Кирилл Борисович Килунин
Полетим… и мы – полетели…
Башня смерти 18
Башня смерти, это шестнадцатый аркан таро. Башня, пораженная молнией. Это карта падения человека, летящего с башни в низший мир иллюзорности материального – перерождение души. А еще, это – очень красивое здание в самом центре Перми – на Комсомольском проспекте, созданное в стиле сталинского ампира. Почему башня? Угол этого массивного здания, выходящий на площадь имени тех, кого уже нет, выложен в виде высокой трехъярусной башни: на восьмиэтажном квадратном основании покоится двухэтажный шестигранник, выше – одноэтажная башенка, увенчанная конусовидной крышей под высоким тонким шпилем. Проектные документы на это сооружение и акт приемки утрачены, известно достоверно только одно, что Башня построена в 1952 году и со дня постройки здесь неизменно размещается областное управление внутренних дел.
Считается, что свое страшное название башня получила в сталинские времена.
Меж тем существует несколько противоречащих друг другу легенд по этому поводу.
Первая – «Башня смерти» названа в народе так, потому что в ней тайно расстреливали людей.
По другой легенде, ее строили пленные немцы после войны. Где эти немцы, неизвестно. Говорят, что расстреляны тут же и захоронены в глубоких подвалах Башни…
Некоторые объясняют зловещее название Башни смерти тем, что она была построена в нехорошем месте, что и предопределило ее репутацию. Действительно на месте главного областного управления МВД когда-то было кладбище, на самой опушке леса.
Распространенный сюжет рассказов об этом здании, объясняющий ее название – самоубийство заключенного, бросившегося с Башни и разбившегося. Так в жаркий летний день на самом последнем этаже Башни следователь допрашивал преступника. Окно в комнате было открыто. Преступник взял да и выпрыгнул, следовать успел выстрелить, поэтому преступник упал на землю уже мертвым. Да он все равно бы разбился. Люди видели это и стали называть ее Башней смерти.
Я думаю, что Безумные монахи лишь рассмеялись, поведай я им все эти истории, ну если они вообще умеют смеяться.
На мой вопрос, почем Башню смерти называют так, они отвечали, что эта Башня для них символ Закона. А главнейший закон, есть Закон смерти.
– Мы служим Башне смерти, смерть для нас не зло каким ее видите вы – люди, она порядок, столп призванный сохранить равновесие, это закон бытия, кара для отступников, преступивших черту, конец и начало пути, великое таинство поглощения времени вечностью.
Дана говорит, что: – Башня смерти – древний зороастрийский символ. Давно, еще до того как они перешли в нижний мир, до прихода вогулов и татар, задолго до того как русские узнали об этих землях, живущие в Рифейских горах зороастрийцы, прежде всего, считали нечистым само тело человека, которое ни в коем случае не должно было после гибели своей портить землю. Даже к умирающему, они относились настороженно и отчуждённо. Как правило, рядом с ним сажали собаку, чтобы та силой своего взгляда отгоняла Падших, которые жаждут завладеть и телом и душой усопшего. Испытываемое к человеческому трупу отвращение исключало погребение в земле или сожжение на костре – оба метода не позволяли избавиться от останков быстро и чисто. По этой причине племена зороастрийцев поднимали тела усопших в специальные «башни молчания» – дакхмы, или Башни смерти. Они были похожи на большие полые трубы – без крыши и окон, однако с глубоким колодцем посредине. Вокруг колодца в три ряда шли «воздушные гробы», открытые всем ветрам и птицам. Первый ряд – для детей, второй – для женщин, третий – для мужчин. Эти круги назывались рядами «добрых поступков, нежных слов и чистых помыслов. Три великих добродетели соответствия….
Жившие рядом с нами местные уральские племена позаимствовали сей сакральный обычай, но делали все проще, просто хоронили своих мертвых в кронах высоких сосен.
Я думаю, что Башня – это путь, который побеждает боль, боль которая, возникает от того, что мы желаем стать тем, чем мы не можем быть, но просто молчу, понимая, что подобные мысли появляются лишь от усталости тела и падения духа, Путь не может быть сам по себе, он теряет смысл всяческий функционал, если по нему не идти….
Тяжел наш путь мы идем…. Перебираясь вброд по пояс через ледяные реки, спускаемся в заполненные тьмой ущелья, рвем остатки одежды, протискиваясь в каменном лесу между того, что две-три тысячи лет назад было деревьями и кустами, провалившимися вглубь земли и окаменевших.
Пророчества Кассандры начинают сбываться, сначала нас атакуют десяток змееголовых с кривыми серпами в когтистых перепончатых лапах. Первые из достигших нас убийц по найму. Кажущиеся братьями близнецами – Безумные монахи достают и надевают друг другу на голову кожаные повязки, закрывающие глаза, в их руках появляются парные мечи-акинаки, подобные носила Дана, пока не отдала один из них мне. Монахи и змееголовые бьются вслепую и молча. Рыжеволосая воительница похожая на ангела с одним крылом, говорит, что: – Змееголовые, способны зачаровать своим взглядом, поэтому так нужно… Меж тем, бой длится недолго, Безумные монахи, действуя в паре, словно одно четырехрукое существо, в танце смерти, перетекая из одной стойки в другую, так что не успеваешь это заметить или ощутить не более чем за пятнадцать ударов моего сердца положили всех из десяти напавших.
Затем, когда мы подошли к скалам, похожим на окаменевших велетов, к нашим ногам воткнувшись в каменистую почву, упали четыре стрелы с искусно выкованными в форме листьев наконечниками и белым оперением. Первое предупреждение, тех, кто слишком высокомерен, чтобы стрелять из засады в спину.
Дана скидывает свой плащ и выходит, раскинув единственное имеющееся у ней крыло.
Пара мгновений и раздается звук рога, не знаю почему, но я понимаю, что напавшие на нас эльфы решили уйти…..
Через пять часов тяжелейшего пути Безумные монахи, достав из за спин боевые посохи, отгоняют от нас грозно ревущего огромного зверя, больше всего похожего на древнего трицератопса, непонятно каким образом занесенного сюда.
Между тем, даже неуязвимые монахи начинают сдавать, и мы останавливаемся на ночлег в небольшой уютной пещере, путь в которую перекрывает струящийся сверху водопад и озеро внизу с хрустальной солоноватой на вкус водой цвета мурена.
Мы с Данной, падаем прямо на камни, а монахи разжигают костер.
Башня уже близко, мы дойдем туда утром.
Греем руки у костра, Безумные монахи пускают по кругу фляжку с чем-то похожим на терпкое пиво, уже после одного глотка усталость уходит, лишь легкое дрожание в руках и ногах.
Монахи молчат, а Дана рассказывает о кудах, поклоняющихся спящим неживым не мертвым. – Однажды, – вещает она, несколько кудов изгнанников живших в верхнем мире далеко на Западе, положили в волшебный хрустальный гроб свою отравленную злой ведьмой невесту, чтобы когда-нибудь попытаться вернуть ее к жизни. Год они молили Богов о ее воскрешении и стерегли покой спящей красавицы – невесты, но однажды перепились, а когда проснулись, увидели, что хрустальный гроб пуст…. Проезжавший мимо принц оживил ее с помощью обычного поцелуя и увез с собой в дальние земли, с тех пор куды ненавидят и проклинают всяческих принцев, – улыбается Дана.
– Я знаю эту сказку.
– Сказка, – грустно улыбается рыжеволосая дева воительница, похожая на ангела с одним крылом. – Для тебя это все еще сказка…?!…
– Не знаю, – отвечаю я. – Я знаю, что лет двадцать назад один мой преподаватель, серьезный, в общем-то дядька, рассказал нам историю, о том, что когда в Перми начали создавать зоопарк и осваивать территорию – ближе к порту, в открывшемся в земле склепе с ведущим неизвестно куда подземным ходом нашли стеклянный гроб. А в нем… красавица, наверное, купеческая дочь, причем как живая. Воздух в гробу как будто был полностью откачен, и неграмотные работяги решили его открыть… Красоты, как не бывало, тело, будто мгновенно подверглось разложению.
– Я знаю, – говорит Дана. – Куды тогда здорово разозлись, и рвались мстить… к вам наверх…. С большим трудом старейшим удалось их остановить. – И если тела твоего друга не будет в капище Чернобога у источника мертвой воды…. Черный волк никогда не ест мертвечины, лишь убивает…, то наверняка следует искать его у кудов. Я слышала там, в городе Потерянных душ, когда ушла от вас, про то, что у кудов поклоняющимся спящим неживым не мертвым появился новый фетиш – молодой темноволосый юноша, чья душа застряла между жизнью и смертью.
Ро Дана переводит свой взгляд от пламени костра к монахам застывшим у входа в пещеру, один из них, никак не могу их различить, кивает.
– Пойдем, наберем воды из озера и заварим чай из трав в котелке, – зовет меня рыжеволосая дева воительница с одним крылом, так похожая на ангела…
Я иду… и когда монахи оказываются за моей спиной, чувствую мгновенный удар чем-то тяжелым по своей голове, холодные звезды в глазах, и мир гаснет.
Очнулся во тьме, думаю, что умер, но так болит голова, что приходится согласится с обратным, все хуже, намного хуже, связанный по рукам и ногам прочнейшим шнуром из шелка я лежу в помещении похожем на келью монахов, это все что мне удается разглядеть в свете лучины под низким потолком, она тлеет в бронзовом держателе – голове оскалившегося пса, такой набалдашник я видел на боевом посохе одного из Безумных монахов, значит это Башня смерти и все что со мной происходит больше всего похоже на обычное предательство.
Гудение в ушах от полученного сотрясения мозга постепенно проходит, и я начинаю слышать голоса, там за деревянной дверью.
– Мне пришлось это сделать, отец настоятель, – голос Даны.
– Да девочка… мы все служим свету, и во имя памяти о твоем великом отце… о только не плачь… ему бы не понравилось это… я помогу тебе обменять сего пленника из верхнего мира на твоего кровного брата… таков Договор, что ты заключила с Бессмертным через Кассандру?… – звучный голос неизвестного мне человека.
– Да, отец настоятель и мне…..
– Тебе стыдно, но стыд удел слабых, будь сильнее…
– А справедливость?
– Да мы попираем ее, но великая цель спасения твоего народа, возможно последней надежды человечества, когда придет момент его окончательного заката, стоит того.
– Предательство ничего стоит, – отвечает рыжеволосая дева с одним крылом, так похожая на ангела.
Голос неизвестного мне – молчит…
Дверь в келью открывается. Я закрываю глаза, в них свет желтых свечей, которые держат в своих руках Ро Дана и древний старец с длинной белоснежной бородой, одетый в одну лишь набедренную повязку из мешковины и кожаные сандалии, зато он с ног до головы покрыт татуировками, тут и крылатый пес, и рыба – меч, драконы, тигры, кресты, солнце, и еще… множество человеческих глаз.
– Прости…., – произносит когда-то похожая на однокрылого ангела рыжеволосая дева – воительница.
Мне так хочется сказать многое о ней, ее родственниках до седьмого колена и мудрости тех мудрецов, к которым имеет принадлежность ее видимо проклятый род, но во рту моем кляп – кусок достаточно чистой холстины бережно примотанный шнуром к голове и поэтому я только мычу, возмущенно как это только возможно.
– Мы ничего не имеем лично против тебя Предназначенный пути война, просто сложилось так… Тебя накормят и дадут отдохнуть этим днем, хоть здесь и не бывает ни дня – ни ночи, только часы, которые призваны их обозначить в пространстве… Падшие, посланные Бессмертным придут в ночной час, мы обменяем тебя на мосту у ворот в обитель. – Они не посмеют напасть, это видимо относится уже к предавшей меня Дане.
После их ухода, два монаха как братья близнецы похожих на сопровождавших нас из города Потерянных душ, приносят мне миску грибной похлебки, лепешку и стакан чая в битой эмалированно кружке.
Я отказываюсь от еды, потому что, ничего не хочу, совершенно ничего. Закрываю глаза, пытаясь уснуть и к моему удивлению, решаю это сложную задачу.
Сплю и вижу стоящую на скале и окруженную бездонной пропастью обитель Безумных монахов, круглую – похожую на вытянутую трубу усыпанную множеством узких окон – бойниц – очень высокую башню, она совсем не похожа на ту Башню смерти, что высится над ней под слоями земли. Над пропастью реют десятки хищных птиц: соколы, коршуны, сапсаны и неведомые мне птахи, являясь еще одной линией обороны. Через пропасть к башне перекинут каменный арочный мост без перил, шириной в три локтя. На мосту стоят вооруженные кривыми мечами одетые во все черное существа, за спиной их черные крылья, вместо глаз красный огонь, почему-то я понимаю, что это Падшие, и они явились за мной. Один из них открывает свою пасть усыпанную тонкими острейшими иглами зубов, высунув змеиный язык: – Ты нашшшш, нашшшш…– слышу я в своей голове, и решив, что с меня хватит, теряю сознание, выпав из сна или страшной реальности. Бессознательно ощущаю, что лечу, только не вверх, а вниз… туда, куда бы никогда не хотел попасть.
Ключ от всех дверей. Черный волк и мертвая вода 19 и 20
Видимо это моя планида который раз открывая глаза, понимаю, что лучше бы я этого не делал… я снова пленник, вернее мое положение не изменилось, по форме, а вот его содержание вызывает панический приступ… и я кричу во все горло, до хрипоты и потери голоса, благо кляпа во рту уже нет, только тяжелые цепи на руках и ногах. Это уже не похоже на келью монахов, обычная тюремная камера, такая, какой ее описывают в историях про Торквемаду и Великую инквизицию: каменные стены заросшие плесенью, сырой пол и кучка сгнившей соломы, то на чем я лежу, мое воображение уже успело нарисовать, то, что находится за дверью, низкий и узкий коридор, с чадящими факелами через каждую сотню шагов, далее – большое помещение пыточной со стенами, в которые вбиты крюки, на них развешаны пилы, щипцы, плети и другие орудия пыток, в углу очаг для того, чтобы калить железные пруты, все, чтобы причинить боль и не дать просто так умереть.
Конечно, я помню про ключ….но это столь удачное приобретение, совершенное на ярмарке Безумных монахов в данных обстоятельствах является лишь дополнительной пыткой, насмешкой судьбы или того, кто отправил меня в это место… «Ты сам, сам виноват, – шепчет совесть… а я говорю, чтоб молчала…. Не верю я больше в случайность…»
С кандалами на руках и ногах я не уйду далеко… слишком они тяжелы, если снять кандалы, например на руках, вряд ли мне это поможет, я и с оружием не справлюсь с вооруженным Падшим ангелом. Осознавая не решаемость этой задачи, решаю начать с чего-то возможного – скрючившись в позе эмбриона, пытаюсь достать ключ скованными вместе руками из левого кармана собственной джинсовой куртки. Конечно, роняю этот маленький серебряный ключ и долго пытаюсь нащупать его на грязном полу в сгнившей соломе, чтобы не растерять остатки самообладания, и уже не думая о решении своей головоломной задачи, открываю ключом дверь камеры, без скрипа и лишнего шума, возможно с кандалами на руках и ногах этот фокус не прошел бы, просто потому, что они не являются дверью…, а серебряный ключ не является, ключом – от всех замков… его функция – двери…
А за порогом … меня уже ждут.
За дверью камеры меня ждет Тая на пару с котом, тем самым у которого глаза похожи на два горящих мутных изумруда, голос подобен пению ангелов и шерсть мерцает как горсть бериллов.
– И как ты собирался бежать со всем этим железом на руках и ногах…?
Я пожимаю плечами, и, бряцая цепями как последнее Кентерви́льское привидение», пытаюсь обнять их обоих… я счастлив по-детски…, кот, конечно, уклоняется – легко – по-кошачьи, а Тая просто тает в моих объятьях. – Дурачек, – обращается она ко мне как должно умудренному взрослому к неразумному ребенку и смотрит также строго…. на кота… Кот принимает независимый вид и отворачивается, как будто желая уйти. – Грызи…! – указывает Тая на мои цепи.
– Но они же, не вкусные! – искренне возмущается кот.
– Расскажу все бабуле….., – упирает руки в бока Таисия.
– Ладно… вот уже ем…, – большой серый кот с глазами похожими на два горящих мутных изумруда, с голосом подобным пению ангелов и шерстью мерцающей как горсть бериллов, раскусывает – разгрызает цепи на моих ногах и руках, оставив лишь браслеты к которым они крепились. – – Пойдемте за мной…, – мяукает кот. – Я чувствую, что Падшие, близко. И мы с Таей мчимся за шустрым пушистым злодеем, решившим снова сделать, что-то доброе, не понятно, зачем и от чего. Свернув из коридора с факелами и комнатой пыток в ответвление заканчивающееся тупиком, кот просит, чтобы я отодвинул плиту в полу, напрягаюсь, готовясь к неимоверному усилию, собрав волю в кулак, но плита скользит легко, как будто на смазанных маслом шарнирах, возможно, все именно так. Мы в полной темноте спускаемся по убегающим вглубь каменным ступеням до того момента, пока не начинаются светиться зеленым пламенем глаза кота и оставшиеся три последние ступеньки не растворяются под нашими ногами. Я смотрю вдаль, я смотрю вглубь и на все четыре стороны света, вокруг раскинулся призрачный город очень похожий на тот в котором я жил, там, в верхнем мире, только все вокруг такое же, как те три ступеньки, растворяется, встречаясь с моим взглядом, или вот-вот готово раствориться в этом призрачном месте.
И вот, мы втроем идем по пустому городу – призраку, где нет места живым. Хочу прочитать названия улиц, но все таблички на домах либо оторваны, либо такие старые и проржавевшие, что невозможно ничего разобрать.
Впереди мощеная бутовым камнем улица, убегающая куда-то вниз до самого горизонта, значит мы на холме, там вдалеке, где-то внизу купола монастыря и синяя-синяя полоса…, очень хочется помчаться туда без оглядки, как в детстве, когда еще был жив дед. И, кажется, что в этом месте нет ни прошлого, не будущего, не настоящего, только отголоски того, что было, будет или могло произойти.
– Где мы? – спрашиваю я, обращаясь одновременно к Тае и коту.
– Тише, – просит Тая, – не нужно будить Серебряного медведя, покровитель нашего города бывает излишне жесток и не любит непрошенных гостей, не зря он одно из воплощений великого Одина – асса, неистового война берсеркера, а также хранитель потаенных сокровищ – серебряных рудников.
А я думаю, что медведь не только наш…, в понятии "рус" слышится "урус" или "урс" – тоже медведь, все мы чуть-чуть медведи от рода или природы....
И кажется, не только мы… В преданьях прикамских народов, древний Бог мог принимать образ большого медведя, если хотел показаться людям. Плоскую и ровную степь предуралья он расцарапал своими когтями, и так появились горы и болота, позднее заросшие синим лесом.
У пермских народов коми медведь был сыном бога Ена, лишенным за малую провинность небесной благодати – права вернуться домой, с тех так и бродит среди нас….
В стародавние времена на Руси с медведем был кровником бог Нижнего мира Велес, хозяин Подземного царства славян.
Раньше я никогда не задумывался обо всем этом…
– Здравствуй медведь, я твой брат, – шепчу завороженный синей полоской вдали… В голове рождается очередной вопрос или близкое понимание… чего-то большего… Я хочу что-то спросить у этой благословенной парочки – кота и Таи.
– Ненужно вопросов, здесь все зыбко и изменчиво… просто мы в таком особом континууме… Отсюда можно попасть в любое место, существующее в Нижнем мире, главное думать о нем, представлять, как ты ищешь, а затем очень сильно захотеть попасть туда, куда ты идешь….., – откликается кот.
Я думаю о Вовке, и пытаюсь отыскать место, в которое мы шли той ночью, когда повстречали Черного волка, я представляю черную чашу из обсидиана, в которой пузырится черная вода – капище Чернобога под речным вокзалом и очень хочу туда попасть, так что в глазах темнеет, и уши закладывает, словно мы взлетаем или падаем вниз…. И там впереди за моими закрытыми глазами призрачный город начал принимать очертания сводчатого туннеля, облицованного красным кирпичом …. Дальше зал…. стены его покрыты вырезанными на камнях символами и рисунками. На одном из них старец, держащий кривую палку в руках, его окружают вороны и муравьи, а также множество костей и человеческих черепов.
Я делаю шаг.
– Стой! – просит Тая, – Я не смогу пойти за тобой… когда Черный волк смотрит в мои глаза, я вижу отца… я не хочу этого видеть…
– Прости….дитя…, я глажу ее по голове. – Можно я обниму тебя на прощанье?…
– Да…
– Прощай, – ухожу, не оборачиваясь назад, зная, что она плачет….
Моему взору, словно черная роза, раскрывается святилище Чернобога: куполообразное помещение, стены которого расписаны на подобии иконостаса, только рассказанные здесь истории, это истории тьмы и читая их можно сжечь душу, она станет чернее, чем уголь, поэтому я не вглядываюсь и не пытаюсь прочесть начертанное…. исключая обратную перспективу.
Посреди святилища Чернобога врос в землю гранитный жертвенный камень – расчерченный желобками для стока крови, за этим камнем та самая обсидиановая чаша, которую я представил…. в ней бурлит такая же черная вода, вернее назвать ее мертвой.
По сказкам, прочитанным в детстве, я помню, что мертвая вода сращивает ткани и кости, а живая – возвращает к жизни. Когда я стал взрослым, узнал, что вода – самый уникальный в мире кристалл, свойства которого в полном объёме познать нам не дано. Что хранит она в своей сути кроме жизни и смерти….? Сам человек состоит большей частью из воды, поэтому у них наверное столько общего и она и он это некие сверх формы, которые примут любое содержание и от этого изменятся их свойства, но не форма, та что с приставкой сверх, благодаря ей, человек останется человеком, а вода – водой, даже если это пар.
Мертвая – вода подземелий – в духовном осмыслении – противопоставление верха и низа, как жизни и смерти, ядовита, губительна, и одновременно, это – точка смерти, она есть – конец темного начала, концентрация внутреннего потенциала для борьбы с тьмой, восстановление целостности мироздания, ощущение себя и мира единым целым – в неразрывности сущего бытия.
Один из последователей З. Фрейда, толковал мертвую воду как символ коллективного бессознательного – под ее поверхностью скрыты бездонные пучины, и видел в воде живой – символ жизненной силы души.
Я склоняюсь над обсидиановой чашей, раздумывая над тем, чтобы самому сделать хотя бы глоток, так сильна моя жажда…. познанья.
– Не стоит этого делать…., – безжизненный вязкий голос за мой спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, там – Черный волк.
– Я знаю, кто ты… потерянный сын Локки, изгнанный из Асгарда, искусные темные альвы так и не смогли выковать цепь, способную тебя удержать, и лейпнир созданная из корней гор, кошачьих шагов, дыхания рыбы и медвежьих нервов могла оказаться бессильной, если бы не предательство Тюра, его правая рука, была вкусной?… твой единственный друг тебя предал…
А Черный волк лишь рычит, кажется, не вслушиваясь в мои слова. Только в желтых глазах его кипит безумная ярость…
– В «Прорицании Вёльвы» сказано, что ты придешь когда прозвучит Рагнарек, и проглотишь Луну и Солнце, Мир погрузив в вечную зиму.
– Бессметный, сделает так, что это прекрасное время настанет, осталось немного… но этого ты не увидишь, – Черный волк снизошел до ответа… с грозным рыком он бросается на меня, пытаясь вцепиться горло, я подставляю ему левую руку, всего лишь вспышка огненной боли, так что захлебываюсь собственным криком, а потом наступает ледяной холод, я как будто совсем не чувствую, что у меня все еще есть левая рука, на самом деле ее больше нет, откушенная острейшими клыками Черного волка она лежит на полу святилища Чернобога.
И вот новый взрык, эхом мчится, разрывая темное пространство подземных туннелей, Черному волку мало одной руки, чтобы забыть старую обиду.
В защите я выставляю правую руку, сжатую в кулак, думая, чем отличается славянский Вирый от норвежской Валгаллы и примут ли меня благородные войны….. мы сядем за стол и начнем пировать…
На самом деле все безразлично в последние мгновения существования.
Я вижу смерть в глазах волка и чувствую ее приближенье, читаю молитву, тем, кто услышит, когда из черноты туннеля появляется большая белая тень.
– Беляк…. Ты пришел, – шепчут губы, а разум мой подобно запутавшейся в силках птице, лишь бьется, пытаясь ослабить путы и вырваться из заточения.
Когда пелена обреченности уходит из моих глаз, я гляжу на верного пса…. Перегрызено горло и, кажется, сломаны все четыре лапы, большая рваная дыра в боку из которой торочит серая масса кишок. А я думаю только о том, что он пришел, чтоб помочь, даже после того как умер…
Для Черного волка, появление мертвой собаки так же неожиданно, как и для меня. Возможно, раньше у него не было подобных противников, и он смотрит на Беляка, настороженно поджав свой черный хвост.
Когда белый и черный сходятся, волк рычит громогласно, из его пасти льется желтая пена, в глазах желтый огонь, пес – Беляк, бьется молча, его движения холодны, а в глазах синий лед. И все же, даже мертвая собака не может противостоять тому чудовищу, в крови которого течет кровь древних богов. Беляк поранил левую лапу Черного волка и вцепился в его холку, но волк, словно черное пламя мечется по всему святилищу мощными скачками, ломая о стены и так уже поломанное тело бедного Беляка.
С шипением, откуда-то сверху, на голову Черного волка падает кот, тот, что с глазами похожими на два горящих мутных изумруда, с голосом подобным пению ангелов и шерстью мерцающей как горсть бериллов. В одно мгновение ему удается выцарапать правый глаз Черного волка до того, как он оказывается подмятым под двумя могучими передними лапами этого чудовища, а затем разорванным на две неравные половины…..
В глазах моих злые слезы и одновременно понимание того самого, что зовется предназначением: – Я знаю, как тебя победить, – кричу я. – Это тебе за моего друга и от капитана-командора Филиппова за его Мишу… Я иду, неотрывно глядя в безумные желтые глаза Черного волка. А когда подхожу, опускаю правую руку в карман и достаю кастет, а затем бью Черного волка кастетом прямо по оскаленной пасти, так уже было однажды, когда мы встретились с ним на Калиновом мосту. Тогда… морок или явь… Черный волк заскулил и отпрянул, в этот раз при соприкосновении с пастью Черного волка свинцовый кастет просто стек с моей правой руки и тут же начал растекаться по всей его морде. Волк завизжал, потом заскулил и попытался содрать с себя этот текучий металл, но тот лишь перекинулся на его лапы, а затем за какие-то пять – десять ударов сердца покрыл его целиком.
Теперь передо мной вместо Черного волка стоит большая свинцовая статуя, которая медленно тает, превращаясь в серую лужу, которая с шипением впитывается в каменный пол святилища Чернобога.
Обессиленный от потери крови, я прислоняюсь к холодной каменной стене, украшенной человеческими черепами и закрываю глаза.
– Ирод небесный, что же ты с моими лапушками натворил…..!!!....., – когда я открываю глаза, то вижу, что на пороге святилища Чернобога стоит Ведающая мать – старуха, с большим горбатым носом – крючком, кажется полуслепая и припадающая на правую больную ногу. На ней заношенная плащ палатка образца Великой отечественной и неуместные здесь щегольские красные сапоги из сафьяна.
– Они сами….– смущенно шепчу я себе под нос и мне стыдно, как будто я нашкодивший мальчишка, пойманный за битьем стекол во дворе дома из детства кем-то из взрослых в то время когда они еще хранили мудрость и учили, как быть настоящим человеком.
– Сами с усами…, – старушка бойко хекнув, закидывает на свое левое плечо с начала то, что осталось от Беляка, а затем в большую переметную суму складывает обе неравные половины отчаянно бившегося кота – злодея ставшего на путь исправления и благодеяния, туда же отправляется и моя откушенная Черным волком рука. Я смотрю на все это как будто со стороны изнутри, не пытаясь осмыслить, или принять происходящее.
Снимая с пояса под плащом, обмотанную брезентом старую армейскую фляжку, Ведающая мать, молча и деловито, заполняет ее из обсидиановой чаши Мертвой водой.
– Может, попробуем излечить их прямо здесь…. – указываю я на то, что было котом и верным псом – Беляком, оставшейся правой рукой.
– Потерпят до Дома, в следующий раз не будут своеволить….! …– ворчит Ведающая мать, подставляя мне свое правое плечо. Я понимаю, что она вовсе не злится, просто прячет от меня свою слабость – умение сочувствовать, любить кого-то и переживать. Из упрямства хочется отказаться от ее поддержки – такой мудрой и все понимающей, но от кровопотери ноги совсем перестают слушаться. Шаг и мы на поле алых маков в Долине забвения, еще, и мы стоим у границ города Потерянных душ, погруженного в туман, еще один шаг и мы на Станции, которой нет, еще, и мы у входа в Подземные чертоги….Я задумчиво смотрю на добротные сафьяновые сапоги, в которые обуты костлявые ноги бабки.
– Скороходы…. ? – Ведающая мать лишь кивает, не удостоив меня иным ответом.
– Это Тая тебя привела?
– Да, – отвечает Ведающая мать…..
