Роберт Кемпбелл
Волшебник Хуливуда
Глава тридцать шестая
Канаан чуть было не прозевал развилку на «Люцифера». Проехал на сто ярдов, потом вернулся задним ходом, даже не поглядев, не едет ли кто-нибудь сзади. Его обуревали ярость, жажда отмщения и, может быть, полузабытое ощущение справедливости происходящего.
На полдороге к полуразрушенному дворцу, где когда-то обитал юный гуру, он нажал на тормоза. Как раз вовремя – иначе машина врезалась бы в поваленное поперек дороги дерево.
Скорее, не дерево, а деревцо – во всяком случае, он сумеет без посторонней помощи оттащить его с дороги. Однако, произойди наезд, и машине, и автомобилисту мало не показалось бы.
Канаан вылез из машины. Внезапный порыв морского ветра чуть не сшиб его с ног. Он посмотрел на особняк в конце длинной подъездной дорожки, упирающейся в шаткие, частично сломанные ворота. На верхнем этаже горел свет. Это был замок с привидениями. Заколдованный замок из страшных сказок.
Ветер задул с новой силой. Тучи скрыли луну – и откуда-то с вершины холма до его слуха донесся крик.
Крик повторился. И это кричала вовсе не морская птица. Это стенала охваченная ужасом и испытывающая страдания женщина.
Канаан ворвался в ворота и побежал по дорожке. Добежав до входа, он не почувствовал ни малейшей усталости. Он был сейчас великаном. Героем. Неуязвимым и несокрушимым воином. Живым воплощением самой идеи Возмездия.
– Славься, Бог Силы, предавший врагов моих мне во власть.
Тяжелая входная дверь поддалась удару плеча. Пистолет был у него в руке. Тьма вокруг отливала черным бархатом.
Сверкнули молнии. В ушах у него зазвучал пронзительный крик. Запели фанфары и оглушительно загремели кимвалы. Не то иллюстрация к Дантову «Аду», не то сцена из фильма ужасов, снятого выжившим из ума режиссером, – борющиеся друг с дружкой тела, детские трупики в последних конвульсиях, расчлененные и обезглавленные, – все это хлынуло навстречу ему из каждого уголка огромного зала.
Он вытянул руку, словно захотев прикоснуться к чему-то реальному. Смех вокруг него напоминал звон бьющегося стекла. Когда он начал оборачиваться, его ударили по затылку чем-то тяжелым.
Он провалился в кромешную тьму.
Глава тридцать седьмая
Во второй раз Свистун заснул мертвым сном. Он лежал на животе, не шевелясь, а когда проснулся, лишь по расположению смятых простынь смог понять, в какой именно позе спал.
Пока он спал, позвонил телефон и сработал автоответчик. И в глубине сна он запомнил это. Может быть, звонков было даже несколько.
Лежа сейчас на спине, он залюбовался игрой солнечных лучей на противоположной стене спальни. Больше всего это напоминало распятие. И, дав волю фантазии, можно было рассмотреть на кресте человеческую фигуру.
Заговори он об этом – и наверняка удостоится двухдюймовой заметки в газете, пятнадцати секунд в теленовостях. "На стене дома над бульваром Ка-хуэнга появилось видение". Можно будет продавать билеты у входа. По доллару за билет. Два доллара, если вам захочется задержаться в спальне и помолиться.
Где-то посреди ночи он сбросил пижамную куртку. Он пробежал пальцами по обнаженным груди и животу. После лежания на животе там остались пятна, в свою очередь, могущие сойти за демонов и гоблинов. Куда ни погляди, повсюду напарываешься на видения.
Первый из звонивших ночью не оставил на автоответчике сообщения.
Второй, уже с утра, оказалась Мэри Бакет. Она выражала надежду на то, что ее отвар ему помог. Но в голосе ее ему почудилось и нечто иное – как будто она что-то недоговаривала. Никаких намеков на то, что она по нему скучает, на то, что ночь секса и еще одна ночь чисто материнской заботы позволяют ей предъявить на него какие-то права, но все же надежда на то, что дело разовым пересыпом не ограничится.
Задыхающийся взволнованный голос третьего абонента Свистуну идентифицировать сначала не удалось. Лишь сильно постаравшись, он сообразил, что это миссис Маргарет – экономка и подопечная отца Мичема. Но она была явно вне себя, ее слов практически невозможно было разобрать. Свистун понял только одно: она взывает о помощи.
Но если отец Мичем попал в беду или ему угрожает какая-то опасность, то с какой стати она обращается к совершенно постороннему человеку?
Полицейские машины выстроились, как гоночные на старте ралли. Их было, мягко говоря, более чем достаточно.
В саду и за пришедшими в полную негодность стенами мексиканские прихожане отца Мичема – старухи в черных шалях, старики в хлопчатобумажных брюках и стоптанных кожаных сандалиях, детишки, притихшие из-за того, что молчат взрослые, представители подростковых банд в соответствующей экипировке (в кожаных куртках, невзирая на нынешнюю жару), беззвучно плачущие молодые женщины, хозяева бойцовых петухов, мнущие в руках соломенные шляпы, – застыли, неподвижные в своей скорби.
Даже на лице первосвященника спиритов можно было прочесть искреннее горе.
Полицейский в форме остановил Свистуна у входа.
Свистун предъявил свою лицензию и объявил, что является другом покойного.
– Друзей пускать не велено.
– Что, так плохо?
– Хуже не бывает.
– Я получил сообщение на автоответчик. Миссис Маргарет просила меня прибыть.
– Я сообщу ей о том, что вы прибыли.
– Может быть, мне все-таки можно сказать ей пару слов? Хотя бы, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке?
– Нет, нельзя.
Свистун посмотрел поверх плеча молодого полицейского вдаль по коридору – туда, где по его представлениям должен был находиться кабинет священника. Но в коридоре было полным-полно людей в форме и в штатском, мужчин и женщин.
Из этой толпы выдрался рослый мужчина. Повернувшись, он посмотрел в ту сторону, где стоял Свистун. Частный сыщик узнал его – это был детектив Лаббок.
Увидев Свистуна, детектив шагнул к нему навстречу.
– Что ты здесь делаешь, Свистун? – еще издалека крикнул он.
– Могу задать вам тот же самый вопрос. Эта долина вроде бы вне вашей юрисдикции.
– Так сложились обстоятельства. – Лаббок медленно прошел по коридору. Говорил он с подчеркнутой невозмутимостью. – Или ты решил, что больше никто не додумается проверить номера из телефонной памяти Кенни Гоча?
– Значит, вы пошли той же дорогой, что и я?
– Ну, на твой счет мне ничего не известно. – Лаббок ухмыльнулся, обнажив акульи зубы. – Хочешь поглазеть?
– Хочу переговорить с миссис Маргарет, прежде чем мы с вами обменяемся информацией.
– Пропустите его, офицер, – распорядился Лаббок. – Под мою ответственность.
Лаббок провел Свистуна по коридору. Дойдя до конца, Свистун понял, что в своих предположениях не ошибся, – комната в самом конце была кабинетом и библиотекой, ее стены оказались заставлены книжными полками, имелся здесь небольшой камин и письменный стол в алькове. Основная деятельность сейчас кипела на полу возле письменного стола.
Когда кто-то из присутствующих поднялся с пола, Свистун увидел белые волосы Мичема и кровь на ковре.
Лаббок взял его за локоть.
– Сюда.
Свистун повернул налево и сквозь арку дверей прошел в короткий коридор. Еще один поворот налево – и они очутились в спальне, в которой не было никакой мебели, кроме узкой деревянной кровати, ночного столика, комода (верх которого был завален гребнями и другими предметами женского обихода), высокого кресла и табуретки. Имелась здесь и распялка, на которой сушили нижнее белье и легкую одежду.
Стояло здесь и разломанное кресло-качалка, слишком большое и неподходящее в этой спартанской обстановке, а в кресле сидела миссис Маргарет. На ней было черное платье с белым воротничком и манжетами и белый передник, в котором она накануне подавала им с отцом Мичемом прохладительные напитки. Глаза у нее были круглыми, рот и нос она зажимала скомканным носовым платком.
– Вам не нужен врач, миссис Маргарет? – спросил Свистун.
– Со мной все в порядке.
– А почему, интересно, ей может понадобиться врач, а, Свистун? – спросил Джексон, напарник Лаббока. Он сидел на табуретке и в упор смотрел на миссис Маргарет. Перед появлением Лаббока и Свистуна он ее, вне всякого сомнения, допрашивал.
– Ей может понадобиться успокоительное, особенно к ночи, чтобы она смогла уснуть, – сказал Свистун.
– Мы позаботимся обо всем. А это и вправду понадобится? – спросил Лаббок у миссис Маргарет.
Она покачала головой.
– Со мной все в порядке.
– Вы же не оставите ее здесь одну? – спросил Свистун.
– Миссис Эспиноза предложила мне пожить у нее, пока мне это потребуется.
Она заплакала. Она разозлилась на себя из-за этого, потому что не плакала даже на проникнутых опасностью улицах, а вот теперь утешение и покой, Дарованные ей отцом Мичемом, расслабили ее настолько, что она не смогла удержаться от слез.
Джексон встал, словно ее слезы удивили и обескуражили его, и принялся перешептываться с Лаббоком. Он делал вид, будто все происходит по намеченному им плану.
Поэтому у Свистуна появилась возможность сесть в кресло, взять миссис Маргарет за руку и забрать у нее сложенный вчетверо листок бумаги, который она ухитрилась на мгновение показать ему, выждав, пока оба детектива из полиции отвернутся.
Лаббок и Джексон попросили его на минуту выйти. Он так и поступил, опустив записку в карман.
– Гомика, умирающего от СПИДа, кто-то приканчивает своеобразным ножичком. Священнику, имя которого значится у него в памяти телефона, перерезают горло через пару дней. Это, конечно, взаимосвязано, но как именно, – об этом мы можем только догадываться, – сказал Джексон.
Они стояли втроем под лучами раскаленного солнца – Джексон, Лаббок и Свистун.
– О чем вы расспрашивали священника? – спросил Джексон.
– Я спрашивал, приходил ли к нему Кенни Гоч за советом. Спрашивал, не исповедовал ли его священник.
– И что он ответил?
– Ничего. Он соблюл тайну исповеди.
– Привилегия адвокатов, психиатров и терапевтов, – сказал Джексон.
Подобное положение вещей его явно не устраивало.
– Но, по-моему, все началось именно со священников, – заметил Свистун.
– И тем не менее. Что еще вы знаете из того, что не известно нам? – спросил Лаббок.
– А я не знаю, что именно вам не известно, – ответил Свистун.
– Тогда расскажите нам все, что знаете…
– А потом вы расскажете мне все, что знаете вы?
– … а потом мы расскажем тебе то, что, по-нашему, тебе следует знать, – подытожил Джексон.
– Шило на мыло, – ухмыльнулся Лаббок.
– Так не пойдет!
Лаббок тут же перестал ухмыляться с наигранным дружелюбием.
– Смотри, не артачься, добром это для тебя не кончится. Валяй, выкладывай, черт тебя побери. Причем, с самого начала.
Подобный поворот разговора не обескуражил Свистуна. В данной истории ему нечего было скрывать и некого выводить из игры. На секунду ему даже померещилось, будто полноценное взаимодействие с полицией может и впрямь принести положительные результаты.
Он рассказал детективам о том, как Майк Ри-альто ввалился однажды утром к «Милорду» – а произошло это два дня назад, неужели всего два дня назад и начал рассказывать о том, как умирающий от СПИДа облевал его кровью. Умирающий – Кенни Гоч, он же Гарриэт Ларю – был гомиком и работал на панели прямо за дверью «Милорда». У него был родственник, которому он рассказал, что знает имя убийцы некоей девочки, обезображенный труп которой был найден десять лет назад на одной из могильных плит Голливудского кладбища.
– Племянница Айзека Канаана, – не спросил, а уточнил и констатировал Джексон.
– Верно. Сара Канаан. Именно ее судьба не дает моему другу спать уже десять лет.
Лаббок отмахнулся, дав Свистуну понять, чтобы он переходил к сути дела. Детективы знали эту историю и сочувствовали Канаану, но не привыкли тратить время на бесплодные сожаления. Их задача состояла в другом – отомстить от имени всего общества. А в случае с Канааном, отомстить за него или хотя бы помочь отомстить ему самому.
Зацепка оказалась ничтожной, рассказал им Свистун, – смутное признание насмерть перепуганного мальчишки. Даже меньше того. Всего лишь намек на то, что Гоч знал об этом убийстве больше, чем полагалось бы знать ни в чем не повинному человеку. На такой основе трудно начать что бы то ни было – особенно если речь идет о зависшем убийстве десятилетней давности.
– И, тем не менее, ты поехал в хоспис и начал вынюхивать, – прокурорским тоном сказал Лаббок.
– Ради Бога, Эрни, он же сам нам все расскажет, – осадил его напарник.
– Мне казалось, Айзек заслуживает хотя бы этого, – сказал Свистун.
– Но ты не рассказал ему того, что услышал от Риальто? Того, на что намекнул Кенни Гоч? – спросил Джексон.
– Нет, но вы же знаете Канаана. От него ничто не остается в тайне. Поэтому я тогда же утром решил, что он что-то заподозрил.
– Пожалуй, – согласился Лаббок. – Когда мы задержали Риальто, Канаан вцепился в него, как собака – в кость.
– Продолжай, – сказал Джексон.
Свистун рассказал им о том, как пригласил главную сиделку Мэри Бакет в закусочную, как они вернулись в хоспис с Эбом Форстменом, родственником покойного Гоча, который прибыл забрать вещи племянника и обнаружил, что они потерялись или похищены.
Рассказывая об этом, Свистун вспомнил про человека в черном, с черными волосами, заплетенными в косичку, который заглянул в закусочную, когда они там находились, и сразу же выскочил оттуда. Про человека, которого Мэри видела в хосписе тем же утром.
Он подумал, не рассказать ли об этом человеке детективам. Но ведь тогда они откроют новое направление расследования и начнут приставать к Мэри Бакет и всячески запугивать ее.
– Туману напускаешь, Свистун? – спросил его внезапно один из детективов.
– В чем дело?
– Ты же что-то внезапно вспомнил – и решил нам об этом не рассказывать?
За долю секунды, оставшуюся у него на размышления, Свистун решил не упоминать человека в черном. Мэри детективы, так или иначе, уже заподозрили. Не хватает только, чтобы ее обвинили в пособничестве.
– Жара такая, что мозги тают, – вздохнул он.
– Он прав, Марти, – заметил Лаббок. – Перейдем в тень.
– Если отыщем таковую, – сказал Джексон. Они нашли нечто вроде навеса, достаточного, чтобы укрыться под ним втроем.
Записка, подсунутая Свистуну миссис Марга-рет, уже прожгла, должно быть, дырку у него в кармане. Ему не терпелось прочитать ее.
– Ну, и на чем же мы остановились? – спросил Джексон.
– Пропали личные вещи Гоча.
– Их, кстати, до сих пор не нашли, – заметил Джексон. – А опись имеется?
– Имеется, – сказал Свистун.
– И ты читал ее?
– Ничего интересного, кроме записной книжки и блокнота за двадцать пять центов. Среди записей могло бы оказаться что-нибудь любопытное.
– Только мы этого, наверное, никогда не узнаем, – сказал Лаббок. – Ну, и как ты поступил дальше?
И вновь Свистун замешкался с ответом. Он понимал, что им от него нужно. Они слушают его, подмечая, не пропускает ли он чего-нибудь, что им уже известно, не исключает ли из рассказа собственных поступков и встреч. Заранее кое-что про него разузнав. А поскольку он не знал, что именно они про него разузнали, то говорить правду без пропусков было оптимальным решением, даже если он проявлял при этом чрезмерную угодливость.
– Мы с Эбом Форстменом поехали на квартиру к Кенни Гочу. А квартира у него над гаражом.
– Даже не позвонив в полицию, – быстро вставил Лаббок.
– А насчет чего звонить? Насчет пары тряпок и десятка баксов, пропавших у мертвеца? Да их преспокойно могли отправить на помойку просто по ошибке. Ведь тогда еще никто не знал, что Гоча убили.
– Ладно, – сказал Лаббок, поглядев на Джексона.
Свистун правильно истолковал этот взгляд. Они не сообразили проверить больничный мусор. И теперь им предстояло вернуться туда и попробовать наверстать упущенное. Сперва он мысленно усмехнулся, а затем понял, что и сам пару дней назад совершил то же самое упущение.
– И что ты нашел на хате у Гоча? – спросил Джексон.
– Полный бардак…
– Кто-то проводил обыск до тебя?
– … и несколько книг по сатанизму… Да, кто-то проводил обыск до меня.
– А когда мы туда наведались, там все было прибрано, – заметил Лаббок.
– Это я за собой прибрался перед уходом, – пояснил Свистун. – Видели на стенах плакаты?
– Хочешь сказать, что Гоч был членом некоей сатанистской секты и она принесла его в жертву?
– Нет, я этого не говорю.
– А что же, по-твоему, говоришь? Или ты сам веришь во весь этот вздор, связанный с сатанизмом?
– Это вопрос о том, что старше – яйцо или курица, – ответил Свистун. – То ли извращенцы, насосавшись наркотиков и пресытившись сексуальными оргиями, убивают людей в ходе сатанистско-го ритуала, чтобы позабавиться, то ли они действительно веруют в Сатану, а все остальное вытекает из этой веры.
– У нас тут что, религиозный диспут? – вскипел Лаббок. – Валяй, Свистун, выкладывай. Времени у нас в обрез.
– Я вывел на отдельный лист номера из памяти его телефона.
– И что это тебе дало?
Свистун зачитал им список, сверяясь со своими карточками, чтобы детективы видели, что он ничего от них не скрывает. Да и не было смысла скрывать то, что они уже знают или всегда могут узнать сами.
– И со всеми этими людьми ты вошел в контакт? – спросил Лаббок.
– Тот или иной ответ я получил от всех, кроме двоих. Кроме некого Майка и некоей Джейн.
Джексон кивнул. Свистун не понял, удалось ли детективам законтактировать с этими двумя или у них тоже ничего не вышло.
– А из этих звонков и контактов тебе, по-твоему, удалось выжать все? – спросил Лаббок.
– Я понял, что этот парень, этот Кенни Гоч, занимался сексом, употреблял наркотики и был, по всей видимости, связан с сатанистами.
– Ты имеешь в виду плакаты на стенах и книги? Но ведь парни, бывает, просто балуются, – сказал Джексон. – Спроси у любого библиотекаря, есть ли в открытом доступе книги по колдовству и по сатанизму. Их нет, потому что давно украдены. И такие парни их и крадут.
– У него также был заказ на целый перечень редких и дорогих изданий того же свойства в книжной лавке на Голливудском бульваре. Знаете эту лавку? Такая огромная…
– Знаем, – сказал Лаббок. – Что ж, значит, он этим интересовался.
– Это очень дорогие книги. Мне кажется, он заказывал их по чьему-то поручению. Сатанисты стараются не засвечиваться.
– К этому мы перейдем попозже, – заметил Джексон. – А пока давай дальше в общих чертах.
– Мне кажется, его наркосбытчиком был некто по кличке Джет.
– Этого ублюдка мы знаем, – сказал Джексон.
– Значит, и с ним ты разговаривал по телефону? – спросил Лаббок. – А как обстояло дело с личными контактами?
– Во-первых, это родственник Гоча, Эб Форст-мен.
– Хорошо.
– И университетский профессор. Килрой. Читает сравнительное религиеведение. Кенни прослушал у него пару лекций.
– Ну да, он же этим интересовался.
– Но посещал он занятия недолго.
– Хорошо, – повторил Джексон.
– А что насчет сиделки? – спросил Лаббок.
– А что насчет нее?
– У тебя есть по ее поводу какие-нибудь соображения?
– Какого рода соображения?
– Не знаю, какого рода. Но тебе известно, что она занимается колдовством?
– Что?
– И ее квартира – сущее логово ведьмы.
– Ведьмы совсем не обязательно являются са-танистками, – заметил Свистун.
– Ага, ты это знаешь? Откуда?
– Кое-что я читал.
– Что-нибудь еще? Личные контакты еще с кем-нибудь? – спросил Лаббок.
Свистун задумался над тем, имеет ли какой-нибудь смысл упоминать о визите к Арделле и о встрече с Дианой.
– Опять темнишь? – спросил Лаббок. Джексон достал из кармана блокнот, сверился со своими записями.
– Как насчет Бобби Л. и Бобби Д.?
– Только автоответчики. Обе девицы работают по вызову.
– А как насчет Пуча?
– Только телефонный контакт. Его зовут Уильям Мандель. Мне кажется, они с Кенни Гочем были близки.
– Эка ты деликатно выражаешься! Лаббок не смог скрыть сарказма.
– Ну, а Диана? – не обращая внимания на напарника, спросил Джексон.
– Автоответчик, – солгал Свистун; сарказм Лаббока окончательно разохотил его сотрудничать с детективами.
– Погоди-ка! – Неожиданная враждебность Свистуна не осталась тайной для Джексона. – Мы же так хорошо работаем. Давай продолжать. Итак, Джордж Грох?
– На улице его называют жоржиком-моржиком или Игроком. – Свистун несколько расслабился. -Я все еще разыскиваю его.
– На общих основаниях? Или положил на него особый глаз?
– У меня возникло впечатление, будто он сильнее всего связан с Гочем, но…
– А откуда взялось это впечатление?
– Сам не знаю. Но когда мы с ним разговаривали по телефону, мне показалось, что это рассорившиеся друзья или любовники. По меньшей мере. Джордж был зол на Гоча. Но ощущение, знаете ли, самое смутное.
– Я это понимаю. – Речь зашла о сыщицкой интуиции, и Джексон решил польстить Свистуну. -Поищем как следует этого джорджи-морджи.
– Ему больше нравится, когда его называют Игроком.
– Да как угодно.
– Ну, и что же у нас остается за вычетом чисто деловых телефонов? Владелец фотостудии Рааб.
Свистун заметил, как пристально смотрит на него Джексон, готовый уловить малейшую реакцию.
– С Раабом я не контактировал. Даже не пытался. А что, в связи с ним есть что-нибудь, чего я не знаю?
Джексон и Лаббок снова переглянулись. Они поняли друг друга без слов.
– На нем столько говна, на этом Раабе или Раймонде Радецком, что можно двадцать раз пропустить его через стиральную машину, а всего не отстираешь.
– Ну, так что же? – спросил Лаббок.
– Вы хотите со мной чем-нибудь поделиться? – вопросом на вопрос ответил Свистун.
– Мы с тобой уже поделились. Единственное, что мы узнали от тебя: ты не вдавался в тонкости религиозных верований Раймонда Радецки и Мэри Бакет.
– Но я ведь рассказал вам кое-что новенькое про Айзека Канаана, – напомнил Свистун.
Джексон и Лаббок покачали головами. Мрачные лица детективов подсказали Свистуну, что и эти двое самым серьезным образом обеспокоены.
Сидя в раскаленной машине, Свистун извлек из кармана скомканную записку.
– "Все мы должны бороться за то, чтобы понять, что такое справедливость. Древние законы, условия и уговоры часто подводят нас. Я долго и отчаянно боролся с ограничениями, налагаемыми целибатом. Человек, называющий себя Свистуном, заставил меня вступить в борьбу с принципом непреложности тайны исповеди, потому что, как он сказал, заботиться следует о живых, а не о мертвых.
Кенни Гоч пришел ко мне за советом, прощением и утешением. Я даровал ему прощение своею властью после того, как выслушал его исповедь, и дал ему совет сообщить все, что ему известно об убийстве девочки, в полицию. С утешением у меня ничего не получилось.
Кенни Гоч пришел ко мне и за тем, чтобы я изгнал из него дьявола. У меня нет опыта в такого рода делах и я попросил его прийти вторично, дав мне предварительно возможность подумать. Однако он так и не пришел".
Записка не была адресована никому. Миссис Маргарет, по простоте душевной, увидев в тексте имя Свистуна, передала ее ему. При этом она не сомневалась в том, что выполняет волю покойного отца Мичема.
Священник был близок к тому, чтобы нарушить тайну исповеди, и кто-то, осознав такую опасность, сыграл на опережение.
Сколько же еще людей из числа знавших Кенни Гоча находятся в опасности? Скольких еще захотят заставить замолчать?
