Катя Майорова
Мишура
– Чего не спишь? ― Люк расплывается в довольной улыбке.
– Прикалываешься?
– Днем прямой эфир был, сейчас повтор завел. Я просто не мог пропустить.
– Ага, ― создает видимость присутствия Джо, между делом посылая стакан принимать горячий душ в посудомоечной машине.
– Ты дуешься?
– Нет, ― сухо отвечает она, не позволяя себе открыть на него огонь.
– Ты дуешься, ― констатирует Люк. Он тянет ее за талию, не позволяя уйти из комнаты и исчезнуть в темноте. Мягко сводит ее руки, когда та устало, слабо и раздраженно просит отпустить ее.
– Я не хотел тебя будить. Увлекся.
– Я говорила тебе, что завтра у меня важная встреча, мне нужно рано встать. Я хотела выспаться, ― тихо сетует она, не разрывая объятия. ― Ужин приготовила, ты даже не прикоснулся.
– Да я сыт до отвала. Мы с Марцией зависли над проектом, пока ждали ответ от заказчика, дегустировали меню, устроили себе небольшую вечеринку в офисе. Кучу всего прислали, это Марси еще половину забрала. Китайский новый год, короче.
Джо обращает внимание на поникший хвост глянцевого серпантина ярко-красного цвета, прижатый дверцей холодильника.
– Китайский новый год? Сейчас же не февраль.
– Надо тусовку подготовить. У нас своя атмосфера.
– А у меня тут своя, ― канючит Джо, давая понять, что ей не хватает внимания. ― Я думала, ты под утро вернешься. Хоть бы написал, что приедешь пораньше. Сегодня же пятница.
– Сегодня четверг, ― отвечает Леван, ловя невнимательную, наивную и глупую, но все же свою девчонку на оплошности, которая могла привести к катастрофе, ― но технически ты права, уже пятница.
Джо жмурится от неловкости. Она без труда разглядела беспорядок дома, но не смогла рассмотреть название дня недели на экране мобильника.
– И ты тоже могла написать, что решила остаться дома.
– Прости, ― извиняется она за то, что запуталась, как кот в мишуре, в разбросанных листках календаря и однообразных буднях, смешавших мысли в кашу. Вот и не нужно ей никуда вставать рано утром.
– Кажется, кто-то засиделся, ― отвечает Люк, рисуя пальцами дорожки на ее спине. ― Нужно куда-то вместе выбраться, ― Джоанне, заключенной в объятья, остается лишь угукнуть в ответ.
– Ну и как матч? ― прорезается у нее голос.
– Наши выиграли. «Чикаго Буллз» порвали «Нью-Йорк Никс».
– Так если порвали ньюйоркцев, как же наши выиграли? ― не понимает обитательница Бруклина.
– Я не говорил, что я из Иллинойса? ― расплывается в улыбке Леван.
Джоанна отрицательно мотает головой.
– Когда-нибудь расскажу подробнее.
Джо молча кивает. Слипаются глаза. Она принимает его предложение отправиться досыпать. Леван обещает ей скоро присоединиться, выпускает ее ладонь из своей.
Джоанна возвращается в пустую постель, льнет к холодным простыням. Где-то далеко, совсем тихо, шумит вода по сточным трубам. Какая же она все-таки эгоистка. Вцепилась в парня зубами и когтями, не позволила без скандалов и часа прожить для себя. Невнимательная балда.
Ей стыдно. Раздула из мухи слона и теперь валяется, подмяв под себя одеяла, ожидая, что ее снова обнимут погладят по бедовой голове и поцелуют в макушку. Джо боится, что она со своими привычками канючить и устраивать закидоны на ровном месте когда-нибудь надоест Люку. У его терпения, в отличие от кредитной карты American Express, наверняка есть лимит. Джоанна знала, что их совместная жизнь не будет идеальной, как в сказке, ждала, что когда-нибудь их с Люком накроет та самая «бытовуха», спасибо, что из-за разбросанных носков еще не ругались.
Возможно, поэтому она не слишком горячо приняла его предложение съехаться: хотела оттянуть домашние склоки как можно дольше. Сколько они живут вместе? Месяца полтора. Не прибили друг друга ― и ладно. Серпантин их жизни сделал еще один виток.
Вода прекращает шуметь. Девчонка считает секунды до момента, когда ее беспокойное уединение будет нарушено. Тишина снова вскрыта, как консервная банка. Леван скрипит половицами, клацает ручкой входной двери. Очевидно, пытается действовать тихо и по-быстрому. Старается не разбудить ее снова. Аккуратно, но тем не менее с долей стабильного безразличия перекидывает вещи через спинку кресла. Проходится пятерней по мокрому от проточной воды ежику волос, парой крепких ударов взбивает подушку, и, наконец, собирается сделать то, о чем его просила Джо ― уснуть.
Люк елозит рукой по одеялу, покрывающему изгибы тела Джоанны. Останавливается где-то в зоне ее груди, девчонка обвивает его руку своей и сцепляет ладони.
Грандиозный шарлатан и волшебная справка. Дарья Нечаева
Гадая, чем бы ей заняться,
Шура смотрела на часы,
Но день тот не спешил кончаться,
Как километры мишуры,
Которой, чтобы сэкономить,
Трудолюбивый коллектив
Покрыл обшарпанные стены,
Декор весь прочий отменив.
Со стен наверх переползая,
Свисала также с потолка,
Уменьшив площадь кабинета,
Та и была невелика.
Лапшой спадавшие лианы
Вдруг мысль зажгли, развеяв мрак:
Она включила греться чайник
И заварила «Доширак».
Покушав, Шура подобрела
И уже с легкой теплотой
Она по новой оглядела
Труды коллег, среди них ― свой.
Пусть Новый год она не очень
Считала к месту в январе:
Там нет природы перехода ―
Не то что, скажем, в сентябре.
Однако точно нужно было
Хоть как-то зиму перебить,
И человек придумал праздник,
Чтоб в целом до весны дожить.
Шура любила не работать,
Ей в этом праздник угодил,
Но вот ажиотаж всеобщий
Ее серьезно выводил.
Поесть у бабушки салатик,
Салют с балкона посмотреть…
Prosecco Шура не любила ―
С него потом весь день болеть.
Но приходилось пить, как должен
Любой нормальный человек,
И предвкушать, и суетиться,
И поздравлять своих коллег.
Сменить толстовочку на блузку,
А на колготы ― спортштаны,
Ну и понятно, что кроссовки
Сюда уже не подошли.
― Шур, ты хотя б накрась ресницы
И прыщик блестками замажь.
Раз в год могла бы постараться
Нормальный сделать макияж.
― Тебе идти еще начальство
Щас от отдела поздравлять.
Хотя ты слабо нарядилась,
А твою свежесть не отнять.
***
― Услада глаз, сама ― подарок, ―
Так встретил Шуру Михаил
Петрович, глазками моргая,
Путь к отступленью преградил.
И, доверительно склонившись,
Дыша селедкой с коньяком,
Он начал ей шептать на ухо
Без сильной надобности в том.
Он сообщил ей по секрету ―
От всех, кого и так здесь нет, ―
Что ждет их на корпоративе
Необычайнейший концерт.
Сеанс гадалки-чародейки,
Или там фокусник и маг,
Тут шеф уже не очень помнил,
Но феерично будет ― факт!
Вдруг, уловив недоуменье,
За тушью в Шуриных глазах,
Он положил пред ней буклетик,
Пришедший с почтою на днях.
Там не гадалка, а мужчина
В большом восточном тюрбане
Гласил, что жизнь не будет прежней
И по приемлемой цене.
В программе фокусы, гипноз
И снегопад из белых роз.
Всех точно покорит до слез
Феликс Степаныч Грандиоз!
***
Как время ни было капризно,
А все же вечер наступил,
И маркетолог Анатолий
По залу Шуру закружил.
Ну, как «кружил» ― скорей, топтался,
И ростом был не великан,
Зато по моде одевался
И был мечтою местных дам.
Уж праздник в самом был разгаре.
Развеселившись в пух и прах,
Они друг к другу прижимались,
К тому же он приятно пах.
Хоть Шура и не признавалась,
Но на безрыбье это рак.
Объектом был ее фантазий:
В них целовались только так.
Лучась прекрасным настроеньем,
Походкой мягкой от бедра,
Навстречу плыл МихалПетрович
И протянул два кулака:
― А ну-ка, Шура, угадайте,
Презент для вас в какой руке.
Она любезно ткнула пальцем,
А там конфетка. Хе-хе-хе.
― Давайте, ротик открывайте.
– Спасибо, лучше я сама.
– Вы мне, мадам, не возражайте,
Уважьте в праздник старика.
Сказала: «А!», как у врача,
Смирившись со своим позором.
Довольный дед в открытый рот
Вложил конфеточку с ликером.
Тут же закашлялась она
От злости или от спиртного.
Шеф ей похлопал по спине
Или чуть ниже ― что такого?
Как Анатолий ей сказал,
Не возмутясь и не ревнуя:
«Всем настроение не порть»,
Скандала нотки быстро чуя.
Взгляни, какая красота:
Огнями елочка сверкает.
Мужик в халате и чалме
Концерт, похоже, объявляет.
Все было: кролики из шляпы,
Огонь и шпаги, синий дым,
Хотя, возможно, это просто
Шел из курилки никотин.
Но всех держал под впечатленьем
Его магический талант.
Вот, наконец, звучит динамик,
Изображая бой курант.
― Теперь же всем вам предлагаю
Представить, будто бы настал
День новогодний ― чтобы каждый
Свое желанье загадал.
― Быстрей давайте прям от сердца
Что первым в голову придет,
То, что за деньги ты не купишь,
Но вдруг всю жизнь перевернет.
― Мечтаю я, чтобы не нужно
Себя мне было заставлять,
И делать только то, что хочешь,
А что не хочешь ― пропускать, ―
Сказала Шура, улыбнувшись.
В душе погладив свою лень,
Но вдруг каблук сломался с треском ―
Какой сегодня странный день.
И, скинув туфли с облегченьем,
Теперь, когда и повод был,
Пошла она переодеться,
Но общий тост остановил.
Разлив шампанское в бокалы,
МихалПетрович протрубил:
«Всех с Новым годом поздравляю,
До дна чтоб каждый все допил!»
Скрипя душой и представляя
Тот слишком пенный кислый вкус,
Держа бокал, вздыхала Саша:
«Ну ладно, как-то притворюсь».
Но вот у рта фужер безумный
Вдруг траекторию сменил
И бедолаг, стоящих рядом,
Вином игристым окатил.
Конечно, странно это было:
Как будто кто-нибудь другой
Творил все то, что ей хотелось,
Своей невидимой рукой.
Тут все решили: Шуре хватит,
И больше ей не наливать,
Что было очень даже кстати ―
Она не стала возражать.
Услышав новость, Анатолий
Подумал: это ему знак.
Чтоб проводить до гардероба,
Он сделал ей на встречу шаг.
Переодеться было нужно.
Пусть на мечту он не похож,
Хотелось Шуре убедиться:
А вдруг он все-таки хорош?
Среди пальто тепло и тесно,
Темно и страшно, интересно:
Что будет? Как решится он,
Ее компактный Аполлон?
Вот слышит в темечко сопенье.
Пожалуй, что момент настал.
Тут развернулась к нему Саша,
И он кокетку засосал.
Увы, бездумно и безвкусно
В ее устах он трепыхал,
А между тем, уже руками
Ее все больше раздевал.
«Так, все, спасибо, но я справлюсь
Со сменой шмоток без тебя.
Была надежда, что ты классный,
Но ты обычная свинья», ―
Успела лишь подумать Шура,
Как вдруг своею головой
Ему она втащила по лбу ―
И правда, странный день какой.
Но попытать свою удачу
Решил хотя бы еще раз,
Списав увечья на случайность,
И утерев слезинки с глаз.
Он намекнул ей, что теперь уж,
Ввиду морального вреда,
Потребно начатое дело
Довесть, так скажем, до конца.
И днем назад, пожалуй, Шура
С ним согласилась бы сама.
Зачем снимать иначе блузку
И приводить его сюда?
Но вот теперь сомкнулись ноги
И запечатан прочно рот.
Понятно стало: в эту гавань
Никто сегодня не войдет.
Он даже штурмом взять пытался,
Но не склонился ее стан.
Он рассмотрел все варианты,
Но не сложился и Б-план.
Вокруг, как хищное колибри,
Порхал, кусая свои губы,
Бессильно на пол опустившись,
Взирал он злобно на подругу.
Она пыталась, как умела,
Пред ней мужчине объяснить,
Что можно жаждать поцелуя,
Но не желать усугубить.
До дома парком прогулявшись,
Она пленилась сладким сном.
Забыв о том, что день грядущий
Рабочим был, вообще-то, днем.
***
Впервые рано так проснувшись,
Причем без всякого звонка,
Она успела выпить кофе,
Даже сварить его сама.
В конторе было неспокойно:
Продолжив до утра гулять,
Какой-то дурень умудрился
Отчет финальный замарать.
И почему-то подозренье
На Шуру пало, вот те на!
Хотя была свежее розы
И раньше всех домой ушла.
МихалПетрович справедливый
Устроил каждому допрос,
И тут у бедной Александры
Возникнул новый перекос.
Когда ее спросил спокойно,
Сказала просто: «Нет, не я».
Но начал он орать, и тут же
С ней приключилась глухота.
Он сотрясал пред ней щеками,
Краснел, бледнел, махал руками.
Рычал ― навряд ли же он пел?
Но не единый децибел
К ушам ее не прикоснулся.
Как рыбка в банке за стеклом,
Он многозначно хлопал ртом,
И наконец-то просто сдулся.
«Пощады!» ― тихо простонал.
И тут, уже прекрасно слыша,
Та объяснила как смогла,
Что у нее со слухом вышло.
― Что, предлагаешь не орать?
Ты дурака ищи другого.
– Ну, чтобы я могла понять,
Не вижу выхода иного.
― Сходи-ка лучше ты к врачу!
– Простите, снова не пойму.
Тогда он злобно зашептал
И ей больничный молча дал.
Так Шура на прием сходила,
Была осмотрена врачом.
Сказал он, с ухом все в порядке,
И слух тут вовсе ни при чем.
В подобном случае, возможно,
Другой бы спец помочь сумел.
Вот наш клинический психолог,
Он мастер разных странных дел.
С опаской Шура отворила
Дверь знаменитого врача,
Но так в проеме и застыла,
Щипая за руку себя.
И от пришедший яркой мысли
По коже пробежал мороз.
Пред ней, радушно улыбаясь,
Сидел тот самый Грандиоз!
― Да, я и маг, и я психолог ―
И там и там не шарлатан.
Все дело, в общем-то, в гипнозе,
Но и в желании мадам.
― Скажите честно, вы хотите
Все так, как раньше, повернуть?
– Пожалуй, нет, но к новой жизни
Приноровиться б как-нибудь.
― Тогда отлично, выдам справку
В том, что на вас нельзя орать.
– Прошу, еще там допишите,
Мол, ни к чему не принуждать.
― Готово! Вот вам штамп и подпись.
И ты, читатель дорогой,
Себе скорей такую выдай
Своею собственной рукой!
Это желание исполнить
Можно без магии совсем.
Нужно однажды расписаться
И не бояться перемен.
***
Эпилог
Как Шуру просто не поперли
С работы этой же зимой?
Ее поперли, только позже,
Прекрасной свежею весной.
Конечно, было очень страшно
Остаться по себе самой.
Мерси, что выплатили денег
За увольнение больной.
Она не знала, что ей делать,
Но вот понравилось гулять.
Гипноз казался интересным ―
И много начала читать.
Потом ― писать стихи и прозу,
А иногда по вечерам
На чай ходила к Грандиозу.
Он самый лучший шарлатан.
Сашины враки. Александра Путилина
В моей жизни было много мишуры ― разных цветов и фактур, разной длины и толщины. Я наматывала ее на те места елки, которые мне казались лысоватыми и неприглядными. Уродливую подставку под дерево я полностью окутывала толстым слоем разноцветных лент.
Так и в жизни: слой за слоем я наматываю мишуру на проблемные места, от которых внутри возникает вязкое стыдливое чувство. Прикрываю их, чтобы не видеть и не вспоминать, яркими пятнами выдуманных историй.
Вообще, наличие мишуры на современных елках ― моветон. Не модно, можно даже сказать «колхозно». Но мне все равно, ведь с мишурой елка блестит еще ярче, кажется более пушистой, с мягкими лапами, это особенно важно, ведь мое дерево ни дня не росло в земле, не было срублено и доставлено на елочный базар вперемешку со своими братьями и сестрами «по счастью». Мое дерево изготовили на производстве, скорее всего, полностью из искусственных материалов… Но давайте по порядку.
Меня зовут Саша, мне тридцать лет, и я мастер спорта по вракам, олимпийский чемпион, лауреат множества премий в этой области. Слово «враки» тут подходит как нельзя кстати, потому что одновременно олицетворяет детские наивные фантазии и взрослое неприкрытое вранье.
Я могу классифицировать свое вранье на несколько подпунктов:
– враки из страха;
– враки для привлечения большего внимания к моей персоне;
– враки из-за нежелания объясняться;
– враки для доказательства моей крутости;
– враки из злобы;
– враки из добрых побуждений;
– враки для достижения целей;
– враки на ровном месте, непонятно для чего.
Ни одна из этих категорий вранья ни разу в жизни не принесла мне счастья или успеха. Хорошо, что некоторые из них не нанесли большого урона…правда, некоторые нанесли. Такое вранье, как «стою в пробке/застряла в лифте» я уже и за вранье не считаю.
Враки – та же мишура, и в какой-то момент ее стало слишком много. Все начало походить не на красиво украшенную аккуратную елочку, а больше на огромный комок спутанных разноцветных и шуршащих змеюк, а я – внутри этого клубка.
Тогда я поняла, что пора выбираться, признаться самой себе, что это «не норм», залатать блестючками пробоину в душе не получится.
Этот рассказ я посвящаю себе. А точнее, той маленькой Саше, с которой нам давно нужно поговорить, объясниться, покаяться друг другу, поплакать и посмеяться. Этим рассказом я хочу, наконец-таки, простить себя за все. А вы станете вольными или невольными свидетелями моего прощения.
Я врушка с самого раннего детства. Сколько помню себя, столько и выдумываю небылицы, привираю, недоговариваю или откровенно лгу. Почему так произошло? Я не знаю. С чего началось? Уже не помню. Может быть, у меня такой код заложен при рождении? Может, где-то что-то поломалось в настройках, а я забыла где и что, и только спустя много лет решилась это попробовать починить.
Сейчас мне бы очень хотелось вернуться в детство и сказать самой себе, что я нормальная, что я ни в чем не виновата и это не страшно, что я такая выдумщица и болтушка. Может, мне суждено под старость лет стать великим писателем, режиссером или сценаристом? Я же просто всю жизнь репетирую и набиваю руку.
В моей памяти застрял ярчайший пример неудачного вранья (забегая вперед скажу, что 98% моего глобального вранья – неудачные), произошедший в начальной школе. Тогда меня перестали уважать в классе, и пока наши дороги с этим классом и этой школой не разошлись, я была персоной «около» нон грата. Со мной считалось не очень круто дружить, меня практически никуда не приглашали и не звали гулять. Не могу назвать себя изгоем, потому что чувство юмора, активность и интересность меня не раз выручали, но выражение «девочка для битья» знаю не понаслышке.
Первый раз, когда весь класс покрутил пальцем у виска, глядя на меня, был после автобусной экскурсии. Я не помню, куда мы ехали, но помню, что тогда впервые не хватило посадочных мест всем детям и несколько человек стояли всю дорогу туда и обратно. Лично я постояла минут пятнадцать и мне нашли место, на которое я благополучно уселась. Почему-то с экскурсии мы вернулись поздно, может быть, попали в пробку, и я утомилась – от поездки и от самого мероприятия. У меня в голове родился идеальный план, как сделать так, чтобы по возвращении домой меня не загрузили какими-то домашними делами, а лучше, чтобы вообще не трогали, и даже пожалели, и дали что-нибудь вкусненькое. Я решила, что скажу родителям, будто тоже стояла всю дорогу и очень устала. Счастливая хитрая улыбка растягивала мои щеки в предвкушении классного вечера дома.
Вечер действительно был классный: меня и правда не трогали, дали посмотреть мультики (важное уточнение, все события происходили во втором классе, мне было лет семь-восемь), поваляться в кровати. Уснула я в блаженной неге, потому что родителям было жалко ребенка, который, бедняга, час в одну и два часа в другую сторону (ведь возвращались мы по вечерним Московским пробкам) ехал, стоя на своих маленьких уставших ножках.
На следующий день, в приподнятом настроении, я отлично проводила время в школе. Все у меня ладилось, даже пятерку получила по какому-то предмету ― словом, не день, а сказка. Моя мама должна была приехать в школу и поговорить с классным руководителем по какому-то вопросу, сейчас уже не помню суть дела, но я знала, что она придет в одну из перемен, и была абсолютно спокойна и даже, помнится, смеялась над какой-то шуткой одноклассницы, когда услышала грозное: «Саша, подойди сюда».
Моя мама и моя классная смотрели на меня в упор, одна ― с недоумением, вторая ― с раздражением в глазах. Пока подходила к учительскому столу, я перебрала в голове все возможные «косяки», но на ум ничего не приходило, вроде бы я была чиста по всем фронтам на этой неделе.
– Саша, ты разве стояла вчера в автобусе? – Весь класс притих, всем было интересно, что происходит.
– Нуууу, немножко… ― я замялась, растерялась, залилась краской, у меня скрутило живот, я хотела лопнуть на множество крохотных пузырьков или просто упасть в обморок от леденящего ужаса, что моя врака раскрылась, да еще и в присутствии множества свидетелей.
Как оказалось, закончив обсуждение вопроса, по которому изначально приходила, моя мама напоследок попросила классную в следующий раз тщательнее подбирать автобус, чтобы все дети могли сидеть, а то «Саша вчера пришла домой очень уставшая». Учительница сначала растерялась, потому что была уверена, что никто из родителей не знает об этом инциденте (кажется, нас просили не упоминать о нем при родителях), а затем вспомнила, что я-то как раз не стояла, разозлилась на меня и переключила фокус внимания с того, что автобус был слишком мал, на то, что я наврала маме о своих тяготах в этой поездке.
Мама была разочарована, она чувствовала себя неловко и спешно ушла, бросив мне, что мы поговорим дома. Меня же потом еще долго отчитывали перед всем классом, называли врушкой, попросили детей, которые действительно стояли, ответить: рассказывали ли они своим родителям об этом, и те, естественно, отвечали отрицательно.
Мне было очень стыдно. Казалось, что я предала учителя, выставила ее в ужасном свете, и теперь я на всю жизнь буду носить на груди клеймо «врушка и предатель». А кто во всем виноват? Конечно, мама. Кто ее просил заводить об этом разговор? Это вообще никогда не должно было дойти до моего класса, думала я тогда и много-много лет потом.
Сейчас мне тридцать, а моему сыну семь. Если бы я узнала, что он стоял в автобусе во время поездки на экскурсию, то сделала бы точно так же. Но я бы позвонила учителю или написала в вотсап, современные технологии позволяют решать все вопросы быстро и более приватно. Надеюсь, если бы мой ребенок соврал, учитель провел бы с ним беседу лично, либо в моем присутствии, и не дай Бог, стал бы отчитывать и порицать сына при всем классе.
Но тогда время было другое, конец девяностых, никто не задумывался о детской психологии. Моя классная руководительница могла бы поступить иначе, но виновата, конечно, не она ― по крайней мере, не в том, что я была врушкой. Не будь вранья, не было бы и этой ситуации.
Единственным последствием всей этой истории стало то, что одноклассники решили, будто я идиотка, которая зачем-то врет своим родителям и подставляет нашего учителя. Я не училась на одни пятерки, у меня всегда был лишний вес, и популярности это не прибавляло. Ситуация с автобусом окончательно сделала меня аутсайдером.
После всего произошедшего я приняла для себя одно твердое решение: врать нужно изощреннее, чтобы сложнее было докопаться до правды.
Да, вы не ослышались. Именно к такому выводу я пришла. Наверное, в идеальном мире ребенок понимает, какой вред ему нанесла ложь, и обещает себе и близким, что больше никогда не станет врать, ведь правда безопаснее, сила в правде и так далее. Но это в идеальном мире, я живу в другом.
Я решила, что раз меня и так не любят в классе, то и терять мне нечего. Помню, как позвала одноклассницу на свой день рождения в «Макдоналдс», даже бабушке ее сказала место и время сборов. День рождения-то у меня был, но ни о каком «Макдоналдсе» речи не шло. Мы отмечали праздник у меня дома, из класса были приглашены два-три человека. Как сейчас помню звонок мамы этой девочки на наш домашний телефон. Они с ней как раз приехали из «Макдоналдса», в котором меня и в помине не было, прождав там долгое время. Им не сразу пришло в голову, что все это обман. Одноклассница взахлеб рыдала, а ее мама отчитывала мою за такую врушку-дочь.
Сейчас, вспоминая свои ощущения, пусть даже смутные, я понимаю, что мне хотелось выдать желаемое за действительное, мне казалось, если я позову человека отмечать мой день рождения в «Макдоналдсе», то так и произойдет и праздник состоится именно там. А еще, раз я не давала ей настоящего приглашения на бумаге, и наши мамы не созванивались, чтобы все подтвердить, то она должна была понять, что это не всерьез, понарошку, и никуда приходить не надо. Вот так работал мой мозг. Смешно, конечно.
Повествование затянулось. Зафиналить этот рассказ я хочу признанием: как выяснилось, с правдой живется проще, даже легче дышится. Потому что, когда мы врем, на нас с каждой вракой словно вешают ленточку мишуры, и когда этих ленточек накапливается все больше, нам становится тяжелее ― двигаться, дышать, да и просто жить.
Я начала снимать с себя такие ленточки, и это оказалось несложно, порой даже приятно. Некоторые, самые красивые, я, возможно, оставлю себе на память, но те, что были чересчур длинными, облезшими, либо слишком пушистыми и вульгарно яркими, отправлю в коробку и на помойку.
