bannerbannerbanner
Волшебник Хуливуда

Роберт Кемпбелл
Волшебник Хуливуда

Полная версия

Глава тридцать восьмая

Когда обыкновенный человек пропадает куда-то на день, то стоит ли о нем беспокоиться? Взял выходной, заехал в мотель и смотрит, запершись у себя в номере, порнушку. Или отправился на футбол, напился там с друзьями и заночевал у одного из них. Или переспал со случайной девкой. Как пропал, так и вернется. Тревожиться надо по истечении семидесяти двух часов. И только тогда у вас примут в полиции заявление о пропаже.

Но когда исчезает человек, соблюдающий раз навсегда заведенный им для себя распорядок с точностью часового механизма, беспокоишься уже часов через двадцать или через двадцать четыре. А через тридцать шесть ты уже напуган не на шутку.

Брат Айзека Канаана с женой жили в районе Лос-Анджелеса, который называется Лос-Фелиц. Это старый район, то расцветавший, то хиревший множество раз, а сейчас павший жертвой строительного бума, начавшегося в 1980-м. Ветхие особняки обрели теперь былой блеск и былую роскошь. Наряду с людьми, разбогатевшими в последние годы, жило здесь и много таких, кто приобрел дом давно и по дешевке, а сейчас превратился во владельца здания стоимостью в полтора-два миллиона долларов, не пошевелив ради этого и пальцем. Макс и Руфь Канаан были именно из таких.

Возле дома Канаанов стоял гараж на три машины, длинная мраморная лестница вела к главному входу, который был увенчан башенкой. Бронзовая ручка в виде львиной головы с кольцом – именно бронзовая, а не медная – подчеркивала вкус хозяев.

Свистун припарковался неподалеку от дома на улице. Он не был уверен в том, вспомнят ли его хозяева. А в противном случае они испугались бы, увидев, как незнакомый человек паркует машину прямо перед их домом. Пешего чужака люди почему-то боятся меньше.

Он дважды постучал львиным кольцом. Затем выждал. По его прикидкам, на путь из глубин дома к главному входу требовалось не меньше минуты, однако на деле все затянулось на гораздо больший срок.

Он уже собрался было постучать еще раз, когда в двери, прямо над львиной головой, открылся глазок. Свистун смог рассмотреть бледное темноглазое лицо женщины.

– Кто вы такой? – спросила она.

– А дома ли мистер или миссис Канаан?

– Я миссис Канаан.

Голос у нее был такой, словно она только что проснулась.

– Не уверен, помните ли вы меня.

– Так назовитесь, – нетерпеливо бросила она. Уистлер. Я друг вашего деверя.

– Кого-кого?

– Айзека. Айзека Канаана.

Она, должно быть, прокашлялась, но прозвучало это как всхлип.

Дверь сняли с цепочки и открыли.

Руфь Канаан была в халате. Волосы ее были тщательно уложены, а цвет лица нормальным – и все же она почему-то казалась калекой, причем как в физическом, так и в психическом отношении.

Мужчина в рубашке с нарукавниками торопливо устремился к двери из глубины коридора. Лица его Свистун не видел, однако предположил, что это Макс, брат Айзека.

– Что ты здесь делаешь, Руфь?

– Это же я, Макс. Друг Айзека. Моя фамилия Уистлер.

Но Макс не обратил На Свистуна ни малейшего внимания. Держа в одной руке стопку бумаг, другой он сделал драматический жест, несомненно, адресованный жене.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не отпирала дверь незнакомцам?

– Я друг Айзека, – повторил Свистун. – Мы с вами давно не виделись.

– Да, я вас узнал, – сказал Макс. – Но разве это что-нибудь меняет?

Он обнял жену за плечи. Вздохнув, она состроила скорбную гримасу, давая понять, что все эти его предостережения ровным счетом ничего не значат. Выскользнув из рук мужа, она шмыгнула в боковую дверь, которая, как предположил Свистун, вела в гостиную. В дверях замешкалась, положив руку на очередную бронзовую ручку, затем раздумала и, не заходя в гостиную, отправилась по лестнице на второй этаж. Перед исчезновением она на миг обернулась. Свистун заметил, что у нее в глазах стоят слезы.

Макс проводил ее взглядом, потом повернулся к гостю.

– Ей наплевать, – сказал он. – Порой мне кажется, что она сама напрашивается. Чтобы какой-нибудь незнакомец, которого она пустит в дом, убил ее. Давайте пройдем в сад.

Сад, куда Макс привел Свистуна, оказался зимним: растения были в кадках или на каменных декоративных грядках. Здесь же стояла чугунная скамья. Все было очень мило, очень чисто, почти стерильно.

– Во второй половине дня меня, как правило, нет дома, – сообщил Макс, жестом пригласив Свистуна подсесть к столику, за которым семейство, очевидно, завтракает. – У нас есть экономка. Но сегодня ей пришлось пойти к врачу. Перенести прием было нельзя, вот я и примчался домой…

Он заболтался и вроде бы сам забыл, что собирался сказать.

– Сколько времени прошло, – произнес он наконец.

– Десять лет.

– Сейчас мы бы ее уже готовили к бар-мицве. Я ведь должен поблагодарить вас за то, что вы пытались сделать… За то, что вы сделали.

– Я хотел помочь. Айзек хороший человек и мне хотелось ему помочь.

– Но как тут можно помочь?

– Я подумал, что, если мы сможем определить, кто…

Макс затряс головой. Точнее, начал раскачивать ею из стороны в сторону, подобно отмеряющему такт метроному. Глаза у него стали при этом сердитыми, как будто Свистун ухитрился оскорбить его.

– Ну, и чем бы это помогло? Чем бы это могло помочь?

– Иногда осуществленная месть помогает залечить рану, – сказал Свистун.

– У всех свои теории, – вздохнул Макс. – Хотите кофе?

Свистун помахал рукой, отказываясь.

– Ну, а сегодня-то вы почему приехали? Макс тряхнул рукой, в которой по-прежнему держал стопку бумаг, словно давая тем самым понять Свистуну, что не хочет терять времени даром.

– Айзек сказал мне вчера, что берет небольшой отпуск, но позабыл сказать, где его искать, если вдруг возникнет такая необходимость, – солгал Свистун.

– А у вас возникла такая необходимость? Почему?

– Да знаете, как оно бывает…

– Не надо разговаривать со мной так…

– Вот я и подумал, может, вы знаете…

– … словно я ребенок.

– … куда он подевался.

– Но если частный детектив разыскивает офицера полиции нравов, а на рыбалку они не собираются, потому что Айзек не удит рыбу, то это означает, что дело связано с преступлением?

– Мне понадобилась его помощь. Уцепившись за собственные слова, Свистун принялся наскоро выдумывать какую-то историю.

– Скажите мне правду, – возразил Макс. – У Айзека отпусков не бывает.

– А когда вы его в последний раз видели?

– Год, может быть, полтора года назад. Я заезжал к нему в участок.

– Чего ради?

– Посмотреть, не стронулось ли что-нибудь с места.

– Даже если в этом и нет никакого смысла?

– Ну, в конце концов возмездие это далеко не глупость, – сказал Макс. – Когда я говорил, что оно бессмысленно, я думал о жене. Ее жизнь кончена и даже если убийца нашей маленькой Сары будет найден… – Сбившись, он отвернулся от Свистуна. – … то все равно ни дочь, ни жену не вернешь. Но ради себя самого мне хотелось бы отомстить. Мне этого хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

– Значит, вы видели брата в последний раз не то год, не то полтора года назад, да и то, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей по делу?

– Айзек всегда был и остается в этом доме желанным гостем. Он держится отчужденно, но это его решение, а не мое.

– Ему кажется, будто он несет ответственность за случившееся. Полицейский! Защитник! И не смог защитить своих близких.

Макс отложил в сторону бумаги и потянулся к кофейнику.

– А когда вы в последний раз говорили с ним по телефону? – спросил Свистун.

– А в чем дело? Что с ним стряслось?

– Он исчез. Объявил своему начальнику, будто приболел и хочет отлежаться, а сам с тех пор как сквозь землю провалился.

– А чего, собственно, вы опасаетесь? Он может погибнуть?

– Мне кажется, он сам вышел на тропу убийства.

– Значит, по-вашему, он узнал, кто…

Слова застряли в горле. Макс утратил дар речи.

– Я ухватился за конец ниточки, которая может привести к убийце вашей дочери. И пока я не разузнал ничего наверняка, Айзек, как мне представляется, ухватился за ту же нить. Контактов у него больше, чем у меня. Опыта тоже. Да и вообще он умнее. Он может попасть, куда надо, раньше меня. И он мог отправиться, куда угодно, а уж что произошло потом, я не знаю. Но пришел я не для того, чтобы вас пугать. Я понадеялся на то, что Айзек позвонит вам и скажет, что появился шанс на возмездие.

Глава тридцать девятая

Когда человек умирает безвременно, причину его смерти, как правило, удается возвести к какой-нибудь допущенной им ошибке. Когда кровь, вскипев в жилах, повела Канаана по следу убийц его маленькой племянницы, он позабыл обо всем, чему научился за двадцать лет службы в полиции. И вот его поймали, как желторотого птенца, и приковали к стене, раздев догола и заставив дрожать от страха. И к тому же – с готовым разорваться мочевым пузырем, с отчаянным колотьем в мозгу, с подернутыми пленкой глазами, с прилипшим к небу языком и со слюной, похожей по вкусу на переплетный клей.

Он отчаянно заморгал, пытаясь восстановить хотя бы зрение.

Находился он сейчас в подвале. Запах ветоши и крысиного помета подсказал ему это. Из-за тяжелых каменных стен до его слуха доносился глухой шум прибоя. Значит, его никуда из «Люцифера» не увезли. Заточили там же, где захватили.

Постепенно его глаза начали привыкать к здешней тьме. Подвальные окна была заколочены, но в щели меж досок просачивалось немного света. Время суток было дневным, так что он постепенно начал видеть все лучше и лучше.

Это помещение использовали как склад. Здесь стояли ящики с вином, причем парочка из них была вскрыта. Здесь валялись садовые инструменты – старые и ржавые, в основном, со сломанными ручками. Здесь имелись несколько клеток из числа тех, в которых перевозят кошек и собак. А также – несколько неуклюжих орудий для пыток, выглядящих откровенной бутафорией.

 

Вдобавок ко всему, его мучила и жажда.

Он попытался встать, но оказался прикован так низко, что ему удалось подняться лишь на четвереньки. Терпеть он больше не мог и сходил по малой нужде, забрызгав себе ноги и пустив струю по потрескавшемуся каменному полу.

С великим трудом он дотянулся до одного из ящиков с вином. Разгреб набросанную поверх солому, отодвинув в сторону две подвернувшиеся под руку бутылки. Подтер собственную мочу соломой, затем разбросал солому у ног. А на ящик исхитрился сесть.

Осторожно отбил горлышко одной из бутылок. В ней оказалось красное вино. Оно залило ему грудь тем, что в полумраке казалось кровью. Жажду вино не утолило, но от мерзкого вкуса во рту, по крайней мере, избавило.

Голый, он сидел на ящике и мерз. Подумал о том, не заорать ли ему, чтобы оповестить тюремщиков о том, что пришел в сознание. Но нет, не стоит. Ему сейчас надо было пораскинуть мозгами. Может быть, удастся придумать что-нибудь путное.

И вдруг он вспомнил карикатуру, которую видел когда-то в иллюстрированном журнале. Двое узников, прикованные к стене так, что их ноги болтаются в воздухе. В камере ни окна, ни обстановки, вообще ничего. Один из узников говорит другому: "У меня есть план". Вспомнив об этом, Канаан расхохотался. Он посмеялся всласть, хотя и контролируя себя, чтобы не сорваться в истерику.

Глава сороковая

Когда проживешь в маленьком городке пять-шесть лет, то познакомишься с половиной жителей, а со второй половиной начнешь, как минимум, раскланиваться. А в большом городе – в Чикаго, в Нью-Йорке, в Детройте, даже в Лос-Анджелесе – и в своем-то квартале знаешь лишь десять процентов соседей, еще десяти процентам неуверенно киваешь, а на остальные восемьдесят только косишься.

А когда проведешь на улице типа Голливудского бульвара (где народу примерно столько же, сколько в небольшом городке или в квартале большого города) часов шестнадцать-восемнадцать, тебе начинает казаться, будто ты знаешь здесь уже всех, по меньшей мере, зрительно. Но Голливудский бульвар и в особенности «блядоходная» его часть – это место, подверженное постоянным переменам. Цвет, пол, национальность и сочетания всего вышеперечисленного – все это перетекает из одного в другое буквально каждый час.

Канаан знал здесь практически всех малолетних проституток и педиков, выставляющих напоказ свой товар, знал каждого воришку, налетчика, костолома и сутенера. Канаан представлял собой соответствующим образом запрограммированный ходячий компьютер.

Свистун знал здесь многих – но, конечно, не стольких. По сравнению с Канааном, он, можно сказать, никого не знал.

Когда он в конце концов вышел на Джорджа Гроха – жоржика-моржика или Игрока, как его тут называли, – то не смог бы поручиться, что этот парень когда-нибудь попадался ему на глаза. Может, и потому, что таких восемнадцати-девятнадцати-летних оболтусов было здесь слишком много, – эдаких пухлогубых блондинчиков, готовых на все и порой становящихся жертвами того, на что они как раз не готовы.

– Игрок, – окликнул Свистун, подкравшись к нему сбоку и отрезав его тем самым от остальных торговцев собственным телом, толпящихся на углу этой изумительной – особенно для хуливудского климата – ночью.

Свистун подумал, что Грох похож на одну из звезд немого кино. Как там ее звали? Ах да, Вероника Лейк.

Это имя гремело еще до рождения Джорджа Гроха. Да, если уж на то пошло, и до моего собственного рождения, подумал Свистун.

Игрок напряженно улыбнулся потенциальному клиенту, чуя в нем однако же и кое-что иное. Чуя в нем полицейского.

– Жоржик-моржик? – спросил Свистун по-другому.

Игрок нахмурился.

– Предпочитаю, чтобы меня называли Игроком.

– Да ради Бога, как хочешь.

– Это не я хочу, – проверяя пальцем ноги температуру воды, возразил Игрок. – Это ты чего-то хочешь.

– Хочу, чтобы ты рассказал мне, как это получается, что Кенни Гоча ты знал, а Гарриэт Ларю не знал. Ведь речь идет об одном и том же человеке.

Игрок переступил с ноги на ногу, готовясь припустить наутек.

Свистун наступил ему на ногу – не слишком сильно, но вполне достаточно, чтобы на корню пресечь мысль о бегстве.

– Смотри у меня, – сказал он. – Смыться надумал. А интересно, почему? Ты мне все расскажешь. Много мне, правда, не надо. Только ответ на несколько вопросов.

– С ноги-то сойди, – сказал Игрок.

– А ты не убежишь?

Игрок покачал головой; длинные белокурые волосы рассыпались по плечам.

Свистун убрал ногу, и Игрок тут же сорвался с места, но был в то же мгновение остановлен грубым рывком.

– Ну вот, как тебе после этого доверять? Свистун схватил его за запястье и сжал с такой силой, что у Игрока пропала малейшая охота к дальнейшему сопротивлению.

– Пойдешь со мной, – сказал Свистун. – Я угощу тебя кофе.

Они перешли через дорогу и зашли к «Милорду», где Боско восседал за книгой. На этот раз он читал "Забавное Евангелие". Любимый столик Свистуна в нише у окна оказался занят, и он присел за другой, в глубине зала. Толчком бедра заставил сесть за столик и Игрока. Сам сел так, чтобы отрезать ему дорогу к отступлению.

– Ты кто, на хер, такой? – спросил Игрок. – Я сейчас орать начну! Закричу, что ты насильник. Что ты лезешь ко мне под столом. Смотри, потом не расхлебаешь.

– Интересно ты выражаешься, – заметил Свистун. – Часом, не слыхивал про Бенни Ракера?

– Про кого?

– Про Бенни Ракера. Он тут два-три года назад разъезжал по бульвару в тачке с откидным верхом.

– Не знаю никакого Бенни Ракера. Да два года назад меня тут еще не было.

– Ну, и нормально. Нас не интересует Бенни Ракер. Нас интересуют обстоятельства его гибели. Хочешь знать, как он погиб?

– Как?

Парень спросил его неохотно, хотя послушать ему было наверняка любопытно.

– Он убил себя мизинцем.

– Что?

– Трудно поверить, правда? Ездил по бульвару, ковыряя в носу мизинцем, а тут откуда ни возьмись здоровенный «мерседес». И врезался в машину Бенни с такой силой, что тот пробил себе нос мизинцем и угодил в мозг. Мгновенная смерть.

– Какого хера ты мне об этом рассказываешь?

Игрок нервно рассмеялся; от его бравады не осталось и следа, теперь ему всего-навсего было страшно.

– Просто напоминаю тебе, что человека можно убить и мизинцем.

Игрок смертельно побледнел.

– Мне надо отлить.

– Отлей себе в туфлю, – посоветовал Свистун. – Эти шутки с экспортированием туда и обратно не про меня. Только и думаешь о том, как бы смыться. Но от меня, жоржик-моржик, не смоешься. Да и от былых друзей – от Кенни Гоча и от Гарриэт Ларю – тоже не удерешь.

Игрок, похоже, всхлипнул.

– Почему ты сказал, будто не хочешь иметь ничего общего с Кенни Гочем? Потому что он заболел СПИДом?

Игрок повесил голову, уставился на руки, ногти на пальцах были обкусаны чуть ли не до мяса. Он покачал головой – и вслед за ней качнулись длинные волосы.

– Ну же, малыш, – сказал Свистун. – Посмотри на меня.

Игрок поднял голову. Его глаза впились в лицо Свистуна.

– Мы порвали до того, как он заболел.

– Порвали? Хочешь сказать, что вы были любовниками?

– Мы какое-то время жили вместе.

– Ты у него или он у тебя?

– Я у него.

– И все же. Вы были только друзьями, или и друзьями, и любовниками?

На глаза Игроку навернулись слезы.

– Я любил Гарриэт Ларю.

– Значит, когда вы оставались наедине друг с другом, он играл перед тобой именно такую роль?

– Не все время. Я хочу сказать, он же в конце концов не был женщиной.

– Но мужчин любил? Игрок пожал плечами.

– Он был вроде меня.

– В обе стороны на панели? Игрок явно обиделся.

– Если хотите.

– Я не хочу оскорбить твоих чувств, – пояснил Свистун. – Просто пытаюсь понять, как это все у вас выглядело.

– Черный или белый, мужчина или женщина, гомо– или гетеро, – устало и уныло пробормотал Игрок. – Не так-то оно все просто.

– Это мне понятно, – сказал Свистун. – Значит, Кенни играл роль любящей женушки?

– Мы были парой. Я вовсе не доминировал только из-за того, что он наряжался в платья.

Свистун улыбнулся.

– Ага, теперь я усек. – Ему хотелось завлечь Игрока в товарищеские взаимоотношения, присущие чисто мужскому миру. – В двуполой любви или в однополой, но всегда женщина заказывает музыку, а мужчина под нее пляшет. Ну, так из-за чего же вы порвали? Он тебе изменил?

Игрок вновь потупился и покачал головой.

– Не совсем так, – пробормотал он.

– Что ты хочешь сказать этим "не совсем"?

– Он опять связался с той безумной публикой, с которой уж было порвал. Мне на какое-то время удалось оттащить его от них, но они свое взяли.

– И сколько же времени длился его разрыв с этой публикой?

– Пару лет.

– Упорные они, однако! Им не хотелось терять его?

– Они чем-то занимались, а Кенни, насколько я понимаю, мог им пригодиться. – Внезапно Игрок заупрямился. – Но почему я вам все это рассказываю? Почему я должен вам что-то рассказывать?

– Потому что ты любил Кенни Гоча и тебе хочется помочь мне найти тех, кто это с ним сделал.

– Кто заразил его СПИДом?

– Кто его зарезал.

– Что? – Глаза парня широко раскрылись, а кожа на лице натянулась, превратив его чуть ли не в кулак. Слезы навернулись на глаза, готовые вот-вот брызнуть.

– Кто-то перерезал ему горло.

– Но за что? И зачем? Он ведь и так умирал.

– Кому-то не терпелось дождаться этого.

– А почему не терпелось?

– Чтобы заставить твоего друга замолчать. Кто-то из той публики, с которой он ради тебя расстался. А потом оставил тебя ради нее. Может быть, они испугались, что он заговорит о них. Перед смертью.

– Обратится в полицию? Кенни бы этого ни за что не сделал.

– Значит, он обратился бы к кому-нибудь еще. Исповедался священнику, например, или разоткровенничался бы перед другом.

Игрок весь как-то притих. Слезы так и не брызнули, а вот носом он теперь шмыгал постоянно. Свистун взял со столика бумажную салфетку и подал ее ему. Пробормотав слова благодарности, Игрок высморкался.

– Тебе все еще хочется отлить?

Игрок кивнул, и Свистун поднялся с места, освобождая ему дорогу.

– Задняя дверь, понял?

– Да сам знаю.

Игрок выбрался из-за столика.

– Я подожду тебя за столиком. Заказать тебе к кофе яблочный пирог?

– А что-нибудь еще тут есть?

– Бывают лимонные меренги.

– Вот это неплохо бы.

Свистун подозвал к столику Ширли Хайтауэр и заказал лимонные меренги, кусок яблочного пирога для себя и две чашки кофе.

– Послушай, Ширли. А ты Айзека сегодня не видела?

– Сегодня нет. И уже пару дней не видела. Он понял, что она тоже тревожится. Он знал, что Ширли не из тех, кто обременяет других своими заботами. В этом отношении она была похожа на Канаана: свои печали оба предпочитали держать при себе.

– Ну, в этом же нет ничего необычного, – торопливо сказал Свистун.

– Да, ничего необычного. Я знаю, что он этого не любит, но, тем не менее, брякну ему, пожалуй, в участок.

– Это не повредит, – сказал Свистун. Она благодарно улыбнулась ему.

– А если сам с ним столкнешься, дай мне знать, договорились? – сказала она.

Она отошла от столика, потом вернулась с заказом, а Игрок все не возвращался. Но вот наконец вернулся.

– Послушай, Игрок. – Даже выбором обращения Свистун демонстрировал ему теперь уважение. – А Кенни сам предложил тебе съехать?

– Нет, так решил я сам.

– А почему?

– Ну, эта публика… они приваживали Кенни… Знаете, к чему? К маленьким детям.

Ради всего святого, подумал Свистун, ну и разграничения… Этот парень, практически подросток, начал торговать собой несколько лет назад, когда ему было тринадцать, самое большее четырнадцать, но люди, путающиеся с восьми-девятилетни-ми детишками кажутся ему страшными подлецами. Шкала ценностей, шкала Добра и Зла – и каждый находит на ней свою точку. На дюйм сюда – хорошо, на дюйм туда – плохо. Значит, Игрок презирает педофилов.

– Так что же, Кенни вербовал для них малышей?

– Бывало и такое. Но по большей части он был загонщиком.

– А это еще что?

– Они занимались скверными делами.

– Какими именно?

– Сатанизмом. Вроде того.

– А ты, Игрок, во все это веришь?

– А какое имеет значение, верю или не верю. Главное, верят ли те, кто это практикует.

– Тонко подмечено, Игрок.

– А я вообще не дурак.

– И этим-то Кенни и начал заниматься дома?

– Всей этой херней, все правильно. Я ему говорил, что все это чушь собачья, игрушки. Пытался его высмеять.

– И не получилось?

– Ему хотелось во все это верить. Может, он даже верил. Как разобраться, что всерьез, а что понарошку? Понимаете, о чем я? Если человек ходит в церковь, это еще не значит, что он верит в Воскресение из мертвых, а если он жжет черные свечи и режет черных петухов, это еще не значит, что он верит в дьявола. Главное заключалось в том, что Кенни все это затягивало. Может, ему не хотелось выбраться, а может, он не знал, как это сделать.

 

– Ну, и какая же соломинка сломала спину верблюду? Почему конкретно ты решил съехать от него?

– Кенни показал мне палец. Он сказал, что это настоящий палец. Такие пальцы можно купить в лавчонке, где торгуют всякими потешными шутками для розыгрышей. Только они там нормального размера.

– А этот палец?

– Это был палец маленького ребенка.

– А он рассказал тебе, откуда у него этот палец? Игрок вновь покачал головой, вновь качнулись из стороны в сторону длинные белокурые волосы.

– Вот что я хочу сказать тебе, Джордж. – Свистун употребил подлинное имя парня, чтобы вернуть и его, и себя в реальный мир. – Кто-то перерезал горло Кенни, а потом и священнику из долины Сан-Фернандо, с которым разговаривал Кенни. Кенни ему, как я тебе и сказал, исповедался. А с тобой, Джордж, он поговорил.

– Но он же мне ничего не сказал. Он никогда не называл никаких имен.

Игрок произнес это с такой горячностью, словно Свистун мог заступиться за него перед убийцами.

– Рано или поздно люди, прикончившие Кенни, а потом и священника, выйдут на тебя. Они станут разыскивать тебя – и разыщут. Уезжай из города. Уезжай немедленно.

– У меня нет денег.

Свистун полез в карман и отдал Игроку все, что у него нашлось. Чуть меньше пятидесяти долларов.

– На автобусный билет хватит.

– Но домой я не поеду!

представителем социальной службы, хитростью заманившим его в ловушку.

– Поезжай, куда хочешь. Хоть в Сакраменто. Только сваливай из этого города!

Рейтинг@Mail.ru