К. Хеллен
Эйвели. Часть первая
Нет власти над властью мира нашего, властью нашей.
Мы же для счастья не созданы – виною вашею,
так вашей кровью за неё и расплатитесь,
и жизни и души да станут ваши платой
за наше бессмертное горе вовеки!
И расточились по земле, и подчинились Анкхали, и были как все арели, и учились у него, умножая печали, и положили себе искуплением – истребление рода Финиарова, и многие из прежних арели согласились с ними. С тех пор знак Анкхали и всех арели – сжатый кулак и перст, указующий в небо, означающий утраченные небеса и четырёх мертвых эулиен (8). О каких из них речь – не тайна. Но не судите арели по знакам, что закреплены за ними. И по тем, что они закрепили за собой. Потому что всё, что воспринимает глаз – склонно к обману.
(8) так обозначают эулиен народы жестами рук своих. И для каждого народа свой знак есть. Когда же желают эулиен отличить арели и имена плоть имеющих от Владыки их, то показывают не перст указующий, но лишь большой палец, поднятый вверх, и так обозначают всех арели и воплощённых. Смертный род, именуемый людским, обозначают эулиен соединением большого и безымянного пальцев руки. Знак же самих эулиен – три первых пальца ладони, поднятые к небу.
Когда же вернулся Финиар в Светлый Дом, то показали ему на погасшую свечу в зале его и сказали: – Вот Тейми́ль [Teymíl`], сестра наша, которую похитили!
Так Анкхали и рода его взялись держать своё слово. И была Теймиль первая из эулиен, погубленная ими.
Было тогда же в Эйдене, ночью накануне исхода народа эулиен, что растревожилось сердце Иона, ангела. Знал он, что уходят эулиен ради человека. Знал их судьбу, как положено ангелам. И плакало сердце его. Оставляли эулиен Эйден ради человека и крови, души и жизни не жалели, посвятив себя служению. Так оберегается человек, помимо забот ангельских. Но думал Ион и не находил ответа – кто эулиен убережёт? Кто своими слезами смоет их кровь? Кто будет им защита и опека? Кто отречётся от Эйдена ради них? И Ион знал, кто именно. И на коленях молил Создателя позволить ему оставить Эйден, дабы последовать с эулиен и защищать, и охранять их, ибо они так любят человека, что о себе забудут вовсе. Но Бог безмолвствовал. И плакал Ион, и содрогался дух его, принадлежащий Эйдену. Тогда же, измученный, явился он к заливу и сел там на песок. Водил рукой в воде прохладной, смотрел, как в чёрной-чёрной глади плывёт луна и тонут звёзды. Ракушку Ион поднял, что лежала рядом, и что есть сил в ладони сжал. И острые её края в ладонь ему вонзились, но, разомкнув ладонь, он ничего не обнаружил, поскольку боли был он чужд, и крови в плоти не имел, лишь облик светлый, наречённый. И плакал Ион, роняя слёзы. Они же обратились в жемчуга, и столько ныне их в раковинах спит, сколько пролил их тогда, печалясь, Ион. Покуда плакал и молился Ион – настало утро. И вот, когда поднялся народ эулиен, посмотрел Ион в небо чистым своим взором и снова сжал ракушку в своей ладони с такой силой, что слёзы проступили на его глазах. И, разжимая свою руку, он кровь увидел на ладони. Так он узнал, что Бог благословил его служение, и, утратив свою природу, подобный эулиен, – оставил он Эйден и ушёл за ними, приняв вместе с телом законы мира. И далее – скрывал себя от эулиен и людей и поселился на диких островах, и воздвиг там себе жилище из слёз, пролитых в молитве за эулиен, зовут же их теперь хрусталём. С тех пор скрывался Ион, уподобленный эулиен и людям, и трудился, усердствуя в тайном следовании и сердечном соположении, и охранял и берёг эулиен как мог, один против множества, как сам выбрал.
Звенье третье. Народ эулиен. Культура эулиен
Господь, поименовавший все миры и всех, кто в них и всех, кто над ними – благослови сказать, не тая, не плача, не страшась и не сомневаясь! Ради истины, которой пришло время, да будет на то Твоя Воля!
Прежде же всякого начала разговора о традициях и обычаях эулиен надлежит сказать о языке, языке древнем и прекрасном, который сами эулиен называют э́млант [émlant], люди же, тяготевшие к простоте всякого звучания, величали его мелáт [melát]. Ошибочно думать, что эмлант принадлежит народу эулиен и представляет собой их родовое наречье. Есть эмлант – группа языков и наречий, свойственных тем народам, что по крови людьми не признаются братьями. История сего языка стара, как мир, ибо с ним и начата. Так, народ эулиен знает три периода эмланта: белый, золотой и зелёный. Прежде них была лишь песня глаз – áлеи ни́рткиэ [álei nírtkiē] (1), что и поныне остаётся уделом эулиен и уже иссякла среди народа людей. Белым периодом языка эмлант зовётся тот, что был прежде всяких правил. Древний язык – даóр эшу́р [daór eshúr] зовут его эулиен. Не было в нём правил, не было законов, рождались слова из сердца говорящего. Перводанностями ещё называют их. Эти же слова, отразившие всю суть сердца говорившего из народа эулиен, и легли в основу эмланта, каким он стал позднее, есть сейчас и, даст Бог, останется впредь, да не иссякнет его источник в сердцах глаголющих! Золотым периодом эмланта – называют тот, что позволил языку обрести форму языка, свои правила и законы, уподобив его всем прочим языкам тварного мира. Полнокровным был тот язык и странным для всякого уха, чуждого дыхания Любви Господней. И начался он с исходом Финиара и его сородичей из Эйдена. На нём же и говорит народ эулиен и по сей день. Зелёным же периодом называют тот, что начался с разделением народов и рассорой арели, эулиен (2) и людей. Так появился мелат – зелёный эмлант всех арели. Так появился эмлант для тех, кто не рождался с ним, и язык для тех, кому старые правила оказались не по размеру. Все же из этих народов владеют эмлантом в его трёх видах, но каждый предпочитает свой говор. Так, древний эмлант, белый – остался лишь в книгах да памяти, золотой – живёт среди народа эулиен, а зелёный – распространился среди арели, который облекли они в свои знаки и символы и алфавит. Песню же глаз – язык древнейший из прочих – чтут везде ныне, как и прежде, хотя дар того языка и иссякает от рода к роду повсеместно. И возможно, что к концу моего повествования песня глаз замолкнет насовсем. Но даст Бог – улыбкой своих глаз – я прегражу дорогу смерти языку моего сердца. Родил эмлант многие наречия и языки, что взяли себе арели, их имена: махли́ [mahlí], э́али [éali], глин [glin] (glinnái), гинх [ginh], тил [til] (tildáren) и прочие. Там, где в другом языке три-пять слов называют одно и то же явление – эмлант щедр на десятки слов с одним и тем же корнем или с разными корнями, от них же и по сей день родятся новые слова, и ширится эмлант, и цветёт, и дышит, подобно дереву в небесном саду. В корневой правде вся суть языка, и потому каждый звук в эмланте, закреплённый знаком или буквой, имеет сакральный смысл. Так, например, большая часть слов в эмланте имеет корень «I» (Y) – Бог, Свет. Так, всё, что противостоит Свету – есть ís (тень), отсюда же всё, что идёт от тени – несёт в себе корень зла – «s». Любовь и ток крови, девушка и сок цветка (нектар), мать, отец и Жизнь – все эти слова сильными буквами связаны и происходят друг от друга. Дорога заканчивается концом, Солнце порождает судьбу, а минута рождается из нектара и Света (3). Любят эулиен язык свой и звуки во власти их почитают. Так один звук меняет смысл слова, как например как есть с kél`ke (до встречи) и kél`ki (прощай). Говорят эулиен стремительно, быстро, и не тайна, что выйдет у того, кто, следуя неугомонной тяге к быстрой речи, в безрассудстве своём захочет попрощаться навсегда7. Так эмлант показывает, как связан наш мир. Тот, кто узнает эмлант – узнает и правила, по которым построен этот мир во всём его благодатном многоличии и соподчинении. Эмлант говорит нам о мире, подобному песне, светлой песне о Любви. Эмлант не знает ругательств и грубых слов, ибо эмлант – не язык раздора, не язык войны и даже не язык чувств – он наполнен иначе. В нём иная философия народа эулиен. Полагают многие, что есть у эулиен два алфавита, но это не так. Имеют эулиен два стиля письма, именуемые «домашний» и «морской». Домашний используют эулиен для себя и в быту, и вид имеет он нестройный, ибо всё написанное в нём разделено, «морской» же используют в переписке и при написании книг и трудов, для значимых посланий и важных бумаг, ибо имеет он вид чинный и плавный, подобно волне, идущей за волной, и все в нём равны и всё равно, ибо нет в нём букв заглавных и малых. Его же редко кто видит и знает, как и, увы, сам эмлант ныне.
(1) песней глаз именует народ эулиен древний дар, положенный всякой душе, облечённой в тело – говорить глазами. Улыбкой глаз сообщать радость и усилием сердца через глаза говорить о его печалях и тревогах другому. По глазам же эулиен читают душу и глазами беседуют между собой. И сила этого дара заменяет им слова и прикосновения. Так, деве из народа эулиен достаточно одного любящего взгляда супруга, чтобы во чреве её из Света их Любви занялся плод. Таков обычай среди народа эулиен и ныне, поскольку чистоту сердца и тела блюдут они прежде всего.
(2) так ныне живущий золотой говор – охвачен тоской по Свету Эйдена и оттого приблизился к нему через «Il`» и формы его, в белом же эмланте не было столько звонкой печали, и «Il`» последовал только Свету8.
(3) так есть, например в словах: úramor – дорога, mor – конец; káylah – солнце, kayrát – судьба, рок; itch – минута, tchí – (сок) нектар, Il` – Свет.
Всякий народ уважает приветствия. Народ эулиен любит их не меньше, ибо всякий повод к улыбке – дар Божий. Так, улыбкой прежде всего привечают эулиен всякого встречного, кем бы он ни был. И улыбка эта идёт от сердца, а родится она в глазах или на лице – не важно. Однако ежели надлежит проявить благородную почтительность – то, закрыв глаза, эулиен склоняют голову навстречу приветствуемому. Ежели перед ними глава рода, мать или отец, вождь или господин, вне всяких сомнений достойный особой чести – низко кланяются эулиен, приложив руку к сердцу, закрыв глаза и склонившись по пояс. Среди эулиен не приняты частые объятья (ибо это последний рубеж недозволенной дерзости) и рукопожатия. Не от нелюбви к ним, просто достаточно эулиен их песни глаз и положенного между ними Света. Однако и рукопожатие есть в традиции их. И́трем [Ítrem] – скрепление называют его. Не прибегают к нему попусту, но лишь в случаях, когда пылающий огонь благодарной дружбы жжёт сердца так сильно, что тесно ему в одной улыбке. Тогда же протягивают двое руки друг к другу, и каждый берёт другого за запястье перед предплечьем, там, где особенно близка к коже несущая ток крови вена, и, скрепив так руки, оба проводят их до ладони, заключая в своеобразный замок. Двое, что скрепили руки подобным образом, считаются у эулиен друзьями навек, и почитается эта дружба как высший дар, наравне с Любовью. Меж собою народ эулиен редко использует имена для приветствий и обращений. Нетрудно узнать одного из них, если ко всякому встречному он обращается со словами víe míen (душа моя) и только для самых близких, таких как любимый или любимая, сердечный друг, родитель или дитя у них припасено Íl` híol (Свет мой).
В мире тварном, в мире вещном – всё подвержено тлению и болезням. Эулиен не исключение. Здоровье их не так крепко, как у людей и животных, и по природе своей эулиен не воины против напастей этого мира, хоть дух их силён и отважны их сердца – нет для э́у [éul] (4) по-прежнему ничего страшнее простуды. Потекший нос и звонкий чих в пределах Светлого Дома и за его стенами – верный вестник того, что один из эулиен готовится отойти к праотцам и воссиять в Эйдене в прежней славе. И хоть здоровье эулиен хрупко – дан им великий дар врачевания. Рукам эулиен поддаётся всякая хворь, обычно, кроме их собственной. И если улыбка эу не исцелит недужного, то он, должно быть, безнадёжен. Из трав и ягод варят эулиен снадобья от многих болезней, прежде всего от тех, которых так боятся люди. Но ни трав, ни ягод этих, ни знающих их целителей не признают люди. Тела же эулиен беззащитны перед внешним миром, но мало равных им среди существ подзаконного мира в выносливости. Могут быть эулиен поистине неутомимы, могут не спать неделями и не есть днями, могут отойти в сон с открытыми глазами, не замедляя шага, и говорить без удержу, не ведая времени (5) – всё то дано им, ибо дух их правит телом, и не признают эулиен немощи своей плоти, она же хрупка и всем хворям также доступна. Но более чем от боли плотской – страдает народ эулиен от хворей иного рода, ибо беззащитно сердце эу перед печалями подзаконного мира. И легко эу ранить чужой болью и чужой бедою, и обмануть легко, ибо эу доверчив и простодушен, но в сердце радостен и отчаянно к радости своей привязан, а потому – светлоулыбчив. И всё же эулиен бывают крепки и ловки, ибо подзаконный мир приучает их к тому. Однако не всякий ловкий и крепкий – эу, но всякий эу – улыбчив и говорит, улыбаясь… Не может эу выносить насилие. Не приемлет естество его и насилия над любой формой жизни. Легко ранить сердце такого друга, разбередить душу. Оттого часто эулиен погружены в себя и молчаливы, ибо ведут свой бесконечный бой молитвой и Светом с жестокостью мира и мраком невежества. В речи же эулиен прямолинейны, не лживы, но бывают иносказательны, поскольку с детства воспитывают в них Любовь к загадкам.
(4) eul – так называют одного из народа эулиен, будь то мужчина или женщина. Но по законам золотого эмланта «л» на конце не произносится, и говорят «эу».
(5) сон тот, что берут эулиен, не закрывая глаз, не служит отдыху их и не является грезой, но соследованием зовётся. Ему же многие отдают время от ночи, а многие и время своего дня, и тогда остаётся их разум чист и тело их трудится и бодрствует, сердце же и дух – соследуют человеку, и в нём сосредоточение эу, или же внутреннему труду эу находит возможность отдать себя всецело. Бывает также, что и спит эу с открытым взором, но вряд ли сон тогда приходится ему владыкой, ибо всякий труд эу предпочитает отдыху.
Долог век каждого из народа эулиен, как Свет в очерченных им мирах. И покуда есть Свет – есть и жизнь всякого из того народа. Болезни, железо и смертельная тоска – все они, как и всюду, имеют власть над эулиен, и, окажись они сильнее, иссякает Свет в глазах эу, и он умирает тварной смертью, отправляясь душой туда, откуда был начат путь его праотцев – в И́йии [Íyii] (6). Есть среди эулиен особый дар, которые многие по неведению называют «даром останавливать время» или «даром вечной молодости». Всякое знание, разбуженное в сердце, несёт в себе свою силу, ответственность, а вслед за ними и многие печали. Они же, как правило, противостоят Свету во всякой душе, смущая её и обрекая на постоянную битву. Это же старит всякого. Оттого, когда приходит срок, каждый из эулиен внемысленно решает сам в себе, что знание его велико и большее ему не под силу – и учителя отпускают его с миром, прекращая обучение, ибо сердце эу становится ему открыто, и понимание его делается совершенным. Так облик эу остаётся прежним, каким он был в тот день, когда сердце преисполнилось знанием, и с того мгновения живёт эу так – не старея и не умирая, ибо знание сохраняет его и сияет в нём. Нет среди эулиен ни одного старца – ни мужчины, ни женщины, что были бы старше сорока лет. И в том не выбор юного эу, а рок тягот знаний. Старшим же из эулиен – был Финиар Эйвели, который преисполнился знанием в сорок семь лет по исходу из Эйдена. Так говорят эулиен: мне двадцать лет, если эу преисполнился знанием в двадцать и облик такой сохранил, или говорят – мне двадцать моих лет, если лишь двадцать он прожил от своего рождения. По исходу из Эйдена было двадцать её лет Эликлем, двадцать один его год был Эливиену, двадцать семь его лет было Седби и Элкариту тридцать три его года.
(6) так иногда называют Эйден эулиен между собой.
Одежду эулиен носят простую и просторную. К украшениям же и роскоши эулиен, как правило, равнодушны. Однако их искусство шитья и ткачества искупает простоту их платьев. Мужчины эулиен носят длинные рубахи и штаны, поверх надевая кафтан или плащ, на длинную рубаху надевают мужчины атласный жилет и ходят так, и часто одежда их с высоким воротом. Женщины носят длинные платья, накидки и плащи с капюшоном. На праздник же приходят эулиен всегда в цветных нарядах, ибо не только сердцу, но и глазу в час праздника положено ликование и радость. Обувь же у эулиен мягка и по праздникам расшита, делается же она обычно из атласа. Сапоги у них тоже мягкие, украшены лентами. Одежда эулиен – просторна, строга и благородна, и удобна для всякого труда. Роскошь её в деталях и цветах. Вышивка же – для праздничных нарядов и облачений, для них же яркие цвета. Цвета природные, цвета полные, насыщенные или нежные – вот традиционные цвета для одежды эулиен. Золотой также, но редко кто решается на такую роскошь. Финиар Эйвели – и тот весь свой путь прошёл в белом кафтане с голубой каймой.
Дух эу во всём себе найдёт отображение, а потому народ эулиен весёлый: традиции чтут, но условностей – не терпят. Также изобрёл ум эулиен головоломку из ткани, что зовёт то́нгом [tо́ng]. Тонг – всего лишь из себя полоска ткани, а сколько мук для умов непосвящённых! Повязывается тонг – на бёдра, чтобы и юношам, и девушкам скрывать то, что положено. Так тонг устроен – повязывается сложно, а распускается просто – одним движением. Каждый же сызмальства учится завязывать его и свой в этом имеет обычай.
Заблуждение думать, что эулиен происходят из арели, духов, демонов или фей. Напрасно также многие именуют их тварным подобием человеку или ангелам. Мироздание припасло множество форм жизни, кроме тварной формы, такой, как люди и звери, или более тонкой, как арели, рождающиеся во плоти или облекающиеся ею по собственной прихоти от раза к разу. Разумных и неразумных форм проявления Света – не счесть. И всякий Свет проявляется по-своему. Так, кого-то можно именовать животным, кого-то духом, кого-то существом, а кого-то – созданием. Эулиен – из их числа. Любая форма проявления Света, почитай жизни – есть создание Божие – это и роднит всё поимённо из того, что было названо Им в Первый день и будет названо в Последний. И потому – эулиен такие, какие есть, как были задуманы и названы в своё время, вместе с арели, животными и человеком, последними из них всех. По природе своей эулиен чаще всего невысоки, однако же Финиар, первый из них, был высок ростом и превосходил всех эулиен, также в него были ростом и старшие сыновья его. Так повелось – не обладают эулиен крепостью тела, но светлым круглым лицом и простой красотою, столь доброй и щедрой, что радует сердце и душу. Также все эулиен светлокожи и светловолосы и любят солнце, его не боятся и не страдают от него, несмотря на бледную кожу. Отличительным же знаком эулиен – вихрятся буйные кудри, ибо так повелось с сотворения мира – ничто не распрямит тугой эулиенской кудри, а всякая влага лишь усугубит дело. Как природа положила эулиен кудри, так и Господь распорядился – не иметь ни одному из этого народа сладу со своими волосами. И как могут враждуют с кудрями эулиен из века в век, но как всегда – тщетно. И хоть муки большие у всего народа от непослушных их кудрей, не стригут эулиен волосы короче шеи – нельзя, а юноши ниже лопаток – не отпускают, чтобы не прельщать взоры. Девам же можно носить волосы до пояса, ибо ниже бёдер – искушение для глаз, и оттого многие забирают волосы лентой или трудятся иначе, дабы соблюсти обычай. Тело же – прекраснейший дар вещного мира – эулиен берегут в чистоте и помнят, что его красота – тварная. А всё, что внешнее – то может быть обманом и смущать взор ложной прелестью, посему не принято среди эулиен открывать руки выше локтя и ноги выше колен. Считается также большим проступком и великим позором оголить и шею до седьмого позвонка. Тот же, кто шею свою откроет – будет посрамлён жестоко за то, что позволил телу говорить о страсти, а не глазам о Любви. Для того и отпускают эулиен волосы до плеч. Грудь, от сердца до того места, что люди называют солнечным сплетением, эулиен не оголяют никогда и так скорее умрут, чем оголят шею или грудь, чтобы избежать позора. Муж же с женой – и те не видят шеи и тела друг друга, оттого что нет нужды у эулиен в той близости, что положена всем существам, облечённым в тело. Её же называют эулиен белым танцем. И это тот танец, что не положен им, хоть по природе своей и доступен. Так всякое прикосновение у эулиен освящено великим смыслом, и если кто-то перешёл вдруг от песни глаз к бессловной речи тел – прикосновеньем ли, рукопожатьем ли, объятием ли – то это лишь от великих чувств той силы, что не может укрощена быть силой души. Так пламенных влюблённых вы узнаете по тому, что их руки держат одна другую ладонь к ладони, а о священной тайне душепоручения расскажет – ифхёлье [ifhöl`ye] (7). Рука есть честнейшее продолжение сердца, поэтому эулиен здороваются и прощаются не так, как люди, и каждое движение руки и опрометчивый взмах – толкуют по-своему. А посему, как правило, скупы эулиен на прикосновенья, и лишний раз не поднимают и взора, ибо учтивы, скромны и кротки в любой час, кроме праздника, ибо в танцах эулиен – вся их страсть и жажда жизни. Так есть – всем обликом своим не различаются эулиен и люди, разве что одеждой и нравом, и в том благословение и проклятие златокровных. Также легки эулиен в шаге, и всякая трава и цветок, будучи примятым ногой эу – в следе его же распрямится. Ежели эу болен или в смятении великом – то тяжёл шаг его и всякому уху слышен. F`yíhtih tíig áldan ü háol el`íl`lerah, ítam tíel ü el`hédren9. Уши же эулиен – сидят высоко и крепко, дабы всё слышать, они же – прелесть и обаяние любого эу – обычно торчат из-под кудрей, и тяжко приходится тем из эулиен, что пытаются скрыть их.
(7) так эулиен называют древний сакральный обряд, когда одна душа поручает себя другой посредством таинства светлого поцелуя. Когда эу готов отдать свою жизнь и душу в распоряжение и ведение другого – в знак Любви, уважения или благодарности – он касается губами тыльной стороны ладони своего благодетеля и прикладывает её ко лбу. История эулиен знает такие душепоручения, когда ифхёлье совершался не только над рукой, но и надо лбом или даже стопами. Муж и жена могут так поручить себя друг другу, вместо брачной клятвы, умирающий может поручить себя своему другу, ребёнок родителю, ученик наставнику. Но благоговейное отношение ко всяким прикосновениям и таинствам делает ифхёлье среди эулиен редким явлением, признанием, выше которого оказать нельзя. Для остальных случаев есть учтивые поклоны и тонекли.
Есть у эулиен свой календарь триждыспиральный и времени счёт. Но сверяются также они по лунному календарю и календарю смертных. Так зовётся календарь человеческий у эулиен Малым колесом – Áмаруг [Ámarug], его же почитают за слова его (8), свой же календарь называют эулиен Большим колесом – Áйруг [Áyrug] и используют между собой для счёта, когда считают по лунам – то используют Серебряное колесо – Мéлтруг [Méltrug], и Золотое колесо, когда считают по солнцу – И́старуг [Ístarug]. Также имеют эулиен свои имена растениям и звёздам и всему, что подлежит поименованию, дают свои имена.
(8) говорят же эулиен, что «прожил он малое служение своё», когда прожил эу год человеческий, и говорят так, ибо поименованы месяцы года человеческого в языке эулиен словами, заключающими в себе всю суть служения их. Оно же вечно, как и Малое колесо. И живут год от года эулиен, проживая так: Órtam Январь (Надлежит), Atа́n Февраль (Говорить), Kа́ye Март (Слава), Íl`tankа́ne Апрель (Создателю), Mok Май (Каждый), Ílen Июнь (День), Nóre Июль (Человеку), Isúlai Август (Верным), Imh Сентябрь (Быть), Kevh Октябрь (Как), Íl` Ноябрь (Свет), Anrókre Декабрь (Вечно). «Большое служение» проживает эу, когда считают по его календарю, ибо там долг его больше.
Именам же эулиен уделяют особое внимание, как и арели и люди в прежние времена. Нет среди этого народа одинаковых имён, поскольку не принимает этот мир одинаковых дорог и судеб. Не называют эулиен детей своих ни по отцу, ни по матери, но по силе Света в сердце дитя. Так по рождении зовётся глава рода к младенцу, он же своим опытным взором смотрит и видит в сердце ту силу, что дана ему, и по ней называет дитя. Если же нет возможности главе рода именовать дитя, то мать даёт имя ребёнку, и кроме неё – никто более одаривать его не вправе. Среди арели имена дают иначе – и отец, и мать называют детей своих, зачастую и родовыми именами, оттого и множится их печаль. Среди же эулиен двух с одним именем не встретишь. Отдыхает душа всякого из них в прозвищах, а в имени своём трудится. Прозвища раздавать – наилюбимейшая из затей среди эулиен. Зорким глазом своим в сердце и душу друга они смотрят и одаривают его прозвищем, которое, бунтуй не бунтуй – умрёт лишь с его носящим. Часто, в дань традиции, прозвище эу становится известнее, чем само его имя, которое охраняется от лишних ушей, и нередко (что весьма свойственно эулиен) прозвище носит добрый и шутливый характер. Кроме имени своего и прозвища, иных наименований за собой эулиен не признают. Тем и отличаются они от арели и людей, что носят по нескольку имён и прозвищ и откликаются на них по обстоятельствам.
Воспитание и обучение – есть любимейшее занятие всякого из эулиен. Оттого среди всех прочих почитаются они как лучшие учителя и наставники, ибо их терпение поистине безгранично, как и знания, открытые им, и нет того, кто бы под светлым взором своего просветителя не пробудился бы к положенному ему знанию. В силу чистоты своего сердца рождается (или пребывает) всякий из эулиен с положенным ему знанием. Но у рождённых в вещном мире – дремлет оно до поры и сокрыто сумраком младенческого беспамятства. Для того и нужны эулиен учителя. Как и положено – знают эулиен все языки и говоры от рождения, и великое знание дано им. Оттого учителей зовут они – эккильсýру [ekkil`súru] – тот, кто будит знание, ибо тому надлежит лишь указать на то, что надлежит вспомнить, чтобы пробудить душу к учению. Учат эулиен своих чад языкам и искусствам, многим наукам и ремёслам. Посему имеет каждый по несколько учителей из рода и ценит всякий совет и участие. Усердны дети эулиен в учении, и старшие поощряют их в вопросах, наставники же обязаны отвечать им, ибо беседа – любимейший из приёмов наставления юных среди эулиен. Эйвели же среди прочих эулиен зачастую, видя неготовность спрашивающего принять положенный ответ – с чистым сердцем и непоколебимо светлым взглядом (и со временем это стало расхожей шуткой) отсылают любопытствующего фразой – úrul`-é Fíniárē (спросите Финиара). Оттого он – Всеспрашивамый, ибо с любым вопросом, беспокоящим сердце, – идут к мудрейшему за разъяснением или ответом.
По обычаю своему едят эулиен мало и никогда не убивают для насыщения, а для отъятия жизни есть ретéнти [reténti] (9), но могут эулиен есть мясо и рыбу, если им предложат, а могут и не есть и не пить вовсе весьма долгое время, если потребуется. Пьют эулиен чаще всего воду и молоко, не обижают и сливки, а с некоторых пор и чай. Также в ходу меж златокровными напиток, который называют они эли́н [elín], собирается он из дикой земляники, молока и трав, его же называют семитравным (10). Сладок он и приятен, хотя человеку и непривычен из-за необычайной своей крепости, которая превосходит все из напитков смертных. Эулиен же элин, как правило, заменяет вино, и пьют его, собравшись, по праздникам и по особым дням, не пьянея, но веселясь. Так как нет на свете напитка такого, что опьянил бы эу, и к этому никто из эулиен не стремится, и потому всё, что не элин и пьянит – обходят. Сама же кухня эулиен проста и бесхитростна, легка и бескровна, хоть и не всякому по нраву, но кому положено – тот смирится, а кто нет – не ведал голода. Из ничего сообразит эу нечто съедобное (и чаще всего на вид скверное либо чуднóе, но иным, кроме эулиен, несъедобное). Щедра и обильна кухня эулиен, но не изысканна, как у многих народов смертных и арели, ибо её удел – удержать жизнь в теле, а не порадовать его.
(9) именуют так в народе эулиен тех из них, кто единственно имеет право охотиться и готовить мясо, ибо имя их от слова «разлучать», и зовут их «разлучниками» или «разлучающими». Оттого их зовут так, что надлежит всякому из ретенти прежде разлучить душу и тело животного, предназначенного для употребления в пищу, и в сильной молитве принять грех на душу свою и приготовить мясо его. Затем долго постятся ретенти в уединении и живут там же, где совершают дело своё, вне Светлого Дома, в то же время и носят имя убитого до того, пока не отдадут долг ему. Его же отдают они, исцелив другого зверя или дав право иной жизни: посадив цветок или дерево во имя прежней жертвы, тогда же считаются они очищенными и могут снова носить своё имя. Никто же, кроме ретенти, среди эулиен не охотится и не готовит мясо. Так никто из эулиен не носит чёрное, лишь ретенти могут носить одежды этого цвета или расшивать свои кафтаны чёрным. И мало кто ходит путём ретенти, и сторонятся их многие и даже боятся. Оттого трудятся ретенти на кухне и в битве, ибо лишь некоторые из воинов берут на себя долю разлучника. Тяжек и горек путь их и труд их суров, но отдают трудом своим ретенти дань вещному миру, и уважают их эулиен и чтут за силу их и самоотречение. Считается также, что нет молитвенников крепче, чем ретенти, оттого многие из них подвизаются и в лекарстве тоже. И почитают эулиен ретенти, оттого что не едят домашний скот, ибо полагают бессердечным растить кого-то ради убийства, и потому питаются только мясом охоты, где в поединке равных решается судьба свободного зверя и благородного ретенти.
(10) много бед было эулиен от элина, потому что полагают люди, что он даёт эулиен жизнь вечную, и не стареют они и не умирают оттого, что пьют элин. Но элин лишь напиток их, а смерть каждого из эулиен предрешается его Создателем по исполнении его пути. Правы люди в одном, имеют особую власть эулиен – передать Cвет свой. Тогда эу либо целиком отдаёт Cвет свой и силу свою другому, поручая ему свою дорогу, и тот вместо него, как эу, живёт свою бесконечность, но и идёт по его дороге, а эу умирает смертью смертных, или разделяет эу с другим Cвет свой и по силам своим продлевает жизнь ему. Это, помимо ежесекундного труда, требует особого служения, не положенного эулиен. Но людям сложно доказать обратное, если уже узнали они о возможном бессмертии.
Также многое из того, что эулиен употребляют в пищу, используют они и для лéкарства. Так для лечения всякой хвори используют эулиен морковь и сельдерей, как вместе, так и отдельно, оттого их вкупе и порознь тихо ненавидят и в еде избегают, как напоминание о болезни. Её же, скипетр безумца (11), в шутку предлагают эулиен тому, кого считают безумным и безрассудным, или предлагают морковный напиток, указывая на неправоту. Много в их блюдах красных ягод и душистых трав, но не едят эулиен яблоки и всё, что сделано из них, и всякий из эулиен откажется от предложенного ему яблока, но съест его с молитвой, будучи голоден или не желая обидеть предложившего (12). Также варят эулиен гáльмлёх [gál`mlöh] – вересковое пиво, сладкое и пенное, и был рецепт его до поры всем неизвестен. И вино нагх [nagh], которое больше никто не варит, потому что делается оно из тиса, который ядовит. Рецепт нагха берегут и передают из рода в род среди тех из эулиен, кто прислуживает на кухне. За этим рецептом охотились арели и люди. Теперь же рецепт нагха знает ещё один род, но делают из него не вино, но яд, который от вина не отличить. В том дубовом (13) роду он и процветает.
