Константин Александрович Костин
Остров сокровищ
Глава 25. "Каррегар!"
Я нехило приложился об воду. Но больше всего я удивился тому, что почувствовал это. По моим прикидкам, я должен бы уже беседовать со Святым Петром.
Здесь было неглубоко. И тепло – солнце отлично прогревало отмель. Оттолкнувшись ногами от дна, нахлебавшись воды, я всплыл на поверхность. Каждую секунду ожидая удара ножом, я схватился за свисающий конец троса и вскарабкался по нему на палубу. Только здесь я осмелился обернуться.
Матвеев лежал на дне, в тени судна. Вокруг метались песчаные вихри, поднятые водоворотами. Из-за ряби даже казалось, что он пытается встать. Но течение уносило струю цвета клюквы, а из груди Макса торчал мой нож. Тот самый, что я выменял у кока.
Я похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Наткнулся на что-то, торчащее у меня из бедра, и в эту секунду меня пронзила такая дикая боль, что я едва снова не сорвался вниз. Я выдернул из ноги штык-нож и отправил его к хозяину – на дно. Стайка рыбок, спугнутых упавшим клинком, пронеслась над Матвеевым. Рана была пустяковая, но кровяки лилось… ведро! К тому же порез жгло еще и от соленой воды, попавшей в него.
Сигареты я в итоге нашел, но они, конечно, промокли насквозь. Ранение не доставляло особого дискомфорта и я довольно быстро добрался до каюты Торопова, где продезинфицировал порез коньяком и немного принял внутрь, для согрева. После перетянул рану и обшарил все помещение в поисках хоть какого-нибудь оружия, но тщетно. Уходя, замполит не оставил даже перочинного ножа.
Зато нашлась початая пачка сигарет – легкого "Парламента", которые курил подполковник. О здоровье, типа, заботился. Скотина. Лучше бы тогда вообще не курил! Успокоился я лишь через три-четыре сигареты и уже собирался покинуть судно, как вдруг сообразил, что турбины все еще работают.
К счастью, Макс успел мне показать, что и как делать, и я заглушил машины. Когда я вернулся на палубу, бухту уже окутали сумерки. Вода, увлекаемая отливом, уходила, и "Скиф" все больше ложился на бок. Пробравшись на нос, я посмотрел вниз. Там было совсем мелко и я просто спрыгнул в воду. Песок был плотный, изрытый волнами, и я, бредя по пояс в теплой, как парное молоко, воде, вскоре вышел на берег. Там я обернулся.
Да, Серебряков был кое в чем прав. Если бы не накренившийся сторожевик и не труп там, на дне, то эта бухта была бы отличным местом для отдыха. Поставить бы здесь отель – можно грести неплохие деньги.
Но любоваться на местные красоты времени не было. Меня ждут в крепости. Люлей, конечно, поначалу отвалят, но в конечном счете я вышел победителем. Два бандита мертвы, пусть один и без моей помощи, а второй случайно. "Скиф" в наших руках. Победителей, как известно, не судят.
Размышляя таким образом, я отправился в форт. Речушка, впадающая в бухту, насколько я помнил, брала начало как раз из ключа в крепости. Хотя, какая речушка? В самом глубоком месте она едва доходила мне до бедра. Так, ручеек. Вдоль него я и пошел.
Соблюдая, конечно, меры предосторожности. Я ни на секунду не забывал, что на острове еще остались головорезы, а у меня теперь нет даже ножа. Луна, к счастью, еще не взошла, и пока я был невидимкой в темноте. Просто ниндзя!
Скоро я дошел до водопада, где ранее встретил амазонку. Ночью эта опушка выглядела не менее потрясающей. Интересно, о чем они с Листьевым договорились? Эх, была бы у меня позавчера бритва, я бы и сам с ней с удовольствием поговорил пару раз!
Я замер. Позавчера! Удивительно! Мы прибыли на остров только позавчера, но этот промежуток времени был настолько насыщен событиями, что, казалось, минуло дней десять, не меньше! После размеренной, неторопливой жизни в доме Торопова, а потом – на корабле, разница была очевидна.
Вдалеке я заметил отблеск костра. Должно быть, летчица готовит себе ужин. Я удивился ее безалаберности – если я вижу огонь, то люди Серебрякова – тем более.
Ночь становилась все темнее. Идти становилось все сложнее. Я без конца наталкивался на кусты, а то и падал в ямы. Ни о каком скрытном передвижении говорить уже не приходилось. Если бы кто и не услышал шум, который я поднял – услышал бы мою ругань.
Вдруг стало светлее. Подняв голову, я увидел диск бледно-голубой луны, просвечивающей сквозь листву. Идти стало намного легче, временами я даже бежал. Но у самого форта остановился, вспомнив об осторожности. Было бы нелепо получить пулю от кого-нибудь из своих друзей, если бы они приняли меня за одного из наемников.
Но ярче, чем луна, сиял костер в крепости. Что это за чертовщина? Они там что, перепились все, или сошли с ума? А, может… а может, пока я отсутствовал, укрепление захватили бандиты, перебили всех и просто подожгли ее? Да вряд ли… откуда там столько дерева, чтобы так горело?
Я подошел к стене и замер, прислушиваясь. Ни звука. Лишь трещали ветки в костре. Но капитан экономил топливо! С чего бы вдруг разводить такой огромный костен? И ни души вокруг!
Перемахнув через стену, я прокрался к зданию, замирая каждый раз, когда песок шуршал под подошвой ботинка. Держась в тени, прошел вдоль дома к бойнице, прислушался…
И с облегчением вздохнул. Хотя я не переношу храпа, но сейчас он показался мне музыкой. Все хорошо, все в порядке, все живы. Озадачивало отсутствие часовых, но тогда я не придал этому значения. Обрадовавшись, я вошел в постройку и, почти сразу споткнувшись о чью-то ногу, кубарем полетел на пол.
– Каррегар! Каррегар!
Этот крик я узнал бы из миллиона. Так кричал только попугай одноногого!
Свалить у меня уже не получилось бы, даже не будь я так шокирован. Я успел лишь встать на ноги, да так и замер, парализованный ужасом.
– Что за дерьмо? – раздался возглас Серебрякова.
Его голос привел меня в чувство, я попытался было бежать, но снова споткнулся и врезался головой в каменную стену.
– Антоха, принеси фонарь, – приказал кок. – Посмотрим, кого к нам занесло.
Вместо фонаря чиркнула спичка.
Ее неровное пламя осветило помещение и я понял, что случилось нечто ужасное. Бандиты захватили форт и наши припасы. Я видел стопку брикетов сухпая, сложенную мною, наши спальные мешки и даже "Арисаку" Михалыча.
Спичка через несколько секунд погасла, но вместо нее зажегся фонарь, подвешенный под потолком. Я видел только шестерых разбойников и ни одного пленника. Похоже, пока я отсутствовал, головорезы пошли на второй штурм, захватили крепость и перебили всех ее защитников.
Но нет, позвольте! Я снова обвел взглядом помещение. Пять молодцов с опухшими спросонья лицами и шестой, с перебинтованной головой, бледный, как смерть. Вероятно – тот, что был ранен при штурме вчера. Неужто мои соратники сдали форт всухую, не отправив на тот свет ни одного мерзавца? Мне это показалось сомнительным. Я собрался с духом и с усмешкой посмотрел на Серебрякова.
На нем была все та же форма, когда он приходил на переговоры, но теперь перепачканная землей и глиной и порванная в нескольких местах. Тимоха сидел на плече у кока и чистил клювом перья.
– Димыч! – воскликнул одноногий. – Ты посмотри, а! Пришел, чтобы еще кого-нибудь чикнуть ножичком по горлышку?
Начхав на технику безопасности, повар уселся на цинк с патронами и закурил сигарету. Некоторое время он молча изучал меня, затем заговорил:
– Я с самого начала понял, что ты не так прост, как кажешься. Хочешь, я скажу тебе все, что думаю? Я думаю, что капитан – нормальный, в принципе, мужик. Со своими тараканами в голове, как и полагается моряку. Порой он слегка перегибал палку. В плане дисциплины. Палыч с Петровичем – тоже ничего так. Доктор, правда, был немного в бешенстве… обозвал тебя дезертиром. Но ты, Димыч, ты молодец! Ты понял, что с ними тебе ловить нечего, и свалил. Погулял, посмотрел, кто выйдет победителем, и пришел сюда, к нам.
– Э-э… – протянул я, решительно ничего не понимая.
– Если ты в самом деле пришел, чтобы влиться, так сказать, в наше акционерное общество, то я гарантирую тебе равную долю сокровищ, – продолжил Серебряков. – Если нет – то я не понимаю, зачем ты сюда пришел. В любом случае – говори прямо, не боясь.
– Прямо? – повторил я. – Хорошо, я скажу прямо. Во-первых, я ничего не понимаю. А, во-вторых, где капитан и остальные?
– Я сам ни черта не понимаю, – буркнул кто-то из бандитов.
– А ну ша, Рашпиль! – цыкнул одноногий. – Вчера утром ко мне явился Палыч, размахивая белым флагом. Он и сказал, что "Скиф" ушел. Я здесь и не спорю, это всецело наш косяк. Пока мы пьянствовали, никто не смотрел за кораблем. Мы вышли на берег – и что ты думаешь? Корабля там в самом деле не было! Я чуть свою шляпу не съел! И тогда Палыч сказал, что мы в жопе. Будто я и сам этого не понимал! И предложил заключить сделку – мы получили ваши запасы и крепость, а они ушли. Куда – пес его знает. Да мне, признаться, глубоко параллельно…
– А я? – возмутился я.
– А тебя списали со счетов. Когда я спросил, где ты, доктор сказал, что ты дезертировал. А когда я спросил, что делать, если ты вдруг нам повстречаешься, Листьев ответил: "на свое усмотрение". Да, так и сказал. "На свое усмотрение".
– Это все? – спросил я.
– Все, что тебе следует знать, – ответил Серебряков.
– И теперь я должен выбрать – с вами я, или не с вами, или сам по себе?
– Э, не, брат, – усмехнулся кок. – Так не покатит. Их – четверо. Нас – шес.. пятеро. У Сани пробита голова, его можно сбросить со счетов. И ты чертовски хорошо орудуешь ножом! Если ты будешь сам по себе, то где гарантии, что тебе вдруг снова не захочется подпрыгнуть и переобуться? Тогда нас будет пять на пять! Хреновый расклад, не правда ли? Я не помню, кто это сказал, но кто-то это точно сказал до меня: "если ты обнаружил себя, сражающимся в честном бою – значит ты где-то совершил ошибку". Я такой ошибки совершать не собираюсь. В нашем положении, Димыч, ты – козырь. Сказал бы мне кто это три дня назад! И, что еще более удивительно – неслабый такой козырь!
– Да как бы не туз, – рассмеялся я.
– Чего?
– Того! Господа-товарищи, ваше дело – труба! Вы настолько глубоко в жопе, что туда солнце никогда не заглядывало. Корабль просрали. Сокровища просрали. Людей просрали. Да вы просрали все, что только можно! И знаете, кого стоит за это благодарить? Меня! Я сидел в холодильнике в ту ночь, когда мы подплывали к острову, и слышал все, до последнего слова, о чем говорили вы, Буш, и ты, Ромыч, и Макс, не к ночи будет помянут. И все, что я услышал, я донес уже через полчаса! Да, еще кое-что… это я пробрался вчера ночью на "Скиф" и порешил вахту. Максу я воткнул нож в сердце по самую рукоять. Тот самый нож, что ты мне подарил, Буш. И корабль я спрятал так, что хрен вы его когда найдете. Можете пытать меня – я никогда не расскажу, где "Скиф"!
Эти слова, к моему удивлению, вызвали смех. Смеялись все. И повар в том числе. Но веселья в их смехе не было. Было что-то в этом смехе очень недоброе. Я вспомнил слова Смольного, который собирался открыть кингстоны и похоронить всех на дне. Но только сейчас я их понял. Была бы у меня граната – я подорвал бы эту крепость со всем оружием, патронами и припасами, вместе с собой, но и этими бандитами. Но как раз гранаты не было.
– Я сказал что-то смешное? – поинтересовался я.
– Про пытки – это ты перегнул палку. Видишь ли… у каждого человека болела голова, живот или зуб. У некоторых – даже аппендицит. И каждый думает, что знает, что такое боль. И ты думаешь, что знаешь. Так вот – черта лысого ты знаешь! Ты не представляешь, что это – когда прикладом автомата ломают палец за пальцем. Ты не представляешь, что это – когда ржавыми плоскогубцами вырывают зуб за зубом. И, уж тем более, не представляешь, что это – когда бьют резиновым шлангом по яйцам. Говорят все. Ты, извини меня, кина пересмотрел. Уж если менты, у которых закон, прокуратура и так далее, бьют так, что люди сознаются в том, как убили, расчленили и изнасиловали десяток человек, и отправляются в тюрьму навсегда, то неужели ты думаешь, что мы, полжизни воевавшие в Африке, где один закон – закон "Смита-Вессона", не найдем здесь, на глухом, всеми забытом острове, способ разговорить тебя? Да ты через десять минут вспомнишь, как в Ленина стрелял, причем в мельчайших подробностях!
Я вжался в стену, снова жалея, что у меня нет гранаты. Помереть – это еще куда ни шло, а вот к пыткам я был точно не готов. Остальные головорезы, слушая своего босса, одобрительно кивали.
– Не забудьте, это именно он узнал Дядю Степу в рыгаловке Буша, – добавил один из предателей, которого я раньше видел в "Мадагаскаре".
– Я даже скажу больше, – произнес Серебряков. – Это – тот самый человек, кто забрал карту у Сан Саныча. Если бы не Димыч – мы давно выкопали бы клад и разбежались бы по белу свету кто куда.
– Вспороть ему брюхо! – крикнул Рашпиль.
Он стремительно вскочил на ноги, выхватывая нож. Но замер на полпути, остановленный щелчком взводимого курка.
– Стоять! – приказал кок, глядя на бандита поверх целика. – Я уже говорил ни раз и повторю. Никому не сметь ничего делать без моей команды. Даже думать нельзя. У вас это отвратительно получается и плохо кончается.
Рашпиль молча стоял, глядя на черный провал дула. Но остальные продолжали ворчать.
– Паша дело говорит, – сказал один.
– Много вас было, командиров, – процедил второй. – Только я всех пережил. И тебя, Буш, переживу.
– Кто это там вякнул? – проревел кок. – Ты, Антоха? Думаешь, переживешь меня?
Он все так же сидел на патронном ящике, с сигаретой в одной руке и револьвером в другой. Только теперь оружие смотрело в потолок.
– Признаться, я скучаю по старым добрым временам. Командиры, ха! Да, были командиры. Но была и дисциплина. Никто из вас, срань, даже думать не мог вякать. Бежали выполнять приказ поперед штанов. Тоже мне, солдаты удачи!
– Ты говори, да не заговаривайся, Буш… – возмутился кто-то.
– Пасть закрой, – рявкнул повар. – Рыпнетесь – положу всех. И даже пепел с сигареты не упадет. Ну?
Никто не шелохнулся.
– Что это вдруг вы все языки в жопу засунули? Испугались меня, одноногого калеку? Вот так-то! Дима, пацан, пороху не нюхал, и то – сказал всем нам прямо в лицо, что думает обо всех нас. А вы, гроза зулусов, стоите, поджав хвосты, как псы шелудивые.
– Прошу прощения, товарищ генерал, – с издевкой произнес Рашпиль. – Нам нужно посовещаться.
Закрыв голову левой рукой, он козырнул правой и вышел из здания. Остальные последовали за ним. Даже раненный, с перебинтованной головой, и тот, пошатываясь, пошел наружу.
– Димыч, мы с тобой на волосок от смерти, – произнес одноногий, когда мы остались наедине. – Меня-то просто шлепнут, а тебя, наверно, еще и попытают, прежде чем замочить. Нам с тобой нужно держаться вместе, иначе обоим кранты. Они думают, что я – все еще тот Буш, что положит их быстрее, чем плевок долетит до пола. Эх, если бы оно было так! Дима, глазоньки-то уже не те… целик вижу, а мушку – нет. Знаю, что должна она быть где-то тут, но не вижу ее! Старость… когда кончаются патроны – поневоле приходится быть добрым…
– То есть твоя карта бита? – усмехнулся я.
– Как видишь, – развел руками кок. – Даже если мы найдем сокровища, на кой они нам сдались без корабля? Я не видел на этом острове ни банка, ни ломбарда. А ты?
– Тоже нет, – вздохнул я.
– Но если я солью тебя, позволю выдернуть тебе ногти, или поджарить пятки на костре, чтобы ты сказал, где спрятал корабль, то, конечно, снова буду на коне. Хромом, правда, коне. С тобой дружить было бы гораздо интереснее.
– Я не вполне понимаю, куда ты клонишь…
– Я намекну: сегодня я помогу тебя, а потом, когда придет время, ты не забудешь этого. Согласен?
– Я? И в чем же это будет выражаться?
– Ну не знаю… – протянул Серебряков. – Свечку, например за меня поставишь. За здравие, али за упокой – это уж как придется. По рукам?
– По рукам, – согласился я.
– Вот и чудненько.
Повар встал с ящика, подошел к очагу. Пошерудив веткой тлеющие головни, он снова закурил, а затем достал бутылку коньяка и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул в ответ. Наполнив алюминиевую кружку почти до краев, он вручил ее мне, а сам, вернувшись на ящик, сделал несколько глотков прямо из горла.
– Ты ведь не думаешь, что я приплыл на этот проклятый остров за деньгами, Дима? – медленно произнес повар, отстраненно глядя на звезды за дверью. – Денег у меня хватает. Я старею, Дима. Старею не телом, это нормально. Старею душой. Я начал ржаветь во Владике. Я приехал за молодостью. Вернуть те времена, когда у меня были обе ноги, когда я был полон сил, и, казалось, горы могу свернуть. Мне не страшно стареть, Дима. Мне даже умереть не страшно, я многое повидал в жизни. Мне стало страшно, когда я, просыпаясь утром, начал думать, что можно еще полежать, а остальное успеется. Мне стало страшно, когда я перестал бегать по бабам. Потому что за ними, черт побери, надо бегать, а жена-то вот, под боком! Мне стало лень, Дима! Для кого-то это жизнь, но для меня – нет. Думаешь, старому калеке, как я, надо радоваться, что под себя не хожу? Нет, Дима. В тот день, когда я начну ходить под себя и пускать слюни – я сам вышибу себе мозги. Я не смерти боюсь, я боюсь забыть, куда положил пистолет. Страшно, когда позволяешь себе стареть. Для меня все это – приключение. Последнее приключение, при любом раскладе. Кстати, на счет приключений. Ты не знаешь, зачем Олег Палыч отдал мне карту?
– Что? – едва не вскричал я.
– Понятно, не знаешь. Сдается мне, что это "жжжжж" неспроста, мой друг Дмитрий.
Отставив в сторону пустую бутылку, Серебряков достал новую и хотел плеснуть мне, но обнаружил, что у меня в кружке поубавилось всего на пару глотков. Он лишь покачал головой и продолжил потягивать коньяк, затягивая его сигаретой вместо закуски.
Глава 26. Карта
Мы долго сидели молча. Пили. Совещание затягивалось. Я уже прилично захмелел и мне, признаться, становилось все больше и больше безразлично, что со мной будет. Хотелось спать. Вот пущай меня замочат, тогда я высплюсь. А когда высплюсь – сам буду являться во сне своим убийцам. Приложу максимум усилий, чтобы испоганить каждую ночь их жизни, чтобы в холодном поту просыпались. Но это – потом, не сейчас. Сейчас хотелось только спать.
Я уже и вправду начал засыпать, когда с улицы донеслись шаги. Я успел тряхнуть головой, прогоняя дрему, и в помещение вошли пятеро бунтовщиков. Они столпились у порога и нерешительно переминались с ноги на ногу, переглядываясь. Мне показалось забавным, что пятеро здоровых мужиков боятся одного старика, тем более – калеку.
– Жалуйтесь, – повелительно произнес Серебряков.
Несколько локтей ткнули в бока Романа, видимо, как самого молодого, да еще и самого свежего члена шайки, и он начал:
– Ну… мы… мы тут это…
– Мы больше не желаем тебе подчиняться, Буш! – выпалил Рашпиль и бойко спрятался за спины своих товарищей.
– Чего? – спросил кок.
– Мы посовещались и решили… – замямлил Роман.
– Ха! – воскликнул одноногий. – Вы посовещались и решили… вы себя кем возомнили, чтобы совещаться? Греками-македонцами? Тоже мне, демократию развели… нету у меня здесь никакой демократии! Тоталитаризм, абсолютизм, диктатура – это да, этого навалом. А вот демократии дефицит! Забыли, из какой помойки я вас достал? Бухали бы дальше в подворотнях – вот там вам и демократия, и плюрализм, и либерализм. А здесь – абсолютная власть! Моя безраздельная власть!
– Хватит с нас твоей власти! – решительно заявил Рашпиль. – Ты провалил все дело. Ты дал капитану и остальным слиться, и, более того – запретил нам шлепнуть их! А ведь здесь, в крепости, они были в ловушке! Без нашего ведома муха бы не вылетела! Я не знаю, зачем им нужно было свалить, но за всем этим что-то стоит. И ты не даешь поджарить этого щенка. Мне он в два счета расскажет, куда спрятал корабль!
– Иногда ты такой умный, что я не перестаю удивляться, отчего же ты такой бедный, Рашпиль, – ответил повар. – Смотрю вот на тебя и удивляюсь… вот без сердца, печени, почек – человек не может жить. А без мозгов – легко! Все же с возрастом человек не перестает быть мудаком… он становится лишь старым мудаком!
– Ты издеваться будешь, или скажет что-то по делу? – возмутился Паша.
– Ой, извини. Я не хотел тебя обидеть, случайно повезло. А по делу.... Это я провалил дело? А не я ли уговаривал вас не пороть горячку, дождаться нужного момента? Хрен вам там! Это ты взбаламутил экипаж, это ты хотел перестрелять всех еще тогда, на подходе к острову. Ты и Макс. И что в итоге? Мы сидим в этой могиле и жрем консервы. Консервы, Рашпиль! Корабля у нас нету. Сокровищ нету. Макс мертв. А было бы по-моему – сейчас сидели бы на "Скифе" с сокровищами и хрустели бы картошкой, жаренной на сале. Не так?
Он обвел глазами собравшихся. Пока никто не осмеливался ничего возразить.
– Говоришь, муха бы не вылетела из крепости? А это кто стоит? – одноногий ткнул в меня пальцем. – Он не только ушел из крепости, но и смог угнать корабль, перебить охрану, заныкать его. А после – вернулся, как ни в чем не бывало! Кроме того – вполне мог перерезать нам, спящим, глотки, как сделал это с Ченом в первую ночь. Скажешь – нет?
В гробовой тишине Серебряков достал сигарету, размял ее, постучал по крышке ящика и закурил. Сделав несколько затяжек, он продолжил:
– Предлагаешь, попытать Димыча? Хорошо, я не против. Но! Твоей пробитой башке, Саша, разве не нужен доктор? У тебя, Роман, какая температура? Тридцать восемь и два? И не ты ли, Рашпиль, дристал два дня подряд? Мы – солдаты удачи. Да, мы можем перевязать рану. Даже извлечь пулю. Но без квалифицированной помощи вы загнетесь. Это – к вопросу, почему я оставил им жизнь. И, скажи мне, Рашпиль, как думаешь, будет тебя лечить Олег Павлович, если ты попытаешь Диму? Или подсыплет тебе в лекарство какого-нибудь цианида, чтобы ты кони двинул? Нет, если хочешь двинуть кони – не вопрос, я дам тебе свой левольверт. Магнум три-пятьдесят семь. Из него гарантированно башку себе сразу снесешь, почувствовать не успеешь, калекой, пускающим слюни, точно не останешься. А я уж, так и быть, отмою твои мозги с него. Так дать тебе пушку, или еще пожить хочешь?
– Не надо, – буркнул бандит.
– Оказывается – хочешь, – вздохнул повар. – А что касается того, почему я пошел на сделку, почему позволил им уйти из крепости… а не вы ли, после того, как "Скиф" пропал, ползали на брюхе у меня в ногах и жаловались, что теперь жрать нечего? Не вы ли умоляли принять условия доктора? Интересное кино получается! Вначале я хреновый начальник потому, что не иду у вас на поводу, а потом – хреновый, потому что иду? Вы уж там как-то определитесь… и, наконец, последнее. Ради чего, собственно, и был весь этот цирк…
Одноногий достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист и бросил его на пол. Я сразу узнал бумагу. Это была та самая карта с тремя красными крестами, которую я нашел у нашего постояльца в "Адмирале Казакевиче". Та самая карта, которую когда-то нарисовал Баранов. Та самая карта, с которой все и началось.
Чего я никак не мог понять – с какой стати Палыч отдал ее Серебрякову?
Вид карты поразил головорезов гораздо больше, чем меня. Они развернули ее прямо на полу, в каком-то благоговейном ужасе не осмеливаясь взять ее в руки, кружили вокруг плана на четвереньках, истерически хохоча и ругаясь. Можно было подумать, что это не просто клочок бумаги, а те самые деньги, что зарыты на острове, что бандиты уже откопали клад, причем не просто откопали, а уже плескаются в джакузи с длинноногими блондинками.
– Это она, – решительно заявил Саша. – Узнаю подчерк Иваныча.
– Это все, конечно, хорошо, – протянул Паша. – Но как мы увезем сокровища без корабля?
– Не знаю, – равнодушно пожал плечами кок.
– Но… ты же что-нибудь придумаешь? – вкрадчиво произнес разбойник.
– Вот тебе раз! – усмехнулся одноногий. – Ты же только что кончать меня собирался. А теперь – " что-нибудь придумаешь"!
– Признаю свою неправоту, – ответил Рашпиль.
– Тоже мне, командир выискался, – с усмешкой заметил Рома. – Как барагозить – так первый. А как что не так…
Продолжить ему помешал гневный взгляд наемника. Споткнувшись на полуслове, моряк предпочел спрятаться за спины товарищей.
– Так уж и быть, – смилостивился одноногий. – Но, не дай Бог, ты еще хоть попытаешься поднять бунт – пристрелю, как собаку. Обещаю.
На этом все успокоилось. Все, кроме Рашпиля, улеглись спать – его повар поставил часовым, в наказание за неповиновение. Но уснули далеко не сразу. Ощущение близкой наживы будоражило умы и фантазию головорезов. Они перешептывались во тьме, делясь планами, кто на что потратит свою долю. Поскольку мечты были, в основном, одинаковые – тачки да телки, я не особо слушал.
Я все ждал, что вот-вот придет Матвеев и начнет корить, что я его убил. Но он не приходил. Так, в ожидании призрака, я и уснул.
Проснулся я от крика. Настолько громкого, что даже часовой проснулся.
– Тра-та-та, тра-та-та, открывайте ворота!
Я выглянул в бойницу и увидел Листьева. Он тоже увидел меня и резко переменился в лице, отведя глаза в сторону.
Видимо, доктор встал задолго до рассвета, чтобы прийти в крепость – солнце еще только поднималось над горизонтом, а внизу клубился туман. Олег Павлович был одет в свой камуфляж, однако, тщательно выстиранный, хотя и не выглаженный, даже с подшитым подворотничком и, насколько я успел заметить – абсолютно безоружный.
– О, доброе утро! – воскликнул Серебряков, увидев врача.– Рано же вы поднялись! Ранняя пташка червячка клюет – так, вроде, говорится?
– Только червяку, чтобы его склевала пташка, пришлось встать еще раньше, – с улыбкой ответил Листьев.
Общались они так, словно ничего не было. Будто еще позавчера никто не штурмовал форт, никто не пытался никого застрелить, прирезать или иным способом отправить на тот свет.
– Вижу, вы уже заметили нашего нового постояльца? – произнес кок.
– Сложно его не заметить, – ответил военврач. – Давайте сперва осмотрим больных, а потом уже все остальное. Все же, я давал клятву Гиппократа и чувствую ответственность за то, чтобы вы все дожили до суда.
Разбойники переглянулись, но молча проглотили его шутку. Доктор занялся осмотром. При этом он общался с больными так, словно находился не в стане врага, а где-нибудь в провинциальном госпитале.
– Меня снова тошнило, – пожаловался тот, что с перевязанной головой.
– А ты как хотел? – развел руками Палыч. – Сотряс гарантирован. Тебе еще повезло, что в живых остался. Кость толстая. Другой бы на твоем месте давно окочурился. Рома, пил таблетки? А ну, ставь градусник.
– Доктор, а мне гораздо лучше, – радостно отметил Рашпиль.
– Я тебе удивляюсь, ей-Богу! – проворчал Листьев. – Даже в детских поликлиниках висят плакаты "мойте руки перед едой". Был у меня на Кавказе один пациент… из него аскариду вытащили метра три длиной! Не будешь мыть руки – из тебя пятиметровую вытащат!
Закончив с пациентами, хирург обратился к Серебрякову:
– А теперь не будете против, если я побеседую с молодым человеком с глазу на глаз?
– Хрен там! – вскричал Паша.
– Что я тебе про башку говорил? – процедил сквозь зубы повар.
– А я что… я ничего! Просто высказал свое мнение, – поспешно забормотал Рашпиль.
– Мне казалось, что вчера я рассказал тебе твое мнение.
Кок обвел взглядом остальных головорезов. Перечить желания больше ни у кого не было.
– Я был уверен, что вы захотите переговорить, – кивнул одноногий врачу. – Пойдемте, я вас провожу.
Махнув мне рукой, Буш захромал вниз с холма. Доктор пошел с ним, я – следом. Дойдя по половины спуска, повар остановился.
– Разговаривайте здесь, а я отойду подальше, чтобы невольно не услышать что-нибудь. Да, еще кое-что, Олег Павлович. Даже не пытайтесь бежать. Сейчас на нас нацелено, минимум – четыре ствола. Сперва они порешат вас, а потом меня.
– Вот так все хреново? – удивился Листьев.
– А вы как хотели? – усмехнулся Серебряков. – Наша служба и опасна, и трудна.
Отойдя на приличное расстояние, одноногий сел на пень и принялся насвистывать, поглядывая то на нас с доктором, то на здание с бандитами.
– Черт, Димыч! Я даже не знаю, порадоваться, что ты жив, или дать тебе подзатыльник? Во-первых, ты оставил расположение части в военное время. Тем более, когда там оставалось лишь двое здоровых бойцов! А, во-вторых, мы все места не находили себе, гадая, где ты и что с тобой!
– Подзатыльника не надо, – вздохнул я. – Я за это время столько пережил… сам уже десять раз подумал, что не надо было никуда сбегать. Да и сейчас меня могут шлепнуть в любой момент. Даже шлепнули бы, если бы не Серебряков.
– Да что ты говоришь?!
– Ага, – кивнул я. – Или того хуже. Все из-за "Скифа".
– А при чем тут "Скиф"? – удивился Листьев.
– Это я его угнал, – ответил я.
И вкратце рассказал события предыдущего дня.
– Ну ты, Димыч, силен… – покачал головой врач.
– Я уже не боюсь смерти – так устал от всего. Единственное – если меня начнут пытать, то я не выдержу и расскажу, где спрятан корабль.
– Тем более! Димыч, давай драпанем! Они там в таком состоянии, что и слону в задницу не попадут. Нам главное добежать до стены, а там, в лесу, хрен кто нас найдет!
– Тогда они кончают Серебрякова, – возразил я. – А, после того, как он меня вчера спас, это было бы.... в общем, я ему жизнью обязан.
– Да и хрен с ним, – отмахнулся хирург. – Бандитом больше, бандитом меньше, кому какая разница!
– Мне есть разница. И, кстати, Эмбер-то тоже из их шайки, но, я вижу, вам она тоже не безразлична, – усмехнулся я, показав на чистый камуфляж.
– Это другое…
– Ой, не надо, – покачал я головой. – Жизнь у каждого одна. Я ничуть не сомневаюсь, что Серебряков в итоге плохо кончит, но я не собираюсь быть причиной его смерти.
– Кстати, на счет Эмбер… Эй, Евгений, уважаемый, подойдите сюда!
– Да-да!
Прыгая на костыле, кок подошел к нам.
– Вот вам мой добрый совет, – – произнес врач. – Не торопитесь искать сокровища.
– Не выйдет, – вздохнул Буш. – Только поисками сокровищ я смогу спасти и свою жизнь, и Димы. Если сегодня после завтрака мы не выдвинемся, то нас обоих кончают.
– Тогда вас тем более кончают, – ответил Листьев.
– Эй, да какого черта? – вскричал повар. – Вы уж или говорите до конца, или вообще ничего не говорите! Я вообще ничего не понимаю! Зачем вы оставили крепость? Зачем отдали карту? И что это за намеки?
– Я уже сказал слишком много. В жизни всегда есть место подвигу, но иногда лучше держаться от этого места подальше. Если вы понимаете, про что я говорю. Просто знайте – когда придет время, я постараюсь спасти жизнь. Вам. Обоим. Но если с Димой что-то случится…
– Не нужно больше слов, – улыбнулся Серебряков. – Я все понял.
