Константин Александрович Костин
Остров сокровищ
Глава 20. Парламентер
В самом деле, к крепости шли два человека. Один из команды, насколько я помню, его звали Паша-Рашпиль. Он размахивал белой тряпкой. Второй – сам Серебряков, собственной персоной!
Утро выдалось прохладным. И не удивительно – в тропиках днем жарко, а вот ночью бывает весьма морозно. В самой крепости было далеко не тепло, несмотря на горящий всю ночь и добрую половину дня костер, чего говорить о том, что было снаружи? Небо было необычайно ясным, без единого облачка. Восход окрасил верхушки пальм в золотисто-красноватый оттенок, но в низинах клубился туман. По колено в этом тумане, густом и белесом, и брели парламентеры. Ни единая веточка не хрустнула под их ногами, тишина стояла полнейшая. Отчего казалось, что это призраки плывут по молочному морю над землей, совершенно ее не касаясь.
– Полундра! Свистать всех наверх! – приказал капитан. – Чует моя задница, что-то затевается. – А затем крикнул бандитам: – Стой, сапоги! Стрелять буду!
Мы приготовились к бою. Защелкали затворы, каждый встал у бойницы.
– Белый флаг! – прокричал кок. – Белый флаг! Я пришел на переговоры!
В этот момент на одноногого было нацелено шесть стволов – все, кроме Смольного, взяли его на мушку. Сам моряк, с автоматом в руках, стоял у двери, под защитой массивной каменной стены. Оружие он держал стволом вниз, но в любой момент был готов вскинуть автомат и дать очередь по противнику.
– Какого морского черта вам нужно? – крикнул капитан разбойникам.
– Капитан Серебряков хочет заключить с вами договор, – ответил второй человек.
– Капитан? – воскликнул Смольный. – Ты когда, зелень подкильная, капитаном-то стать успел?
– Капитаном я стал еще при Брежневе, – обиженно заметил Буш. – И теперь, когда вы дезертировали, я был просто вынужден взять на себя груз ответственности и руководить этими несчастными людьми. Но мы готовы снова подчиниться вам. Конечно, на определенных условиях. Если вы не будете против, я бы подошел к вам поближе, чтобы эти условия обсудить.
– А не боишься, что здесь тебя нашпигуют свинцом, как морского ежа колючками? – поинтересовался моряк.
Ответом ему был смех.
– Капитан, поймите простую вещь. Я воюю, чтобы победить. А они, – одноногий сделал широкий жест рукой. – Они воюют, чтобы воевать. Поверьте, вам лучше иметь дело со мной, чем с ними.
– Хрен с тобой, – согласился капитан. – Можешь подойти. Но если что – ты учти, у меня волосы на заднице начнут шевелиться, как щупальца кальмара! И ты первым получишь прописку в аду. Слово морского офицера.
– Вашего слова мне более, чем достаточно.
Второй парламентарий пытался удержать кока от такого, казалось бы, неразумного шага. Понятное дело, что особой любви к Серебрякову никто из нас не испытывал. Но одноногий лишь рассмеялся, хлопнув по плечу своего спутника. Подойдя к стене, он выбрал наиболее низкое место, разрушенное войной пару-другую сотен лет назад, и со змеиной ловкостью и необычайной быстротой перемахнул через пробоину.
Черт, конечно, мне было интересно! Я забыл свои обязанности часового, покинув пост, и стоял за спиной капитана, который сидел на ступеньках крыльца, положив автомат на колени, и смолил свою папиросину, держа ее в левой руке. Правая лежала на предохранителе "Калаша". Правильно – береженого Бог бережет.
Подъем одноногому давался мучительно. На крутом холме со своим костылем он был совершенно беспомощен. Тем не менее он мужественно преодолел весь путь, не проронив ни единого слова. На Серебрякове был камуфляж и военная тропическая панама. Из кобуры не плече торчала рукоять массивного хромированного револьвера. Встав перед капитаном, кок изящно, как на параде, взял под козырек.
– Долго вы, – вкрадчиво произнес моряк. – Садитесь, властелин картошки и тушенки.
– Пустите меня внутрь, – попросил Буш. – В такой холод мало желания сидеть на песке.
– Это хрен тебе, – ответил Смольный. – Не подними ты бунт – сидел бы в теплом камбузе и трескал шланги с мусором. А так… Или ты мой кок – тогда вернемся на "Скиф" и продолжим начатое, словно ничего не было. Или ты – капитан Серебряков, бандит, грабитель и убийца. Тогда я, укуси меня касатка, могу пообещать лишь гауптвахту и питание три раза в день – это пока не вернемся во Владик, а там…
– Ладно, будет вам, – сказал повар, садясь на песок. – Только потом кому-то придется дать мне руку, чтобы я мог встать. Нормально вы тут устроились! О, и Дима здесь! – одноногий посмотрел на меня, как мне показалось слегка странно.
– Хорош мозги компостировать, амеба пресноводная, – перебил капитан. – Чего хотел-то?
Серебряков некоторое время помолчал, сначала хлопая себя по карманам в поисках пачки сигарет, затем прикуривая. Старательно делая при этом вид, что его абсолютно не интересует, что происходит вокруг.
– Ну? – нетерпеливо произнес моряк.
– Во-первых, Дима… я тобой удивлен! Я думал, для тебя тиснуть пирожок – уже подвиг, а ты провернул такую штуку!
Подумав, что речь идет о том, как ловко я ушел от них давеча, когда мы прибыли на остров на катерах, я уже зарделся от гордости, но одноногий продолжил:
– Не только кое-кто, но и все были потрясены, как ты пробрался ночью в наш лагерь. Да что там! Я сам был потрясен, как ты чиркнул Чена ножичком по горлышку! Он даже пикнуть не успел! Признаться, во многом из-за этого я и пошел на мировую. Но не думай, что это у тебя пройдет во второй раз! Теперь мы будем трезвые, как стеклышко, и удвоим охрану! Я бы тебя поймал – когда я подбежал к Чену, он еще хрипел!
Теперь уже никто ничего абсолютно не понимал, в том числе и я!
– Хочу тебе вернуть, – кок извлек из-за пазухи окровавленную тряпицу. – Все же я тебе его подарил.
Развернув ее, я обнаружил тот самый нож с наборной рукоятью из кожи, который мне подарил Серебряков, еще когда не успел нас предать. Тот самый нож, который остался у Эмбер.
И вот теперь все встало на свои места. Похоже, это она ночью пробралась в лагерь изменников и укокошила одного из них. А девочка оказалась далеко не так проста, как я подумал сначала! Остальные же по-прежнему ничего не понимали, но делали вид, что все идет как надо. И, конечно, все были рады, что теперь бандитов осталось всего четырнадцать.
– Дальше, – потребовал капитан.
– Нам чужого не надо, но и свое мы заберем, чье бы оно ни было! – продолжил Серебряков. – Мы проливали клюкву за эти бабки. И свою, и чужую. И готовы пролить снова. Вашу. Но, я так сильно подозреваю, что вы не настолько отчаянные психи и предпочли бы остаться в живых?
– Не исключено.
– Так вот… лично я не желаю вам зла. Мне абсолютно все равно – живы вы или нет. До вас мне нет дела. Мне нужна всего лишь карта! И гуляйте себе подобру-поздорову!
– Якорь мне в глотку! Червь гальюнный, я не вчера родился, у меня вся жопа в ракушках! И я отлично понимаю, что букварь – это единственное, что вас держит от того, чтобы накрыть крепость из тяжелой артиллерии! Скажу больше – я сам думал, я не открыть ли кингстоны и не пустить ли на дно "Скиф" вместе со всеми? Буду я жив или нет – никто, кроме меня не заметит! А вот без вас мир точно станет лучше!
– Короче, капитан! – повысил голос повар. – Вот наши условия. Вы отдаете карту, чтобы мы смогли откопать сокровища, перестаете убивать бедных, больных, старых людей. И перестаете резать часовым глотки. Я же, со своей стороны, обещаю, что как только мы найдем золотишко – позволю вернуться вам на корабль. И высажу где-нибудь в целости и сохранности. Скажете… потерпели крушение! И вас доставят домой дипломатической почтой в лучшем виде! Есть и второй выход – просто оставим вас на острове. Поделив провиант поровну. Я лично обязуюсь кого-нибудь прислать за вами, как только мы будем в безопасности! Советую вам принять эти условия. Надеюсь, я достаточно громко говорю и меня все слышат, чтобы не пришлось повторять дважды? Можете даже посовещаться, я дам вам время…
Капитан некоторое время молча смотрел на кончик потухшей папиросины. Затем поплевал на нее, гася основательно, и лишь после этого поднял глаза на парламентера.
– Ты все сказал?
– Все! – заверил Буш.
– Тогда послушай меня, мразь. Вот вам мое слово, слово морского офицера. Если вы явитесь безоружными, то я обязуюсь обеспечить вам гуманное обхождение до Владика, а там уж как суд решит. Хрен когда вы откопаете сокровища. У вас нет букваря. Хрен когда вы уплывете отсюда. Вы даже в тарелке с супом заблудитесь, куда вы без меня курс проложите? И хрен когда вы нас победите. Против одного Котова ваших было трое, а он справился с ними без труда. Абма, кок. Вали отсюда и передай мои слова другим. Можете даже посоветоваться. Но при следующей встрече держите руки повыше, не то раскатаю вас, как камбалу.
Такого расклада одноногий не ожидал. Он даже поперхнулся от злости и закашлялся дымом.
– Дайте мне руку, чтобы я мог встать! – потребовал повар.
– Нет.
– Кто даст мне руку?
Никто не двинулся. Матерясь, проклиная нас, Серебряков дополз до крыльца, ухватился за него и только после этого смог подняться. Обведя собравшихся звериным взглядом, он произнес:
– Сейчас говорил я, в следующий раз будут говорить Смит и Вессон, – кок хлопнул локтем по кобуре. – Через час те из вас, кто останутся в живых, будут завидовать мертвым!
Продолжая ругаться, Буш захромал по песку. Несколько раз он пытался вылезти через пролом в стене, но каждый раз падал. Наконец, ему помог человек с белым флагом. Через минуту оба скрылись в лесу.
Глава 21. Штурм
Как только Серебряков скрылся, капитан, не отводивший от него взгляда, обернулся и увидел, что на посту остался один Сергей!
– Бакланы, – прорычал он. – По местам!
Мы кинулись к бойницам.
– Петров, были бы мы на службе – ты бы уже вертел дырку. Я готов понять Диму, даже Славу с Виктором, но вы-то, Олег Палыч и Андрей Петрович, вы же офицеры! Если тогда вы воевали также, то нет ничего удивительного, что Союз просрали.
Моряк пару минут помолчал, наблюдая за нами, затем снова заговорил:
– Я нарочно вывел кока из себя. Подогрел его пятки на сковороде. И не пустил его внутрь. По его словам, они нападут через час. Без разведки, без рекогносцировки, как слепые моллюски… их четырнадцать против семерых! Минус те, кто несет вахту на "Скифе"…
– Боевой устав гласит, что при нападении численное превосходство должно быть минимум втрое больше! – вспомнил замполит.
– Вот именно! – подхватил Смольный. – Их меньше, чем по двое на одного из нас. На нашей стороне стены и букварь.
– Букварь? – удивился кто-то.
– Карта, – пояснил доктор. – Капитан хочет сказать, что пока карта у нас – они побоятся просто закидать нас гранатами. Побоятся повредить карту.
В двух меньших стенах сруба – восточной и западной, было лишь по две бойницы. В южной, где находилась дверь – тоже две. А в северной – целых пять! У нас было десять автоматов на семерых, два из которых с подствольниками, винтарь Михалыча, два дробовика, полтора десятка пистолетов и полсотни гранат. Арсенал, в целом, внушительный. С патронами дела обстояли тоже терпимо. Пока терпимо.
– Если они спрячутся за стеной, то штурм превратиться в затяжную дуэль, – рассуждал вслух Листьев. – На открытом пространстве шансов тоже мало. Значит, они пойдут врукопашную. Для них это единственный выход – задавить нас числом.
– Согласен, – кивнули одновременно капитан с замполитом.
Мы примкнули штыки к автоматам, а я еще успел немного подчистить кровь с ножа одноногого.
– Дима не успел позавтракать, – напомнил военврач. – Димыч, бери свой паек, доешь на посту.
– Палыч, ты берешь дверь, – приказал капитан. – Смотри в оба и не высовывайся. Виктор, твоя – восточная стена, Слава – западная. Дима, Петрович и Сергей, ваша стена – северная. Самая опасная. Если они добегут до нее, то через бойницы перебьют нас, как мальков в аквариуме. Эх, нам бы пулеметчика на крышу… или гранатомет!
Меня била крупная дрожь. Похоже, из всех нас было только два человека, которым не приходилось воевать – я и Котов. Витя со Славой, телохранители Торопова – и те служили когда-то в армии, а после проходили какую-никакую подготовку. Поди, каждый день тренировались стрелять по банкам.
– Не высовывайтесь, – инструктировал нас Смольный. – Стреляйте короткими очередями. По два-три патрона. Спрячьтесь за стеной, ствол в бойницу не выставляйте. Цели поражайте только справа налево. Как бы кто близко или далеко не был – только справа налево. Тогда всегда будете под защитой стены. Но не прижимайтесь! Может задеть рикошетом.
– Главное – помните, никакой злости, агрессии. Стреляйте с улыбкой, – добавил военврач.
Я слушал, но ничего не запоминал. Руки покрылись холодным потом. Спина тоже. В воздухе стояло какое-то напряжение. Звенящая тишина. Лишь тихонько потрескивали камни, поджариваемые солнцем.
За последние дни я столько раз ходил по краю, но опасность всегда приходила внезапно. Такого, чтобы стоять и ждать, что вот сейчас нас придут убивать, еще не было. И это ожидание раздражало хуже всего прочего.
В каждом движении листвы мне чудились фигуры бандитов, а в каждом дуновении ветра – их голоса. Так прошел час. Я бы уже предпочел, чтобы наемники лезли изо всех щелей и поливали нас огнем из всех стволов, чем вот так стоять и ждать неизвестно чего.
– Становится скучновато, – заметил капитан.
– Если я кого-то увижу – стрелять в голову, или по ногам? – спросил Витя.
– Лучше в голову, – ответил Торопов.
И в этот момент стало ясно, что штурм вот-вот начнется. Сама природа замерла. Я не видел бунтовщиков, но знал, что они уже там, в лесу.
Ничего не происходило, но все насторожились. В воздухе витали неуловимые разряды. Мне захотелось нажать гашетку, заорать, выпустить весь магазин по деревьям…
Внезапно Витя дал короткую очередь. Эхо еще не успело замолкнуть, как нас начали обстреливать со всех сторон. Пули стучали по камню, выбивая крошку и пыль. Кто-то что-то кричал. Я даже не знаю, внутри крепости, или снаружи.
Я тоже стрелял. Не знаю, куда. Не знаю, в кого. Но это было и не важно. Трассеры улетали в лес, кроша листву вокруг. Кучность была так себе, но я не смог бы прицелиться лучше, даже если б сильно-сильно захотел. Руки била крупная дрожь. Сердце колотилось, словно бешенное, норовя выскочить из груди через горло, а виски пульсировали.
Внезапно все прекратилось. Только звенела одна из гильз в поисках упокоения, да поднималось зарево от автоматного ствола. И запах, кислый запах селитры. Больше ничего не напоминало о том граде пуль, что обрушился на форт. Ни единая веточка не шелохнулась, ни один ствол не блеснул в листве.
– Попал в кого-нибудь? – спросил у меня капитан.
– Не знаю, – пожал я плечами. – Сомневаюсь.
– Хорошо, что хоть не соврал, опарыш, – улыбнулся моряк. – Палыч, сколько точек было на твоей стороне?
– Три, – ответил военврач. – Две рядом, еще одна чуть дальше.
– Три, – повторил Смольный. – Петрович, на твоей?
– Семь-восемь, – ответил подполковник.
– Восемь, – уточнил Сергей.
– А ты что скажешь? – снова спросил у меня командир.
– Не знаю, – честно признался я.
Стало… стыдно? Стыдно оттого, что мне даже в голову не пришло сосчитать, сколько людей в нас стреляло. А, если бы и пришло – я бы ни за что не смог этого сделать!
С востока и запада стреляли по одному человеку. Значит, основные силы пойдут с севера, как и предполагал морской волк, а с остальных сторон стреляли для отвлечения внимания.
– Держимся, – сказал капитан. – Если они смогут захватить хотя бы одну бойницу – постреляют нас, как уток в тире.
И тут начался штурм. С севера через стену полетело несколько дымовых гранат. Одновременно с этим со всех сторон по крепости открыли шквальный огонь. Но внутрь залетело лишь несколько пуль. Видимо, нас просто хотели прижать к земле, пока прибудет штурмовая группа.
Дым заволакивал низину. Торопов запустил в сгусток неизвестности гранату из подствольника. Грохнул взрыв, сразу за ним – громкий вопль. Похоже, кого-то задело! В ответ в укрепление полетело две гранаты, которые, отрикошетив от стены, упали в песок, где и взорвались. От двух взрывов, последовавших один за одним, форт содрогнулся. С бревен наверху и со стен посыпалась пыль. Запах сгоревшего пороха становился уже просто непереносим!
В это время четверо бандитов вынырнули из дыма в каких-то двадцати метрах от дома и, отчаянно вопя, побежали к зданию. Как назло, мы все в это время перезаряжались! А когда рожки заняли место в автоматах, нападающие уже достигли мертвой зоны. Голова одного из них мелькнула в бойнице сбоку.
– Вали их! – прогремел разбойник.
В этот момент второй бунтовщик просунув пистолет в другую бойницу, выстрелил несколько раз подряд, вколачивая в Виктора пулю за пулей. Истекая кровью, телохранитель Торопова рухнул на пол.
Третий же, обежав вокруг дома, неожиданно появился в дверях и кинулся на доктора, сжимая пистолет в одной руке и нож – в другой.
Ситуация разительно изменилась. Если вначале боя мы находились в укрытии, а разбойники были вынуждены идти в атаку по открытой местности, теперь же мы оказались заперты в помещении, отрыты со всех сторон! Кто-то умудрился попасть в бойницу дымовой гранатой и крепость быстро заволокло дымом. Скорее всего, благодаря этому мы и остались живы. В ушах гудело от криков, стонов и выстрелов. А легкие и глаза резало от дыма.
– Врукопашную! – заревел капитан.
Отбросив автомат, я схватил дробовик и побежал наружу – туда, где светился прямоугольник двери, залитый солнечным светом. Кто-то выскочил следом, я даже не знаю, кто именно. Рядом Листьев, этот интеллигентный человек, кажущийся таким хрупким и слабым, проткнув вопящего от боли бандита штыком, практически оторвал его от земли, держа на автомате, как на копье, почти на весу.
Обогнув дом, я встретился с Ли, вынырнувшим из-за противоположного угла. Припав на колено, я лихорадочно задергал цевьем, посылая заряд картечи за зарядом. Но где-то рядом грохнула граната и я, оглушенный взрывом, покатился кубарем вниз по склону.
Все произошло быстро. Очень быстро. Когда я еще стоял на ногах, один из бандитов, в арафатке, повязанной на шее, с "Узи" в руке, только занес ногу, чтобы спрыгнуть со стены. А когда я скатился вниз, он все еще был в той же позе. Дробовик отлетел куда-то в сторону, "Стечкина" я вообще забыл в крепости. Я остался практически безоружен, если не считать клинка, возвращенного мне Серебряковым. Но к тому моменту, когда я успел вытащить его из ножен, исход боя был уже решен.
Сергей, выскочивший следом, уложил китайца, встреченного мною, прежде, чем он успел метнуть еще одну гранату. Другой разбойник был застрелен в тот момент, когда сунулся в бойницу, чтобы дать очередь из автомата. Он так и лежал на песке, не выпустив оружия, глядя в небо остекленевшими глазами, с диким оскалом, навеки застывшим на его лице. Третьего заколол военврач. Из четверых, перелезших стену, в живых остался лишь один, но он драпал изо всех сил, чтобы и дальше быть в живых. Еще одного снял подполковник в самом начале боя, бахнув в дымовую завесу из гранатомета.
– Стреляйте, стреляйте! – кричал капитан.
Но его слова пропали даром. Никто не выстрелил. Сам Смольный пытался поднять руку с пистолетом, с рукавом, покрасневшим от крови, но она плохо слушалась хозяина. Единственный нападавший, оставшийся в живых, благополучно удрал.
Только теперь мы смогли оценить, как дорого нам встала победа. Виктор, в груди которого зияло не менее половины десятка отверстий, лежал у бойницы. Самое удивительное – он был еще жив! Но военврач, осмотрев раненого, лишь отрицательно покачал головой. Потерял слишком много крови. Слава, голова которого оказалась буквально снесена выстрелом, лежал там же. Торопов со Смольным стояли, поддерживая друг друга. Оба были бледны, а одежда обоих была черной от крови. Пока неизвестно – их, или чужой.
– Все свинтили? – поинтересовался капитан.
– Пятеро остывают, – ответил Сергей.
– Пятеро! – усмехнулся моряк. – Значит, теперь нас четверо против девяти! Двое с четвертью на брата… могло бы быть и хуже!
На самом деле бандит, подстреленный Михалычем на "Скифе" у гранатомета, помер тем же вечером, так что на одного из нас приходилось ровно по двое противников. Но, конечно, мы узнали про это много позже.
Глава 22. Как я сбежал из крепости
Бандиты не возвращались. Даже не пытались обстреливать форт из леса. Видимо, на сегодня им хватило. Мы смогли перевязать раненых и приготовить обед. Я снова вызвался стряпать, но не из любви к кухне. Я вышел на улицу и, не смотря на опасность обстрела, готовил там. Находиться внутри было нестерпимо из-за криков и стонов раненых.
Из всех, пострадавших в бою, выжили лишь трое: бунтовщик, накрытый Тороповым из гранатомета, Виктор и капитан. Причем положение двух первых было безнадежным. Разбойник умер во время операции, телохранитель замполита тоже вскоре скончался от потери крови.
Раны Смольного были не настолько опасны. Одна пуля пробила ему лопатку, вторая – голень. Доктор, обработав раны моряка, заверил, что если держать их в чистоте и не допускать нагноения, через месяц капитан будет, как новенький. Мои раны от взрыва гранаты Листьев вовсе назвал царапинами и попросту помазал их йодом.
После обеда капитан, военврач и подполковник удалились на совещание. Они что-то долго и горячо обсуждали. Наконец Палыч сунул в карман карту, взял автомат и покинул крепость.
– Не подвинулся ли головой наш доктор? – удивленно произнес Сергей.
– Это вряд ли, – ответил я. – Из всех ненормальных он – самый нормальный.
– Тогда, наверно, двинулся я! Куда это он собрался?
– Думаю, к Эмбер.
Как потом оказалось, я оказался прав на все сто процентов.
Солнце припекало все больше. Камень и песок раскалились так, что при желании можно было приготовить яичницу, не разводя огня. Вокруг покойников, которых никто так и не удосужился закопать, вились тучи мух. Вдобавок, на жаре они очень скоро начали попахивать.
Признаться, я начал завидовать доктору, который шел по прохладному лесу в гордом одиночестве, где вокруг порхают бабочки и поют птички. Ему нет необходимости сидеть в этом пекле, где все перемазано кровью! В пекле, где даже из бревен на полу выступила смола, к которой прилипали подошвы.
Поливая голову кружкой из родника, я все больше завидовал Олегу Павловичу. Но больше всего я мечтал оказаться в своем "Адмирале Казакевиче". И все равно, что гостиница после того набега находится в плачевном состоянии. Я бы продал джип, еще что-нибудь, восстановил бы отель. Взял бы кредит, наконец! Главное – там есть нормальная постель, нормальный душ и нормальный туалет. А не кустики в углу у стены.
Костеря про себя все на свете, я вдруг заметил свой рюкзак, с которым я сбежал со "Скифа". В голову закралась идея. Безрассудная, по большому счету, и безответственная. Но и находиться в крепости я больше не мог – еще чуть-чуть и сам пустил бы себе пулю в голову. Как говорится, нет ничего невозможного, если охренел до нужной степени. Запихав в сумку несколько консервных банок, флягу с водой и бинокль, я засунул за пазуху свой пистолет, насыпал в карман горсть патронов и начал ждать удобного случая.
Такой вскоре представился! Андрей Петрович с Сергеем занялись перевязкой капитана, а я перемахнул через ограду и был таков. Повторюсь – я прекрасно осознавал, что поступаю бездумно и неправильно, ведь в крепости оставалось всего двое здоровых бойцов. Но я ведь не собирался делать ничего такого, ничего сверхъестественного или преступного. Просто я решил прогуляться до той красной скалы, что заприметил ранее, и проверить – не там ли амазонка с небритыми ногами прячет свой катамаран. К тому же, если бы я остался в укреплении еще хоть на час, то точно шлепнул бы кого-нибудь, и не факт, что не себя.
Забегая вперед, эта моя вторая выходка, как и первая, помогла нам спастись. Конечно, в тот момент я этого еще не знал.
Я просто шел к восточному берегу острова, придерживаясь деревьев, чтобы меня не заметили со сторожевика. Солнце перевалило через точку зенита, день клонился к вечеру. Идя по лесу, я слышал не только шум прибоя, но и шум ветвей и шелест листьев. Это означало, что сегодня бриз крепче, чем вчера. Вскоре стало холодать. Я как раз вышел на опушку. Впереди, до самого горизонта, насколько хватало глаз, простиралось море, искрящееся в солнечном свете. Кричали чайки. И прибой бил пенящимися волнами по берегу.
А я шел по песку и наслаждался морским ветром. Будто и не было крепости, где похоронен Михалыч и лежат еще несколько трупов. Не было бандитов, которые, не сомневаюсь, готовили очередную атаку на форт. Не было и этих проклятых сокровищ, заработанных на торговле оружием, на крови и убийствах невинных и не очень людей. Если бы не камуфляж, армейские ботинки и "Стечкин", бьющийся за пазухой, вообще можно было бы подумать что я где-то на морском курорте. Гуляю, отдыхаю себе и никого не трогаю.
Прикинув, что я достаточно далеко зашел на юг, я пополз под прикрытием кустов наверх. Ветер постепенно стихал, вместо бриза теперь текло легкое воздушное течение, несущее с собой густой туман. В проливе между двумя островами была точно такая спокойная, гладкая, как зеркало, вода, какой я увидел ее в первый день пребывания на острове. В этой глади отражался стоящий на якоре "Скиф". Отражался так ясно и так четко, что если перевернуть картинку вверх ногами, может почудиться, что настоящий корабль – именно тот, в воде, а в воздухе, над поверхностью воды – лишь его копия. Безупречно выполненная копия.
Я залег в кустарнике и достал бинокль. Я не боялся, что меня выдаст блик линзы – солнце находилось позади меня. Возле сторожевика я увидел катер, в котором сидел повар. Его я узнал бы и без бинокля. Он разговаривал с двумя бандитами, перегнувшимися через борт корабля. Один – Макс Матвеев, а второй – тот самый, с арафаткой на шее, что пытался перелезть через стену крепости. О чем они разговаривали, я не мог услышать, нас отделяло километра полтора. Но внезапно до меня донесся нечеловеческий крик и я даже дернулся за пистолетом, но вовремя сообразил, что это попугай одноногого. Я даже разглядел Тимоху на плече у Серебрякова.
Катер отчалил и, разгоняя носом волны, урча мотором, пошел к берегу. Вода была настолько спокойная, что волна докатилась от катера до берега совершенно неизменной. Человек в арафатке вместе со своим товарищем скрылись в рубке.
Солнце садилось. Туман сгущался. Темнело быстро. Я понял, что если хочу найти катамаран сегодня, то должен поторопиться. У меня в рюкзаке был фонарь, но в такой кромешной тьме его свет будет приглашением для всех.
Красная скала находилась одновременно и близко, и далеко. С одной стороны, до нее было всего метров триста. А, с другой, на этих трех сотнях метров не было ни единого деревца, ни единого укрытия. Лишь кусты по колено. И песок. Светлый, почти белый. Я в своем камуфляже буде на нем, как бельмо на глазу. Так что я снова пополз.
Была уже почти ночь, когда я коснулся скалы. Под ней находилась ложбинка, поросшая мхом, скрытая от глаз зарослями со стороны острова и песчаными дюнами со стороны моря. И в ней я увидел катамаран. Если это можно так назвать!
Из всех самоделок он был самым самодельным… женщины! Впрочем, если бы девушка, которая умеет водить самолет и вертолет, которая пересекла пешком половину Намибии, которая прожила полтора года на необитаемом острове, при этом выжила и не сильно тронулась головой, еще оказалась бы судостроителем – я бы точно начал борщи варить.
Катамаран представлял собой два поплавка от гидроплана, соединенных между собой бамбуковыми шестами, переплетенных лианами. Поскольку поплавки были достаточно громоздкими, то, дабы сохранить равновесие, пришлось разнести их на довольно большое расстояние. Вместо сиденья лежал кусок крыла, все от того же самолета. Алюминиевого крыла безо всяких поручней, ограничителей, или даже намека на них! Стоит металлу намокнуть и даже при полном штиле удержаться на нем будет непросто. Чего уж говорить про легкий бриз? Завершали картину два весла, сделанных, как это несложно догадаться, из бамбука и снова частей самолета. Да уж, "Дональду Куку" этот крейсер проиграет и не начав бой… сказать, что я был разочарован – значит не сказать ничего.
По-хорошему стоило бы вернуться в крепость, признав свое поражение. Но мне пришло в голову, что Макс, и тот, второй, в арафатке, оставшись без контроля и находясь в относительной безопасности, занимаются тем, чем обычно занимаются бандиты в свободное от грабежей и убийств время, а именно – бухают. Стало быть, я смогу без труда их обезвредить и угнать "Скифа". Нет, я не тешил себя фантазиями, что мне удастся запустить турбины, вывести корабль в нейтральные воды и вызвать помощь. Мой план был убийственно прост. Даже самоубийственно прост. Я задумал поднять якорь и предоставить судно отливу. А уже там… а там решать по ситуации.
Да и ночь для выполнения моего замысла выдалась на редкость удачной. Густой туман заволок все небо, превращая воздух в кисель, в котором мало что видно. Выжидая, когда окончательно стемнеет, я вскрыл банку перловой каши, достал пару сухарей и основательно подкрепился. Наконец, когда тьма стала окончательной, я ухватился за буксировочный трос и потащил катамаран к морю.
Он, зараза, оказался совсем не легким! Чертыхаясь, обливаясь потом, я дотащил его до пляжа. В темноте выделялись всего два огонька – костер в лагере бандитов, высотой метров в десять, и зарево сигнальных огней "Скифа" в тумане. Но самое сложно было впереди. Отлив гнал воду от берега и я еще долго брел по колено утопая в мокром песке.
