Катя Майорова
Мишура
Северное сияние. Катерина Антипина
Самолет медленно набирал высоту, оставляя далеко внизу заснеженные горные вершины, живописные фьорды и острова Норвежского моря. Полина уже ничего этого не видела, ведь после всех пересадок устала настолько, что мгновенно уснула еще до взлета.
Рейс «Тромсё ― Лонгйир» был последним этапом в пути до места, которое станет ей домом на ближайшие полгода. Может и хорошо, что она вымоталась так сильно, что не было больше ни желания, ни сил обдумывать правильность своего решения приехать сюда.
Когда ей предложили отправиться в Арктику, она сознательно выбрала работу в музейном архиве, а не экскурсоводом: так не придется ни с кем часто пересекаться. Она знала по опыту, что люди предают. Удачно совпало, что на архипелаге их проживает меньше, чем белых медведей, но и с последними встречаться близко не хотелось.
Загадочный и пока незнакомый Шпицберген встретил пронизывающим ледяным ветром. Не зря местное название архипелага Свальбард переводится с норвежского как «холодный берег». Несмотря на то, что Полину завораживала идея улететь буквально на край света, подальше от всего привычного мира и особенно от тех, кого она предпочла бы поскорее забыть, ее не покидал вопрос: стоило ли соглашаться на такое мрачное место, тем более в осенне-зимний сезон?
С другой стороны, имеет ли значение, куда ехать, когда порушились все твои планы? Молодой человек, с которым она пыталась построить семью, решил уйти и оставить после себя лишь руины, прихватив с собой ее близкую подругу, а заодно и небольшой совместный бизнес. Поэтому любое путешествие воспринималось как освобождение от гнетущих мыслей, возможность отвлечься и не думать об утерянном.
Из аэропорта до дома ее довезла Анника, энергичная шведка, которая жила здесь уже больше года. Полине выделили комнату в небольшом домике, где жили еще три человека: Малин, Ингвар и Камилла. Все они работали по временному контракту в местном ресторане Huset в разные смены, но когда собирались вместе, их домик превращался в настоящее студенческое общежитие.
Все трое были норвежцами, родом из разных частей страны, поэтому говорили на своих местных диалектах и с отличающимися акцентами. У Полины в арсенале был только английский язык, но она не чувствовала себя лишней, даже когда соседи переходили только на норвежский. Ей всегда больше нравилось слушать, чем говорить. Почему-то раньше Полине казалось, что на Крайнем Севере живут в основном грустные и замкнутые люди, но в первые же дни стало ясно: такое описание больше подходит как раз для нее.
– Добро пожаловать, Полин! ― На французский манер обратился к ней новый начальник. Готфрид, бородатый здоровяк, моментально заполнял пространство своим обаянием. ― Уверен, тебе у нас понравится.
– Мне уже здесь нравится, особенно горы. Снега пока немного, но уверена, с ним станет еще красивее. Непривычно только будет без солнца, когда начнутся полярные ночи.
– Не переживай. Шпицберген ― необычное место. Со стороны кажется, будто мы живем в замкнутом пространстве, а на деле здесь чувствуешь себя свободным. Не только физически. Тут простые вещи обретают ценность, а то, что кажется важным там, на «большой земле», становится ненужным. А уж скучать тебе точно не придется, даже зимой.
Он оказался прав. Практически все свободное время Полина, несмотря на свою нелюдимость, проводила с новыми знакомыми. Нельзя сказать, что за прошедшие месяцы она совсем перестала доверять людям, но еще недавно ей хотелось избегать любых привязанностей.
Вероятно, повлияла смена обстановки или то, что скандинавы умеют уважать чужие границы, но с ними общаться было легко. Тем более, они постоянно придумывали активности: походы в горы, прогулки на лошадях, катание на каяках по фьорду, экскурсии к ледникам и айсбергам. До этой поездки Полина даже представить не могла, как интересно ей здесь будет.
Все это помогло Полине быстро освоиться. Уютный Лонгйир постепенно становился ей родным. Весь город находился в окружении гор, а из их маленького домика открывался еще и вид на залив.
Хотя природа поражала своим великолепием, для Полины главной ценностью архипелага, как ни странно, стали его жители. Когда она оставалась одна, ее не покидали мысли о прошлом. В голове постоянно всплывали разные воспоминания, отдельные картинки той, как ей казалось, счастливой жизни.
Она спрашивала себя, в какой момент все пошло не так и почему долгое время не замечала ничего подозрительного. В такие периоды она испытывала сразу и злость, и неуверенность, и стыд, и страх за будущее. Лишь находясь с кем-то рядом, ей удавалось забывать обо всем. Полина не делилась своими переживаниями, но ей нравилось общаться на отвлеченные темы, слушать увлекательные истории Анники, устраивать домашние посиделки с соседями.
Лучше всего ей было в компании Готфрида, его гостеприимной жены Ингер и ласковой пушистой хаски Кьяре1, которая всегда была рядом со своим хозяином, даже на работе. Они перебрались на Шпицберген практически сразу, когда их младший сын уехал учиться в Осло. У них было еще двое старших ребят, и всей семьей они виделись обычно летом.
Ингер часто приглашала Полину на ужин, а в их доме царила такая теплая семейная атмосфера, что отказать было невозможно. Там всегда пахло свежеиспеченными булочками с корицей или пирогами. Хозяева окружали заботой и вниманием, поэтому Полина отогревалась у них не только окружающим уютом, но в первую очередь восстанавливалась эмоционально.
Однажды Готфрид позвал ее с собой сопровождать группу туристов в заброшенный российский город Пирамида. Раньше там была действующая угольная шахта, но в 1998 году она закрылась. Тогда всем жителям в спешном порядке пришлось уехать, поскольку шахта являлась градообразующим предприятием, а другой работы просто не было. Люди оставили после себя пустующие здания, ненужные вещи, детские игрушки, чьи-то мечты и планы. Время тут как будто остановилось, только вот непонятно, в ожидании чего. Эти люди уже точно не вернутся. «Как будто отражение моей жизни», – подумала про себя Полина.
– Почему ты приехала сюда? – спросил Готфрид, словно прочитав ее мысли, пока они ждали окончания экскурсии. – Я имею в виду на Шпицберген. Почему согласилась на эту работу?
– Хотелось ото всех убежать, скрыться, что ли. Думаю, многих такие отдаленные места этим привлекают.
– Мы, например, ни от чего не убегали, наоборот, ехали в новую жизнь.
– Когда я только приехала, мне было сложно даже начать думать о будущем, я застряла в прошлом, в обидах и разочарованиях. Сейчас понемногу забываю все это. Может, и мне тут остаться? И никогда больше не возвращаться в «реальный мир». Там, дома, меня никто не ждет.
– Ты знаешь, нам всем придется уехать отсюда когда-нибудь. Свальбард не то место, где можно прожить до конца жизни, тут нельзя умирать.
– В смысле?
– Здесь же вечная мерзлота, никто тебя не похоронит. Хочешь не хочешь, а все равно принудительно вывезут.
– А ты умеешь вдохновлять и мотивировать.
На этих словах оба уже не могли сохранять серьезный вид и расхохотались.
– Но так и есть, ― продолжал он. ― Ты что, хочешь быть как этот потерянный во льдах город? Одиноким человеком с багажом других, уже чужих для тебя людей из прошлого? Если ты от кого-то «убегаешь», значит, все равно думаешь о них, и они продолжают жить в твоих мыслях. Пора их отпустить.
Всю обратную дорогу до Лонгйира они почти не разговаривали. Готфрид был занят на судне, помогал туристам и общался с экипажем. Зато у Полины было время подумать и полюбоваться захватывающими арктическими пейзажами.
Слова Готфрида и эти пугающие заброшенные виды сильно подействовали на нее. Конечно, он все правильно сказал, ее состояние сейчас было очень похоже на этот пустой безжизненный город. Пора заполнять его чем-то новым.
Вечная мерзлота на архипелаге не помешала, тем не менее, появиться разнообразным видам растений ― при этом многие из них так красиво цвели. Может, и с людьми так же происходит, думала Полина. Неважно, какая метель бушует вокруг ― важно, что внутри тебя, к чему ты тянешься, для чего существуешь. У нее тоже есть шанс прорасти в этой жизни, несмотря на все трудности и проблемы, которые на расстоянии перестали казаться столь значительными.
На Рождество к Ингер и Готфриду неожиданно прилетели сыновья, с которыми они по-домашнему провели праздник. На Новый год же Полина запланировала большую вечеринку, для которой тщательно продумывала меню. Ей хотелось удивить и отблагодарить своих новых друзей, ведь они помогли ей вновь обрести надежду.
Весельчак Готфрид где-то раздобыл белую бороду и мешковатый красный костюм, и, надо сказать, очень гармонично в нем смотрелся.
– Полин, как вы называете русского Санта-Клауса? Я сегодня буду им! ― Сказал он, заходя к ней домой с мешком подарков для всех.
– Дед Мороз, ― сказала она с нарочито английским акцентом, чтобы звучало понятнее.
– What? Dead who?2
Полина рассмеялась:
– Нет-нет, у нас это значит «дедушка», ― попыталась объяснить она, но было уже поздно: вместе со всеми гостями Готфрид до конца вечера подшучивал над странным именем.
Праздник прошел превосходно. Пожалуй, это был лучший Новый год в ее жизни, не считая ярких детских воспоминаний. Когда она была ребенком, эта ночь ассоциировалась с волшебством и предвкушением чего-то сказочного. Нечто похожее она почувствовала и в этот раз.
Вечер преподнес Полине еще один поистине новогодний подарок: ей посчастливилось увидеть изумительной красочности северное сияние. У нее не было елки, которую можно было бы нарядить, ― здесь они просто не растут. Зато появилась мишура, раскрасившая все небо зелено-фиолетовыми мерцающими переливами.
Этот год научил ее тому, что у кромешной тьмы ― как в жизни, так и в природе ― есть свои плюсы. Увидеть подлинную красоту северного сияния можно только при полной темноте, когда не мешают огни большого города, а в периоды отчаяния и одиночества заметнее становится именно то, что действительно приносит счастье, а не все наносное и лишнее, чем люди часто пытаются заполнить жизнь.
Наутро выпал мягкий снег. Полина проснулась рано, сварила кофе и вышла на крыльцо. Вокруг была тишина, а внутри ― спокойствие. От фонаря спускалась вниз дорожка света, выделяя в полумраке полярной ночи белые кружащиеся снежинки. Все метели последних дней сменило это плавное падение, словно природа сама захотела замедлиться.
В этом маленьком городке на краю земли Полина вновь ощутила давно забытое чувство: единение с собой. Негативные мысли не просто ушли, оставив после себя пустоту, ― нет, на их месте появилась вера в себя и в лучшее. Полина больше не убегала, не оглядывалась назад, она научилась смотреть вперед, даже если видна была пока лишь небольшая полоска света.
Папа. Алина Таукенова
12
Мне восемь лет. Я хожу в музыкальную школу, играю на фортепиано. Мне больше нравится петь в хоре. Людмила Борисовна ― мой преподаватель по фортепиано ― строгая, я очень нервничаю. Не то что в хоре. Там я пою с радостью. К тому же пением я могу заниматься когда угодно и где угодно. А вот с фортепиано все совсем не так. Инструмента у нас нет, а потому на уроки я часто прихожу не подготовленной.
Но это все неважно, ведь сегодня папа возвращается из Москвы. Он так часто уезжает, и каждое возвращение домой ― праздник. Когда он летит самолетом, обязательно привозит с собой сэндвич и коробочку леденцов. Но в этот раз папа будет на машине. И самое главное ― мы вместе встретим Новый год.
Мы с братом подождем его во дворе нашего дома, тепло оденемся, возьмем с собой термос с теплым чаем, бинокль и будем смотреть на звезды.
Белая Волга подъезжает к дому, когда на улице уже темно и холодно. Мы рассмотрели звездное небо многократно, и я зеваю, борясь со сном. Но едва раздается гудок, сон как рукой снимает. Мы спешим открыть ворота, и папа заезжает во двор. Я бегу обниматься и получаю свой классический «поцелуй в пятачок». Он разгружает машину, дает мне самую легкую сумку, просит не мерзнуть, и бежать домой.
Дом полон еды и света. По лестнице тянется серебристая мишура. Я поднимаюсь наверх и кричу на ходу: «Ставьте чайник! Папа приехал!»
Забегаю на кухню, кладу сумку прямо на ковер, и возвращаюсь к лестнице. Папа уже внизу, у него в руке огромная коробка. Спрашиваю, что это, он в ответ лишь загадочно улыбается. Я понимаю, что там подарок для меня, но не могу представить, что же это может быть. Бегу вниз и пытаюсь прочитать, что написано на коробке. Но там только незнакомое слово на английском: Yamaha.
В коробке оказывается синтезатор. Я визжу и прыгаю от радости, все смеются. Мама ворчит, что это слишком дорого, и что я, скорее всего, брошу музыкальную школу. Я спорю, говорю, что теперь буду заниматься каждый день. Но через год мы уезжаем в Пятигорск, а затем в Москву, поэтому музыкалку я все-таки бросаю. Но синтезатор до сих пор стоит в зале. И пусть я помню только, как играть собачий вальс, каждый раз, когда смотрю на него, вспоминаю ту холодную ночь и хитрую, довольную улыбку папы, с которой он заносил коробку.
11
Я в пятом классе, мне десять лет. Мы с одноклассницами планируем выступление под Шакиру. Я каждый день репетирую без музыки.
Однажды по дороге в школу рассказываю папе, под какую песню мы будем выступать, как мне приходится каждый день готовиться, все очень серьезно. Папа понятия не имеет, кто такая Шакира, он ведь слушает только старье и вообще «ничего не понимает в музыке», но заверяет меня, что бесконечно мной гордится и что я выступлю лучше всех. На следующее утро на телевизоре стоит кассета Шакиры. Я с криком бросаюсь ему на шею, он смеется, обнимая меня в ответ.
Я не помню выступления и даже лиц своих одноклассниц, с которыми танцевала. Помню только зал, полный мишуры, и желтую кассету Шакиры на телевизоре.
10
Мне двенадцать, и когда в школе меня спрашивают, кем работает мой папа, я не знаю, что отвечать. Мой папа ― бизнесмен. Мой папа что-то продает. Мой папа работает в Госдуме. Мой папа постоянно в командировках. Мой папа работает с людьми. Папа работает всегда.
Папа постоянно в дороге. Я думаю, что в машине он проводит больше времени, чем дома. Его белая волга ― мое любимое место. В ней всегда тепло, вкусно пахнет и обязательно есть что-то сладенькое.
Когда мы ездим в другие города, я спокойно сплю, потому что знаю: ничего не случится. В дороге он всегда рассказывает интересные истории из жизни, про разных людей, либо они с мамой что-то обсуждают, а на фоне играет радио.
Когда мы переезжаем в Москву, я впервые плачу в дороге. Мои одноклассники написали мне кучу писем со смешными историями и обещаниями никогда не забывать. Я читаю и плачу. Не понимаю, зачем нам куда-то ехать. Я люблю свою школу и класс. Я только влилась в новый коллектив, и вот мы снова уезжаем. Злюсь на папу, на его работу и на весь мир. Он включает мои любимые песни, но мне все равно.
В какой-то момент я засыпаю, а просыпаюсь уже в Москве. Это самый тяжелый для меня год: я сильно отстаю от одноклассников по всем предметам, а главное ― по взглядам на жизнь. У меня почти нет друзей, хотя до этого я уже поменяла три класса и всегда легко вливалась в коллектив.
На зимние каникулы мы наконец-то возвращаемся домой, и время пролетает незаметно. Мы украшаем дом, но отметить в нем Новый год уже не успеваем. Однако в ночь, когда мы должны выезжать обратно, меня будит папа и говорит, чтобы я отключила будильник, потому что в Москву мы больше не поедем.
Сначала мне кажется, что это шутка, я переспрашиваю: «Честно?» Он кивает и улыбается, я вскакиваю и крепко-крепко его обнимаю.
Я не знаю, что он ушел с работы, что у него сложная ситуация, я просто радуюсь, что больше не надо ехать в Москву. Он, как всегда, целует меня в нос и укрывает одеялом. Засыпая, я вижу мишуру, висящую вдоль шкафа, и улыбаюсь. На следующее утро просыпаюсь от звука будильника, который все-таки забыла отключить.
9
Я с детства не дружу с водой. Мне рассказывали, как однажды в аквапарке я ушла под воду, и папа еле успел меня вытащить. Второй раз я тонула в речке, лет в тринадцать, где меня полчаса пытался спасти незнакомец, выбрасывая на поверхность снова и снова, пока я, наконец, не добралась до камня, зацепившись за который, села и стала приходить в себя.
Сегодня мы с родителями и сестрой поехали в горы. У папы там встреча, а мы с мамой решили погулять у реки. С деревьев свисает потрясающей красоты снежная мишура, а горная река только в некоторых местах покрыта толстым слоем льда.
Мы с сестрой ходим по берегу, когда я внезапно решаю встать на лед и потрогать реку, мама говорит, чтобы я ушла оттуда, я машу рукой и в следующую секунду проваливаюсь ногой в воду. Мама бежит ко мне, хватает за руку и вытаскивает обратно на берег.
Правая нога по колено мокрая, ледяная вода мгновенно замерзает, и кожу словно колет миллионами игл. Я смеюсь и успокаиваю маму, говоря, что все нормально, главное, что я не утонула.
Мы бежим к машине, где нас уже ждет папа. Мама стягивает с меня мокрую обувь, носки и штаны, на ходу рассказывая, что случилось. Папа тут же снимает свою обувь и носки, надевает это все на меня, а сверху накрывает своей курткой и улыбается, качая головой.
Мне стыдно, что я заставила их переживать, но, как и любой ребенок, я радуюсь вниманию и заботе. Мы едем в ближайший магазин, где мне покупают новые теплые штаны и шерстяные носки. Вкусно поев, мы возвращаемся домой, где папа записывает меня на плавание.
8
После окончания школы я понимаю, что пора уезжать из моего города. Я чувствую, что не хочу тут жить, учиться, развиваться.
Мы с папой долго это обсуждаем и в итоге он предлагает Китай. Я настолько не верю своему счастью, что соглашаюсь тут же. Я ничего не знаю про страну, кроме того, что там есть Великая Китайская стена. Не беда, все остальное я выясню уже там!
Папа находит контакты, собирает наши с сестрой документы для поступления в вуз, и вот мы в самолете. Я верю в реальность происходящего, только когда мы приземляемся в аэропорту Шанхая. Родители прилетают с нами на месяц, чтобы поддержать на первых порах и самим убедиться в безопасности страны.
Город огромен и прекрасен. Множество самых разных людей из разных стран. Я не могу поверить, что нахожусь среди них.
Именно здесь я впервые снимаю квартиру, плачу по счетам, сама покупаю себе одежду и решаю, чем заниматься в свободное время. Я выбираю свое окружение и работу, получаю зарплату и планирую, как ее потратить. Я расту.
Пять лет пролетают незаметно, я чувствую, что мое место здесь, в большом городе, который меняется каждый час.
7
После первого курса мы с сестрой собираемся домой на летние каникулы. Укладываем вещи, съезжаем из квартиры, едем в аэропорт, где выясняется, что в написании моей фамилии допустили ошибку, и я не могу лететь этим рейсом.
Разница во времени с Москвой ― пять часов, дома сейчас пять утра. Папа на связи, он звонит на горячую линию и исправляет ошибку. Однако китайцы утверждают, что мне все равно не разрешат вылететь, и лететь может только сестра. После часа уговоров на ломаном китайском я провожаю сестру на самолет и думаю, что мне делать, но я абсолютно спокойна, так как папа сказал ждать. Все равно ни билета, ни квартиры тут уже нет, я жду. Через пару минут звонит папа и отправляет мне данные нового билета на завтра и координаты ближайших гостиниц.
На следующий день я вылетаю домой и первый, кого я вижу, ― папа. Его лицо осунулось, я понимаю, что он не спал две ночи и, как всегда, приехал меня встречать. Я крепко обнимаю маму и его. Мы шутим и смеемся. Я дома.
6
На последнем курсе перед всеми стоит выбор: остаться в Китае или вернуться домой. Я понимаю, что не могу решиться ни на один из вариантов. Однокурсники, решившие остаться, уже вовсю готовят документы, ищут стажировки, работу, чтобы продлить визу. Те, кто возвращаются, ищут работу дома. Меня же разрывает на две части, и я никак не могу определиться.
Ночью мне снится сон. Я стою на краю здания и понимаю, что на город надвигается цунами. Вокруг – звенящая тишина. Рядом со мной никого нет. Я понимаю, что бежать и прятаться смысла нет. Поэтому просто стою и жду. Я не вижу воды, просто знаю, что она уже близко. Меня парализует от страха и безысходности.
Просыпаюсь я совсем не так, как приходят в себя после кошмара. Я медленно открываю глаза, лежу, не двигаясь, глядя в потолок. Я связываю этот сон с тем, что никак не могу сделать правильный выбор, и что, скорее всего, вернусь домой, а потом пожалею.
5
Седьмое января 2019 года. Наш первый Новый год после возвращения из Шанхая. Мы наконец-то встретили его всей семьей. Мне 25. Я просыпаюсь от папиного голоса, он идет по коридору и поет. Мама говорит ему быть потише, ведь я еще сплю, а он в шутку отвечает, что я успею выспаться в Москве. Я улыбаюсь, тянусь к выключателю от гирлянды, которая висит вдоль матраса. Включаю ее и просто лежу, глядя на огоньки.
Новый год в этот раз получился очень теплым ― даже снега не выпало ни грамма, поэтому мишура и гирлянда ― единственное, что помогает сохранить новогоднее настроение.
Скоро улетать в Москву: мне назначили собеседование, и я переживаю. Так хочется поскорее найти работу. Мы с папой купили вчера билеты, и он в шутку попросил меня остаться. Я знаю, что он скучает, но если не вырвусь сейчас, то застряну тут. А я этого не хочу.
В два часа дня ему вдруг становится плохо. Сначала просто говорит, что устал и ляжет отдохнуть, но внезапно начинается приступ.
Скорая едет минут двадцать, которые для меня тянутся бесконечно, я не могу даже зайти в комнату, где мама с сестрой и братом пытаются его откачать. Когда, наконец, приезжает скорая, им остается только констатировать смерть. Инфаркт.
Я захожу в комнату и беру его за руку, рука теплая, и мне кажется, что он дышит. Я ничего не понимаю. Все вокруг замерло. Кладу его руку себе на макушку и глажу себя по голове. Не знаю, сколько я так сижу. Следующее, что помню: срываю мишуру и гирлянды с перил по всему дом. Я не понимаю, зачем это делаю. Потом вдруг вспоминаю: у нас будут похороны.
4
Дом заполняется людьми. Все вокруг черное. Папу переносят из спальни на пол в холле, мы с сестрой сидим рядом с ним, а вокруг меняются люди. В какой-то момент я вдруг понимаю, что его рука очень теплая, говорю об этом сестре, она кивает. Мы приносим его наручные часы, которые отмеряют пульс, надеваем ему на руку, но они выдают ошибку. Ошибка. Вот что все это такое. Одна огромная кошмарная ошибка. Я оглядываюсь на людей, заполнивших наш дом черными пятнами, и в голове проносится мысль: «Что ты наделал? Как ты мог? Посмотри на них, все вокруг почернело».
Переведя взгляд на окно, вижу, как на улице огромными хлопьями падает снег.
3
Самое сложное решение в жизни я сделала в 25 лет: я выбрала место на кладбище для своего отца. Я и подумать не могла, что когда-нибудь мне придется это делать. Раньше казалось, если не станет его, меня не станет в следующую секунду. И вот я здесь; под ногами хрустит снег, и очень скользко. Мы стараемся идти осторожно, я переживаю за сестру, она на пятом месяце беременности. Совсем скоро родит мальчика, которого папа не увидит.
Место находится прямо у ног моей бабушки, его мамы.
Кладбище, на самом деле, самое спокойное место в мире. Там совсем не жутко. Там теперь есть он. Я могу сидеть там часами. Я не знаю, как заставить себя заговорить с ним. Все слова звучат наигранно. Я не знаю, что именно сказать, я уверена, что он и так все понимает. Он где-то рядом и видит, что происходит в моей жизни.
Если он рядом, значит, у меня еще есть шанс с ним увидеться. Потому что если папа просто ушел, то я не понимаю в чем был смысл – всей той любви, которую он отдал мне, всей той любви, которая теперь осталась во мне жгучей кислотой. Если мы больше не увидимся, то вся жизнь – просто жестокая шутка.
2
В конце 2019-го началась пандемия. Но я ее не заметила. Я перестала выходить из дома еще в начале года. Кто-то сказал, что скорбь ― это роскошь. Если у тебя есть время скорбеть, то тебе повезло. Даже тут он оставил нас в роскоши.
Мы все можем позволить себе не работать и утопать в своей боли, скорби и жалости к себе. Наш дом полон людей, которые просто существуют. Мы выползаем из своих комнат, чтобы поесть и сходить в туалет, выполняем простейшие функции, говорим о нем, плачем. И снова возвращаемся в свои комнаты.
Меня утешают плохие новости. Я чувствую, что кому-то так же плохо, как и мне, и успокаиваюсь на какое-то время. Я не понимаю, как все могут продолжать жить, когда его не стало. Его телефон молчит. Телефон, который звонил целыми днями без умолку, теперь молчит. Эта тишина оглушает. В этой тишине я провожу следующие четыре года.
1
Мне тридцать. После его смерти прошло почти пять лет. Я только начинаю осознавать, что я пережила. Что жизнь продолжается, пусть я и не уверена, что живу. Я собираю свою жизнь по кусочкам. Смотрю на старые фотографии и не могу поверить, что когда-то была такой беспечно счастливой.
Сейчас все эмоции исходят из головы. Я знаю, когда надо радоваться, когда расстраиваться, но не могу прочувствовать, как раньше.
Хотелось бы мне сказать, что потеря сделала меня сильнее, что я проснулась другим человеком, который ценит жизнь и людей вокруг себя. Что я стала беречь маму и близких больше. Но я все так же могу их обидеть словом или делом. Я не просыпаюсь с благодарностью каждое утро. И сильнее я тоже не стала.
Меня накрыло цунами, и каждый день я пытаюсь выкарабкаться из воды. Я не умею плавать, но временами мне удается вынырнуть на поверхность и сделать вдох. На поверхности меня больше не ждет папа, который отдал бы мне свою обувь или накрыл курткой, чтобы отогреть, и временами я не знаю, для чего снова и снова выныриваю.
Я остаюсь на плаву все дольше и дольше, и меня почти выносит на берег, но приходит новая волна, сбивает с ног и лишает сил, и вот я снова ухожу под воду. Мне хочется верить, что со временем волны будут слабее и реже, что на берегу появятся новые люди, ради которых найдутся силы выплыть окончательно.
