Роберт Кемпбелл
Волшебник Хуливуда
Глава двадцать восьмая
Небо было настолько чистым, что Свистуна так и подмывало отправиться в колонию Малибу, где он знал чудесную и практически безлюдную полоску пляжа в нескольких десятках шагов от стоящего в развалинах особняка, некогда принадлежавшего юному гуру, а позднее превращенного в частный ресторан, где, по слухам, собирались педерасты, педофилы и прочая мразь. Впрочем, не в этот вертеп его тянуло, а глотнуть свежего морского воздуха.
Однако вместо этого он поехал в город, а еще точнее, к «Милорду», то есть, можно сказать, к себе домой. Потому что если собственным домом называется место, где тебя ждут понимание и дружеское тепло, то ничего, кроме этой кофейни, он своим домом назвать не мог.
Он не вполне понимал, по какой причине Кил-рой составил для него список книг, которые ему следовало прочесть и которые он на самом деле купил, но ведь, строго говоря, он задавал профессору вопросы, ответы на которые, при всей своей простоте, требовали от обоих собеседников определенной подготовки, иначе как было бы Свистуну понять значение отсеченного пальца и всех прочих измывательств над телом маленькой Сары со стороны ее насильника и убийцы.
Боско читал другую книгу: "Личины Бога. Примитивная мифология", сочинения Джозефа Кемп-белла. Заметив, как Свистун, держа стопку книг под мышкой, проследовал к излюбленному столику в нише у окна, Боско никак не прокомментировал этот факт. Просто принес кофе и поощрительно кивнул неожиданному книгочею, словно тот был его несмышленым сынишкой, внезапно решившим взяться за ум.
– Ты заболеваешь, – заметил Боско. – Жаль, что не могу плеснуть коньяку тебе в кофе.
– Я знаю, как вылечиться. Мне эта метода уже не раз помогала, – ответил Свистун, не отводя взгляда от книги.
На нем были очки для чтения, нужда в которых появилась совсем недавно, да и потребность возникала сравнительно редко. Странно и непривычно было искать информацию в книге, а не в ходе устного допроса или непринужденного разговора. Не то, чтобы он был законченным невеждой, но роль охотника нравилась ему куда больше, чем роль зоолога. Это Боско черпал знания и мудрость из книг; Свистун набирался опыта куда более реалистическими приемами.
Он закашлялся – и постарался сделать это как можно тише, потому что Боско (стоило ему не на шутку встревожиться) непременно отправил бы его домой с термосом куриного бульона и со строжайшим наказом оставаться в постели.
Дженни Миллхолм размышляла об эротическом часе, проведенном с Раабом, и о конфликте эмоций, с этим часом связанных.
Раздевшись догола (потому что она не могла придумать никакого иного способа заставить раздеться и самого Рааба), она почувствовала почти непреодолимую похоть, нахлынувшую на нее одновременно со страстным желанием капитулировать. Капитулировать то ли перед внезапными порывами собственной плоти (да и его плоти тоже), то ли перед стремлением души хоть как-то переменить или отвратить судьбу, этого она не смогла бы сказать и сама.
Отчаянно устав в ходе поисков, она теперь, оказавшись практически уже у цели, была готова сдаться – и ее глаза отказывались верить тому, что открылось их взору, – родимому пятну в форме паука, свешивающего ножки из ануса у Рааба.
Но, пусть страсть отвлекала ее от цели, не притихнувшая с годами ярость взывала к отмщению.
Она вспомнила, как индейцы поймали похитителя детей. Звали его Гарри Атланта. Когда его притащили в деревню, захлестнув ему шею кожаной петлей, он был уже весь залит кровью. Вождь допросил его, обрушился на него с угрозами – а после того, как все ответы на интересующие индейцев вопросы были получены, они просто-напросто изрубили его своими мачете в мясную лапшу.
А она следила за происходящим как загипнотизированная.
Отчаяние охватило ее позже – когда нашли нечто, способное с изрядными оговорками сойти за тело ее сына.
И в таком душевном раздрае, глядя на собственные картины, на которых убивали мужчин и истязали женщин, адские чудища пожирали заживо маленьких детей, и так далее, она думала о том, не закончится ли все это для нее – и если да, то когда – подлинным безумием.
– После того, как кровь принесенного в жертву младенца сольется с тем, что уже содержится в чаше, следует обратиться к Сатане со следующими словами: "Астарот, Асмодей, прошу тебя принять эту жертву, чтобы и мы получили то, что нам нужно".
Свистун читал "Справочник сатанизма".
Он занимался этим уже два часа. Вчитывался в отрывки из "Книги мормонов", «Апокалипсиса», «Кабалы» и полдюжины других сочинений, трактующих тему падшего ангела, называемого Люцифером или Сатаной, – вчитывался до тех пор, пока слова не начали расплываться перед его глазами.
Подняв очки на лоб, он двумя пальцами потер переносицу – ему хотелось стряхнуть усталость, уже навалившуюся на него всей своей тяжестью. Грудь болела, в носу свербело, он вынужден был дышать ртом.
Боско скользнул в нишу за столик, за которым сидел Свистун. Развернул его книгу так, чтобы прочесть название. Сразу же проглядел и названия других книг.
– Вот уж не думал, что ты этим интересуешься, – сказал Боско.
– Пришлось заинтересоваться. – Подавшись вперед, Свистун постучал по корешку книги, которую читал сам Боско. – Вижу, что и ты не остался равнодушен к этой теме.
– Я занимаюсь сопоставлением различных религий.
– Подыскиваешь церковь, чтобы в нее вступить?
– Я человек не церковный. Да и неверующий. Я бы назвал себя светским гуманистом, лишенным каких бы то ни было духовных ограничений. Истина и мудрость находятся там, где тебе удается их отыскать.
– Ну, и как же назвать такое совпадение? Ты читаешь на религиозные темы и я читаю на религиозные темы?
– Это синхронность.
– Что-что?
– Синхронность. Дело случая. Ты, конечно, можешь назвать это и совпадением. Внешне ничем не связанные между собой события происходят одновременно.
– Но это же должно произвести на нас впечатление?
– Нет. Такое происходит сплошь и рядом. Подумаешь внезапно про бегемота – и сам не знаешь, почему. А потом вспомнишь, что недавно купил игрушечного бегемота своей любимой племяннице. Я хочу сказать, как правило, ты ведь не думаешь ни про каких бегемотов, верно? И вдруг видишь фотографию бегемота на обложке «Пипл» – а на развороте обнаруживается статья про бегемотов, – а потом приходишь в ресторан – и там подают беге-мотье мясо.
– Ну, это уж чересчур.
– Да, конечно, я преувеличиваю. Но ты ведь ухватываешь суть дела? Ты не думал про бегемотов много лет и тебе казалось, будто и все остальные про них тоже не думали, а потом вдруг покупаешь игрушку, оглядываешься по сторонам – и, посмотри-ка, повсюду сплошные бегемоты.
– Синхронность.
– Ага, ты понял. Так вот, мой интерес к религиям – как к древним, так и к современным – коренится в моем беспрестанном чтении и столь же беспрестанных раздумьях. Как, впрочем, и все мои остальные интересы. А почему вдруг заинтересовался этими вопросами ты?
– Я нашел мумифицированный палец – размером с кукольный – на квартире у Кении Гоча. Если он и впрямь был как-то связан с убийцей маленькой Сары Канаан, то эта находка означает…
Он не закончил фразу. Не закончил, потому что при одной мысли об этом его пронзила острая боль. Боско кивнул на книги.
– Ну, а это?
– Я пошел расспросить одного профессора, а он отослал меня к этим книгам. Ты когда-нибудь слышал про Руку Славы?
– Некромантия.
– Правильно. А профессор Килрой утверждает, что этот пальчик может быть одной из вариаций Руки Славы.
Боско кивнул.
– Кажется, все это тебя ничуть не удивляет.
– А чему тут удивляться? Тому, что мир полон безумцами? Так я всегда это знал. И всегда знал, что в психиатрических лечебницах подлинных сумасшедших куда меньше, чем на воле. Всегда знал, что людям позарез хочется найти что-нибудь, за что они могли бы уцепиться, к чему могли бы подключиться, и если им не удается поверить в Добро, они непременно начинают верить во Зло. Надо бы тебе потолковать с сержантом Гарри Эссексом, он дока по части сатанизма.
– Это мне уже советовали.
– Он работает в центральном управлении. Позвони ему. Сошлись на меня.
Сучка Су, одна из Тяжелых Металлисток, в кожаной юбочке, едва прикрывающей ее баснословную жопку, вошла в кофейню и заорала с порога:
– Хозяин! Хозяин! Мне что-нибудь высокое и холодное!
Она увидела, что Боско сидит за столиком у Свистуна, и зацокала в нужном направлении высокими каблучками.
– Диетическую колу, Боско. Чаю со льдом, и большую чашку!
– Так, первое или второе, детка? Или, может быть, и то, и другое?
– Именно так. И лучше всего в пластиковой таре, чтобы я могла их забрать с собой.
Боско выскользнул из-за столика, а Сучка Су улыбнулась Свистуну, словно ожидая, что он пригласит ее подсесть.
Свистун кивнул, и она подсела. Увидев названия разбросанных по столику книг, в недоумении захлопала ресницами.
– Зачем тебе вся эта херня?
– Ты что, умеешь читать вверх ногами? – с подначкой спросил Свистун.
– Ты, небось, думаешь, что я вообще читать не умею. А я могу читать вверх ногами, справа, слева и сама стоя на голове. Говорю тебе, держись подальше от всей этой магии и в особенности от Сатаны. Есть тут на панели парни и девки, которые путались с Сатаной, да только ничего хорошего из этого не вышло.
– Интересно. А кто, например?
– Только назови их имена, и тут же навлечешь на себя проклятие. Нет, нет и еще раз нет.
Она помахала ручкой с кроваво-красными ноготками.
Боско вернулся с двумя пластиковыми стаканчиками. Из каждого стаканчика торчала соломинка. Сучка Су отпила из обоих.
– Здесь кола, а здесь чай. Вот и прекрасно. Она встала, одернула юбку, ласково погладила себя по баснословной жопке.
– А ты не собираешься навестить Риальто? Он в голливудском участке.
– А что он там делает?
– Говорят, он перерезал кому-то горло. Пойдешь проведать, передай привет от Сучки Су. Но на твоем месте я бы отправилась домой и легла в постель. Ты простудился.
Она подхватила стаканчики и, играя бедрами, отправилась к выходу.
Глава двадцать девятая
– Значит, теперь весь город убежден в том, что я наемный убийца, – вздохнул Риальто, отирая лицо мясистыми руками. – Моей деловой репутации нанесен значительный ущерб.
– Да никто Не поверит, будто ты способен перерезать человеку горло, – сказал Свистун.
– Слухи вредят репутации, даже когда не подтверждаются, – уныло пробормотал Риальто. – Не зря же сказано: нет дыма без огня.
– Что ж, может быть, это даже пойдет тебе на пользу. Люди действительно подумают: нет дыма без огня. И что в итоге? Проститутки зауважают тебя еще больше.
– Может, оно и так, – после небольшой паузы согласился Риальто. Мысль о том, что из всей этой истории можно будет выбраться не без пользы для себя лично, пришлась ему по вкусу. – Но если меня отсюда не выпустят, как мне будет извлечь дивиденды из этого уважения? Как тебе кажется, может, мне стоит обзавестись адвокатом?
– Если тебя продержат больше семидесяти двух часов, им придется предъявить тебе обвинение. А до тех пор посмотрим. Я сам за всем прослежу. Ну, так что же ты рассказал Канаану?
– Я рассказал ему, со слов Эба Форстмена, что Кении Гоч сказал, что ему известно, кто именно похитил, подверг пыткам и убил маленькую девочку, а потом швырнул ее тело на Голливудском кладбище десять лет назад.
– А что еще?
– Я рассказал ему, как Кении Гоч перекатился на спину и облевал меня.
– А что еще?
Свистун глядел Риальто прямо в глаза, не давая ему возможности поразмыслить над тем, что следует, а чего не следует рассказывать собеседнику.
– Я отдал ему поздравительную открытку, которую нашел под подушкой у Гоча и прибрал.
– Что еще за поздравительная открытка?
– Да вот, такая открытка, с милым стишком.
– И она была подписана?
– Там было сказано что-то вроде того, что автор любит адресата, но что ему страшно прийти в гости к нему. Что-то в этом роде.
– Она была подписана?
Риальто, будучи человеком, никогда не делящимся информацией бесплатно, решил, что со Свистуна хватит и того, что он уже знает. Поразмыслив минуту, он покачал головой.
Свистун по глазам Риальто понял, что тот недоговаривает, однако тут было уже ничего не поделать: ты не можешь нагнать страху на человека, которого и без того держат в камере предварительного заключения.
Он решил уйти.
– Но ведь тебе не нужно объяснять очевидное, верно?
– А что именно?
– Канаан отправился на поиски человека, приславшего поздравительную открытку Кении Гочу. Он хочет найти конец ниточки, точно так же, как я. А если найдет – а вернее, когда найдет – того, кто окажется на другом конце этой ниточки, я и сам не знаю, как он себя поведет. А ты догадываешься, как он себя поведет?
– Он прикончит того ублюдка, который убил маленькую Сару.
– И я так думаю. И на этом с Айзеком будет покончено. Полицейский, устроивший самосуд и назначивший себя палачом, теряет не только свободу, но и все, во что он верил.
– Пуч. Открытка была подписана именем Пуч, – сказал Риальто.
– Ах ты, Господи. – Свистун вспомнил о телефонном разговоре с Уильямом Манделем. – Почему я всегда так глупо себя веду, постучавшись в нужную дверь?
– У тебя сильная простуда, – сказал Риальто. -Как бы не заразиться.
На телефонной станции Свистун выяснил адрес Уильяма Манделя по кличке Пуч. Поехал к нему и узнал от домоправительницы, что Пуч сегодня днем вернулся домой с работы, собрал вещи, закинул на заднее сиденье своего «форда» и умчался куда-то, объяснив ей, что его внезапно вызвали на родину.
Домоправительница поняла по его виду и голосу, что парень хитрит, но вдаваться в дело не стала. Насколько ей было известно, родиной парня был Средний Запад, а именно, штат Огайо или, может быть, Иллинойс. Слишком далеко, чтобы Свистун отправился туда на поиски.
Канаан добился от Риальто большего, чем Свистун, потому что догадался задать ему нужный вопрос. Но кому бы пришло в голову спрашивать у Риальто, не стащил ли он чего-нибудь у мертвеца из больничной палаты?
Свистун поехал в голливудский участок полиции, обратился к капитану Хенслеру и узнал, что Канаан уже побывал у начальства и попросил отпуск на неделю, а может быть и на две, по болезни.
– А почему вы смеетесь?
– Потому что он сказал, что у него начинается простуда. Это он не от вас заразился?
– При нашей последней встрече я был абсолютно здоров, – ответил Свистун. – Но, заболел он или нет, Айзек, если я не ошибаюсь, не отпрашивался со службы ни на день за все десять лет. Я сам видел, как он работает с температурой, с которой любой другой давно слег бы.
– В этом-то и беда. Когда человек работает круглыми сутками без выходных на протяжении десяти лет, то ждешь, что он будет так себя вести и впредь. Может быть, он действительно чувствует, что заболевает. Может быть, решил воспользоваться накопленными отгулами, потому что не исключено, что ему их никто не оплатит по выходе в отставку. А может, захотелось просто недельку-другую отдохнуть. Или встряхнуться. Прочистить, одним словом, карбюратор. Ну и пусть. Человек заслужил. Если, конечно, вы не знаете чего-нибудь не известного мне.
Свистун однако же поспешил заверить капитана в том, что ничего не знает, да, честно говоря, и не особо интересуется.
– Вы уверены, что вас в связи с ним ничто не тревожит?
– А что, собственно говоря, должно меня тревожить?
– Потому что Айзек, знаете ли, с годами моложе не становится. Потому что с тех пор, как его племянницу убили, он старится буквально на глазах. Потому что в любую минуту с ним может случиться инфаркт.
– Господи, только не это! А кто-нибудь заезжал к нему домой?
Хенслер покачал головой.
– А вы сами?
– Мне не хотелось вмешиваться, пока не удостоверюсь в том, не получил ли Айзек особого задания. Может быть, его решили внедрить в банду, или что-нибудь в этом роде. Человека нет всего полдня, а вы уже просите объявить федеральный розыск. Что, собственно говоря, происходит, Свистун?
– Если бы у меня было что сказать вам, я бы это непременно сделал.
Свистуну было крайне неловко проникать в квартиру Канаана без разрешения. За все годы знакомства Канаан ни разу не пригласил его к себе, хотя сам бывал у Свистуна довольно часто.
Они пили кофе, слушали шум машин, доносящийся с фривея, делали вид, будто это прибой, и, хотя Канаан никогда в гостях не засиживался, было видно, что эти визиты доставляют ему удовольствие.
Свистун вскрыл замок собственной кредитной карточкой, усмехнувшись тому, что полицейский завел у себя дома столь хлипкие запоры. Но тут же убедился в том, что ни один мало-мальски уважающий себя вор не нашел бы здесь ничего интересного; да даже наркоман, готовый стащить все, что угодно, лишь бы заработать на дозу, не смог бы здесь ничем поживиться. Черно-белый телевизор был так стар, что потребовалось бы приплатить человеку, который вынес бы его на помойку. Грабителя могли бы привлечь разве что изречения, развешенные по стенам в инкрустированных рамочках, но вряд ли наркодельцы клюнули бы на каллиграфические письмена на иврите.
"Всю жизнь меня окружали слова, но я так и не нашел ничего лучше молчания", – гласило одно изречение.
"Сторонись злого соседа, не связывайся с порочным, но не отшатывайся от грешного", – гласило другое.
Свистун оценил иронию ситуации. Специалист по сексуальным преступлениям против несовершеннолетних, вынужденный по службе иметь дело с последними подонками, внушает себе, что с ними не стоит связываться. Хотя последние слова звучали, пожалуй, отрезвляюще: деваться, мол, тебе все равно некуда. Ведь, куда ни глянь, повсюду грешники.
Он прошел на кухню и начал просматривать полки и ящики, сам толком не зная, что ищет, но надеясь, что, если набредет на что-нибудь важное, то сумеет разгадать его значение.
Несколько кастрюль и сковород – ровно столько, чтобы разогреть консервированный суп и поджарить яичницу. Микроволновая печь с емкостью в полпинты – наверняка Канаан в ней кипятит воду, и не более того.
Грошовые ножи и вилки – стандартный набор.
Пустота в холодильнике, даже кубики льда не приготовлены. Свистун набрал себе из-под крана стакан воды. Пахла она – да и на вкус отдавала – химикалиями. Маленькие радости современной жизни, включая стакан лимонада из холодильника, здесь не предполагались.
Свистун проанализировал причины собственного беспокойства. Канаан исчез, самое позднее, через пару часов после своего разговора с Риальто. После того, как узнал правду, которую пытались скрыть от него друзья.
Уже собираясь уйти, он заметил на столике пергамент, перья и тушь. Канаан работал над очередным изречением. Предварительный набросок он сделал карандашом, да и то не довел до конца. Если, конечно, Свистун правильно запомнил сказанное в Ветхом Завете.
"Мне отмщение… " – успел записать Канаан.
"И аз воздам, " – мысленно закончил Свистун.
Глава тридцатая
Диане было двадцать пять лет. Два последних года она провела в Хуливуде. За это время она успела обзавестись полдюжиной друзей, тремя сотнями знакомых и за деньги пропустить через себя тысячу двести одиноких, голодных и сексуально одержимых мужиков.
Две Бобби – Дарнел и Лэмей – были ее подружками. Кении Гоч и Джо, дневной бармен в «Лу» – друзьями. Старшая сиделка лос-анджелесского хосписа Мэри Бакет и фотограф Раймон Радецки, предпочитавший называть себя Раабом, замыкали полдюжину. Впрочем, с Раабом, который значился именно так на визитных карточках, на рубашках с монограммами и на золоченой вывеске своей студии в Западном Голливуде, дело обстояло не так просто, и она не взялась бы однозначно определить природу собственных отношений с ним. Иногда он смешил ее до слез, а бывало, и пугал до смерти.
Он сидел на диване, возясь с фотокамерой и то и дело фотографируя Диану, стоящую у стеклянных раздвижных дверей собственной квартиры с видом на город с холма. Это была прекрасная квартира с балконом. В ясный день отсюда можно было разглядеть башню мэрии на Беверли Хиллз.
В гостиной на стенах висели натюрморты в рамочках, на кухне было полно игрушечных кошек и собачек; над постелью виднелись две картины: Христос на кресте и кровоточащее сердце в терновом венце. Диана редко принимала клиентов у себя дома.
– Город постепенно подыхает, – сказала она.
– О чем это ты?
– Он утратил аромат. Он похож на жвачку, в которой уже не чувствуется ни мяты, ни сахара.
– Ты собралась куда-нибудь?
– А почему бы и нет? Все свое я вожу с собой.
– Имеешь в виду что-нибудь конкретное?
– Подумываю об американском Самоа.
– Интересно, откуда ты вообще узнала про это место?
– Обратила на него внимание, когда подавала налоговую декларацию.
– Что-то я не понимаю. Что еще за налоговая декларация?
– Разумеется, я ее подаю. И еще страховку выплачиваю.
– И какой же род собственных занятий ты указываешь?
– Терапевт.
Рааб расхохотался. Она уставилась на него, не понимая, что же тут смешного.
Когда люди свободных профессий оказались обязаны заполнять анкету с уточнением рода занятий, она тщательно рассмотрела весь формуляр и нашла, что вписывается в категорию врачевателей.
– Ну, и что ты скажешь?
– Насчет того, что ты терапевт?
– Насчет путешествия на американское Самоа. Я встретила парочку парней оттуда. Огромные, как шкафы.
– Это тебя и привлекло, Ди? Парни огромные, как шкафы?
– Привлекло?
Она уже и думать забыла о том, что ее привлекает, а что не привлекает.
– Я хочу сказать: совершенно необязательно, чтобы у парня, огромного как шкаф, и член оказался огромным, как у жеребца.
– Ты бы прикусил язычок. Эти габариты меня совершенно не интересуют. А ищу я место, где можно лечь на песочек и немного отдохнуть.
Зазвонил телефон. Сперва заговорил автоответчик, но не успел он сообщить о том, что хозяйки нет дома, как сама Диана схватила трубку.
– Здесь я, здесь, – наигранно приподнятым голосом, однако не в силах скрыть скуку, защебетала она. – А кто это говорит?
Но и ей, и ее собеседнику пришлось подождать, пока не отбарабанит свое автоответчик.
– Надо бы починить эту штуку, – сказала она, подсаживаясь на диван к Раабу. – Он ведь так не должен себя вести, этот автоответчик. Должен останавливаться, едва я сняла трубку. Так что, прошу прощения. Кто это говорит?
Рааб рассматривал безукоризненно отманикю-ренные ногти. Он носил их заостренными, как у гитариста.
– Свистун? Это что, имя? Или фамилия? Или кличка? Это потому, что вы свистите, когда мимо вас проходит хорошенькая девушка? – вопрошала меж тем Диана.
Рааб с интересом посмотрел на нее. Ему уже звонили по радиотелефону. И упомянули Свистуна как человека, с которым нужно держать ухо востро.
– Кто-нибудь послал вас ко мне? – спросила Диана.
Ее лицо исказила гримаска боли или гнева.
– Кто? Кении Гоч? Но Кении Гоч умер. – Она закрыла микрофон ладонью и спросила у Рааба: – А что, на улице разве не знают, что Кении Гоч умер?
Кивнув, Рааб подсел поближе, чтобы слышать и то, что говорилось на другом конце провода.
– Я дружил с Кении, – сказал голос Свистуна. – И мне хотелось бы поговорить с вами о нем. Если вы, конечно, не против.
– А о чем тут разговаривать? Диана убрала руку с микрофона.
– Ну, вы дружили с Кении, и я с ним дружил, вот я и подумал.
– Вы хотите сказать, что вам просто приспичило поговорить про Кении. Значит, он не порекомендовал вам моих услуг?
– Услуг? Нет. А что у вас за услуги?
– Ладно, проехали, – сказала она. – Просто удивляюсь, что это за друг такой у Кении, о котором я никогда не слышала. Я хочу сказать, раз уж он рассказал вам обо мне, то почему ничего не сказал мне про вас? Особенно, раз у вас такое смешное имя. Я хочу сказать, друзьям о таком рассказывают, хотя бы ради забавы. Вы понимаете, о чем я?
Свистун рассмеялся.
– Бывают и такие случаи: один человек не хочет знакомить своих друзей друг с дружкой, а почему – об этом никому не известно.
– И я не понимаю, о чем нам с вами разговаривать…
Рааб схватил ее за запястье, зажал другой рукой микрофон и отчаянно закивал головой, призывая Диану согласиться на встречу. Затем отпустил руку и чуть отпрянул, продолжая пристально наблюдать за девушкой.
– Ладно, – слегка нахмурившись, сказала она. Ей не нравилось, когда ей что-нибудь приказывали. – Что у нас сегодня, среда? Ладно. Как насчет шести вечера? Что? Вы угостите меня ужином? Ладно, если речь о встрече в шесть часов, то вы угостите меня завтраком. Потому что я работаю по ночам, а вот завтракаю именно в шесть. Где, вы сказали? В кофейне "У Милорда"? Да, я знаю это заведение. Хорошо. Приятно познакомиться со столь щедрым кавалером. – Она повесила трубку и откинулась на спинку дивана. – Шел бы он на хер. Ему хочется поговорить про Кении Гоча, а мне не хочется. Я была там, когда он умер. Он, бедняга, был весь в крови.
Рааб рывком встал с дивана. Диана отвернулась к окну и уставилась на городскую панораму.
– И все же ты с ним встретишься, – сказал Рааб. – Да и мне хочется на него поглядеть.
– Чего ради?
Он пожал плечами.
– Никогда не знаешь заранее. Но ты сегодня вечером встретишься с этим Свистуном. Мне надо на него взглянуть. А что ты делаешь на Хэллоуин?
– Не знаю. Поработаю в гостиничных барах. Мудаки в масках наглеют и вытворяют такое, на что никогда не решились бы. А в чем дело?
– У меня есть для тебя работенка. Если хочешь, конечно. Приватное шоу.
– А какого рода шоу?
– Обряд инициации в церкви Сатаны.
– Значит, полный бардак, групповуха по двадцать человек и на двадцать голых жоп – выбирай любую?
– Нет, это будет серьезное представление. В частном клубе. Понадобится определенное актерское мастерство.
– И мне отводится главная роль? Она недоверчиво посмотрела на него.
– Ну, может быть, не самая главная, но одна из главных.
– А кто еще в труппе?
– Может быть, карлик. Может быть, великанша. Я бы занял и твоих подружек, парочку Бобби. Строго говоря, если тебе не хочется порезвиться, я могу предложить твою роль любой из них.
– Ни та, ни другая не запомнят всей этой хре-номунтии, которая нужна для черной мессы.
– А ты все по-прежнему помнишь?
– Репетиций мне, спасибо, не потребуется, если ты об этом. Слава Богу, чего не нужно, того не нужно.
– Слава Сатане. Тебе надо отвыкать от таких выражений. Ты же не хочешь одним неосторожным словцом все испортить.
– Объясни мне, где и когда.
– В вечер Хэллоуин в шесть часов приготовься, я сам за тобой заеду. А не смогу сам, так попрошу кого-нибудь.
– И куда же?
– К "Люциферу".
– К педерастикам на пляж за колонией Малибу? Он улыбнулся.
– Со странными людьми ты водишься, Рей.
– Только не настраивайся на водевильный лад. Все это достаточно серьезно.
– Не скажешь же ты, что сам начал верить во всю эту херню?
Она насмешливо вскинула голову.
– А ты возьмешься утверждать, что тебе это совершенно не интересно?
– Интересно? А что в этом интересного? Думаешь, я заведусь, когда меня голую положат на холодную мраморную плиту – так ведь и простудиться недолго – и какая-нибудь баба вылижет меня досуха?
Запрокинув голову, Рааб расхохотался. Диана тоже рассмеялась, хотя ей было не совсем ясно, над чем они смеются.
