Константин Александрович Костин
Остров сокровищ
Глава 3. Черная детка
Остаток дня я был сам не свой. Хотя алкоголь я не очень люблю, но пару раз приложился к бутылке. И достаточно крепко. Не способствовал успокоению нервов даже пистолет. За поясом сзади он сильно мешал ходить, за поясом спереди – сидеть. К тому же, когда "Стечкин" торчал спереди – я сильно боялся, что он выстрелит, лишив меня самого ценного, и жизнь утратит свой смысл. Наконец, я убрал его в барную стойку и на том успокоился.
К вечеру Леночка спустилась от Полковника, сказав, что он зовет меня. Хочет переговорить. Во мне же алкоголя было уже столько, что я сам был не против поговорить, главным образом – об уважении, причем все равно, с кем.
– Димон, дружище, – обрадовался больной, увидев меня. – Я видел людей, в которых почти не было людей. Но в тебе человека больше, чем в любом из человеков! И я знаю, ты не останешься глухим к страданиям старого, больного человека. Скажи этой ведьме, чтобы принесла мне бутылочку водочки!
– Доктор сказал…
– Да в жопу твоего доктора! – зашипел Сан Саныч. – Я бывал в таких местах, где мясо можно на камнях жарить! Бывал и там, где плевок замерзает, не долетая до земли! И знаешь, что меня всегда спасало? Спирт! Чистый медицинский спирт! А тут – какая-то водка! Спирт был для меня всем – хлебом, мясом, водой и даже женщиной! Доктор сам сказал, что я не помру от рюмочки водочки. А без нее – наоборот, помру. Дима, моя смерть будет на твоей совести!
– Удачи, – помахал я рукой и повернулся к выходу.
– Дима, подожди! – продолжал Полковник жалобным голосом. – Ну посмотри на меня. Посмотри, как дрожат мои руки. И я не могу их остановить! Дима, я многое в жизни повидал… я видел, как черномазые едят людей… да, чего греха таить? Я и сам пробовал человечинку… а уж скольких я отправил на тот свет – не пересчитать! И когда я трезв – они приходят ко мне. Нехристи… все эти ужасы… я и сейчас вижу Старого Али – вон там, в углу, у тебя за спиной, Дима. Ну ма-а-аленькую рюмочку. Совсем маленькую! Я заплачу тебе! Камни! Бриллианты, рубины, сапфиры – столько, сколько попросишь!
– Хрен с тобой, – сдался я. – Только камни… оставь – тебе на похороны пригодятся.
Я принес бутылку водки, которую больной ополовинил прямо из горла. Теперь Полковник заметно порозовел, глаза заблестели, а дыхание успокоилось. Нащупав пачку сигарет и зажигалку, он задымил. Некоторое время военный молча курил, а я боялся уйти – как бы он не заснул с сигаретой и не спалил всего "Адмирала Казакевича".
– Ты видел сегодня этого человека? – спросил, наконец, Сан Саныч.
– Дядю Степу?
– Да, его! Это редкостная скотина. Таких, как он, нужно к стенке ставить без суда и следствия! Но, те, кто послали его – еще хуже. Это бездельники, которые промотали все, что у них было. Теперь они зарятся на мое. На мое, Дима! На то, что мне завещано самим… да, ладно, чего это я? Я их снова обставлю! Обведу вокруг пальца, как щенков! Сейчас немного полежу, очухаюсь и свалю. В такую жопу свалю, что меня там и тараканы не найдут!
Полковник снова замолчал. При этом он бледнел прямо на глазах, а на лбу выступила испарина.
– Чертов доктор доконал меня… – произнес постоялец. – В голове шумит. Слушай меня, Димон. Если у меня не получится свалить раньше, чем появится кто-то из них, знай – они охотятся за пакетом. Там, в бауле… тогда хватай ноги в руки и дуй к этому проклятому докторишке. К участковому не ходи – он жидковат. Но у этого доктора есть яйца. Пусть он тогда собирает всех… всех, кого найдет, всех, кого сможет собрать – и дует сюда. И накроет всю шайку. Димыч, я богат! Я так богат, что ты и не можешь себе представить! Эти ваши Абрамович с Березовским передо мной никто! Я один знаю, где Колян все спрятал. Он умер на моих руках там, в той проклятой пустыне… точно так, как сейчас умираю я. И он завещал все мне. Только мне! До последней копейки! И я все разделю с тобой, по-братски. Зуб даю!
Голос его слабел. Полковник начал заговариваться, повторяя одно и то же. Вскоре он отключился. Я уж забеспокоился, как бы наш гость не склеил ласты, но нет – его грудь вздымалась и отпускалась. Живой пока.
Я оправился спать. Это была самая беспокойная ночь в моей жизни. Я ворочался и постоянно просыпался. Чудился то скрип половиц, то чьи-то голоса. Посередь ночи я сообразил, что забыл пистолет за барной стойкой, и спустился за ним.
Ночь была безоблачная и необычайно лунная. Мне даже не потребовалось включать свет, чтобы дойти до стойки и найти "Стечкина". Голова трещала от выпитого и я решил сделать пару глотков холодной минералки. Стоя у холодильника, жадно глотая леденящую влагу, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся достаточно быстро, чтобы увидеть тень, мелькнувшую в окне. От неожиданности я даже выронил бутылку. Или показалось?
Тяжесть пистолета в руке совершенно не успокаивала. Некоторое время я стоял, размышляя, стоит ли сходить и проверить – есть там кто, или почудилось. Но сообразил, что во всех ужастиках героя съедают именно тогда, когда он идет и проверяет – есть ли там кто, или нет. Как правило, оказывается – есть. Внутри "Адмирала Казакевича" все же спокойнее. А если кто-то вздумает ломиться – я успею десять раз услышать. И я отправился к себе. Сон не шел до самого утра, но на рассвете меня срубило и я продрых до самого обеда.
А когда я спустился вниз – Полковник, как ни в чем ни бывало, уже сидел за столом и обедал. Правда, без пива. Впрочем, сегодня он поприветствовал меня, подняв вилку и слегка кивнув, что уже было далеко не обычным делом.
Размышляя о том, что вчера мне почудилось, а что нет, и сколько правды, а сколько бреда было в словах больного вчера, я сварил себе кофе и вышел на крыльцо. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из причалившего к пристани катера сходит человек. Вернее, не человек, а женщина.
Я так и застыл с кружкой в руке. И было, от чего! Женщина с совершенно потрясающей, подтянутой фигурой, но вместе с тем – с хорошими, широкими бедрами и грудью размера больше среднего. С длинными черными волосами и в круглых темных очках. Но было в ее внешности еще одна примечательная особенность – она была черной! Да-да, самая настоящая негритянка! Ну, может – мулатка…
У нас тут, на Дальнем Востоке, к иностранцам привычные – японцев, китайцев, корейцев и вьетнамцев полно. Да что там! У меня у самого фамилия Хо – китайская или корейская, с уверенностью могут сказать лишь мои предки, но в таком далеком колене, что спросить уже не у кого. Но негритянку так близко я видел впервой. Тем более – такую!
Женщина… я говорю "женщина" потому что было понятно, что она уже далеко не девочка, лет ей было не меньше тридцати, а то и тридцати пяти. Конечно, слабый пол мастерски скрывает свой возраст, но у меня-то глаз в этом деле наметан… так вот – женщина с грацией дикой кошки поднялась по ступенькам, приблизилась ко мне почти вплотную, улыбнулась ослепительной белоснежной улыбкой, особенно контрастирующей с цветом кожи, и одарила взглядом своих карих глаз поверх очков.
– Бьянка, – представилась она, протянув ладонь.
– Дима.. а-а-а!
Она вывернула мою руку, заставив припасть на колено. Кружка, расплескав остатки кофе, с жалобным звоном разбилась, повстречавшись с досками крыльца.
– А теперь веди меня к этому вашему Полковнику, – прошептала женщина мне на ухо, обдав жаром своего дыхания.
– Ах ты, стерва! – прошипел я, пытаясь высвободиться.
– Живо! – негритянка заломила руку еще сильнее.
Деваться было некуда. Согнутый пополам, с высоко торчащей вывернутой рукой, я прошел в гостиницу, ведя ее за собой. Хорошо, идти было недалеко.
Увидев нас, Сан Саныч попытался встать, но у него, видимо, не хватило сил. Лицо постояльца перекорежило от испуга.
– Бьянка, ты!
– Не бойся, любовничек, – улыбнулась женщина. – Я пока просто поговорить. Помни – ты обязан мне, как минимум – несколькими лишними часами жизни. У тебя есть время до десяти вечера. Или ты отдашь то, что принадлежит нам, или… или сам знаешь!
Шоколадка говорила чуть картавя, со слабым, едва уловимым акцентом. Но от этого акцента, несмотря на дикую боль в руке, у меня начал вставать!
Отпустив меня, негритянка резко развернулась и пошла прочь. Не знаю, специально или нет, Бьянка так виляла задницей, но я не мог не залюбоваться, глядя на плавные движения ее бедер, обтянутых джинсами. Какая женщина!
Полковник некоторое время сидел молча, глядя в одну точку. Затем неожиданно вскочил и быстро-быстро заговорил:
– Десять! Десять вечера! Отлично, у нас еще целых семь часов! Полундра! Димон, свистать всех наверх! Звони этому своему доктору, пусть собирает всех, кого может! Мы им еще покажем! Мы им всем… всем…
Военный внезапно побледнел, схватился правой рукой за грудь, а левой попытался схватиться за воздух, но не удержался и с грохотом рухнул на пол. Я кинулся к нему, но уже поздно. Сан Саныч отдал концы.
На шум вбежала Леночка и, увидев мертвого постояльца, зашлась слезами.
– Да не убивайся так, – произнес я, приобняв ее. – Другого найдешь. Моложе и лучше.
– Я беременна! – прорыдала девушка. – От него беременна!
– Вот это дела… – присвистнул я.
Хотя… я начал догадываться о чем-то таком, когда она металась по кухне в поисках капустного мороженого с крабами.
Глава 4. Армейский баул
Оставаться в "Адмирале Казакевиче" и дальше было небезопасно. Я, оставив Леночку причитать, пошел заводить свой потрепанный "Паджерик", который, не без вливаний Полковника, планировал в скором будущем заменить на новый. Мечта, тогда казавшаяся несбыточной. С моря наползал туман. Более удачного вечера злоумышленники, кем бы они не были, не могли выбрать!
Уже подходя к автомобилю, я обратил внимание, что он непривычно низкий. Немудрено! Все четыре колеса стояли на ободах, а на резине красовались длинные ровные порезы! Эти ребята подготовились, отрезав пути к отступлению! Вдобавок, я обнаружил, что снова забыл пистолет, на этот раз – в спальне.
Туман густел прямо на глазах, превращаясь из легкой дымки в парное молоко. Я вернулся в дом. Здесь, сидя на коленях перед телом Полковника, Леночка уже не рыдала, а просто качалась, обняв себя. Я уж было испугался, что девушка повредилась головой…
– Сиротинушка! – причитала она.
– Чего? – удивился я.
– Мальчик мой родиться еще не успел, а уже сиротой остался, – повторила Леночка. – На что мы жить будем? Кто алименты платить будет?
– Попробуй, забери теперь… – буркнул я, поднимая телефонную трубку. Гудков не было. – А где Таня с Катей? Сегодня же их смена?
– Их не было…
Выругавшись, я поднялся в спальню и достал из-под подушки "Стечкина". В доме, несмотря на то, что вечер даже еще не начался, темнело. Туман уже успел заволочь бухту плотным одеялом, из которого торчали только верхушки сопок.
В коридоре прозвучали чьи-то шаги. Ладони моментально стали липкими от пота. Подняв пистолет, я начал осторожное движение к выходу, ступая на цыпочки, подражая героям боевиков. Из комнаты Сан Саныча доносились подозрительные звуки. Хотелось бы надеяться, что это лишь крыса, нашедшая, чем поживиться, но когда заскрипела дверь шкафа, я отринул от себя эту мысль. Если это и крыса – то она вымахала с медведя. Нет, я не баба, чтобы бояться мышей, но крыса размером с медведя – точно не та штука, с которой хочется встретиться в темноте.
Поразмыслив с секунду, я, все же, решил проверить. Какого черта? Запас времени еще оставался, к тому же у меня пушка.
Выставив вперед ствол пистолета, я прокрался до двери номера почившего постояльца. Снял "Стечкина" с предохранителя. Прислушался. Шорох продолжался. Ударив ногой по двери, я поднял оружие и нажал на спуск… Леночку спало только то, что я забыл загнать патрон в патронник. Она испуганно завопила, застыв посередь номера, среди раскиданных по помещению вещей Полковника.
– Ты чего это тут делаешь? – поинтересовался я.
– Деньги, – прошипела она. – Мне нужны деньги! На что я одна ребенка растить буду? Сиротинушку…
И Леночка снова зашлась слезами.
– Дура, – вздохнул я.
Об этом нужно было думать до того, как ноги раздвигала. Или, хотя бы, пользоваться презервативами. Кстати, очень ходовой товар в "Адмирале Казакевиче"!
Положив пистолет на тумбочку, я заглянул в баул Полковника. С самого верха лежала пятнистая форма незнакомого мне образца. Зеленая, с коричневыми пятнами – или немецкая, или французская, но точно не американская. Без знаков различия, вообще без каких-то эмблем и нашивок. За ней последовала фляжка, котелок и прочий хлам, представляющий собой ценность, скорее, как предметы эмоциональной привязанности Сан Саныча, нежели какую-либо ощутимую, реальную стоимость. Пока что самым ценным предметом была коробка кубинских сигар, но, открыв ее, я ощутил лишь разочарование. Сигары рассохлись и рассыпались в труху от малейшего прикосновения. На самом дне сумки лежала свернутая плащ-палатка, выцветшая от солнца. Леночка нетерпеливо откинула ее и мы увидели последние вещи, лежавшие в сумке: "Стечкин" в кожаной кобуре с запасным магазином, офицерскую планшетку советского образца и увесистый, перетянутый скотчем, черный полиэтиленовый пакет, который, судя по всему, был забит пачками денег. Девушка коготками разорвала пленку и, о чудо, там и в самом деле оказались деньги! Каких только купюр здесь не было! И пластиковые шекели, и турецкие лиры, и индийские рупии… и вовсе непонятные ассигнации с надписями на арабском языке, с бородатыми дядьками в чалмах, а то и вовсе – с птичками. Но больше всего – американских баксов. Сотенные купюры в плотных пачках. Если в каждой было по сто банкнот, то тут лежало не менее двухсот тысяч.
– Пусть эти жулики увидят, что я – честная женщина! – заметила Леночка. – Я возьму только доллары!
И в этот момент я услышал звук, от которого кровь застыла в венах, а волосы зашевелились даже там, где их никогда не было – рокот мотора мощного катера. В наших краях ни у кого такого не было! Моя подельница принялась поспешно рассовывать пачки по карманам, но не тут-то было – пачек оказалось явно больше, чем карманов.
– Давай быстрее, – прорычал я.
Схватил плащ-палатку, я побросал деньги туда и свернул его наподобие гигантского куля. Раздался металлический лязг входной двери – кто-то пытался ее открыть. Я взял пистолет и передернул затвор, загоняя патрон в патронник. Вот, кажись, нам и хана…
– Я заперла дверь, – с каким-то стальным спокойствием произнесла Леночка.
Глухо ударили часы в холле и пробили пять раз. Пять часов! Что-то рановато пожаловали бандиты… осталось еще пять часов!
– Камушки! – воскликнула девушка. – У него еще целая куча камушков где-то припрятана!
– Совсем дура? – процедил я сквозь зубы. – Хватай, что успела, и сваливаем отсюда.
Она начала препираться. Твердила, что у нас еще уйма времени, что она знает свои права, а разбойники – наоборот, не имеют никакого права приходить раньше назначенного ими же времени. Это вообще не по понятиям. Я настаивал на том, что с пулей в голове не особо-то отстоишь свои права, а понятия – это вообще не про них.
Мы спорили до тех пор, пока внезапно не погас свет. Все пререкания разом прекратились. Мы переглянулись и не сговариваясь одновременно вскочили на ноги.
– Пошли, – сказала Леночка.
– Я, для компенсации морального ущерба, возьму еще это, – ответил я, хватая планшетку и пистолет Полковника.
Через минуту мы в полутьме спускались вниз. Туман, нашедший так внезапно, уже рассеивался. В глубине лощины, у гостиницы и дальше – к воде, еще клубилась зыбкая завеса белесой мглы, но дальше, у подножья сопки, тумана почти не было. И разглядеть две фигуры на чистой дороге в сумерках для бандитов не представляло бы труда.
– Куда? – отдернул я девушку, направившуюся к дверям. – Через черный ход!
По окнам полоснул свет фонаря. Куль с деньгами, который Лена прижимала к груди, ее сильно тормозил, но и бросить алименты, заработанные честным трудом, она не могла. А я не мог бросить ее… как же я проклинал в этот момент свою сотрудницу и за ее шашни с постояльцем, и за ее жадность!
К счастью, неподалеку оказался мостик через ручей, стекающий с сопок в море, туда я и нырнул, схватив девушку за волосы. Мостик был низенький – около метра высотой, и я почти сразу стукнулся головой о доски. На боль я не обращал внимания, надеясь только, что звук удара останется не услышанным злоумышленниками, ведь до "Адмирала Казакевича" рукой подать – не больше тридцати метров.
Глава 5. Конец чернявенькой
Не прошло и пяти минут, как по деревянному настилу моста прогрохотали чьи-то шаги. Я насчитал человек семь-восемь.
– Где вас носит? – раздался с другой стороны голос, в котором я узнал Бьянку. – Мне опять все самой делать?
Сложно было не узнать ее характерный акцент. И, как и в прошлый раз, я испытал легкое возбуждение. Возможно, многие сочтут меня извращенцем. Что же… не буду спорить!
– Я был бы не против, – хохотнул кто-то.
И сразу раздался дикий визг. Любопытство побороло инстинкт самосохранения и я высунулся из своего укрытия, надеясь, что чахлые кустики скроют меня от посторонних глаз.
Я не ошибся. Считая Бьянку перед гостиницей вырисовывались силуэты восьми человек… нет, ошибся – девять! Еще один, схватившись за промежность, катался по земле.
– Еще раз – вообще оторву, – холодно ответила женщина. – Выносите дверь.
Последовало несколько выстрелов, приглушенных глушителем, на каждый из которых дверь отзывалась жалобным треском, проглатывая пули. Затем один из них – по силуэту я узнал Дядю Степу, саданул по двери ногой.
– На себя, дебил, – прорычала негритянка.
Несколько человек вошли в дом, на крыльце остались Бьянка и еще один – тот, что получил по причиндалам.
– Сан Саныч убит! – раздался крик.
– Обыщите его, – приказала африканка. – Остальные – наверх, проверьте его шмотки!
Бандиты загремели ботинками по ступеням, весь дом задрожал от их топота. Затем снова раздались удивленные голоса. Окно в комнате постояльца со звоном распахнулось и вниз посыпались осколки разбитого стекла. Из прямоугольника, освещенного изнутри фонарем, высунулся человек. Его голова и плечи были хорошо видны на фоне желтого электрического света.
– Бьянка, здесь уже побывали до нас! Все перевернуто!
– Бумаги на месте? – завопила женщина.
– Бумаг нету… только деньги!
– К черту деньги! Ищите бумаги!
– Да, к черту деньги… фантики, их хрен где обменяешь!
– Ищите бумаги! – повторила Бьянка.
– Да нету их тут!
– О, Бьянка, тут камушков нормально!
– Там камушков больше! Посмотрите, нет ли бумаг на теле! – крикнула негритянка тем, кто остался внизу.
– Ого! – раздался удивленный возглас.
– Нашли?
– Нет, но здесь не меньше десятки бакинских!
– Ищите бумаги, придурки, там – миллионы!
– Да нету ничего!
– Нас ограбили! – догадалась женщина. – Это этот хрен… как его… Дима! Он не мог далеко уйти – только что горел свет! Переройте все, найдите этого утырка!
В "Адмирале Казакевиче" начался настоящий бардак. Всюду гремели шаги, трещали выбиваемые двери, грохотала разламываемая мебель и звенела посуда… кавардак! Даже окрестные сопки подхватили этот звук, превращенный туманом в хлопанье крыльев гигантских, неведомых птиц, и заиграли им в эхо, перекидывая его друг другу, словно мячик в пинг-понге. Но все было напрасно. Бандиты выходили один за одним и докладывали Бьянке, что меня там нет. Весьма предсказуемый результат, принимая во внимание, что я был здесь.
Внезапно грохнул выстрел и в небо взвился огонек.
– Красная ракета! – сказал один. – Надо валить.
– Куда валить? – завизжала Бьянка. – Он где-то здесь! Ищите его! Загляните в каждую щель!
– Конечно, у тебя-то трахаль – депутат, он тебя отмажет, – заметил кто-то. – Тебе даже на ноль делить можно.
Ответил ему пистолет в руках африканки, на мгновение осветив ее силуэт сполохом выстрела. Кровь брызнула на стену и разбойник, вытянув руки по швам, грохнулся на крыльцо.
– Дебилы! Найдите карту и сами купите кого угодно! Там миллионы! Тоже мне, мужики! У меня, у женщины, у бедной, беззащитной девушки, яйца крепче, чем у вас! Бездари! Никто не рискнул пойти к Григорьеву, кроме меня! И теперь из-за вас я теряю свою счастье! Я должна раздвигать ноги под этим жирным тюфяком, когда сама могла бы покупать кого хочу!
– Десятка баксов-то – нехилый улов, – возразил еще кто-то.
– А чувак с картой поди давно свалил – ищи ветра в поле! – добавил другой.
– Всех положу! – бесновалась негритянка, размахивая пистолетом.
– Да пошла ты…
Один из головорезов зарядил ей в челюсть. Удар был такой силы, что африканка полетела в одну сторону, а пистолет – в другую. Вдали, на дороге, блеснули автомобильные фары. Приближалось не менее трех машин!
– Как думаешь, Дядя Степа, может, замочить ее? – предложил один из налетчиков.
– Да ну ее… мараться неохота. Сваливаем.
– И жопа хорошая, – причмокнул другой голос.
И разбойники бросились врассыпную. Кто-то – вглубь острова, кто-то – наоборот, к бухте. Через минуту взревел мотор катера и судно унеслось прочь, оставив за собой белую стрелу бурунов. Бьянка осталась одна. Она поднялась на четвереньки, потом – на ноги. Покачиваясь, нетвердой походкой, женщина прошла мимо меня.
– Мальчики, где вы? Куда вы подевались? Разве я плохо вас ласкала? Степа, Андрей, Женя! Вы же не кинете свою черную девочку, свою сладкую шоколадку?
Африканка повернулась к морю. Автомобили тем временем приближались. Свет фар прошел по щелям в настиле моста, затем посыпалась пыль из-под колес и скрипнули тормоза. Загремели армейские ботинки.
– Стой! – раздался оклик.
– Не возьмете, твари легавые! – ответила Бьянка.
Она уже успела пройти приличное расстояние. Рука женщины метнулась к поясу, но тщетно – пистолет лежал где-то около гостиницы. Тогда она развернулась и побежала.
– Стой, стрелять буду!
Щелкнул автоматный затвор.
– Пошел ты! – ответила на бегу негритянка.
– Куда! – завопил я, высовываясь. – Там обрыв!
Но слишком поздно… через секунду африканка исчезла с горизонта. Не знаю, нарочно она сиганула в море, или попросту не разглядела в темноте провал. Этого уже никто не узнает. Да и конец, в любом случае, один.
– Димыч, ты? – прозвучал голос Листьева.
– Да я это, я, – заверил я, поднимаясь на ноги.
– Извини, задержался немного… – развел руками хирург. – Вот, холуаевцев с собой прихватил. И, похоже, не зря…
– Черт, жалко бабенку, – цокнул языком солдатик – тот самый, что готовился стрелять. – Жопа классная была.
– Ну-ну, – кивнул я. – Только до этого она одному по яйцам зарядила, а второму мозги вынесла.
– Бр-р… – вздрогнул военный.
Большая часть спецназовцев рассыпалась по скалам в поисках сбежавших бандитов. Еще несколько остались, на случай если какому-то недоумку взбредет в голову вернуться. Эти ребята способны захватить без шума и пыли американский авианосец, а с шумом и пылью – целых три, так что я чувствовал себя в безопасности.
Мы с Леночкой и Олегом Павловичем вернулись в "Адмирала Казакевича". Хотя налетчики ничего не унесли, кроме кое-какой мелочи из кассы, стало понятно, что я разорен. Погром был просто ужасающий. В поисках бумаг Сан Саныча они даже посрывали картины со стен, а уж про мебель и говорить нечего – раздолбана в щепки, обшивка кресел и диванов вспорота. Самое печальное – они зачем-то сорвали и телевизор, грохнув его об пол. Чтобы все восстановить и снова запустить гостиницу – нужно просто нереальное бабло.
– Так ты говоришь, они искали еще что-то кроме денег? – подозрительно уставился на Леночку капитан – командир спецназа.
– Ну да, – подхватил я, вцепившись в локоть девушке. – Они искали большие деньги.
– Большие деньги? – переспросил офицер.
– Ну да, – повторил я, кивнув на куль в Лениных руках.
– А… – хотела было возразить любовница Григорьева, но я с силой сжал пальцы, так что она могла только вскрикнуть.
– Видишь ли… мадам залетела от нашего постояльца… так что я считаю вполне справедливым, что сироте достанется хоть какая-то часть добра его покойного отца. Согласен?
– Ну да, – кивнул военный, сверля меня взглядом. – Ну да.
Планшетку я заранее благоразумно перевесил на грудь и застегнул куртку, чтобы спрятать от посторонних глаз. Как минимум – тех, кто не обладал рентгеновским зрением.
– Палыч, ты предлагал перекантоваться у Торопова, ежели чего? – напомнил я. – Кажется, большего ежели чего сложно представить…
Доктор, слава Богу, мужик умный, не стал со мной спорить и задавать лишних вопросов. Оставив спецназовцев прочесывать окрестности, мы сели в его машину и покатили в Аякс. Разумеется, по пути закинув девушку домой, к ее матери, чтобы не мозолила глаза и не совала свой любопытный нос куда не следует.
