Константин Викторович Еланцев
Во власти Золотого Бога
Побег от тирана
Квартира. Ещё темно, но чувствуется приближение рассвета.
Утро. Очень болит голова! Девушка, открыв глаза, щурится от головной боли. Она лежит на полу. А рядом, на кровати, уткнувшись лицом в подушку, спит мужчина. Девушку бьёт озноб. С трудом встав на ноги, смотрит на спящего.
Как же его любила! Прощала пьянки, затем побои. И столько лет терпела.
Почему, господи?! Бюстгальтер, колготки… Девушка в темноте ощупывает валявшиеся на полу вещи. Так, платье! Сумочка, где сумочка?! Бог с ней, с сумочкой! Там ничего ценного. И ещё так сильно стучит в висках! Кажется, что этот стук летит по всей квартире! Боже, только бы не проснулся этот!
В секундах пролетает перед глазами вчерашний вечер. Коллега по работе вызвался проводить. Она согласилась. Зачем? Уже возле подъезда увидела стоящего у окна друга. Что было потом, не хочется вспоминать. Да и не до этого!
Слава богу, вот и туфли! Почему они так трудно надеваются?! Девушка кое-как натягивает платье. Что-то ещё забыла? Ничего…. Только бы скорее отсюда! Так темно, почти всё на ощупь! Коридор, прихожая…. И вот она, спасительная дверь! Осторожно отщёлкивает замок. Тихо, милая, тихо! Озноб не проходит, но это уже неважно! Без скрипа открывается дверь, девушка выскакивает на площадку. Теперь по лестнице! Там улица!
Там утро!
К сыну
С первым лучом солнца просыпается тайга. Где-то вскрикнет кедровка, и вот уже пошёл, полетел над зелёным морем вековых деревьев многоголосый птичий хор! Хрустнет ветка, вторая… Это какое-то животное отправилось на водопой к холодному ручейку.
Знаешь, сын, моё утро началось с твоего рождения! Ты смотрел куда-то своими ещё ничего не понимающими глазами, старался ножками откинуть мешающие пелёнки. И кричал, кричал…Сейчас я понимаю, что и для тебя это было утро. Утро твоей жизни!
Если б ты знал, как я гордился тобой! Всем рассказывал, что у меня есть сын, говорил о твоём весе и росте, какие слова начал лепетать, хотя это никому, наверно, было неинтересно.
И в частых разлуках я тянулся к тебе! Носил в кармане фотокарточку и время от времени рассматривал её в минуты нахлынувшей грусти. У меня был сын, а это придавало силы в бесконечном ожидании встречи.
Ты вырос без меня. Казалось, только был маленький мальчонка, ан нет! Уже стесняющийся подросток с прорезавшимся баском. Потом юноша, потом молодой мужчина… Твоё превращение прошло вдалеке от меня, и это обидно вдвойне.
Знаешь, сейчас ловлю себя на мысли, а ведь мы с тобой никогда не разговаривали по душам! Говорили о чём угодно, но никогда о своих поступках, планах, переживаниях…. Почему так?
Жаль, что мало уделял тебе внимания. Сейчас понимаю это. Может, ты своим детским сердечком тоже тянулся ко мне. Но меня не было рядом, потому что в это время я шёл по очередному маршруту или пил обжигающий чай с эвенками на Севере….
Непоправимо, но наши сердца никогда не стучали в унисон. Так сложилась жизнь, что с годами мы всё дальше и дальше отдалялись друг от друга. Ты шёл к цели своей дорогой, а я до сих пор продолжаю идти своей. Даже не знаю, нужен ли тебе, помнишь ли?
Но ты есть, ты живёшь, а, значит, я не один шагаю по этой планете! В тебе есть частичка меня, поэтому моя дорога не закончится, даже если упаду и не смогу подняться!
Удачи тебе, сын!
Коля-Николай
– Ну и что дальше, Хмурый?– бомж с беззубым ртом удовлетворённо хмыкнул и, сгорая от нетерпения, поёрзал на месте.
– Что, что…– мужик, которого назвали Хмурым, таинственно улыбнулся,– Вот ты, Ганс, когда выпьешь до упора, да ещё в компании красивой женщины, что будешь делать?
Ганс пожал плечами:
– Знамо дело, в постель!
– Чего ж тогда спрашиваешь?
Толпа, сгрудившись у костра, весело загоготала.
– Да пошли вы! – обиженно буркнул Ганс, и, откинувшись на разбросанное прямо на полу тряпьё, уткнулся в стену.
– Ладно, братва, на боковую! – Хмурый поднялся и стал стряхивать пыль с протёртых штанин.
Бомжовская братия, удовлетворённо обсуждая услышанный рассказ, начинала готовиться ко сну.
Хмурый, он же Павлов Николай Андреевич, некогда вполне успешный предприниматель и глава небольшой фирмы, а в данное время одинокий бездомный человек, вылез из подвальчика полуразрушенного дома. Моросил мелкий дождь, и было как-то не по-летнему прохладно.
Дом давным-давно должен был быть снесён, но, видимо руки у администрации городка всё не доходили до этих мест. Вот и собиралась бездомная компания в этом временном жилище, где протекала своя, никому непонятная жизнь, со своими правилами и законами.
– Коля-Коля, Коля-Николай… – внезапно чуть слышно вырвалось из груди. Стало больно и пусто на сердце.
Шёл ты своей стезёй, Николай Андреевич, прямо и довольно-таки уверенно. Рано женился, рано завёл своё дело, о котором твои сверстники только ещё начинали мечтать. И первый в городке внедорожник у тебя появился, и первый коттедж ты построил! Куролесил по ресторанам вместе со своей красавицей-женой, дочерью известного депутата областной Думы, успешный бизнес приносил ощутимые доходы, и некогда было задумываться о своём безоблачном будущем и не совсем безупречным прошлом!
Сзади послышался шорох битых кирпичей. Из прохода вынырнула голова Шурупа, невысокого худощавого бомжа.
– Сегодня уйдёшь?– Шуруп с дрожью повёл плечами.
– Сегодня. Сейчас.
– Чего ж в дождь? Завтра и уйдёшь.
– Нет, Шуруп…. Как тебя по жизни-то? – не оглядываясь, спросил Николай.
– Сеня.
– Понятно. В жизни, Сеня, надо исправлять свои ошибки или не делать новых.
– Ты о чём это?– Шуруп удивлённо взглянул на Николая.
– Да так, ни о чём…. Думаю просто!
– Ну, думай, думай! – ныряя опять в проём подвала, Шуруп всё-таки оглянулся, – Скучно без тебя будет!
– Иди, иди!– махнул рукой Николай, и бомж растворился в темноте развалюхи.
К бомжам Николай примкнул пару дней назад. Только сошёл с попутки, и тут начался дождь. Высматривая хоть какой-нибудь кров, увидел этот подвал. Так и сошёлся с местными обитателями убежища. Радовало одно, что никто не выспрашивал о причине внезапного появления в данной компании.
Каждый их них жил своей жизнью. И даже вечерами, когда они собирались вместе, Николай замечал, что сидя возле костерка, смачно сплёвывая шелуху от семечек прямо в огонь, не один грустный взгляд пытался уловить в прыгающем огне что-то своё, давно забытое или потерянное.
Кто-то назвал его Хмурым, и это прозвище прилипло к нему безоговорочно. А он и не противился. Хмурый так Хмурый!
Наперекор всему стал рассказывать весёлые истории. Врал без зазрения совести, но братия с таким интересом слушала его байки, что не врать он уже не мог. И остановиться тоже.
А вот сегодня почему-то стало тошно. Особенно после вопроса Ганса. Отшутился было. А вот вопрос засел в голове: а что дальше, Хмурый?
– Коля- Николай… Что, блин, пластинку заело что ли?! – Рассердился на себя и недовольно потёр виски.
Когда же падение началось, Коля? Может тогда, когда впервые игнорировал совет тестя и заключил сделку, от которой убыток в прямом смысле опустошил карман? Или тогда, когда увидев пьяные глаза жены, указал ей на дверь? Не пытался спросить: почему? А просто указал на дверь, как ненужному и совсем неинтересному человеку…
Тогда ещё можно было всё исправить, попросить прощения, помириться с тестем. А он не сделал для этого ничего. Наоборот: обвинил жену в бездушии, в потере ребёнка, когда случился выкидыш. Хотя знал, что она неудачно упала, когда перебегала улицу, спеша к нему навстречу.
И тесть был, в принципе, неплохим человеком. Своенравным, но готовым помочь в любой ситуации и советом, и своими связями.
«Почему был?– усмехнулся себе Николай,– Он есть, и дочь свою в беде и одиночестве не оставит!»
Не самоуверенность ли тебя подвела, Коля? Даже когда собрал свою дорожную сумку, когда показал «адью» растерянной жене, был уверен, что стоит только уехать из этого проклятого городка, стоит только обрести новых знакомых и показать им свои гениальные способности к бизнесу, жизнь развернётся во всей красе! Казалось, что все ошибки и все просчёты останутся позади!
Пятьсот километров отмахал от родных мест. Менял попутки и ехал, ехал… В одной забегаловке, у трассы, какие-то неизвестные отняли сумку с документами и крепко избили. Но он всё-равно продвигался к своей неопределённой и какой-то расплывчатой цели. Пока не очутился в этом городе.
И вот сейчас решил: домой! Может, ещё что-то можно исправить!
… Николай шёл под дождём и почему-то радовался этому совпадению: «Приехал под дождём и уезжаю так же». Неспроста!
А через три дня на местном кладбище хоронили неизвестного человека. За городом сбила машина. Ни документов, ни вещей при нём не оказалось. Поскольку ни друзей, ни родственников не нашлось, похоронили просто так, без имени. Просто «неизвестный» и… всё.
Когда с кладбища уехали работники местного похоронного бюро, к свежей могиле подошли два бомжа. Один из них, всё шамкал своим беззубым ртом и с сожалением то и дело качал головой.
– Ты чего, Ганс?– спросил его второй.
– Да вот всё жалею, Шуруп, что так и не до рассказал Хмурый свою историю.
– Да, жалко…
Ловушка
По зимней улице посёлка, с небольшим рюкзачком за плечами, идёт парень.
Падает хлопьями крупный снег, поэтому проезжающие мимо лесовозы, как туманом окутывают стоящие вдоль улицы дома. Парень прикрывает лицо от снежного ветра.
– Васёк, ну как ты?
Подбегает паренёк в расстёгнутом полушубке, в шапке, надетой на самый затылок и готовой вот-вот свалиться.
– Привет, Андрюха!
Парень, которого назвали Васькой, протягивает подбежавшему руку. Они обнимаются.
– Всё, братуха! – сквозь снежную волну от проехавшей мимо машины кричит Васька,– Полный расчёт! Теперь до дома, до хаты!
– Так завтра ж автобус до райцентра будет! Пошли к нам! Посидим, кутнём!
Васька мотает головой:
– Не! Я сегодня еду, а завтра уже в районе буду!
– Ладно, Васёк, щас что-нибудь придумаем! – Андрюха хлопает Ваську по плечу и смотрит по сторонам,– Щас придумаем! Во! Снабженец знакомый. Из артели! – восторженно вскрикивает он и бежит вслед проехавшему, было, мимо, но остановившемуся грузовику.
Васька наблюдает сквозь снежную пелену, как Андрюха о чём-то разговаривает с шофёром. Слышит смех приятеля, а потом видит, как тот машет ему рукой.
– Ну, давай, братуха, удачи!– напутствует Андрюха, как только Васька забирается в кабину, – Звони! Мы с мужиками через неделю тоже по домам!
В кабине, разомлевший от тепла Васька, с интересом поглядывает на водителя.
Водитель, крепкий мужик лет пятидесяти, с недельной щетиной на щеках, внимательно смотрит вперёд, не обращая внимания на пассажира.
На стекло летит не прекращающийся снег. Поскрипывают дворники, да слышится гул мотора.
– Ты чего это в самый разгар уволился? – наконец произносит водитель, мельком взглянув на Ваську и снова устремив свой взгляд на дорогу.
– Да надоело всё!– нехотя отвечает Васька, уютнее усаживаясь на сиденье.– Мне б на юга рвануть! Море ни разу не видел! А здесь на это полжизни горбатиться надо!
– На юга! – усмехается водитель.– Меня, кстати, Степанычем величают, Михаилом Степанычем. Ты-то как зовёшься?
– Васька я, Макаров Васька! Не женат, не судим, хоть и сиротой вырос! Всё, батя, получил информацию?!– Васька недовольно глядит на водителя и отворачивается.
– А чего сиротой-то? – как ни в чём не бывало, продолжает выспрашивать Степаныч.
– Бабка вырастила!– смягчается Васька.– Отец на рыбалке утонул, через год мать умерла. Один я у них был. Вот бабка и взяла к себе. И то еле разрешили. А потом и бабки не стало. Старая была…
Васька смотрит в боковое стекло. Потом вдруг поворачивается к водителю:
– Прогноз не слышал?
– Нет, не слышал! И так ясно, что снег надолго. А давай-ка мы с тобой, Василий, в одно местечко завернём! Это километров десять от трассы! Да не бойся ты!– усмехается Степаныч, видя, как Васька смотрит на не него настороженно.– Знакомый здесь у меня на заимке, дед Тимофей! Давно знакомы, ещё со старательских времён. Мы с ним раньше старателями здесь работали.
Степаныч поворачивает машину на лесную дорогу, едва видимую сквозь снежную пелену.
– Он тут заимку поставил, как только у него сын из Саратова за границу смотался! Жена ещё по молодости его бросила. Вот он и остался здесь. Ехать-то больше некуда! Вроде тебя – сирота!– усмехается Степаныч,– Теперь старый стал. Но иногда бегает недалёко, капканы ставит на зайцев. Да я ему продуктов подкидываю. Старый друг!
Степаныч засмеялся от совпадения.
На таёжной поляне расположилась заимка. Избушка, сарай, да небольшая банька, утопающая в снежных сугробах. Снегопад прекратился, и над верхушками деревьев, вдалеке, видны горные сопки. Услышав шум мотора, из избушки выходит старик, одетый в толстый свитер, как у водолазов, в высоких собачьих унтах и нахлобученной на самые глаза лисьей шапке. Он близоруко щурится на подъезжающий грузовик, и узнав, приветливо машет рукой.
– Привет, дед!– соскакивая с подножки, здоровается со стариком Степаныч,– Привет, дружище!
Он крепко обнимает старика и, спохватившись, снова лезет в кабину. Вынимает из-за сиденья целлофановый пакет и хитро улыбается деду Тимофею.– Заказ исполнил!
– Василий!– поворачиваясь к машине, кричит Степаныч.
За столом сидят трое: Васька Макаров, дед Тимофей и водитель Степаныч.
В печке потрескивают дрова. В окнах виден лунный свет. На столе керосиновая лампа слабо освещает наспех приготовленный ужин и бутылку водки с наполненными рядом стаканами.
– Ну что, вздрогнем?! – Степаныч, взглянув на Ваську и старика, берёт стакан и, не морщась, одним глотком выпивает его, как воду. Васька, чуть прикоснувшись губами к стакану, ставит его на стол. Дед Тимофей пьёт долго, содрогаясь от неприятных ощущений.
– Всё, Мишка! – он смотрит с сожалением на Степаныча, – Кажись, отпил своё! Старый, слепой, слабый… .Не ты б, друг, давно б уже помер! А вот раньше! – Дед Тимофей мечтательно поднимает голову к потолку.
– Раньше, дед, мы с тобой помоложе были! Вот, как он! – Степаныч кивком показывает на Ваську, который внимательно слушает их разговор,– Хотя, ты–то в то время уже в моём возрасте был!– довольно подмигивает он и, спохватившись, добавляет:
– Извини, старина!
Дед Тимофей машет рукой:
– Да ладно!
Потом старик внимательно смотрит на Ваську:
– Мы с Мишкой лет десять старались. Потом я – в отставку, он – в начальники. Снабженец при артели. И машина под боком, и продукты в руках и всякое другое.
– И много, дед, здесь золота? – как бы невзначай интересуется Васька. Видно, что очень уж его заинтересовал разговор про артель.
– Золота, Вася, везде много. Его только видеть надо, да знать, как добыть. Способы разные есть.
– Я до ветру! – прерывает их Степаныч,– Заодно, машину посмотрю! – он укоризненно смотрит на старика, и видя, что тот не обращает на него внимания, машет рукой. Накидывает на плечи свою меховую куртку и выходит из избушки.
– А что за способы? – затаив дыхание продолжает разговор Васька.
– А что это, милок, глаза у тебя загорелись? – вопросительно смотрит на Ваську дед Тимофей, – Не уж-то тоже в артель собрался?
– Да не! – машет головой Васька.
– Ну-ну. Про способы говоришь? В артели золото за зарплату моют. А старатели всё-равно себе намыть ухитряются. Всякими способами пытаются на волю его вынести. В основном пешком идут. Аккурат тропа через мою заимку. Ночуют у меня, в баньке парятся, а потом дальше. Только не все, паренёк, доходят. То один пропадёт, то другой. Слухи доходят, а их никто не ищет. Зачем? Мишка говорит, что те, что пропали, бичи обыкновенные. Ни родных, ни родины.
– А золото искали? Они ведь не пустые пешком уходят! – с горящими от нетерпения глазами смотрит Васька на деда Тимофея.
– Да где ж ты его найдёшь!? – кряхтит старик, – Про него только те знают, кто видел его у них! Ладно, милок, спать пора. Вы с утра в дорогу, а я капканы рядышком проверю. Мишка сердится, что я язык распустил. Ты вот не пьёшь, Мишка что пьёт, что не пьёт, а я старенький и пьяненький, мне болтать можно!
В избушку входит Степаныч:
– Ну что, говоруны, по палатям?! Давай, Василий, ложись, ехать с утра!
Васька открывает глаза. Он подтягивает до подбородка лоскутное одеяло. Ещё темно, но за столом видны два силуэта. Доносится голос Степаныча и деда Тимофея.
– Ну, в общем, дед, паренька подброшу, гружусь и обратно. Думаю, к вечеру здесь буду.
– Давай, Миша! А я по капканам пробегусь, может, зайчатинкой тебя попотчую!
– Ты как тропу-то видишь? Ослеп ведь совсем! – Степаныч хлопает старика по плечу.
– Всё по памяти, Миша, по памяти… Сколько дорожек нами с тобой здесь исхожено – не сосчитать!
– Да… – Степаныч встаёт, подходит к окну и долго смотрит в него.– Старателей не было больше?
– Откуда! Сезон закончился ведь давно.
– Ладно, старик, пойду машину греть! А ты через пол часика этого разбуди!– Степаныч кивает на притихшего Ваську, лежащего на стариковском диване.
Как только за Степанычем закрывается дверь, Васька старается рассмотреть сидящего за столом деда Тимофея.
– Мишка, Мишка! – бормочет старик, встаёт и идёт к печке снять закипающий чайник.
– Ну что, Василий Макаров, поехали! – Степаныч включает передачу, и грузовик трогается с места. В боковом зеркале видно, как постепенно уменьшается в размерах дедовская заимка.
– А почему дед Тимофей собак не заведёт? Веселее ведь! – Васька поворачивается к Степанычу?
– Заводил! Да только не держатся они у него! То ли убегают, то ли волки грызут! Да он и из дома-то почти не выходит. Изредка! Как сегодня! С утра по петлям побежал. Таёжник! Кабы не я – точно давно помер бы! Мы с ним одной ниточкой повязаны.
– Какой? – у Васьки от любопытства загораются глаза.
– Старательской! – усмехается Степаныч.
Грузовик вдруг дёргается несколько раз, слышен какой-то стук.
– Чёрт! – Степаныч бьёт руками по баранке.
Они некоторое время сидят молча в остановившемся автомобиле. Слышны только звуки работающего мотора и печки.
– Это что? – наконец, не выдерживает Васька.
– А это, брат, стоп! Центровик срезало.
Они выходят из машины. Степаныч лезет под грузовик, что-то негромко бормочет. Васька осматривает взглядом окрестности. Солнце поднимается над дальними сопками, освещая безбрежную сибирскую тайгу.
Наконец, Степаныч вылезает из-под автомобиля, жестом показывает Макарову на кабину. Уже в кабине они молча сидят под шум работающего двигателя.
И тут Степаныч с удивлением ловит задумчивый Васькин взгляд:
– Ты чего это загрустил?
– Я вот что думаю, Степаныч! – Васька вдруг напряжённо поворачивается к нему. – Ведь старатели всегда ходили через Тимофеевскую заимку, так?!
– Так! И что?
– А то, что шли-то они с золотом, верно?
– Ну да! – Степаныч удивлённо смотрит на Ваську.
– А после заимки они куда-то пропадали! Понимаешь о чём я?!
– Ты к чему это, паренёк?
– К тому, что дед Тимофей знает куда девается золото! И про старателей знает!
Васькины глаза лихорадочно блестят. Его бьёт озноб.
– Охладись, Василий!– Степаныч зло смотрит на Макарова, – Я старика много лет знаю!
Васька обиженно замолкает и отворачивается к окну.
И снова в тишине слышен только звук работающего мотора.
– Ладно, не обижайся! – наконец, не выдерживает Степаныч, – Нам здесь долго куковать! Пока ещё машины пройдут! Если хочешь – вернись к старику, пораспрашивай!– Он вдруг хитро подмигивает Ваське.– Пока недалеко отъехали!
– А что, и вернусь! – Васька пытается открыть дверь кабины.
Степаныч дотрагивается до его плеча:
– Ты поживи там у него пару дней! Пока в райцентре машину отремонтирую, пока назад вернусь. Извини, брат, такая у нас дорога получилась! Старик, поди, уже с зайчатиной вернулся!
И, наклонившись к Васькиному уху, шепчет:
– Деду привет!
Утопая по колено в снегу, бредёт по тайге Васька. Мешает закинутый за плечи рюкзачок, и он недовольно морщится.
– Вот дебил! Ну, дебил! – бормочет про себя парень, – Ведь шёл же по дороге! Нет, срезать надо!
И вдруг, взмахнув руками, он проваливается в какую-то яму. На голову сыпятся обломки веток и снежная пыль. Васька с криком падает на дно и от боли закрывает глаза.
Наконец, когда всё оседает, в полной тишине он открывает глаза. Вскочив на ноги, в ужасе отскакивает к стенке ямы.
На дне, вповалку, лежит несколько тел. Одни полуистлевшие, другие сохранились лучше. Он смотрит на их окоченевшие лица, на которых видны гримасы боли.
От мелькнувшей догадки парень закрывает руками рот. Он с надеждой поднимает кверху глаза. Потом пытается, уцепившись за жиденькие корешки, торчавшие по бокам ямы, выбраться наружу. Промёрзшие корни ломаются с хрустом, и Васька снова падает на дно. После нескольких попыток он садится на корточки и закрывает голову руками.
У одного трупа, лежащего сверху прямо на других телах, замечает зажатый в руках кожаный мешочек. У Васьки снова загораются глаза. Он, забыв про страх, пытается вытащить мешочек из одеревеневших рук. Замёрзшие Васькины пальцы не слушаются. Взглянув на широко открытые, запорошенные снегом глаза трупа, Макаров с содроганием отскакивает в сторону, и крик вырывается из его груди:
– Кто-нибудь! Помогите!!!
Он кричит долго. С надеждой смотрит на кусочек облачного неба.
Теряя последнее самообладание, снова пытается подняться по стене.
– Кто там? – от голоса, прозвучавшего сверху, Васька в ужасе падает на дно ямы. А потом, начинает нервно смеяться. Вытирая руками хлынувшие из глаз слёзы, он только шепчет:
– Дед, дед…
– Ты что ли, Вася?!
– Я, дед, я!
– Ты это, подожди немного! – дед Тимофей склоняется над ямой, щурясь, всматриваясь вниз, – Я сейчас! До заимки рукой подать! Я быстро!
– Куда ты?!– кричит Васька, колотя кулаками по стене, – Куда?!
– Я быстро, Вася, быстро! – доносится до него уже издали.
Васька, как в забытьи, опускается на землю.
Избушка. Трещат дрова в топящейся печке. Васька сидит за столом с накинутым на плечи байковым одеялом и пьёт горячий чай. У окна, в которое заглядывают лучи зимнего солнца, искоса поглядывая на парня, стоит дед Тимофей.
– Отогрелся? – спрашивает он, подходя ближе и смотря на Васькины руки.– Вишь, руки верёвкой стёр!
– Отогрелся! – ставя кружку на стол, отзывается Васька.– А руки ерунда! Ты хоть догадался её к дереву подвязать! Как ты меня услышал, дед?
Дед, усмехаясь, садится за стол напротив парня:
– Кричал громко! Холодно в ловушке–то?
– А что это за ловушка? – не отвечая на вопрос, парирует Васька.
– Ловушка? Понятное дело – на зверей. Её Мишка давно уже выкопал, всё хотел меня медвежатиной угостить. А из меня какой охотник?! Уж сколько лет прошло! Я в те места не ходок, всё больше здесь, поблизости. Вот ты в неё и попался! Ладно, хоть, колья не успел Мишка поставить!
Дед Тимофей крякнул:
– А кричал ты и вправду громко, Вася! Далеко тебя услышал. Зрения нет, а слух у меня ещё хороший! Ещё с километр до заимки не успел дойти, как кедровки в тайге шум подняли!
– Так я тебе и поверил!– чуть слышно шепчет Васька.
–Чего бормочешь? Что там у вас приключилось? – спрашивает старик.
– Машина сломалась. Степаныч остался тягач ждать. А я вот сюда.
– А чего ж ты через тайгу попёрся? Дорога ведь есть! Не шоссе, конечно, но дорога.
– Срезать хотел!
– Срезать! – укоризненно вздыхает дед Тимофей.– Ещё когда Мишка ловушку делал, я говорил ему, что попадёт кто-нибудь в неё из путников. Он обиделся тогда. А я рукой махнул и не вспоминал больше о ней.
" Нет, врёшь ты всё! – думает Васька, глядя на разговорившегося деда Тимофея,– Врёшь! Старатели – твоих рук дело! Надо же, вид сделал, что не видел ничего в яме! А где ж ты золото убиенных хранишь, старик?! Они ведь через твою заимку ходили!»
Видно, что Васька отошёл от пережитого, и его мучает один вопрос.
– Дед, а ты знал тех старателей? – внезапно спрашивает он.
– Каких? – старик поднимает брови и удивлённо смотрит на паренька.
– Ну, тех, что через твою заимку проходили?
– А, вот ты о чём… – разочарованно произносит дед Тимофей. – Да нет, не знал! А тебе-то до них какое дело?
Сощурив глаза, он подозрительно смотрит на Ваську, и тот начинает волноваться.
– Так просто!
– Просто так ничего не бывает, парень! Люди с риском для жизни идут. А где их опасность ждёт – одному богу известно! Может, от тебя, может, от меня…
Дед Тимофей разглядывает Ваську:
– Ты что задумал. Вася?
– Видел у них золото, дед?!
– Так ты…– Дед Тимофей не успевает договорить.
Васька, отбросив одеяло, ударом в лицо валит старика на пол.
– Золото где, гад?! Золото где?!– Макаров с обезумевшими глазами, наваливается на старика, локтём прижимая его шею.
Т от с выпученными глазами, пытаясь сопротивляться, извивается на полу.
– Ты что…– вылетает из горла сиплый голос, но ему не хватает воздуха. От удара дедовской ноги, валится набок стол. С грохотом летят с него и пустые алюминиевые кружки, и не допитый чайник, и ложки, приготовленные для ужина…
– Куда спрятал?!!!
В полной тишине слышится тиканье ходиков, подвешенных на стене возле дивана.
Васька верхом сидит на старике и таращит на него удивлённые глаза:
– Дед?!
В ярости бьёт по лицу.
До него доходит, что старик уже мёртв и в ужасе вскакивает с пола. Медленно пятится назад, пока не упирается в стену. Ошалевшими глазами смотрит на тело деда Тимофея. А затем резко бросается к старому сундуку, стоящему в углу избушки. Откинув щеколду, лихорадочно начинает выбрасывать хранящиеся там вещи.
Понимая, что там ничего нужного нет, обводит глазами все укромные места. Божница, диван…
« Почему одним всё, другим ничего! – проносится в его голове, – Я моря никогда не видел! И не жил ещё по-человечески!»
– Куда спрятал, гад! – шепчет Васька. Бросается к телу старика и в исступлении начинает пинать его ногами, – Где?!!!
И вдруг немеет от пришедшей в голову мысли:
– Ловушка!
Обезумевший, забыв даже одеться, он бросается на улицу. Подбежав к сараю, пинком открывает жиденькую дверь. Отбрасывая стоявшие у стенки лопаты и сбивая висевший на стенах ненужный хлам, обшаривает вокруг глазами и натыкается взглядом на то, что могло пригодиться в его затее – багор.
– Зачем тебе здесь багор, дед?!
Васька скачками несётся в тайгу по своим же следам. Сбиваясь с пути, проваливаясь по колено в снег, он с опаской поглядывает на небо. Чувствуется приближающийся вечер, солнце вот-вот готово скрыться за близлежащими сопками.
– Успею!
Хрустнула ветка. Васька, как первобытный охотник, взял багор наизготовку. Поглядывая по сторонам, он внимательно вслушивается в тишину. Затем двигается дальше. Заметив яму, Макаров осторожно приближается к ней, выставив вперёд багор. Заглянув в яму, он ложится на живот и багром пытается подцепить мешочек из закоченевших рук трупа. Наконец, одна из попыток оказывается удачной.
Подтянув багор, Макаров сдёргивает с крюка мешочек. Замёрзшие пальцы не слушаются. Васька зубами пытается развязать крепко стянутый шнурок. Он нервно рвёт узелок зубами.
Вытряхивает содержимое себе на ладонь. Четыре самородка величиной с человеческий ноготь!
– Господи! – вырывается из Васькиной груди.
…Хруст снега от приближающихся шагов заставляют его вздрогнуть. Пытаясь ссыпать самородки на место, Васька торопится, и один из них падает в снег возле ног.
– Василий! – слышится знакомый голос Степаныча.
Подошедший вплотную к Макарову, водитель внимательно смотрит ему под ноги. Затем нагибается, и Васька видит в его руках упавший самородок.
– Нехорошо добром разбрасываться! Покажи-ка! – Степаныч спокойно забирает мешочек из онемевших Васькиных рук. – Во как!
– Да я…
– Ну, Вася! – язвительно качает головой он.
Сунув самородок в мешочек, взвешивает его рукой:
– Неплохо!
Степаныч ладошкой трогает Ваську за щеку. А затем резко, плечом, сталкивает его прямо в ловушку.
Васька с криком падает на один из трупов. Охнув, он в страхе вскакивает на ноги и прижимается к стене.
Д олго стоит в мёртвой тишине. Его бьёт озноб и сильно стучат зубы.
– Степаныч! – кричит Васька наверх.
Не услышав ответа, он обхватывает руками свои плечи:
– Холодно ведь!
Наконец на ямой показывается человеческая голова. Васька, немея, смотрит на изменившееся лицо Степаныча. Плотно сжатые губы, жестокие сощуренные глаза…
– Ты чего? – бормочет Васька.
А Степаныч внимательно, не мигая, смотрит на него, видимо, решая, что же делать дальше.
– Холодно, зверёк? – наконец произносит он.– Холодно, знаю…
Понимаешь,– Степаныч опускается на одно колено,– я когда в артели первый раз золото увидел, у меня даже сердце не ёкнуло. Честно! Это потом я понял, что оно значит, когда первый самородок с дедом на воле поделили. И ещё понял, что можно иметь всё, когда есть сила и голова на плечах!
Степаныч на глазах преображается, посматривая на Ваську. Тот посиневшими губами о чём-то шёпотом просит, колотя себя по плечам.
– Когда соболь попадает в капкан, он, понимая, безвыходность ситуации, перегрызает себе лапу и уходит от опасности, – не обращая внимания на Васькины мольбы, продолжает Степаныч. – Так то соболь!
Он многозначительно поднимает вверх указательный палец!
– А такие, как ты ,зверёк, никогда себе не перегрызут! Потому что хапать нечем будет!
Степаныч поднимается с колена, долго смотрит на дно ловушки:
– Вот тот, кудрявый, с облезлым черепом, когда-то в карты у меня пытался выиграть! А тот, что возле тебя, слёзно умолял его отпустить. Всё ныл, пока я ему череп ключом не раздолбил!
Васька с трудом замечает, как начавшийся снова снегопад темнит и так уже чернеющее небо. Крупные хлопья снега падают на его лицо, тают, бегут по щекам, смешиваясь со слезами. Словно, издалека доносится голос Степаныча.
– А ты случайно помог мне, зверёк! Спасибо тебе. Только зря ты деда Тимофея пришил. Он ничего не знал. Хоть и часто по тайге бродил. И пусть тебе уже этого не нужно, скажу. Ты за меня последнюю работу сделал. Дед подозрительный стал. Догадываться начал. А здесь ты вовремя. И ещё! Побеждает не сильный, а хитрый! Ты же глупый и жадный. Через пару часов ты замёрзнешь. До утра тебя с этими товарищами, – Степаныч кивает на трупы, – занесёт снегом. А через сутки я заявлю об убийстве закадычного друга. Даже если вас найдут, всё-равно убийцей окажешься ты. Потому, как много ты наследил, Вася! И в избушке, и в сарае! Хорошо хоть дом не спалил!
Васька тянет руку к Степанычу, пытается что-то сказать, но в изнеможении опускается на землю.
– Ладно, зверёк, прощай! – Степаныч поворачивается. собираясь уходить. – А ты ведь, дурак, и вправду подумал, как и те, что у меня машина сломалась!
Васька в последнем рывке вскакивает на ноги.
Усмехнувшись, водитель машет рукой, отходит от ловушки и скрывается за ближайшими деревьями.
Вой погибающего человека поднимается над тайгой и несётся над верхушками зелёного моря до самого горизонта.
