Живиль Богун
Дети Зари. Время доблестных
Пролог
Мастер Коста опустил затекшую руку, отступил на два шага назад и окинул взглядом свое последнее творение. В том, что оно последнее, Коста из рода Смотрящих Сквозь Время даже не сомневался.
Художник из него был так себе: в Доме живопись всерьез не воспринимали – она считалась исключительно человеческим видом мастерства. Тем не менее, внешне портрет вполне соответствовал увиденному: узкий овал лица, очень тонкие черты, бледная, почти белая кожа, большие зеленые глаза под четкими дугами бровей, каскад темно-рыжих волос, пламенеющих на фоне серой стены. И конечно же, кристаллические звездочки над висками и высоким лбом, что-то вроде венца. Все так. Вот только образ получился безжизненным, плоским, холодным как камень, на который он был нанесен.
Коста досадливо вздохнул: если бы его писал Лари… О, портреты кисти Лари дышали жизнью! Его герои мечтали и страдали, смотрели на зрителя кто пристально, а кто насмешливо, и казалось, вот-вот зашевелятся, выйдут из рамы и заговорят… Потому что Лари, вопреки предубеждению Дома, все же освоил искусство живописи! Что не помешало ему стать Великим Мастером из рода Видящих Суть.
Увы, Лари бесследно сгинул в смуте времен. Коста упорно искал друга, даже после того, как старейшины объявили Лари мертвым. Четыреста человеческих лет! Он просеял их день за днем, год за годом – безрезультатно!
Хотя не совсем… Если бы он не надумал в последний раз заглянуть в Спираль Времени, то не обнаружил бы её!
Коста в изнеможении опустился на высокое мраморное кресло старейшины. Пора! Несомненно, пора, пока не иссякла последняя капля силы…
Мысленно вызванный им сын явился молниеносно. Достойный наследник. Тоже станет Великим. Вероятно, последним Великим Мастером из рода временщиков.
«Созови старейшин, Леммарх. И сам послушай».
Миг спустя перед Костой возник ряд каменных кресел. Девять старейшин Дома прибыли разом. Он был десятым.
«Я видел еще одну картину. Последнюю», – Коста привычно четко сформулировал мысленное послание.
«Прошлое?» – спросил кто-то без особой заинтересованности: все знали о его долгих, но безнадежных поисках.
«Будущее. Последний рубеж Дома».
Повисла тяжелая пауза.
«И когда он наступит?» – наконец прозвучал общий вопрос.
«Вскоре после того, как в Доме перестанут рождаться дети, способные перенимать мастерство Великих».
«Смотрящие-сквозь-Время уже не раз докладывали об этом. Ты можешь сообщить что-то новое, Коста?»
«Я видел того, кто сможет продлить существование Дома за последним рубежом».
Волна надежды прокатилась по каменному залу.
«Кто он?»
«Она. Наследница», – уточнил Коста.
«Но женщины не наследуют мастерство! У них нет силы!»
«У нее будет сила. Другая. Она – наследница одного из наших Великих Мастеров, но рожденная вне Дома».
Снова мрачное молчание.
«Как мы узнаем Наследницу?» – наконец спросил Леммарх, хотя вообще-то ученику не следовало вмешиваться в разговор Старейшин.
«Я оставил вам образ. Рукотворный образ, который не исчезнет со временем», – Коста кивком указал на портрет, нанесенный красками прямо на гладкую каменную стену…
Когда Старейшины удалились, он долго сидел молча, уронив голову на грудь. затем вдруг выпрямился и устремил взгляд на терпеливо ожидавшего сына:
«Найди Наследницу, Леммарх! Найди и сделай так, чтобы она вернулась в Дом!»
Это были последние слова Великого Мастера Косты из рода Смотрящих сквозь Время…
Глава 1. Две девочки
Ну и пейзаж! Такое впечатление, будто в мире осталось всего два цвета – серый и зеленый. Сверху – тусклое пепельное небо, чуть ниже – унылые серые скалы с пятнами лишайника, еще ниже – заросли бледно-салатовых кустиков вдоль крутого берега реки Инн, катившей свои холодные мутно-оливковые воды вниз, в невидимую отсюда долину. А за древним мостом из каменных плит зеленела полоска сочной июньской травы – самое яркое пятно в округе, особенно на фоне узкой ленты асфальта, уходящей туда, откуда они только что пришли: в крошечный тирольский городок Швац.
Средневековый каменный замок на круглом зеленом холме окружали серые домики, сложенные из того же местного сланца. Пестрыми здесь были только туристы и тенты над лавочками, где эти туристы толпились. А ведь когда-то Швац называли «Серебряным городом»: здесь был самый большой рудник в Европе, где целых четыре столетия добывали серебряную руду…
На вторую достопримечательность Шваца, знаменитый замок Фройдсберг, Селия вдоволь нагляделась снизу. Тобиас жаждал поближе осмотреть тысячелетнюю часовню, построенную еще при первых владельцах замка, но передумал: как раз туда направились три группы любителей старины. Хотя какие там любители, так, обычные туристы: с десяток бодрых немцев, синхронно вертящих головами в одинаковых тирольских шляпах из местной сувенирной лавки, дисциплинированный отряд маленьких пожилых японцев и совершенно недисциплинированная гурьба школьников, которую два измученных воспитателя гнали вверх по проулку, словно овчарки отару блеющих баранов.
Поэтому брат потащил Селию в другую сторону, в не менее древний францисканский монастырь, на ходу наглядно объясняя, чем ранняя готика отличается от поздней, а францисканцы – от доминиканцев.
По правде говоря, и то и другое Селии было абсолютно до лампочки. Она бы предпочла подольше поспать. А замок отлично просматривался и в окно гостиничного ресторанчика, где подавали вкуснейший меренговый рулет с клубникой. Увы, Тобиас совершенно не разбирался в потребностях и вкусах двенадцатилетних девочек! Хотя вроде бы неглупый парень, колледж окончил с отличием… С другой стороны, Селия не была избалована вниманием брата, поэтому в душе радовалась даже такому времяпрепровождению – пусть скучному, но все же совместному.
Если бы только он не был таким молчуном! Однако Тоб никогда не отличался говорливостью. В детстве, если верить маме, он мог за целый день не проронить ни слова, и бесчисленные гости нередко принимали его за глухонемого или даже психически отсталого. Слава богу, одна из нянь – которая именно, уже никто не помнил, поскольку до рождения Селии мама с папой без передышки гастролировали по всему свету, и няни менялись вместе с городами и отелями, – так вот, одна из нянь догадалась подсунуть трехлетнему ребенку восковые мелки. С тех пор он рисовал, не переставая: в детстве карандашами да мелками, а когда подрос, взялся за акварель и масло…
Селия не сомневалась, что живопись Тобиас любит больше, чем отца, мать и сестру вместе взятых. Только ради дедушки он мог на время забыть о рисовании. Но деда они видели редко, последние десять лет он вообще не покидал имение. И то, что отец разрешил Селии погостить там на летних каникулах, мать почти без споров отпустила, а брат согласился ее туда доставить – было просто чудом из чудес!
– Арселия, не отставай! – укоризненный возглас брата заставил ее вздрогнуть.
Как и дедушка, Тоб всегда называл ее полным именем, только в устах деда оно звучало благородно, а у брата получалось скорее снисходительно. Вот и теперь он, гибкий и длинноногий, бесстрашно балансировал на узком выступе скалы, наблюдая сверху, как она неуклюже карабкается по камням.
В сущности, Тоба можно было понять. Мама уже полгода жила в Рио и возвращаться не собиралась, наоборот, звала детей к себе. Когда в последний день учебного года выяснилось, что отцу необходимо остаться еще на неделю в Барселоне, Тобиасу пришлось самому забирать сестру из пансиона в Швейцарии – престижной, дорогой и ужасно занудной школы для девочек. Теперь он вез ее в родовое гнездо, правда, не по прямой, а самыми окольными путями. Совмещая приятное с полезным, а именно рисование на пленэре и образовательную экскурсию, он уже третий день таскал сестру по старинным замкам, соборам и прочим объектам культурного наследия. И Селия не возражала. Упиваясь столь редким вниманием брата, она была готова слушать хоть про архитектурные стили, хоть про монашеские ордены. Он говорил, а она млела от ощущения, что у нее есть старший брат, который любит ее и заботится о ней, и никому в обиду не даст…
Но вот он снова взялся за бумагу и карандаш! Мало того, что в монастыре Тобиас битый час срисовывал обкрошившийся барельеф над аркой, а Селия покорно ждала, пока теша себя надеждой, что потом они сразу поедут дальше. Так нет же, братец бросил машину на окраине Шваца и потащился через реку в горы – мол, оттуда наверняка совсем другой вид!
Может, вид и был «совсем другой», но менее унылым от этого он не стал. На взгляд Селии, разумеется. Тобиас же, наоборот, возликовал. Сначала он все фотографировал: горы, реку, небо, замок и городок вдалеке. А потом уселся у подножья голой скалы, достал альбом для эскизов, который всегда носил с собой, и принялся тщательно зарисовывать панораму. Сидя рядом на корточках, Селия громко вздыхала, ерзала, шуршала фантиками, увы, пустыми, поскольку конфеты были съедены еще в монастыре – все без толку: брат словно забыл о ее существовании. В конце концов ее терпение лопнуло.
– И не надоело тебе, а, Тоб? – встав перед ним, деловито поинтересовалась Селия: когда мама начинала говорить таким тоном с папой, тот всегда сдавался. – Чем этот вид отличается от того, что ты вчера рисовал, да и позавчера?
– Не заслоняй мне солнце! – буркнул Тобиас, не отрываясь от работы.
«Что-то в этом роде сказал один бомж-мудрец, прогоняя Александра Македонского от своей бочки!» – припомнила Селия анекдот из учебника. Вот интересно, как Александр отреагировал на такое хамство? Наверняка стерпел, раз уж его сам Аристотель воспитывал. Но Селию-то растили современной барышней, поэтому она терпеть не стала:
– Да нет тут никакого солнца! Сплошные облака, сейчас дождь польет!
– Не польет – ветер поднялся, чувствуешь? Разгонит тучи… – возразил Тоб. Его карандаш быстро-быстро скользил по бумаге, почти фотографически воссоздавая вид горных вершин впереди.
Селия вздохнула, но спорить не стала: брат, в отличие от метеорологов, никогда не ошибался в прогнозе погоды. Собираясь в город в пасмурный день, мама всегда спрашивала у него, брать ей зонт или не брать, а папа как-то сказал, что в предсказаниях Тоб превзошел даже деда.
– Я устала, есть хочу! – Селия попыталась зайти с другого бока.
В этот раз брат все же поднял на нее ярко-синие, как у папы, глаза.
– Потерпи чуть-чуть, а? Хочу сделать еще пару кадров, когда небо прояснится. А дома напишу маслом…
– Зачем тебе этот скучный пейзаж? – не отставала Селия. – Накопились излишки зеленой и серой краски?
– Вот увидишь, при ярком солнечном свете появятся другие оттенки! Минут десять осталось подождать… Кстати, у меня в рюкзаке вроде была шоколадка. Возьми себе и погуляй здесь. Только далеко не уходи! – и Тобиас опять склонился над рисунком.
Селии ничего не оставалось, как согласиться. Брат походил на деда не только умением угадывать погоду: занимаясь любимым делом, он напрочь забывал обо всем остальном. Как, впрочем, и отец. Мама говорила, что у них в роду все мужчины таковы и ей заранее жалко свою будущую невестку, если Тоб когда-нибудь все же соизволит оторваться от живописи ради такого пустяка, как женитьба.
Порывшись в старом линялом рюкзаке брата, Селия обнаружила завернутый в фольгу квадратик шоколада – горького, который терпеть не могла. Однако чувство голода становилось все навязчивее. Досадливо вздохнув, она отправила шоколад в рот целиком, еще раз глянула на увлеченного работой Тоба и неспешно побрела вверх по едва различимой тропинке. Буквально через десять шагов взгляд зацепился за яркое пятно в монотонном ландшафте: там, где тропинка огибала огромный валун, рос приземистый кустик, увешанный гроздьями розовых соцветий. Она поспешила туда. Но едва поравнявшись с кустом, остолбенела: за валуном простирался настоящий альпийский луг, покрытый желтыми, синими, белыми, лиловыми цветами!
Вот что надо было рисовать и фотографировать! Селия уже открыла рот, чтобы позвать брата, но передумала: пусть любуется своими серыми скалами, а она сделает офигительное селфи среди цветов!
Однако сюрпризы на этом не закончились. Едва ступив на цветочный ковер, она услышала голоса – совсем рядом, хотя никого не было видно. На всякий случай Селия нырнула обратно в тень валуна, вскарабкалась на соседний выступ и уже оттуда разглядела группу людей на противоположном краю луга.
Мужчина и женщина сидели на траве, а девочка и парень гонялись друг за другом, и горное эхо разносило их веселые возгласы. Парень, стройный шатен, казался ровесником Тоба, а девочка была примерно того же возраста, что и Селия. У нее были очень красивые волосы: темно-рыжие, волнистые и длинные, ниже пояса. Взрослые, оба в широкополых шляпах, разговаривали, склонившись друг к другу, их лица было не разглядеть. Парень вскоре присоединился к ним, налил себе в стакан воды из большой стеклянной бутылки и залпом выпил.
Глядя на него, Селия тоже почувствовала острую жажду и быстро отвернулась, ища глазами рыжеволосую девочку. Та брела по лугу в сторону валуна, за которым пряталась наблюдательница, и сосредоточенно собирала мелкие голубые цветочки – в тон длинной синей накидке, что была на ней. Тут луч обещанного Тобом солнца наконец прорвался сквозь облака. Сразу потеплело, и девочка скинула накидку на траву, села на корточки и стала вплетать цветы в волосы. Получалось очень красиво…
– Эль! Э-э-эль!
Селия вздрогнула. Это мужчина звал рыжеволосую девочку. Голос у него был необычайно низкий. Эль побежала обратно. Мать и старший брат уже собирали посуду в корзину: пикник окончен. Семейство направилось к дальнему краю луга, парень с корзиной впереди, остальные следом; Эль весело скакала, держась за руки матери и отца. И вдруг все четверо исчезли из виду – вероятно, там начинался крутой спуск.
Какое странное имя – Эль! Непривычное, загадочное… но красивое. Как и сама девочка. Кстати, она тоже могла бы так зваться: Арселия – Селия – Эль…
Вот только такие косы ей никогда не отрастить! У Селии были обычные прямые волосы, темные, как у мамы. Только мама свои постоянно красила, экспериментируя с разными оттенками, а ей не разрешала. Блестящие черные кудри, которыми отец в молодости покорял сердца зрительниц – теперь-то он был уже наполовину седой – достались Тобу. Спрашивается, зачем, если он все равно стригся под ноль? Ни лицом, ни фигурой Селия тоже похвастаться не могла. В семье блистательных, талантливых, красивых и умных она была в высшей степени обыкновенной. Единственное, что она унаследовала от папы – это синие глаза, хоть и бледнее, чем у брата. Ну и где справедливость?
Интересно, а какого цвета глаза у рыжеволосой Эль? Наверняка тоже необычные… Счастливая! Видно же, как любят ее родители и брат. И путешествуют они всей семьей. А Селия и Тобиас учились не просто в разных школах – в разных странах, и виделись только на каникулах. Родители, насколько она помнила, и до развода никогда не отдыхали вместе: мама любила экзотические курорты, а папа был целиком поглощен работой и лишь изредка позволял себе расслабиться под парусом своей старой яхты.
Родители мамы жили в Канаде, внуков навещали редко: у них была большая ферма – надолго не оставишь. Испанские родственники со стороны отца вообще игнорировали их семью: Селия краем уха слышала, что они очень обижены на папу, но из-за чего, так и не непоняла. Только дедушка, папин отец, действительно любил ее. Но он был уже очень-очень старый! Все дни напролет дед проводил в кресле у камина, погрузившись в свои думы…
Вот и получается, что не было у них настоящей семьи. И ей, Селии, не дано играть в догонялки со старшим братом или гулять, взявшись за руки с мамой и папой…
Сетуя на несправедливость жизни, она добрела до середины луга и наткнулась на синюю накидку, забытую рыжеволосой Эль. Что делать – бежать за ней? Вряд ли догонит… Селия подняла с травы необычный наряд и накинула на плечи, примеряя: полы сходились, закрывая ее почти до пят. Подобные плащи она видела разве что в иллюстрациях к детским сказкам или в исторических фильмах. А подняв капюшон с оборками, и вовсе почувствовала себя принцессой. Принцесса прекрасной неведомой страны – разве не чудесно звучит? Поддавшись незнакомым доселе ощущениям, Селия закружилась среди цветов…
– Здравствуй! – вдруг раздался тихий голос.
Селия испуганно обернулась. Возле огромного черного валуна, откуда она только что пришла, стояли двое. Двое очень странных мужчин. Больше всего они походили на эльфов из «Властелина Колец» – волосы ниже плеч, одежда сказочных воителей. Правда, никакого оружия у них в руках не было. Один был молодой, другой старый, совсем седой. Старый смотрел сурово, молодой улыбался. Видимо, это он ее звал.
– Ты – принцесса неведомой страны? – снова раздался тихий шуршащий голос.
Молодой продолжал улыбаться. Селии даже показалось, что он и вовсе не размыкал губ. Конечно же, показалось, или просто солнце слепило, отражаясь от гладкой поверхности скал…
– Ты – принцесса неведомой страны? – в третий раз прозвучал вопрос, теперь уже настойчиво.
Селия завороженно кивнула. Почему, зачем – она и сама не знала.
– Прекрасно! – прошелестел голос. – Хочешь увидеть свою страну?
Селия так и не поняла, кто из двоих говорил – теперь улыбался и старый. Она снова кивнула.
Миг – и оба незнакомца оказались рядом, хотя только что их отделяла от Селии шагов десять, не меньше. Молодой крепко сжал ее левую ладошку, старый – правую, цветочный ковер поплыл под ногами – и все исчезло!
Когда со стороны большого валуна раздался отчаянный крик Тобиаса, на лугу уже не было никого, только ветер колыхал цветущие травы.
Глава 2. Встреча в лесу
Косые лучи солнца сочились сквозь сумрачный ельник и стелились поперек тропы золотистой «зеброй». Наверняка уже не меньше пяти пополудни. За неполный год жизни в деревне Аглая отвыкла носить часы, а брать с собой мобильный не имело смысла: в лесу не было связи. На хуторе, правда, наконец установили спутниковую антенну. Збишек хвастался, что будет смотреть чемпионат мира по футболу jak normalni ludzie, на что Ханна бойко ответила, вытирая натруженные руки вышитым льняным полотенцем: «Посмотришь, kochanie – если после сенокоса на телевизор силенок хватит…»
Аглая опустила корзину на землю и помассировала правое предплечье. Вроде и ноша не больно тяжелая – всего-то банка сливок, кружок сыра да литровая бутыль родниковой воды – а руку оттягивает… Зато накрутит Климу полморозилки мороженого: и клубничного, и ванильного! Домашнее молоко и яйца можно купить в поселке, но таких сливок, как на хуторе, больше ни у кого в округе не найдешь: сладкие, густые, взбиваются в два счета!.. Может, Бонифация приучить корзину носить? Сенбернаров ведь для того и вывели, чтобы тяжести по горным тропам таскали, какая разница, в Альпах или в Татрах? А у нее пес лодырь каких мало, целыми днями только и делает, что на крыльце дрыхнет; раньше хоть за бабочками гонялся да на соседских кошек гавкал, а теперь вырос, не к лицу, видите ли, щенячьи радости…
Кстати, а где пес-то? Что-то давненько его не видно и не слышно!
– Боня! Боня, ко мне! – крикнула Аглая как можно резче, от натуги аж в горле запершило. – Ко мне!
Клим предупреждал: если она будет отдавать команды своим всегдашним мечтательным голоском, пес ни за какие коврижки не станет их выполнять и вырастет оболтусом. Оболтус размером с медведя в доме был ни к чему, поэтому собаку Аглая воспитывала строже, чем когда-то сына. Сын вырос хорошим человеком. И Бонифаций станет хорошим псом. Просто он еще почти щенок, любопытный и легкомысленный…
– Боня! – нетерпеливо позвала она еще раз, и несколько секунд спустя слева от тропы затрещали сучья, заколыхались кусты, и лохматое чудище явилось перед хозяйкой, неистово виляя хвостом и умильно улыбаясь. – Где тебя носит, Боня? Вот приедет завтра Клим, расскажу, что ты меня одну в глухой чаще бросил. Тоже мне, сторож!
Из всей тирады пес, очевидно, понял только про Клима и радостно загавкал. Гулкое горное эхо тотчас преобразило дружелюбный лай в завывание собаки Баскервилей.
– Ладно, пойдем, – Аглая взяла корзинку в левую руку. – Только больше не убегай, скоро будем дома.
Псу не позволялось бегать без поводка по улицам деревни. Селяне Бонифация знали и любили, многие и сами держали крупных овчарок местной породы, но туристы могли напугаться.
Они пошли дальше. Пес трусил впереди, мягко ступая большими мохнатыми лапами, Аглая бодро шагала следом: подол летнего сарафана так и вился вокруг щиколоток, цепляясь за ремешки сандалий. Дорога от деревни до хутора была шириной чуть более двух метров, вполне достаточно, чтобы машина проехала. Не любая машина, конечно, только внедорожник. Зимой, когда наносило сугробы выше колена, хуторяне чистили дорогу трактором. Зато летом ходить по тенистому шляху легко и приятно… И все же хорошо, что она не поддалась уговорам Ханны и не осталась на чай: в горах даже в июне быстро темнеет, достаточно солнцу зайти за гряду. И сразу становится неуютно. Что ни говори, дикая природа – не самый подходящий ареал обитания для городских дам вроде нее.
Дама с собачкой… С бо-ольшой собачкой!
Аглая шла и улыбалась своим мыслям. Завтра, уже завтра приедет Клим, и они все лето проведут вместе! Она молодец, поднатужилась и завершила перевод почти на месяц раньше срока. А следующий заказ возьмет только в августе, когда сын уедет обратно в Калининград. Выпускной класс в гимназии – не шутка, сюда он сможет вырваться только на зимних каникулах. Так что до Рождества она снова будет много-много работать, чтобы не слишком тосковать…
По сути, ей очень повезло с работой. Издательство, с которым она сотрудничала уже лет десять, специализировалось на фантастике и детективах. Что-то по-настоящему изысканное, литературно-вкусное, попадалось нечасто, зато переводить подобную беллетристику было несложно, а главное, нескучно. Не то что «серьезную» литературу! В прошлом году, соблазнившись солидным названием, она взялась за «Энциклопедию символов», о чем жалела с первой до последней страницы. Заумный опус на поверку оказался полной чушью. Нет, Аглая не имела ничего против эзотерики, если та не претендовала на истину в последней инстанции. Но как можно называть скарабея символом Солнца, возрождения и одновременно благосостояния, а также рекомендовать носить его беременным женщинам «от сглаза», если в Древнем Египте все священные жуки считались самцами и олицетворяли исключительно мужскую силу и оплодотворяющее начало! Аглая очень ответственно относилась к своей работе, проверяла каждый факт, дату, фамилию или название, и за двадцать лет накопила в голове столько, что и сама могла бы написать энциклопедию.
Нет, больше никаких «серьезных» заказов без удовольствия от проделанной работы. Другое дело – забавное, легкомысленное, необременительное фэнтези. Переведет два-три романчика – и не заметит, как снова наступит Новый год…
Задумавшись, Аглая чуть не налетела на собаку. Бонифаций внезапно застыл посреди дороги: уши торчком, нос по ветру. А потом с лаем бросился направо, в густой хвойный лес. Зайца учуял, что ли?
– Боня, ко мне! Боня! – крикнула она.
Пес послушно вернулся – и тотчас нырнул обратно в заросли папоротника. А несколько секунд спустя его возбужденный лай вдруг перешел в скулеж и затих.
Аглая не задумываясь кинулась по следам собаки: Бонифаций весил почти в два раза больше хозяйки, так что проложил в папоротниках целую магистраль. Надломленные стебли источали резкий запах йода. А вот и он сам, зверюга – рыже-белый окрас ярко выделялся среди зелени. Пес приподнял массивную голову, сделал несколько шагов в сторону Аглаи, гавкнул и вернулся обратно. Что же такое он там нашел, что решил непременно показать хозяйке?
Осторожно ступая меж папоротников – все же сандалии не лучшая обувь для прогулки по лесу – Аглая пробралась ближе. И ахнула.
Под старой сосной ничком лежал человек. Лица Аглая не видела, но почему-то сразу подумала, что он мертв: живой разве будет вот так лежать в лесу? Но когда Бонифаций, ободренный присутствием хозяйки, ткнулся в него мордой, человек дернул рукой – видимо, пытался закрыться от собаки. Аглая осмелела, подошла ближе и склонилась над лежащим:
– Эй, что с вами? Вы меня слышите?
Человек слабо застонал и чуть шевельнул головой. Волосы у него были черные, кудрявые, довольно длинные, как у цыгана. Тут только до Аглаи дошло, что с перепугу заговорила с ним по-русски. С другой стороны, как ей было с ним разговаривать? Незнакомец не был похож на местного жителя. Хотя туристы тоже не бродят по горным лесам в белых брюках и в замшевых мокасинах на босу ногу. Неуместный наряд дополняла тонкая сорочка, белая в голубую полоску, и элегантный темно-синий пиджак – самое то для прогулки, скажем, по ночному Риму… Да уж, неувязочка!
Эта необъяснимая странность почему-то придала ей смелости. Аглая решительно взяла незнакомца за плечи и перевернула на спину, чувствуя себя если не отважной медсестрой на поле боя, то как минимум доброй самаритянкой. Мужчине на вид было чуть за сорок: в короткой бороде и на висках заметно пробивалась седина. Он снова застонал и медленно открыл глаза – неожиданно синие, яркие даже в лесном сумраке.
И тут Аглая чуть сама не упала – от удивления: это лицо ей было знакомо! И с русским она невольно угадала: человек, лежащий перед ней, прекрасно говорил по-русски, хоть и с небольшим романским акцентом – она сама это слышала, причем не так давно.
– Вы ранены? Что с вами? – судорожно сглотнув, спросила она.
– Голова… И плечо… – пробормотал он и снова попытался подняться.
Аглая помогла ему сесть и заодно осмотрела голову: чуть выше левого виска набухала приличная шишка. А в полушаге из земли торчал виновник шишки – толстый корень сосны. Бонифаций уселся напротив и настороженно наблюдал за хозяйкой и незнакомцем.
– Похоже, вы ударились головой о корень и ушибли плечо. Ну ничего, главное, что живы.
– Вроде живой, – кивнул мужчина и тут же болезненно поморщился. – Где я?
– В лесу. Вернее, в горах.
– В каких… горах? – синие глаза изумленно расширились.
«Плохо дело! – подумала Аглая. – Похоже, от удара бедняге отшибло память». Но вслух ответила:
– В Татрах.
Мужчина на миг закрыл глаза и облизал пересохшие губы. Аглая вспомнила, что у нее есть вода – удивительно, как она умудрилась не выпустить из рук корзину, когда бежала за псом.
– Вот вода, держите – я всегда набираю в роднике неподалеку…
Раненый схватил бутыль, двумя руками поднес к губам и долго пил не отрываясь.
– Благодарю, – он наконец вернул бутыль. – Теперь намного лучше.
– Возможно, у вас сотрясение мозга, – спокойно сказала Аглая: в кино таким тоном врачи говорят с безнадежными пациентами. – Вам нужно в больницу. У нас в поселке есть только фельдшер, но он сможет отвезти вас в город…
– Не надо, – прервал её раненый. – Далеко до посёлка?
– С полкилометра будет. Вы посидите тут, а я быстро схожу за машиной…
– Не надо, – снова повторил он. Голос его заметно окреп и даже зазвучал бархатными нотками, знакомыми миллионам поклонников. – Сам дойду.
Мужчина осторожно поднялся, но пошатнулся и инстинктивно схватился за руку Аглаи. Пес с грозным рыком метнулся к хозяйке, и раненый чуть не свалился обратно на землю.
– Спокойно, Бонифаций! Свой! – она свободной рукой хлопнула пса по холке, чтобы перестал рычать.
– Бонифаций, значит, – неожиданно улыбнулся собаке мужчина и перевел взгляд на хозяйку. – А я Рауль.
«Знаю», – хотела сказать она, но лишь кивнула:
– Аглая.
Рауль медленно выпрямился и с минуту стоял пошатываясь. Лицо его было очень бледным, зрачки расширены: должно быть, у него сильно болела голова.
– Вы здесь живете, Аглая? – превозмогая боль, спросил он.
– Да, на окраине поселка. Еще минут десять ходьбы. Вы точно в состоянии идти?
Рауль кивнул, сделал пару шагов и опять пошатнулся.
– Голова немного кружится, – признался он смущенно.
Это его смущение было таким трогательным, что Аглая окончательно перестала робеть.
– Держитесь за меня, – предложила она. Взяв корзинку в одну руку, другой сама обняла раненого за талию и скомандовала тем неестественным голосом, каким дрессировала собаку: – Закиньте руку мне на плечи. Ну же!
– Никогда в жизни не держался за женщину, – буркнул Рауль, но послушно исполнил команду.
Он был на голову выше ее, так что со стороны оба наверняка смотрелись презабавно. Да и сама ситуация была настолько немыслимой, что Аглая с трудом подавила нервный смешок.
– Все когда-то случается в первый раз, – заметила она, с трудом выпрямляясь под тяжестью его руки.
– И то верно, – смиренно согласился раненый.
И они двинулись в путь.
Самыми трудными были первые двадцать шагов через заросли папоротников. Когда же наконец выбрались на шлях, дело пошло легче. Боня трусил впереди, поминутно оглядываясь бредущую в обнимку на парочку. Время от времени Рауль останавливался и несколько минут стоял, закрыв глаза, затем шел дальше. Аглая догадалась, что его мучают приступы головной боли.
– Может, все-таки к врачу? – спросила она во время одной из таких остановок. – Травма может оказаться серьезной!
– Ничего, пройдет.
– В любом случае, осмотр врача не помешает…
– А вдруг я сам врач?
– Вы не врач, а музыкант! – не удержалась Аглая. – Точнее, композитор и дирижер.
Реакция собеседника была вполне предсказуемой.
– Вы что, ясновидящая? – бледное, болезненно застывшее лицо вытянулось от удивления.
– Да нет, просто ведьма… – Аглае вдруг стало весело. – В здешних горах нам, ведьмам так привольно живется! Вари себе зелья да продавай – туристы берут ведрами! Так вот, помешиваю я, значит, любовное зелье – самый востребованный продукт, знаете ли – и вдруг в облаке пара над котлом вижу картинку: лежит посреди бурелома человек, тяжело раненный, но живой. Присмотрелась – батюшки святы, да это же сам Рауль Кауниц! Ну я, конечно, все бросила и поспешила в лес: как не помочь известному артисту, хорошему человеку…
Войдя во вкус, Аглая не сразу заметила, что «известный артист и хороший человек» таращится на нее во все глаза, забыв даже о головной боли.
– Да не смотрите вы так! – рассмеялась она. – Просто мы с Климом – это мой сын – весной были на концерте «Ювенты» в Калининграде…
– Вот как! – Рауль выдохнул с облегчением. – А я уже испугался, что попал в лапы ведьме… Не хотелось бы, если честно.
– Что, есть печальный опыт? – бойко осведомилась Аглая: ее болтовня хоть немного, да отвлекала собеседника от боли.
– Случалось, – хмыкнул Рауль и тут же сменил тему: – Тут все местное население следит за новостями мировой культуры, или вы – приятное исключение?
