки Егоровы, а от сыновей Милентия Василия да Ванятки Климахины…. Потом и вовсе сотрётся сословная грань, до наших времён никому и в голову не приходило каких он кровей: стрелецких или казацких.
Стоит слобода. С древних времён стоит, меняя свои названия. Только вот дух первых переселенцев до сих пор живёт. Аккурат посередь Руси…
Мой друг Валера Чумнов
Валера Чумнов – мой друг. Дружим давно, ещё с самого детства. Только как-то всё не везёт ему. Я пошёл в девятый класс, а он кое-как закончил восемь классов и решил: всё, учёба не идёт ему на пользу!
– Учись, учись! – выговаривал мне лучший друг,– Всё-равно дураком помрёшь! Всего не узнать, а то, что мне надо, я и так узнаю.
Логика странная, но для жизни верная. Впрочем, смотря для какой жизни….
После института я женился, а Валера ходил в холостяках.
– Эх, друган! – сетовал Валера,– кончилась твоя жизнь, помяни моё слово. Сам посуди: я куда хочу, туда и иду, что хочу, то и делаю. А ты? Не, меня на такой крючок не поймать! Вот ткну в карту: куда палец попадёт – туда и уеду.
Ткнулся Валеркин палец в деревню Хлопушку, есть такой населённый пункт в нашей области. А ведь, действительно уехал! Благо, курсы какие-то загодя окончил: то ли тракториста, то ли комбайнёр.
Теперь Валера изредка приезжает ко мне в гости. Осматривает мою «двушку» и качает головой:
– Вот и всё, чего ты добился!
– Но, кроме этого, я ещё и начальником цеха работаю! – пытаюсь ему возразить.
– Эко, достижение! – искренне недоумевает Валера.
– И дочка у меня скоро в школу пойдёт… – добавляю я.
– Не то, всё не то! – возражает мне друг.
На днях Валерка приехал снова. А днём, когда супруга моя с дочкой отправились по магазинам, мы засели с ним на кухне за очередной бутылкой пива. Употребляю я редко и исключительно пиво. А поскольку завтра воскресенье, да ещё лучший друг приехал….
– Слушай, – оглянувшись, Валера заговорщически наклоняется ко мне, – у тебя ничего такого не бывает?
Он водит ладошкой возле виска.
– Это о чём ты? – удивляюсь я.
– Понимаешь, я ведь в доме один живу….
– Да, знаю! – пытаюсь разобраться в его мыслях.
– С месяц назад прихожу с работы, потому как уборочная закончилась, и нам, сельским труженикам, выходные положены,– продолжает Валера, – Дома, как всегда, тишина. Жены, ты знаешь, у меня нет. Пока нет! – Он многозначительно поднимает палец.
Я его не перебиваю.
– Ну, у меня, естественно, литр сорокоградусной с собой. Не скажу тебе, друг, долго я сидел за столом, мало ли…, – он смешно пожимает плечами, – только не заметил, как спать завалился!
– Свалишься тут, с литра-то! – я пытаюсь поддержать и успокоить друга.
– Ну, да. Так вот, просыпаюсь я от скрипа двери. И что ты думаешь? Вижу, как в дом вваливаются цыгане!
– Кто?! – в ужасе вздрагиваю я.
– Я ж говорю тебе – цыгане.
– А откуда они взялись?
– А я знаю? – Валера ёрзает на табуретке, – Бабы, цыганята маленькие…. Что это, думаю, вы в мой дом припёрлись, кто вас звал? Не, дорогие, не тот я человек, чтобы меня игнорировать! А у меня возле печки топорик припасён, чтобы дрова, значит, на растопку готовить. Соскочил я с лавки, где сны свои видел, схватил этот топорик и….
– Что?! – ужаснулся я.
– Что-что…. Гонять их начал. Машу направо-налево, а в них всё попасть не могу! А они бегают и смеются!
Тут я начинаю кое-что понимать:
– Ну и….
– Во двор они выскочили, а я за ними. Вижу – на столб, заразы, залезли!
– Кто? – стараясь сохранить серьёзный вид, спрашиваю я Валеру.
– Цыгане, естественно! – Он очень удивляется тому, что я не могу понять такие элементарные вещи.
– А потом?
– Потом я по столбу стучать начал топориком. Думаю, может, попадают!
– Упали? – я держусь из последних сил.
– Не, крепко в него вцепились.
– Чем кончилось дело-то? – понимаю, что больше не хватит моих сил.
– Убежали, наверно….
– Как это? А ты где был?
– Возле столба, – Валера озабоченно чешет затылок, – Чего пристал? Не помню я дальше!
Чувствую, как колики смеха подкатывают к горлу.
– Да! – вспоминает Валера, – Домой захожу, а там вся мебель перемолочена, словно, комбайн прошёл. Неделю всё ремонтировал!
Вот тут я уже не выдерживаю и бегу в туалет, закрыв рот руками.
– Эко тебя припёрло! – слышу вслед Валерины сочувственные слова.
В туалете дал волю своим чувствам. Закрываю лицо руками и чувствую, как во мне всё клокочет! Живот по-настоящему скрутило. И смех, и грех!
Выхожу на кухню и вижу жалостливое дружеское лицо.
– Совсем тебе употреблять не надо, – тоном знатока советует Валера, – а то не дай бог….
– О чём это?
– Да позавчера опять неприятности были. Вроде тех, с цыганами….
– Кто на этот раз? – готовлю себя к очередной волне, поскольку понимаю, что держаться становится всё труднее.
– Немцы….
Я, вытаращив глаза, смотрю на Валеру и понимаю, что выгляжу идиотски:
– Какие такие немцы?
– Обыкновенные. Фашистики такие маленькие. Мне как раз по коленки будут.
Я обессилено опускаю руки.
– Вижу – по двору бегают. Ну, я их, естественно, согнал в кучу, схватил за шкирки и на гвоздики повесил!
– ???
Валера, увидев мой немой взгляд, добавляет:
– У меня, знаешь, вешалки нет. Я вместо неё гвоздики вбил.
– Так… – я пытаюсь сказать хоть слово, только чувствую, как убывают силы.
– И забыл ведь про них совсем! Не вспомнил бы, если б не случай.
– Какой?
– Позавчера пол-литра взял. Домой захожу, а один из них возьми, да скажи:
– И мне налей!
– Тут я уж не выдержал, – кипятится Валера, – Схватил их всех и за ограду выбросил.
… Вернулся я к Валере минут через двадцать. Он допивал свой бокал пива и грустно смотрел в окно.
– Думаешь, я дурак? – огорошил меня его вопрос.
– Просто пить тебе поменьше надо! – я пытаюсь быть корректным,– Совсем завязывать надо. И женись, наконец, чёрт неугомонный!
– За этим дело не встанет, – впервые в жизни соглашается Валера, – Вот вернусь в Хлопушку и женюсь! Есть там у меня одна на примете…. Фермерская дочка!
Я понимаю, что ждут меня в дальнейшем удивительные Валеркины рассказы, в которые и поверить нельзя, и не поверить сложно.
Ёжик
– Ну, пацаны, поехали! – Васька Каров поднимает до краёв наполненный стакан и чокается со своими друзьями. Все умилённо молча поддерживают тост и прикладываются каждый к своей посуде. Крякнув от удовольствия, по очереди растягиваются на прогревшемся песке.
– Как у тебя ума хватило, Лось, насчёт рыбалки? – щурясь от яркого солнышка, выдаёт Стёпа Бугров.
– Мозги ведь не у каждого есть! – констатирует Лосев, – так что цените своего товарища!
– Ценим, неоценимый ты наш! – добавляет Каров.
Трое закадычных друзей отправились на рыбалку. Рыбалка – это, конечно, для жён. На самом деле решили просто отдохнуть, сказав своим про сказочный клёв в Марьяновке, что в тридцати километрах от города. У Карова супруга удивилась Васькиным увлечением, поскольку ни в чём подобном ранее замечен не был. У Стёпы Бугрова жена заподозрила что-то неладное и косилась, каждый раз проходя мимо. А вот у Лося, Лосева Севы, суженая сразу поняла, что из рыбалки можно извлечь выгоду:
– Главное, Севка, место найди хорошее и никого близко не подпускай! Стёпке с Васькой ведь главное из дома вырваться! А ты у меня другой, ты у меня аналитического склада ума, сразу отделишь зёрна от плевел!
– Отделю! – смотрел на жену Лось, удивлённый её тирадой. Откуда всего нахваталась?
Как бы то ни было, а на свободу они вырвались. На автобусе до Марьяновки доехали быстро.
И вот лежат они сейчас на небольшой поляночке, что отыскали на самом берегу Безымянки. Кузнечики стрекочут, солнышко жжёт. О рыбалке ни слова. Да и какая рыбалка в такую погоду?
– Хорошо, мужики! – нарушает тишину Стёпа. Переворачивается на спину и едва не сбивает ногой раскладной столик со всем содержимым.
– Ну, ты, бегемот! – чуть ли не хватается за сердце Лось.
– Давайте ещё по одной, а то в «сухаря» отдыхать будем! – предлагает Стёпа.
– У нас ещё три! – уточняет Васька.
Пьют ещё по одному стакану. Все понимают, что жизнь прекрасна, и, пока есть живительная влага, ничто не сможет изменить этого мнения.
Заметив в кустах какое-то шевеление, Лось внимательно всматривается туда.
– Ой, ёжик! – радостно вскрикивает он, распознав животное.
Все трое вскакивают и, окружив напуганного ёжика, пытаются пальцами дотронуться до иголок.
– Не даётся… – разочарованно произносит кто-то из них.
– Вот что, пацаны, я слышал, что когда дуешь на него дымом, он так интересно крутит мордой! – вспоминает Лось, – Честно, мне на работе рассказывали!
Кое-как палочкой подкатили иглистый клубочек к еле тлеющему костру. Закурив сигарету, Лось, встав на корточки, внимательно выжидает, пока ёжику надоест прятаться. Остальные стоят рядом.
А потом происходит то, чего никто из компании не ожидал. Ёжик, вдруг внезапно раскрывшись, впивается зубами прямо Лосю в нос.
– А-а-а! – от нахлынувшей боли вскрикивает Лось и, вскочив, со всего маху хватает ёжика обеими руками. От дополнительных страданий, раскинув руки в стороны, начинает бегать вокруг костра. Ёжик, с упорной настырностью не желавший раскрывать рот, ещё крепче свернулся прямо у Лося на носу.
– Воды! – кричит Стёпа, и Васька, схватив котелок с остывшим чаем, выплёскивает содержимой прямо Лосю в лицо. Тот, едва не захлебнувшись, отплёвывается, пытается грозить в сторону кулаком. Испуганный Васька отскакивает от костра и пытается найти выход из создавшейся ситуации.
– Воды! – снова кричит Стёпа.
– А-а-а! – продолжает выть Лось.
– В воду! – уточняет Васька, догадавшись как можно спасти друга.
Лось огромными скачками бежит к Безымянке. Со всего маху падает в воду, скрываясь в речке прямо с лицом.
– На карачки встань! – издалека советует Васька, не рискуя подходить ближе.
Наконец, у ёжика не хватает терпения, а, может, воздух закончился, но он, в конце концов, раскрывается и исчезает в мутной речной воде. Потом воздух заканчивается и у Лося. Тяжело дыша, пошатываясь, он поднимается над речной гладью и, словно раненный солдат, тяжёлым взглядом осматривает окрестности.
Показывает пальцем куда-то на берег, где семеня лапками, исчезает в прибрежной траве мокрый ёжик.
– Вот иуда! – участливо заглядывая Лосю в глаза, произносит Стёпа, – Как ты, брат?
Лось обречённо машет рукой и направляется к костру. Остальные двигаются следом.
– Может…. – вопросительно смотрит на Лося Васька.
– Давай! – наконец произносит пришедший в себя Лось, – Вот зараза, противная скотина!
Нос уже распух настолько, что выделяется на лице огромным красным бугорком. Пощупав его, Лось, машет рукой и тянется за стаканом…
Семечки
На перроне небольшой станции расположились торговки. Складные лёгкие столики заменяют прилавки. Несколько женщин, притоптывая от прохладного октябрьского ветерка, зычно расхваливают свой товар.
– Пирожки! Пирожки!
– Огурчики, помидорчики!
– Семечки!
Разноголосый хор несётся по станции. Вдали показывается подходящий к станции поезд. Торговки оживляются. Жмурясь от ветра и летающих в воздухе пожелтевших листьев, они с надеждой всматриваются в окна вагонов. Наконец состав останавливается. На подножках тамбура показываются полураздетые пассажиры. Кто-то направляется к киоскам, расположенным поблизости здесь же на перроне, кто-то подходит к торговкам. К одной из женщин, толстой тётке , опоясанной клетчатым платком, подходит только что вышедший из вагона молодой человек в белой футболке и светло-голубых джинсах, с дырками на коленях. Он внимательно разглядывает выставленный на столике товар .Баночки с вареньем, расфасованные в целлофановые пакеты огурцы, небольшие краснобокие яблочки, с побитыми почерневшими боками он не удостаивает вниманием. Его внимание привлёк стакан, наполненный мелкими семечками.
– Chto eto? (Что это?)(голланд.) – спрашивает парень у торговки.
Она удивлённо оглядывается на своих соседок. Те в недоумении пожимают плечами, пока одна из них не произносит:
– Иностранец!
Тётка берёт из стакана одну семечку, кладёт себе в рот, разгрызает и смачно сплёвывает шелуху на перрон. Резким движением смахивает прилипшую к губе кожурку. Парень тоже лезет в стакан за семечкой. Но потом с довольным видом берёт в горсть несколько штук и тоже забрасывает себе в рот. Он начинает жевать, но потом его лицо искривляется в гримасе.
Наконец, выплёвывая прожёванную смесь, он вытирает губы и снова вопросительно смотрит на тётку. Торговка, кивая головой, видимо догадалась, что иностранец не знает что это такое. Она выходит из-за своего столика, подходит к молодому человеку и, согнувшись, ведёт воображаемую черту снизу вверх. Затем рисует в воздухе круг, а потом медленными движениями выводит отходящие от круга воздушные овалы. Она внимательно заглядывает в лицо иностранцу. Тот недоумённо мотает головой. Остальные торговки, внимательно наблюдают за происходящим, поскольку покупателей возле них уже не видно.
– Leg uit, alsjeblieft, wat is het?(Объясните, пожалуйста, что это такое?(голланд.)
Тётка разочарованно хлопает руками по бёдрам.
– У них в Европе семечки не грызут. Они только масло подсолнечное знают! – подаёт мысль одна из торговок.
Толстая тётка, довольно ухмыльнувшись, берёт со столика стакан с семечками, высыпает его на свой столик. Поглядывая на иностранца, она скрещивает пальцы рук и начинает давить горку семечек обоими руками. Затем, отряхнув ладони, достаёт из-под своего прилавка пол-литровую банку с водой, видимо, приготовленную для питья, и выливает небольшую порцию на когда-то бывшие семечки. После этого берёт в горсть намокшую шелуху и с силой выдавливает воду. Вода капает тётке прямо на разношенные резиновые сапоги, но она не замечает этого.
– Это масло, понял?
Иностранец подозрительно смотрит на торговку. Потом о чём-то догадавшись, начинает улыбаться. Мимо проходящий мужчина, остановился рядом, тоже улыбаясь, посмотрел на тётку:
– Он, наверно, думает, что ты жуёшь и масло выдавливаешь!
Торговка, видимо, хотела за материться, но мужчина уже уходил, поэтому она только махнула рукой. Иностранец показал на стакан, затем показал пальцем, что нужно насыпать ещё. Объявили о скором отправлении поезда. Парень, волнуясь, посмотрел на свой вагон, а потом снова на тётку. Та из небольшого холщёвого мешочка, стоящего возле столика, почерпнула стаканом очередную порцию семечек.
Снова вышла из-за прилавка. Опять нарисовав руками в воздухе овал, щипками стала выдёргивать из него воображаемые плоды и как бы забрасывать их в рот. Стоявшие за соседними столиками соседки, прыскали от смеха в кулачки, и довольные поглядывали на тётку.
Наконец, объявили об отправлении состава. Торговка быстро сунула в руки парня стакан и, показав на вагон, махнула рукой. Иностранец со стаканом заскочил на подножку. Поднявшись, постоял в тамбуре, приветливо помахав несколько раз торговке рукой. Проводница закрыла дверь вагона. Поезд тронулся, поднимая над перроном ворох опавших осенних листьев,
– Ирод! – самодовольно подытожила тётка.
