Кира Купер
Убийца для оборотня
– Иди к черту, – ответила сумрачно, отставляя пустые тарелки. – Скажи лучше, где тут купить лошадь.
Все же решила встретиться с Гриром в деревне, хотя чуяла, что ничем хорошим это не закончится.
– Лошадь? – мой собеседник захохотал. – Странная ты женщина.
– Ты даже не представляешь, насколько. Так где здесь можно найти коня?
– Иди в сторону канала до перекрестка, увидишь вывеску аптекаря, туда и заходи. Там сын доктора бывает, он лошадей разводит.
39. Паутина лжи
До Волчьего угла добралась быстро, приехала даже раньше назначенного времени, и готова была провести еще два часа в ожидании герцога, однако на подъезде к трактиру узнала вороного жеребца из конюшни Грира. Спешно привязала новоприобретенную белую кобылку, хорошо себя показавшую на пути сюда, и, едва не сбиваясь на бег, зашла внутрь.
Грир и Пирс сидели за столом и что-то бурно обсуждали, больше никого в трактире не было. Оба повернулись ко мне, мгновенно прервав разговор.
– Доброго дня, – поприветствовала я мужчин.
– Мы закрыты, – грубо бросил Пирс. Не узнал во мне, так просто одетой, ту распрекрасную женщину в шелках, которая увезла недавно новую волчицу. – Приходите… Да лучше никогда не приходите!
Вот это гостеприимство!
– Это ко мне, – сказал Грир, сложив руки в замок, – оставь нас.
– Неужели та самая?.. – мужчина недоверчиво глянул на вожака, а потом на меня.
– Уходи, – герцог не собирался ничего объяснять, Пирс вздохнул, но покорно встал и удалился – он не мог перечить вожаку. – А вы присаживайтесь, мисс, – советник кивнул на освободившийся стул. – Нам многое нужно обсудить.
Что же нам обсуждать? Мне было интересно лишь одно: что с моей подругой и где она, именно этот вопрос я выпалила первым делом, стараясь смотреть мимо мужчины и его гипнотизирующих глаз.
– Здесь. Тут ее место, – ответил Грир. – Сейчас охотится вместе с Люком. Учится.
Жива, здорова, раз хватает сил на то, чтобы бегать по лесу. Значит, все в порядке. С облегчением выдохнула: теперь все равно, что подумает герцог по поводу моих переживаний о полузнакомой служанке.
– Касия, – звук ее имени, произнесенный Гриром, пронзил как молния, – мне поведала много интересного, – от взора оборотня не укрылось удивление, и он добавил: – Да, мне известно, как ее зовут.
Нет-нет! Как она могла? Наемница даже давней подруге назвала свое имя только когда была уверена, что не выживет. А герцог… его она ненавидела, и никогда бы не стала раскрывать свою тайну.
– Вы ее пытали? – прямо и со злобой посмотрела в спокойные янтарные глаза.
– В этом нет необходимости. Она часть моей стаи, а от вожака не может быть секретов. Это инстинкт: я приказываю – они делают, – он подался вперед, а я отшатнулась, вжавшись в спинку стула.
Дьявол! Что еще Касия могла рассказать?
– Она рассказала все, – он что, мысли читает?
Будто холодная рука сжала сердце и завязала в узел внутренности. Хотела что-то ответить в свое оправдание, но слова застряли в горле. Я ничего не могла придумать. Никакая ложь уже не спасет, а правда – она и так произнесена, причем не мной. Сердце колотилось как безумное, каждый удар отдавался в голову и в уши, перед глазами поплыли темные мушки, захотелось выйти на воздух, но понимала, что встать не смогу – ноги не выдержат. Кажется, сейчас впервые в жизни упаду в обморок по-настоящему.
– Вы убьете меня? – спросила хрипло.
Смерть не страшила, почему тогда я покрылась холодным потом и дрожу как во время лихорадки? Из-за того, что обман раскрыт, а я провалила дело? Нет же, сейчас уже не нужно выполнять задание Мирта, да и его самого теперь нет в мире живых.
Оборотень не отвечал, смотрел внимательно.
– Почему вы молчите? – произнесла с трудом, каждое слово царапало горло как точильный камень. – Вы меня убьете?
– Я жду новую ложь. У вас замечательно получается врать, Эстер… Роза, Лиззи, Магда… и кто вы там еще?
Для чего он все это говорит? Прикончил бы просто так, а еще лучше – оставил в темнице на растерзание тайному советнику и его подручным, не давал ложной надежды. Если бы меня не стало вчера, не было бы так мучительно сегодня.
– Я не хочу лжи, – собрав все силы в кулак, ответила тихо.
– Неужели? – усмехнулся он.
– Я готова честно ответить на любой ваш вопрос, герцог.
– У меня не осталось к вам вопросов, миледи.
– Хотите узнать, как меня зовут на самом деле? – спросила почти шепотом.
– Нет. Для чего мне это?
Этот ответ был больнее, чем пощечины, которыми он наградил меня в ночь равноденствия, чем удары хлыстом и раскаленное тавро, приложенное к предплечью.
– Раз так, то… – нервно сглотнула, – то почему вы спасли меня вчера?
– Я не собирался этого делать, но вы заставляете меня звереть не только в переносном, но и в прямом смысле. За вами пришел не я, а волк.
– Что это значит?
– Вы пробуждаете во мне хищника. Он желал вас себе, он жаждал обладать вами, он не хотел, чтобы вас убили. Я опять пошел на поводу у своего зверя, но больше это продолжаться не может.
– И что теперь?
– А как вы думаете?
– Делайте со мной все, что угодно, – покорно опустила голову, показывая готовность принять любое его решение. Только бы это закончилось. Худшая и самая болезненная из всех пыток. – Если это имеет хоть какое-то значение, – продолжила, потому что Грир молчал, – то я не стала бы убивать вас, даже если бы мы поженились. Говорю это не для того, чтобы обелить себя, а просто, чтобы вы знали.
Герцог засмеялся, но смех был невеселый, а какой-то металлически-тяжеловесный, похожий на бряцанье цепей.
– Вы ужасная наемница, отвратительная подруга, и, вероятно, стали бы худшей из жен.
– Из вас муж тоже вышел бы так себе, – подняла взгляд на его суровое лицо. – Но я бы все равно не смогла вас прикончить, Ланс. Не хотела даже себе в этом признаваться, но когда мне дали зелье правды, все поняла.
– Что же вы поняли?
– Что вы нужны мне.
– Опять ложь, – мужчина скривился. – Насколько безумной нужно быть, чтобы хотеть оборотня? Вы лишь терпели меня и мои прихоти.
– Вам трудно верить в то, что кто-то может искренне желать быть рядом с монстром? – раз это, скорее всего, наша последняя встреча, то можно сказать все, и я заговорила смелее. – Если уж на то пошло, то я – чудовище намного хуже, хотя не могу оправдать свои дрянные поступки тем, что являюсь отчасти животным. Но… мой зверь тоже жаждет вас. Иначе это желание описать трудно. Понимаете, герцог, о чем я?
– Да вы сами, кажется, не понимаете, – с какой-то горечью пробормотал он. – К чему теперь этот спектакль?
– Вам было хорошо со мной? – не смогла прочитать на каменном лице ни одной эмоции, но Грир не пытался прервать меня, поэтому продолжила. –Знаю, что да. Между нами было что-то, и это было по-настоящему. Я скрывала лишь имя и истинную профессию. Если опустить эти два факта, то, клянусь чем угодно, ни с кем я не была более искренней, чем с вами.
– Для чего вы это говорите?
– Я готова доказывать каждый день, что между нами нет больше лжи… – прошептала, заглядывая ему в глаза.
Мужчина подался чуть вперед, будто хотел меня поцеловать, наши пальцы соприкоснулись, переплелись, я от этого касания стала мягче, чем растопленный воск. Поджилки затряслись от того, как меня влекло к нему. Тоже потянулась к герцогу, желая поймать губами знак нашего примирения. Но он вдруг остановился, нахмурился. Было в его глазах что-то новое, незнакомое. Если бы не знала его как истинного деспота, сказала бы, что это боль.
– Достаточно, – мужчина встал, буравя меня взглядом. – Я не хочу больше слышать вас и видеть.
– Что это значит? – к горлу снова подступил комок.
Еще ночью мечтала сбежать и больше никогда не встречаться с герцогом, но стоило увидеть его, как я снова попала в этот дьявольский капкан.
– Это значит, что отныне вы свободны.
40. К новой жизни
Мне не нужна была эта свобода, но выбор делала не я.
Через раскрашенную желтыми и багряными красками долину уже три дня скакала верхом на юг, к новой жизни, к морю, в Тилату, а потом – куда-нибудь в далекую страну, где никогда не бывает осени. На востоке Алабии вечера уже стали холодными, красное закатное солнце не давало тепла, и плащ почти не спасал от пронизывающего ветра.
В маленьком станционном городке, состоящем из гостиницы, церкви и еще десятка старых построек, решила остановиться на ночь. Тяжело спрыгнула в дорожную пыль, сняла с лошади свой скромный багаж.
– Вы одна путешествуете? – молодая женщина, одетая в легкое не по погоде платье, выбежала из конюшни и взяла у меня из рук уздечку.
– Да, одна. К сожалению.
Я, наверное, не так бы печалилась из-за того, что покидаю родные земли, будь рядом Касия. Но подруга осталась со стаей. За нее тоже решил Грир, а она, как и прочие оборотни из Волчьего угла, не имела возможности противиться его воле. Да и не хотела.
После нашего разговора в таверне Ланс уехал. Тяжелым шагом вышел на улицу, запрыгнул на своего жеребца, стегнул по лоснящемуся крупу хлыстом, а я в окно смотрела, как удаляется прямая фигура всадника. Пирс словно поджидал прямо под дверью. Едва лес скрыл герцога, мужчина вырос прямо передо мной с постным лицом и стаканом вина.
– Вожак сказал, что вы наверняка захотите поговорить с Касией, и разрешил ждать ее здесь.
– Благодарю.
– Но я бы советовал убираться отсюда сейчас, – добавил недобро. – Все равно вам тут никто не рад.
– Предпочту воспользоваться гостеприимством Грира, – ответила хмуро.
– Воля ваша, – хмыкнул, пожав плечами, и плюхнул на стол стакан с такой силой, что четверть налитого расплескалась. Протирать не стал, сделал вид, что не заметил, и ушел по каким-то своим делам.
Подруга вошла в таверну, когда деревня уже утопала в сумерках. Я бросилась к ней, крепко обняла. Она не отстранилась, но просто стояла как столб, когда мои руки обвили ее хрупкое тело.
– Прости, – выдавила она с трудом. – Ты наверняка считаешь меня последней сукой.
– О чем ты? – я глянула в бледное лицо, на котором читалось множество противоречивых эмоций, которые Касия довольно неумело пыталась скрыть.
– Я все рассказала Гриру, но не потому что хотела тебя предать, а просто не могла по-другому, мне пришлось подчиниться, – девушка пожала худыми плечиками.
– Теперь уже неважно, – я махнула рукой. – Он не хочет меня больше видеть, и всего-то лишь, – скрыла за самодовольной улыбкой горькое ощущение пустоты в груди. – Главное, что все это закончилось, верно? Теперь мы можем уехать, как и собирались.
– Уже поздно.
– Ты права, уже темень. Тогда дождемся утра – и в путь. Я уже придумала, как перевести деньги в Тилатский банк…
– Ты не поняла. Я никуда не уезжаю, – Касия подняла тоскливый взгляд. – Теперь я должна быть со своей стаей.
– Тебе герцог запретил? Да к черту его! Мы можем сбежать, и он нас никогда не найдет!
– Я не могу нарушить его приказ, понимаешь? Когда Грир вышел из тюрьмы и вернулся в замок, едва переступил порог, я его почувствовала. А когда он зашел в комнату… Это дерьмовое ощущение, когда хочется упасть на пол, смотреть на него и скулить как побитая псина.
В каком-то смысле и я подобное испытывала, если задуматься… Побитая псина – лучшего определения к тому, во что я превращалась рядом с ним, и не придумаешь.
– И когда он что-то требует, просто нет возможности поступить ему наперекор, – продолжила наемница. – Хозяин пришел ко мне и задал всего три вопроса, и я выложила все, что знаю.
– Какие три вопроса? – спросила, понизив голос.
– Кто я, кто ты и третий, – Касия тяжело вздохнула, – как я к тебе отношусь.
– И..?
– Я не могу ему соврать, помнишь? – подруга отвернулась и стала смотреть на одинокую свечу на столе, будто ничего интересней в жизни не видела. – Я ответила, что боюсь быть рядом с тобой.
– Что? – из груди вырвался нервный смех. – Ты? Боишься? Хоть раз я дала тебе повод?..
– Дохрена раз, если быть честной, – девушка перевела унылый взгляд на меня. – Я просто твое оружие или что-то вроде. Тебе постоянно нужна помощь, а у меня никогда не хватает сил отказать. И всегда это дерьмово заканчивается.
– Вовсе нет! – выкрикнула я настолько спешно и категорично, что поняла – это самозащита. – Я тебя люблю, – добавила уже спокойней.
– Тогда это чертовски странная любовь.
– Но теперь я отхожу от дел, все будет иначе. Давай уедем, и я докажу, что готова ради тебя на все.
– Вожак запретил мне быть с тобой, – она сделала долгую паузу и снова уставилась на свечу. – Но я буду скучать.
Вот как ты наказал меня, гребаный оборотень? Не только выставил вон, но и забрал единственную родную душу. Проклятье! Как же жалею, что не убила тебя в день нашей первой встречи. Тогда бы, наверное, рука не дрогнула.
В груди зародился истошный крик ярости, обиды, боли. Он жег изнутри, распирал ребра, но я держала его в себе, когда целовала Касию на прощание, когда ехала по узкой улице Волчьего угла. Лишь в десятке миль от деревни остановила лошадь, упала на землю и выпустила горький вопль в непроглядную темноту осеннего леса.
– Не страшно? – женщина, ласково трепала кобылу за гриву и внимательно глядела на меня. О чем она спрашивает, я поняла не сразу.
– Что?
– Одной не страшно?
– Нет. Но есть вещи страшнее страха.
41. Милый Эмиль
До декабря еще месяц, а на побережье уже выпал первый снег. Слишком рано для Тилаты. Но я не узнавала эту страну не только из-за зимней погоды в начале ноября, здесь с моего последнего визита изменилось многое. Страна – а я проехала по нескольким городам – поизносилась, обнищала, поблекла. Даже центральные улицы столицы, Лазура, потеряли былой лоск. Чахло все. На пристани, когда в день приезда я спросила, в какой день ждать ближайший корабль до Порака, меня подняли на смех.
– Не раньше февраля, милашка, – переведя дух, заявил тощий рыбак с папиросой, кутающийся во фланелевую куртку.
– А торговый?
– Так вот его в феврале и ждем. Пассажирские с начала года вообще не ходят.
– Как? – не поверила своим ушам. Раньше судна курсировали между Тилатой и Пораком дважды в неделю. Эти страны многие века были связующими звеньями двух континентов.
– А вот так, – развел руками мужчина. – Нынче моя шхуна – самое больше судно в порту. Но я тебя могу разве что до Ланк-Руда прокатить, если не боишься, что нас обстреляют.
– И почему так вышло?
– Темные нынче времена, – глубокомысленно заявил он и выпустил мне в лицо дым.
Решила ждать, ничего больше не оставалось: возвращаться назад бессмысленно, а надеяться, что в соседнем Ланк-Руде ситуация лучше, не смела, там всегда жили много скромнее, чем в Тилате. Сняла номер с видом на унылое остывшее море и пыталась делать вид, что все идет по плану. Моя безмерная тоска здесь быстро заменилась скукой, хотя я даже умудрилась найти себе утешение и развлечение.
Его, что казалось весьма забавным, звали Эмиль Саттон, он был градоначальником. Наша первая встреча произошла в единственном сохранившем прежний вид ресторане в первые дни прозябания в Лазуре. Когда он пришел, каждый посетитель, казалось, стал сидеть ровнее и поглощать свой ужин аккуратней, официанты начали бегать с подносами в два раза быстрее, а шеф-повар то и дело выглядывал из-за двери с озабоченным лицом. Тогда я не знала, кто сидит передо мной, но сразу догадалась, что это важная шишка, хоть и был незнакомец для высоких должностей до неприличия молод. Но, что особенно радовало, до неприличия же красив. Светлые почти до белизны волосы, тонкое строгое лицо и сосредоточенный умный взгляд. Я сразу решила, что этот великолепный джентльмен должен стать моим лекарством.
Он заказал какое-то мясо и тилатский виски, я поморщилась: как можно пить это пойло? Подозвала официанта и попросила:
– Принесите мужчине за тем столиком алабский односолодовый «Шикот».
– Что? – гарсон в ужасе покосился на блондина. – Ему?
– Многие говорили, что у меня идеальный тилатский, удивительно, что вы не понимаете, – раздраженно ответила я. – Именно этому светленькому красавчику, который с таким сосредоточенным видом что-то записывает на салфетках. До чего милая привычка…
– Увы, это невозможно, госпожа.
– Ха, я вас поняла. Сколько стоит невозможное сделать возможным?
Глаза официанта забегали, он думал, сомневался, но принял верное решение:
– Сорок.
Кивнула: приемлемо.
Эмиль Саттон по достоинству оценил односолодовый виски, ему также понравилась я, а еще он полюбил трахаться со мной. Мне же пришлись по душе его шелковые волосы, приятный голос и чуткие пальцы. И, конечно, он сам был блистательно великолепен. Не верилось, что этот мистически прекрасный мужчина просто человек. Уверена, его выбрали градоначальником – а в Тилате демократия – в первую очередь из-за идеального лица и тела, а то, что он совсем не глуп, стало для горожан полной неожиданностью, с которой, так уж и быть, они смирились.
Снова не спалось. Каждую ночь перед рассветом что-то будило меня. Прекрасный принц видел сны, его волосы разметались по подушке, ресницы едва заметно дрожали. Я тихо поднялась с постели, подошла к окну и отодвинула штору. В морской глади отражалась безупречно круглый диск. Тяжелый вздох вырвался из груди, по телу пробежала нервная дрожь. Тот, кого пытаюсь забыть, становился так близок, когда я видела луну – его покровительницу. Из болота памяти, в котором старалась утопить образ, всплывали картины, до того живые, что они казались более настоящими, чем реальность здесь. Бесцеремонные прикосновения, грубые пальцы, смыкающиеся на шее, сильные руки, разводящие мои колени, дикий напор похоти… Дьявол! Он заставляет меня намокать даже из другой страны.
Нужно все это вычеркнуть из жизни навсегда. Именно поэтому я сейчас не одна, чтобы в эти долгие лунные ночи не сойти с ума.
– Эмиль, – прерывисто дыша, наклонилась над любовником, – проснись.
Глаза открылись, смотрят сонно и лениво, но я прикасаюсь к его естеству одной рукой, другой – стягиваю пеньюар, провожу ладонью по соскам, они сжимаются, твердея. Молодой, выносливый и такой любвеобильный Саттон сразу понимает, для чего его разбудила, и теперь он тоже не прочь предаться страсти. Сейчас я не хочу прелюдий, мне было достаточно воспоминаний, распаливших огонь желания. Эмиль бормочет что-то, кладет ладони мне на талию и усаживает на свой возбужденный орган. Издав стон, сразу начинаю двигаться, быстро, стараясь как можно скорее избавиться от наваждения. Он стремится мне навстречу, проникает все глубже.
– Я тебя люблю, – неожиданно шепчет он.
Опускаюсь на его грудь, обнимаю и отвечаю на внезапное признание горячим поцелуем.
Еще чуть-чуть, и прошлое оставит меня.
42. Война близко
Следующее утро было снежным и туманным. Я принесла две чашки сваренного по-алабски кофе в постель и внезапно для себя заговорила. Эти слова желали быть произнесенными с того момента, как въехала в страну и увидела, как она переменилась. Пусть сама я вышла из игры, решив исчезнуть из поля зрения короля, забыть о его жутких планах было так же сложно, как и чертовом Грире.
– Ты знаешь, что готовится война? – спросила, вручая мужчине чашку с ароматным напитком.
– Война уже идет, – отозвался он, сделав глоток.
– Я не о ваших местечковых драках с Ланк-Рудом. На Тилату нападет Алабия, Айзек грезит о том, что захватит весь континент.
Тоскливый взгляд глубоких синих с зеленоватыми прожилками глаз дал понять, что Саттон если и не знал об этом, то догадывался.
Мне было жаль Эмиля, вынужденного в эти тяжелые времена управлять городом, в котором уже поселились нищета и голод. У людей имелись деньги, но заканчивались товары, на которые их можно потратить. В стране не было своих полезных ископаемых, она жила за счет производства и торговли, однако сырье перестали поставлять, а рынок зачах.
Сначала правительство Алабии расторгло контракт, представив вышибающий слезу жалостный отчет, в котором говорилось, что залежи полезных ископаемых почти иссякли, и все скудные остатки теперь пойдут на собственные нужды. Выход для Тилаты был: новые соглашения с заморскими соседями, но неожиданно объявились… пираты, топившие каждое судно, идущее в страну или из нее. Целая флотилия неуловимых флибустьеров, которые, казалось, даже не старались поживиться, их целью было уничтожение. Редкие суда теперь проходили по морю лишь в сопровождении нескольких военных кораблей, это тоже увеличивало затраты, но все равно не гарантировало, что груз придет, а экипаж и пассажиры выживут. Не удивлюсь, если и к этому приложил руку Айзек. Великолепно представляла, как Мирт или кто-то вроде него с гадкой ухмылкой сидел за одним столом со смуглыми одноглазыми бородачами, вываливал перед ними из кожаного мешочка сверкающую кучу золота и делал предложение, от которого нельзя отказаться.
В подобной же ситуации оказались другие страны, включая Ланк-Руд, с которым беда Тилату не объединила. Сейчас шли ожесточенные бои за остров Нол – ничейную, в общем-то, территорию, где обнаружились небогатые залежи железной руды, угля и чего-то еще.
– Я слышал разговоры в правительстве о том, что, быть может, все наши и соседей беды – это происки Алабии. Да, ходят такие слухи. Однако разведка не смогла обнаружить ничего подозрительного: все ровно как в документах, ни одного лишнего фунта железа, – ответил Эмиль.
– В Тилате у меня был… друг, которому, кажется, известно о готовящихся событиях больше, чем другим. Его смерти, кстати, хочет король.
Лишь сейчас, спустя долгие недели разлуки, произнеся эту фразу, поняла, что герцогу угрожает серьезная опасность. Если его уже не уничтожили подручные короля, а в склепе на кладбище святого Персиваля не появилась табличка «Ланс Грир». Эта мысль была для меня как ведро холодной воды, вылитое на голову. Грир умен, силен, но не неуязвим. Однажды на него уже надели наручники. Конечно, после ареста и признания Касии он наверняка стал осторожней, но помогло ли это?
– И что же известно твоему другу? – Эмиль не заметил, как я переменилась в лице, он смотрел в окно на падающие снежинки.
– Не знаю, – старалась, чтобы голос звучал спокойно.
– Он не говорил?
– Не успела спросить.
Саттон отставил пустую чашку на стол, усмехнулся, но ничего не сказал. А я, досчитав до десяти, взяла себя в руки и продолжила:
– Ты же общаешься с президентом, так? Почему не продвинешь идею о том, что нужно всем соседним странам заключить союз, объединиться против Алабии, чтобы выстоять, когда она нападет? У вас по отдельности мало ресурсов и оружия, но вместе…
– Иногда я удивляюсь: ты очень умная, но такая наивная, – произнес любовник. Когда он говорил таким тоном, казалось, что в этом молодом и сильном теле живет глубокий мудрый старец. – Если война случится, то каждый будет сам за себя. Более того, пока бьют одних, другие будут радоваться. Такое было тысячи раз. Знаешь, какая самая страшная книга на свете? Учебник истории. К тому же, что, по-твоему, должно объединить все страны? Догадки? Нет ни одного доказательства о готовящемся вторжении.
– Пф-ф! – фыркнула я. – В чем проблема? Если бы ваши шпионы поймали и допросили с зельем правды кого-то из приближенных короля…
– …это был бы грандиозный политический скандал, – живо перебил Эмиль.
– А война, что, лучше?
– Ты еще предложи Айзека убить!
– А почему бы и нет? – ответила абсолютно серьезно. – Ликвидируем короля – устраним основной источник угрозы.
Саттон засмеялся и притянул меня к себе, он принял слова об уничтожении кровожадного монарха за шутку. Слишком долго я общалась с Миртом, Гриром, Касией и другими ненормальным, потому забыла, что в мире обычных людей, параллельном вселенной жестокости, иные законы и отличная от нашей мораль.
43. Берег воспоминаний
Когда Саттон уходил на службу, где пытался распределить скудный городской бюджет на все нужды Лазура, я шла к морю. Вдыхала прохладный воздух, всматривалась в спокойную даль, наблюдала за рыбаками. Пару раз среди всех прочих видела худого старика, с которым познакомилась в первый день пребывания здесь. Сегодня он решил подойти ко мне.
– Что, – сказал без приветствия, будто наш разговор прервался несколько минут назад, – не дождалась еще своего парусника?
– Разве не очевидно?
– И не дождешься, я думаю. Ведь теперь корабли ходят только в сопровождения военных, а нынче, мне только что сказали, у Нола ланрудцы два наших фрегата взорвали, – он покачал головой и тяжело вздохнул, будто сам только что узнал эту новость от меня.
– Печально, – только и смогла ответить. – Есть погибшие?
– Наверняка, – обреченно ответил рыбак. – Ты ж не местная, да? Уезжай отсюда по суше. В Алабии-то, говорят, еще не так плохо, как тут. Это у нас здесь корни, никуда не денешься.
– Мне нечего делать в Алабии.
– Занятие-то всегда найдется, коль руки на месте, – мужчина, видимо, решил, что я боюсь не найти там работу. – Да ты и из благородных, как будто. Тебе и замуж можно просто выйти и жить себе. За герцога какого-нибудь.
Он что, издевается? Конечно же, нет, просто сочувствует и по-стариковски учит жизни.
– Спасибо за совет, но, пожалуй, мне без герцогов лучше.
– А замуж-то все равно надо бы, – решил продолжить нравоучения рыбак. – Каждому семья нужна.
– Мне – нет.
И зачем он вообще завел этот разговор?
– А чего это?
Я хмуро посмотрела на деда, понимая, что объяснять что-то или спорить с ним бессмысленно.
– Так исторически сложилось, – ответила, не слишком хорошо скрывая раздражение, и, сославшись на срочное дело, пошла от него подальше. Топала размашистым шагом вдоль берега, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Это немного отрезвляло.
Вопросы и разговоры о семье даже спустя почти два десятилетия после смерти родителей были для меня болезненными. Рана казалась зажившей, пока не заденешь.
Если бы не чахотка, если бы не война, если бы не все остальное, то… Я бы осталась жить где-то в предгорье, недалеко от родового гнезда, не стала покидать те прекрасные места по своей воле. Мы бы с семьей разводили лошадей, ездили с отцом на охоту, мать встречала нас в дверях и шутливо ругала за то, что опять слишком задержались в лесу. Вечером собирались бы за сытным ужином, папа весело рассказывал, как к нему за конем приехал какой-нибудь граф, который не знает, какой стороной в седло садиться, мама бы закатывала глаза и вздыхала. Красивый кузнец с большущими руками и широченной улыбкой, подковывающий наших лошадей, носил бы мне цветы и кидал камушек в окно, когда на мир опускается ночь.
Жизнь, которой никогда не будет, проносилась перед мысленным взором, а я шагала и шагала вперед, пока не поняла, что уже вышла за пределы города.
Здесь не слышен шум улицы, досюда не долетал многоголосый гомон, тут царило спокойствие. Низенькие волны набегали на берег, слизывая падающие снежинки, тихие всплески успокаивали разбушевавшийся разум. Маленький домик, судя по всему, заброшенный, смотрел на меня темными оконцами, на покосившейся скамейке у крыльца примостилась чайка. Я отогнала ее, смахнула снег и устало опустилась на лавку.
– Ты ничего не решаешь в этой жизни, – сказала себе. – Она просто идет.
Зябко поежилась и подняла воротник пальто. Кажется, зима утвердилась тут окончательно. Вдалеке разглядела лодку с одиноким рыбарем – сначала приняла темный силуэт за дрейфующую по морю корягу, пока человек после долгого сидения на месте не зашевелился, подсекая и вытягивая улов.
Снова вернулась серая чайка, подлетела, уселась на другой край скамьи и нагло, с вызовом, смотрела. Могла бы говорить, наверняка, ничего хорошего в мой адрес не сказала.
– Чего тебе надо? – поинтересовалась у птицы. – Лети по своим делам.
Раздался громкий всплеск. Я сразу посмотрела в сторону суденышка, и поняла, что рыбак с нее куда-то исчез. Да понятное дело куда. Несколько секунд смотрела на воду, ожидая, что вот-вот покажется голова и раздастся крик или ругань, однако это все не происходило.
Кажется, кто-то сегодня умер. И я даже не при чем.
Пора возвращаться домой. Поднялась, вновь спугнув чайку, и пошла к морю, волны легонько поцеловали носки ботинок. Нет, я не полезу туда. Очень холодно, к тому же я не самый лучший пловец. Но главное – мне нет никакого дела до незнакомого человека.
Никто так и не вынырнул. Повернулась в сторону города, прошла десяток шагов, но остановилась и опять уставилась на пустую лодчонку. Почему не могу просто так уйти?..
– Проклятье, – процедила, расстегивая пальто. – Что я делаю?
44. Маленькая рыбачка
Спешно скинула одежду и побежала в обжигающее морозом свинцовое море, если заходить медленно, то точно передумаю. На мгновение, когда ноги уже не доставали до дна, показалось, что все мышцы свело, а потом парализовало, даже сердце остановилось как будто. Значит, вскоре местные рыбаки выловят не один, а сразу два трупа. Остановилась на мгновение, сгруппировалась – немного отпустило, хотя по-прежнему части тела слушались плохо и вообще ощущались какими-то чужими, словно управляла не собой, а марионеткой. Я поплыла в сторону суденышка, которое казалось таким далеким, дыхание сбивалось, каждое движение давалось тяжелее, чем предыдущее. Если развернуться к берегу сейчас, то точно выживу. Но я, вопреки здравому смыслу, все отдалялась от него.
Время перестало существовать, я не понимала, сколько уже плыву. По ощущениям, прошло полчаса, а на самом деле – пара минут, наверное. По крайней мере, преодолела я расстояние футов в триста. Лодка приближалась. Вот я могу уже разглядеть ее, вот – прикасаюсь. Дерево кажется теплым, когда хватаюсь за борт. Ныряю, ничего уже не соображая. Холод проникает в уши, бьет озноб, я глотаю соленую воду. Барахтаясь, выныриваю, отплевываюсь. Вторая попытка, на этот раз получилось погрузиться глубже, но найти или даже разглядеть никого не могу. Наверное, течение отнесло рыбака в сторону.
Теперь точно бесполезно его искать. Уверена, что утопленнику конец, никаких шансов у него нет, и мои тоже тают с каждой секундой, проведенной тут. Надо возвращаться. Но вместо этого опять глубоко вдыхаю до боли в груди и опускаюсь под воду, на этот раз плыву не под лодкой, а немного влево. Голову обручем сжимает боль, ломота в теле становится почти невыносимой, но я продолжаю погружение. Понимаю, что воздуха не хватает, я не смогу никого спасти. Для рыбака точно все кончено. По крайней мере, я пыталась.
Но когда уже начинаю подниматься наверх, замечаю что-то темное совсем рядом. Легкие разрываются, но все равно плыву в ту сторону, сама не понимая, зачем. Хватаю, тащу. Кажется, надо взять за волосы, ведь так говорят? Но я не понимаю, где у этого человека голова и есть ли она вообще. Волоку как придется, грести одной рукой невероятно сложно, вода заливается в рот и в нос, я дрожу, трясусь, но продолжаю борьбу со стихией, со смертью. Берег приближается слишком медленно…
Несколько секунд или минут выпали из памяти: вот я плыла, тащила кого-то, и вот уже выползаю на берег, крепко – пальцы, кажется, окостенели – держу маленькое тельце. На суше, как будто, еще холоднее, да еще и ветер… Слышу, как стучат собственные зубы. А ребенок, девочка, не дышит, вроде бы. Да, конечно же, не дышит, ей пришлось провести под водой не меньше пяти минут.
