Роберт Кемпбелл
Волшебник Хуливуда
– А я здесь впервые.
– Меня зовут Роза Маджиоре.
– А меня Уистлер.
– Как поживаете? И кого пришли навестить?
– В каком смысле, кого?
– Мать? Отца? Жену?
– Никого. У меня здесь никого нет.
– Понятно.
– Неужели?
Ее высказывание поразило его, потому что сам он как раз не понимал, чего ради сюда явился. Если, конечно, отвлечься от нестерпимого желания, охватившего его в кофейне "У Милорда", – желания уцепиться за слова покойного Гоча, пусть даже они представляют собой не более чем намек.
– Вы бы удивились, – сказала миссис Маджиоре, – сколько народу сюда приходит – и далеко не все, чтобы навестить родных или друзей.
– Вот как? А не могли бы вы объяснить мне, по какой причине они это делают?
– Ну, например, я знавала кое-кого, пришедшего сюда только затем, чтобы убедиться, что он не испугается.
– Не испугается при виде больных?
– Не испугается при виде умирающих. Вы же знаете, все, связанное со смертью, окружено для большинства из нас, особенно в нынешние времена, невероятной тайной. Когда я была маленькой, моих соседей забирали на кладбище прямо из дому. А до тех пор гроб с телом стоял в гостиной и старший сын или старшая дочь сидели возле него целую ночь. И покойников целовали в лоб. Даже в губы. Теперь такого уже не встретишь. И похороны настоящие, с отпеванием и с поминками, проводят все реже. Людей кремируют, прах ссыпают в урну – и все. Через год, бывает, заказывают панихиду. А бывает, что и не заказывают.
– И вам кажется, что в старину все это было организовано лучше?
Свистун искренне задал этот вопрос. Ему действительно было интересно узнать, что думает по этому поводу пожилая дама.
– Мне кажется, так было проще для тех, кто остается. Понимаете, что я хочу сказать? Может быть, так мы учились не слишком-то бояться смерти. Подумав, она добавила: – Хотя, может быть, я и не права.
– А кого вы сами пришли повидать?
– Мужа. У него рак. Сейчас у него наши дети. Один из них прилетел из Флориды, а другой из Техаса. Мне хотелось бы, чтобы они смогли попрощаться с отцом в мое отсутствие.
– А почему непременно в ваше отсутствие?
– Это же сыновья. Откуда мне знать, о чем именно захотят рассказать мальчики отцу из того, что не стоит слушать их матери?
Поглядев на него, она улыбнулась. И сразу словно бы помолодела.
Свистун улыбнулся в ответ, а она потрепала его по руке.
– Многих просто утешает, когда они приходят посидеть здесь. А может быть когда-нибудь вам самому захочется поговорить с кем-нибудь из умирающих, к которому никто не пришел.
– А такое здесь допускается?
– Здесь множество добровольных помощников.
Двое крупных мужчин, смахивающих на итальянцев, вошли из коридора в зал ожидания. Обоим было где-то под шестьдесят. И вид у них был настолько безутешный, словно оба только что потеряли отца. Отец умер в чужом и странном месте – и это, должно быть, напугало их. Они странно посмотрели на Свистуна – посмотрели так, словно выискивали в его внешности приметы смертельной болезни.
Они оказались сыновьями пожилой дамы, и она познакомила их со Свистуном. Мужчины так боязливо подали ему руку, словно боялись подцепить чужое заболевание или, как минимум, чужое горе. Затем один из них напомнил, что внизу их ожидают в машине, а миссис Маджиоре пошла в палату к мужу.
После ее ухода и чуть ли не бегства ее сыновей, Свистун вновь уселся в свое кресло, – но тут же вскочил, потому что в зал ожидания вошла наконец сиделка – вся в зеленом, на белом галстуке виднелась эмблема хосписа.
Она была скорее коротышкой, причем довольно неуклюжей, но держалась столь властно – и в то же самое время подозрительно и оценивающе (причем так, словно Свистун был не незнакомцем, а человеком, уже однажды нанесшим ей тяжкое оскорбление), что показалась высокой и стройной. Давненько Свистуну не попадались столь самоуверенные особы женского пола.
– Вы пришли не к больному, – сказал Мэри, и прозвучало это не вопросом, а констатацией факта.
– Да, не к больному.
– Но и не из простого любопытства, не так ли? И все равно этот вопрос прозвучал скорее утверждением.
Свистун покачал головой.
– И не затем, чтобы предложить свои услуги на общественных началах?
А вот это уже был полномасштабный вопрос.
– Нет.
– Так что вам нужно?
– У вас сегодня умер пациент.
– Умерло двое.
– Его звали Кении Гоч. – СПИД, – сказала она. – Совершенно верно.
– Вы с ним были знакомы? – Нет.
– Так что же вам нужно?
– Меня попросил один знакомый.
– Уж не тот ли, который был здесь, когда он Умер?
И вновь это едва ли можно было назвать вопросом. Она из тех, подумал Свистун, кто никаких вопросов и не задает. Практически обо всем на свете она знает заранее. И ищет не ответов, а подтверждений собственному мнению.
– Он самый.
– Выбежал отсюда как ошпаренный. Ни имени не оставил, ни домашнего адреса, ни телефона.
– Он испугался.
– Нам необходимо разыскать его. Плохо, когда по улицам разгуливает человек, которому страшно пройти тест на СПИД.
– Я здесь отчасти по этой причине.
– Что он вам рассказал?
– Только то, что Кении Гоч забрызгал его всего кровью, когда беднягу вырвало перед смертью.
– А он не говорил, не сказал ли ему чего-нибудь Кении, прежде чем его вырвало и он умер?
– А это имеет значение? Она покачала головой.
– Последние слова умирающего. Всем интересно узнать, что он произнес перед смертью. Один попросит ветчины на ржаном хлебе. У него и желудка-то не осталось, а все равно просит ветчины. Другой скажет: "Малютка, значит, ровно в пять в Голливудском парке, прямо у входа".
– Галлюцинация?
– Лошадь по кличке Малютка, вот что его, как выяснилось, интересовало. Но в любом случае это звучит как последнее прости. И совет: ставь на эту Малютку, не промахнешься.
– И вы поставили? Она криво усмехнулась.
– Ну, при таких обстоятельствах, знаете ли. Поставила сотню долларов у знакомого букмекера. То есть, вообще-то он работает в морге, а принимать ставки – это у него хобби.
– Ну, и как Малютка?
– Мне хотелось бы сказать, будто она пришла последней в своем забеге. Но на самом деле получилось еще хуже.
– В каком смысле хуже?
– Она пришла второй.
– И впрямь, еще хуже. И они оба расхохотались.
– Значит, передайте вашему другу, что беспокоиться ему, в сущности, нечего, но лучше все-таки выяснить наверняка… – Она сделала паузу. -Хотите кофе? А я пока расскажу вам о подразумеваемом риске.
– Я бы не прочь поесть. Можно пригласить вас куда-нибудь?
– Хотите угостить меня ланчем?
Она ухмыльнулась и стала тут же похожа на Тыквенную Голову в день Хэллоуин.
Забавная у нее внешность, подумал Свистун.
– Кормят здесь неплохо, – сказала она, – но для разнообразия. Однако безо всяких излишеств. Я вас не разорю, сколько бы ни оказалось у вас в бумажнике.
– Ну, про запас всегда есть кредитка.
– Лучше надену кофту.
– На улице тепло.
– Но не разгуливать же по улице в такое виде.
Она поднесла палец к губам, призывая его минуточку подождать, и прошла по залу как лихая барабанщица школьного оркестра.
Разумеется, ждать пришлось куда больше минуточки.
Она вышла к нему в хлопчатобумажной куртке персикового цвета и в белых слаксах. Однако галстук с эмблемой хосписа не сняла. Переобулась в персиковые босоножки на невысоком каблуке.
– Если уж вы решили угостить меня ланчем, то мне следует знать, как вас зовут.
– Все называют меня Свистуном.
– Это же не настоящее имя?
– Но я на него откликаюсь.
– Как рок-звезда, верно? Принс? Мадонна? Ладно, как хотите. Чем зарабатываете на хлеб насущный?
– Таких, как я, называют частными ищейками.
– Ну, я уж не буду вас так называть. Она игриво улыбнулась.
– А будете меня звать?
– Сама не знаю, но только не ищейкой. Это не столько грубо, сколько старомодно.
– Вот и я таков. Старомоден, и точка.
Они вышли из здания. Она взяла Свистуна под руку и попыталась приноровиться к его шагу.
– Можно пешком, – сказала она. – Тут рядом. Эй, смотрите, помедленнее. Ноги у вас как ходули.
– А как вас зовут?
– Мэри. Мэри Бакет. Поганое имечко. Рифмуется с "фак ит", сами понимаете. Представляете, как меня дразнили в младших классах?
– А в старших?
– Ну, в старших я уже умела за себя постоять. Мал золотник, да дорог.
– Только что хотел сказать то же самое, – заметил Свистун.
– Вы ведь меня не боитесь? – неожиданно спросила она.
– Не слишком.
Свистун не мог понять, на что конкретно она намекает.
– Вот и хорошо. А то мне не хотелось бы нагнать на вас страху.
Глава седьмая
Килрой мчался на запад по петляющему бульвару Сансет в маленькой красной двухместной «маз-де» – а в какой еще машине прикажете разъезжать непервому профессору, которому постоянно недоплачивают? Рыжеволосому мужчине, способному подставить голову ветру и превратить собственное лицо в маску – в одну из множества масок, которые ему приходится надевать? А в какой еще машине колесить по Вествудскому бульвару, наперегонки и наравне со студентами, прикидываясь одним из них, прикидываясь юношей, у которого нет других забот, кроме как что-нибудь выпить и кого-нибудь трахнуть? Разве что в черном «шевроле» 1965 года с откидным верхом и красными кожаными сиденьями, нахлобучив на голову белокурый парик весь в кудряшках.
Или в потрепанном «бентли», в классическом «сан-дерберде», в «корветте» или в точной копии знаменитого «корда» в три четверти натуральной величины. Всеми этими машинами он владел тоже. Они стояли в сарае на склоне холма на тех десяти акрах земли, которые передал ему патрон. Десять акров и дом с пристройками – запоздалое воздаяние за долгую службу, выколоченное из патрона, когда он оказался достаточно опытен и силен, чтобы навязать свою волю дряхлому, предельно дряхлому старику.
Он коллекционировал автомобили. Он коллекционировал также редкие книги по древним религиям и гравюры с изображением пыток. Все это было надежно заперто в доме, в котором он проводил уик-энды, праздники и каникулы.
Хозяйство вел живущий в доме работник по кличке Султан. На вид ему было лет двадцать, хотя на самом деле он мог оказаться гораздо моложе. У него было смуглое тело и выцветшие добела волосы заядлого пляжника или трудолюбивого ковбоя, разгуливающего по лугам без шляпы, – глаза же – как у городского наркомана под дозой. Но он никогда не ходил на море и никогда не ездил верхом, да и в городе-то бывал не чаще раза в год. Он жил на десяти акрах, стараясь не ступать оттуда и шагу.
Немногие соседи – потому что места здесь были безлюдные – и деревенские торговцы полагали, что у Султана не все дома. Держался он, правда, приветливо, но практически никогда не разговаривал, да и вид у него постоянно был такой, словно он грезит наяву.
Конечно же, он был простаком – то ли от рождения, то ли в результате злоупотребления наркотиками, вирусного заболевания или еще какой-нибудь напасти. Не зря же человек расплачивается за все, что ему даровано, – тем или иным образом, °Днако расплачивается непременно.
На протяжении недели Килрой жил в Вествуде самым скромным (и в режиме строжайшей экономии) образом, а на уик-энд удалялся в Агуру, причем часто не в одиночестве.
Утро прошло скверно, раздражающе скверно, – его еженедельный семинар по ранним религиям с главным упором на так называемую ла веччиа – древнюю веру, из которой лишь через несколько тысячелетий развилась друидическая, – собрал еще меньше участников, чем обычно, да и немногие присутствующие слушали профессора столь невнимательно, что могли бы с таким же успехом выскочить из окон, куда без конца глазели, и отправиться на поиски приключений, которых жаждала молодая горячая кровь.
Подъехав к фривею на Сан-Диего, Килрой подумал о том, в какие пробки непременно попадет дальше, за Государственным парком Уилла Роджерса, и свернул поэтому на Тихоокеанский хайвей над публичным пляжем в Санта-Монике. Хотя эта дорога – через колонию Малибу и дальше – была невероятно длинной.
Он вернулся на фривей, тянущийся на север, переехал с него на фривей Вентура и вновь помчался на запад, решив проехать через Агуру, заскочить в свой загородный дом, а затем поехать по Двадцать третьей дороге на юго-запад, мимо озера Шервуд, преодолеть две-три мили до Тихоокеанского хайвея, а там уж без труда вписаться в потоки машин на Транкас и на южные пляжи.
В час пополудни он подъехал по гравию к своему загородному дому.
Султан, выйдя из тенечка, полюбопытствовал, кто это приехал. Увидев Килроя, вяло помахал ему и вернулся к своим делам.
Килрой проводил его взглядом, а затем прошел в дом, чтобы переодеться.
Глава восьмая
Закусочная, в которую Мэри Бакет привела Свистуна, немного походила на нее самое: бесхитростная, но премиленькая, недорогая, но и недешевая, опрятная и открытая, никаких недомолвок и тайн, лишенная как лени, так и суетливости, – одним словом, все здесь стоило своих денег.
– Салат с цыпленком на ржаном хлебе. Это кушанье вы не скоро забудете, – предложила она.
Он предоставил ей выбрать за них обоих. Официантка удалилась за заказанным – за двумя порциями салата с цыпленком и двумя стаканами чая с мятой.
– Такой здоровой пищи вы наверняка уже целый месяц не ели, – сказала она.
Его это позабавило.
– С чего вы взяли?
– Ваш внешний вид. У вас мешки под глазами. А это свидетельствует о плохом питании. И об отсутствии физических упражнений. И об отсутствии женщины. Представляю себе, какой бардак у вас дома.
Белье, должно быть, не сдаете в стирку, пока от него не завоняет.
– Вам кажется, мне стоило бы жениться?
– Питались бы вы, во всяком случае, лучше.
– А в этих словах нет женского сексизма?
– А в сексизме нет ничего дурного, пока он не начинает совать нос, куда ему не следует. Не хочу вдаваться в детали, но, с учетом разницы в весе, вы физически, конечно, сильнее меня, однако я, скорее всего, куда более стойка и вынослива. Не говоря уж о том, что куда чище и опрятней.
– Но послушайте!
– Упорядоченность. Вот что я имею в виду: упорядоченность.
Прибыли сандвичи и мятный чай со льдом.
– Пока мы поглощаем эту здоровую пищу, – заметил Свистун, – по-моему, лучше не касаться темы, которую нам предстоит обсудить.
– Если вам это не будет противно, то мне и подавно, – возразила Мэри, надкусив сандвич.
– Ну, и как это у вас получается изо дня в день? – спросил Свистун.
– Как у меня получается что?
– Я сталкиваюсь с мрачными сторонами жизни, но все же не ежедневно.
– Вы хотите сказать, все эти смерти? Это, знаете ли, далеко не самое мрачное, с чем мне приходится сталкиваться.
– А что же тогда самое мрачное?
– Видеть, как угасает надежда. Или вам кажется, будто в человека нас превращает устройство кисти руки? Или способность смеяться и краснеть? Нет, человеком нас делает надежда. А когда она исчезает, хочется улечься в выкопанную могилу и рас-порядиться, чтобы тебя побыстрее засыпали.
Свистун подумал об Айзеке Канаане и о том, как медленно, но неотвратимо умирает душа, а следовательно, и надежда в этом человеке (а она ведь толкует как раз об этом) с тех пор, как убили его маленькую племянницу.
За годы, проведенные на грани или даже за гранью закона, Рааб освоил несколько способов зарабатывать себе на жизнь темными и злокозненными делами.
Бывают случаи, когда лучше всего убить и затаиться где-нибудь возле жертвы. Но гораздо чаще не стоит задерживаться на месте преступления, не позволять себе минуточку расслабления, а то и целых пять, в результате чего тебя может настигнуть само время – причем настигнуть с обагренными кровью руками.
Лучше бывает сразу же исчезнуть, а затем вернуться, прикинувшись безобидным зевакой, одним из многих в уже набежавшей толпе, прикинуться человеком, случайно очутившимся на месте преступления, а уж тогда, осмотревшись, управиться с мелкими недоделками, произвести "зачистку".
Он прекрасно понимал, чего именно не замечает мир, а если и замечает, то никак не реагирует на замеченное.
Каждый из нас является не одной личностью, но целым набором таковых. Это он осознал во Вьетнаме – изучив множество собственных лиц, собственных сердец, собственных разумов. А изучив, пришел к выводу, что святой и грешник, Бог и Дьявол прекрасно уживаются в одном и том же теле, причем уживаются одновременно.
Дженни Миллхолм совершенно очевидным образом спятила, ее различные «я» вступили в войну друг с дружкой, сфокусировавшись на гибели сына в Мексике. Сколько, она говорит, с тех пор прошло? Десять лет?
Он вспомнил эту грязную, мерзкую, но по-своему захватывающую авантюру: он скупал украденных детей у похитителей и переправлял их через северную границу на продажу. Ребенок, мальчик или девочка от шести до двенадцати лет, доставленный прямо на дом к какому-нибудь извращенцу, стоил две тысячи пятьсот тогдашних долларов, без налогов и без вопросов.
Он вспомнил Гарри Атланту, которого порубили в кровавый фарш своими мачете индейцы из какого-то вшивого племени, пустившиеся в погоню за похитителями по джунглям. Гарри им удалось поймать, а вот Джека Гаггля и Реда Монти они не настигли – те догадались оставить на дороге детские трупы – и этим задержали преследователей.
Он вспомнил, как они прибыли туда, где он дожидался их, – всего полдюжины живых трофеев, связанные за шею одной веревкой, – испуганные дети, которые уже перестали плакать и только смотрели на него во все глаза, рассчитывая обрести в нем спасителя и поэтому выполняя все его приказания, когда он переправлял их через границу в кузове грузовика с двойным дном, который миновал пограничную заставу, потому что таможенникам хорошо заплатили за то, чтобы они закрыли глаза на происходящее.
Даже если ее косые взгляды и намеки означают, что она заподозрила его в том, что он является заказчиком и организатором похищения, даже если она шла по его следу и наконец, через десять лет, выследила-таки его, она все равно была обречена на безумие противоречиями, раздирающими ее душу, она все равно оставалась достаточно заурядной, уязвимой, любопытной и подверженной манипулированию собой персоной.
Возможно, она разыскала его, чтобы отомстить, но в конце концов он все равно возьмет верх над ней, потому что он способен сознательно вызвать на поверхность из глубин собственной души любую из ее ипостасей, – вызвать убийцу, шута, преступника или любовника, – и дать ей именно то, чего ей хочется, – самца, о котором она мечтала всю жизнь, даже не подозревая, что мечтает именно о нем.
Надо было выпить кофе и хотя бы самую малость отдохнуть, а затем вернуться в хоспис и завершить то, что он начал нынешним утром. Неподалеку имелась закусочная, славящаяся опрятностью и здоровой пищей.
– Если у вашего друга нет порезов и ссадин на тех участках кожи, на которые попала кровь мистера Гоча, то вероятность его заражения составляет меньше одного шанса на миллион, – сказала Мэри Бакет, не дожидаясь, пока у нее об этом спросят.
– Значит, один шанс на миллион?
– Один шанс на миллион имеется в любом деле. Если кому-то одному суждено выиграть сорокамил-лионнодолларовый приз в лотерею, то почему этим счастливчиком не можете оказаться вы? Или я? Шанс есть у каждого – но один на миллион. Или даже один на десять миллионов.
– Вы хотите сказать, что моему другу не о чем беспокоиться? Что главный приз в этой лотерее ему не светит?
– Расстраиваться у него причин нет. Просто надо будет заглянуть к нам через полгода и пройти проверку.
– А мне казалось, что СПИД может дремать в теле уже заразившегося человека лет восемь, а то и все десять, прежде чем проявятся характерные признаки.
– Это верно. Хотя они могут проявиться и через два месяца. Послушайте, то, о чем мы с вами сейчас толкуем, представляет собой очень сложную серию событий. Вы можете оказаться вич-инфици-рованным, но СПИД или АРК проявятся только через несколько лет.
– Я не знаю, что такое АРК.
– Комплекс, напрямую связанный со СПИДом. Первый признак опасности. Низкий энергетический уровень на протяжении нескольких месяцев без какой бы то ни было конкретной причины. Потеря веса – десяти процентов общего веса тела – на протяжении трех месяцев. Разбухшие лимфатические узлы на шее, под мышками или в паху. И это сохраняется на несколько месяцев. Постоянная лихорадка, хронический понос, ночное потовыделение, так называемые "приливы".
– Ради всего святого!
– Прогрессируя, АРК переходит в СПИД. Иногда стремительно, иногда не слишком.
– Я совсем запутался, – признался Свистун.
– А вы не все сразу, вы постепенно. Человек заражается вирусом, как правило, в результате сексуального контакта или же внутривенного вливания. Грязные шприцы наркоманов – вы об этом наверняка слышали. Страдающие гемофилией нуждаются в частом переливании крови, а это тоже фактор риска. Когда возникает необходимость переливания крови младенцу, бывает, что заражается и он. Хотя, конечно, донорскую кровь мы теперь строжайшим образом контролируем. – На мгновение она отвела от него взгляд и посмотрела куда-то в сторону. – Но и при таких обстоятельствах вероятность один шанс на миллион остается в силе. Если вы заразились вирусом, ваше тело начинает вырабатывать антитела. Именно это и проявляется в результате тестирования на СПИД, но это вовсе не означает, что вы им уже заболели. АРК представляет собой следующий шаг по направлению к СПИДу.
Свистун услышал, как к закусочной подъехала какая-то машина.
– А когда все-таки заболеешь? – спросил он.
– Тогда тебя ждет смерть. Есть множество болезней, от которых может умереть больной СПИДом, но как правило речь идет о саркоме или о двустороннем воспалении легких.
Дверь у них за спиной открылась. Мэри стрельнула глазами в ту сторону. Она слегка нахмурилась, словно увиденное у входа в закусочную несколько озадачило ее, словно у нее промелькнула какая-то мысль, ухватить которую она не успела.
Свистун оглянулся и посмотрел в ту же сторону. Мужчина в черном, длинные черные волосы которого были заплетены в косичку, уселся за стол. Официантка поспешила к нему принять заказ.
Свистун уже отвернулся и поэтому не заметил, как вновь прибывший, увидев в закусочной Мэри Бакет, раздумал есть и, поднявшись из-за столика, покинул помещение.
Рааб вернулся в машину. Он узнал маленькую сиделку, с которой столкнулся в больничном коридоре, придя в хоспис и отправившись на поиски палаты, в которой лежал Гоч. Встреча была недолгой, оба спешили по своим делам в разные стороны, но сейчас, в закусочной, он заметил по тому, как вспыхнули ее глаза, что она его вспомнила. Искорка узнавания вспыхнула в глазах и тут же исчезла, как задутая ветром спичка, но Рааб был достаточно искушенным человеком, чтобы сообразить: если он останется здесь, выпьет кофе и перекусит, она, вновь посмотрев в его сторону, наверняка вспомнит, при каких обстоятельствах видела это лицо. Так что перестраховка не помешает.
Он отправился в хоспис, оставил машину за углом, неподалеку от служебного входа. «Дипломат» оставил в машине, однако фотокамеру взял с собой. Дорогой «Никон», обмотанный черной изолентой не только, чтобы предохранить от возможной поломки (как поступают фотокорреспонденты на войне), но и чтобы не искушать уличных грабителей. Фотоаппарат служил пропуском во множество мест, куда не пускали посторонних: фотоаппарат в сочетании с его властной манерой держаться обеспечивали ему доступ куда угодно.
Он знал, что в большинстве зданий принято похваляться собственной системой мер безопасности, однако, за исключением тех домов, в которых могут находиться потенциальные жертвы террористов или носители государственной тайны, практически в каждое здание с ограниченным доступом можно проникнуть без малейшего труда. Главное в таких случаях не растеряться самому.
Рааб уверенно пошел по дорожке, ведущей к служебному входу в хоспис. Прошел через воротца, сквозь которые раз в неделю загружали в кузовы автофургонов запечатанные ящики и коробки с отходами медицинского учреждения. Молча прошел по коридору за канцелярией к палате Кении Гоча. Прибыл сюда быстро и безошибочно, потому что делать это ему пришлось не впервые.
А теперь он вернулся сюда за жалкими пожитками Кении Гоча.
В палате было пусто, тело уже увезли, постельное белье сняли. Разве что на голом матрасе оставались засохшие пятна крови.
Полицейских не было. Палата не находилась под охраной и не была опечатана, а значит, ее не рассматривали в качестве места преступления. Бритвенное лезвие размером с мизинец выскользнуло у него из двух пальцев в перчатке и застряло в горле у Гоча, но, судя по всему, этого до сих пор не обнаружили. Полотенце, наброшенное на грудь умирающему, оказалось как нельзя кстати.
Дверца стенного шкафа оказалась открытой. Он порылся в карманах Кении Гоча со сноровкой матерого «щипача», но обнаружил, что их уже опустошили. Увидел на полу, у стены, продуктовую сумку, наклонился, пошарил в ней пальцами и, ничуть не растерявшись, выбросил ее в раскрытое окно.
– Понравилось? – спросила Мэри Бакет.
– Понравилось, – ответил Свистун.
– Вы не обидитесь, если я пойду? У меня куча канцелярской работы. А расплатиться можете там, у кассы.
Пока он расплачивался, Мэри, как девица, воспитанная в строгих правилах, дожидалась, когда он, освободившись, подойдет и откроет перед ней дверь. Тут Свистун заметил, что эффектно выглядящий брюнет в черном уже исчез.
Когда они уже шли к хоспису (причем Мэри вновь взяла его под руку и старательно приноравливалась к его шагу), она сказала:
– Иногда мне кажется, будто я просто утопаю во всей этой писанине. А вы?
– А я работаю на свой страх и риск, причем ни то, ни другое не предполагает никакой писанины.
– Кстати, на ту же тему. Не могли бы вы сообщить мне адрес и телефон вашего друга?
– Вы собираетесь упомянуть в отчете о том, что он находился в палате? А какое отношение к смерти пациента имеет посетитель, находящийся на момент смерти в палате, и как это надо отразить в отчете?
– Никакого отношения. Просто хочу подстраховаться на всякий случай.
– На какой такой случай?
– На случай, вероятность которого составляет один на миллион.
– Конечно, это не мое дело, но мне кажется, что Кении Гоч умер от кровоизлияния. И если вы укажете, что в палату вне вашего ведома и вами не замеченный проник посетитель, вы можете навлечь на себя неприятности именно этим.
– Я над этим подумаю, – сказала она. – Но на всякий случай мне эта информация все равно нужна.
– Ну, я не помню ни адреса, ни телефона. Я попрошу его позвонить вам, а там уж разбирайтесь сами.
Она с ухмылкой посмотрела на него.
– В чем дело?
– Господи, какой вы осторожный!
Они уже сбились с шага и шли вразнобой, задевая друг дружку бедрами и локтями. Она по-прежнему ухмылялась, стараясь, пусть и не в шаг, не отставать от него.
