Ивлин Во
Офицеры и джентльмены
2
Газеты пестрели сообщениями о победах Финляндии. Гай по диагонали читал одно и то же: как лыжные отряды-невидимки гонят механизированные советские дивизии по бессолнечным северным лесам – дивизии, стало быть, оснащенные портретами Сталина, раскатавшие губу на распростертые финские объятия. Русские военнопленные, утверждала пресса, все как один обморозились, оголодали, и вдобавок очень слабо представляют, против кого воюют и чего ради. Ввод английских войск отсрочен только издержками дипломатии; англичане уже спешат на помощь. А пожалуй, никаких русских и в природе нет. В сердцах британцев Маннергейм занял то же место, что бельгийский король Альберт во время Первой мировой. И вдруг оказалось, что финны разбиты.
В Кут-эль-Имаре новость эта, похоже, особого впечатления не произвела. В Гае же усилила тошнотворную догадку (которую он пытался отметать – и в отметании которой весьма преуспел, едва вступил в Полк алебардщиков) – догадку, что на этой войне мужество и справедливость веса не имеют.
– Что и требовалось доказать, – заметил Эпторп, прочитав о капитуляции Финляндии.
– Так ты знал? Эпторп, ты с самого начала знал, что они проиграют? Что ж ты молчал?
– Капитуляция Финляндии была очевидна, дружище, для всякого, кто хоть изредка дает себе труд взвесить за и против. Польша номер два, без вариантов. А трезвонить об этом действительно не стоило. Только панику да уныние среди слабой духом братии сеять. Лично я вижу в данной ситуации даже некоторые преимущества.
– Это какие же?
– Например, стратегия теперь упрощается, если, конечно, сечешь, о чем я толкую.
– Скажи, Эпторп, следует ли считать данное заявление твоим личным вкладом в кампанию против паники и уныния?
– Считай чем хочешь, старина. У меня своих забот полон рот.
Гай понял: личная Эпторпова драма, что на протяжении всего Великого поста разворачивалась на фоне новых порядков, введенных бригадиром, теперь получила новый виток. Самая острота драмы обуславливалась новыми порядками и их же куда как ярко иллюстрировала.
А началась она в первое при новых порядках воскресенье.
После обеда учебный корпус Кут-эль-Имары опустел – курсанты либо спали в своих комнатах, либо развлекались в городе. Гай, по обыкновению, читал в холле еженедельные газеты. На шорох шин поднял взгляд и в зеркальное окно увидел, как Эпторп вместе с таксистом тащит что-то большое и квадратное. Гай поспешил на крыльцо – помогать.
– Спасибо, я сам, – весьма нелюбезно отказался Эпторп. – Просто передислоцирую кое-какие вещи.
– И где ты наметил дислоцировать эту конкретную вещь?
– Я пока не наметил. Но справлюсь без посторонней помощи.
Гай вернулся в холл и стал смотреть в окно. Смеркалось; читать без электричества было уже нельзя, а денщик, ответственный за затемнение, все не шел. Вдруг из парадной двери появился Эпторп, крадучись пробрался по двору и стал рыскать в кустарнике. Гай смотрел как завороженный. Минут через десять Эпторп двинулся назад. Парадная дверь вела прямо в холл. Сначала показался Эпторпов тыл, за ним – все остальное, включая загадочный и явно очень тяжелый ящик.
– Эпторп, может, все-таки помочь?
– Нет, спасибо.
Под лестницей имелся довольно большой чулан. Туда-то Эпторп не без труда запихнул свою ношу. Снял перчатки, шинель и фуражку и с деланно беззаботным видом приблизился к огню.
– Командор тебе привет передает. Сказал, без нас с тобой в клубе скучно.
– А ты разве не из клуба?
– Не совсем. Я просто заглянул к старику за одной вещицей.
– Уж не за этой ли?
– В общем, да.
– Там, в ящике, должно быть, что-то очень личное. Верно, Эпторп?
– Да уж, вещь не из тех, что можно всякому показать. Далеко не из тех.
В этот момент вошел денщик, ответственный за затемнение.
– Эй, Смизерс! – окликнул Эпторп.
– Слушаю, сэр.
– Тебя ведь Смизерс зовут?
– Нет, сэр. Крок, сэр.
– Не суть. Я хотел, гм, узнать насчет, гм, подсобных помещений.
– Сэр?
– Видишь ли, мне нужен сарай, или кладовка, или времянка для садовника. Сгодится прачечная или маслобойня – что-нибудь в этом роде. Есть такие помещения?
– Вам только на сейчас, сэр?
– Нет: на все время, что мы здесь пробудем.
– Право, не знаю, сэр. Я не уполномочен. Вам лучше обратиться к интенданту, сэр.
– Ладно, разберусь. Я только спросил.
Денщик ушел, и Эпторп дал себе волю:
– Редкий болван. Всегда думал, что его фамилия Смизерс.
Гай снова уткнулся в газету. Эпторп сидел подле, изучал свои ботинки. Внезапно он встал, прошелся до чулана, приоткрыл дверь, заглянул и возвратился в кресло.
– Пожалуй, для хранения чулан сойдет, а вот для пользования… Для пользования вряд ли. Твое мнение, Краучбек?
– По поводу чего?
– По поводу удобства пользования.
Последовала пауза, в течение которой Гай прочел статью о том, как не сдаются врагу болота Миккели (стояли золотые деньки оптимистических новостей из Финляндии). Наконец Эпторп продолжил мысль:
– Хотел спрятать в кустах, да оказалось, они не создают никакой защиты от погодных явлений.
Гай не ответил – только перевернул страницу «Тэблет». Было ясно: еще минута – и Эпторп расколется.
– К интенданту идти никакого смысла. Где ему понять. Дело тонкое – не всякому объяснишь.
Эпторп выдержал еще одну паузу и проговорил:
– Если тебе до сих пор интересно, речь о моем бушбоксе.
Гай на такое и не рассчитывал. Он думал, в ящике провиант, или медикаменты, или огнестрельное оружие; максимум – ботинки из кожи муравьеда.
– А мне можно посмотреть? – замирая от благоговения, попросил Гай.
– Почему бы и нет? – расщедрился Эпторп. – Ты-то, пожалуй, относишься к числу людей понимающих. Вещь, доложу я тебе, раритетная – таких больше не выпускают. Видимо, потому, что производство слишком дорогое – нерентабельно выходит.
Эпторп проследовал к чулану и выволок свое сокровище – дубовый ящик с медными накладками.
– Сам теперь видишь: работа тончайшая.
Эпторп снял крышку, и Гаю открылось устройство, комбинирующее медное литье и расписной фаянс – тяжелое наследие Эдвардианства. На внутренней стороне крышки была гравированная табличка следующего содержания: «Клозет с химической стерилизацией фирмы Коннолли».
– Ну, Краучбек, что скажешь?
Гай не знал, в каких выражениях принято восторгаться подобными артефактами.
– Сразу видно, что за вещью был надлежащий уход, – вывернулся Гай.
Кажется, он угадал с терминологией.
– Он достался мне от верховного судьи. Дело было в Каронге. В тот год как раз правительственные здания оборудовали канализацией. Я за него пять фунтов выложил. Нынче такой и за двадцать не купишь. А все почему? Мастера перевелись, секрет утерян.
– Ты, должно быть, гордишься, что у тебя такой раритет?
– Горжусь, – потупился Эпторп.
– Я только не понимаю, зачем он тебе в Кут-эль-Имаре.
– Нет, ты серьезно? – Нездешний свет счастливого обладания померк, на Эпторповом лице застыла смесь благоговения с недоумением. – Разве не знаешь, как оно бывает: трах-бах, и пожалуйста, триппер тут как тут. А ты говоришь – зачем!
Гай выпучил глаза.
– Бедняга Эпторп. Мои соболезнования. Мне и в голову не приходило. Вот, значит, как ты со своими зенитчиками в Лондоне развлекался. Перебрали, загуляли – вот тебе и трах-бах. Слушай, а ты у врача был? Может, тебя госпитализировать надо?
– Нет, Краучбек, нет, нет и еще раз нет. Триппер не у меня.
– А у кого?
– У Сарум-Смита.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Я назвал Сарум-Смита для примера, потому что он идиот, с него станется и не такое подцепить. Вообще, с любого из наших молодых друзей станется. А мне лишний риск ни к чему.
Эпторп бережно опустил крышку и задвинул бушбокс обратно в чулан. По всему было видно: он взбешен.
– А еще, старина, по-моему, ты сейчас говорил неподобающим образом. Заподозрить в триппере меня – меня! Это очень серьезное обвинение, старина, так и запомни.
– Прости, Эпторп. По-моему, учитывая обстоятельства, это было вполне естественное предположение.
– Не знаю, в отношении кого оно естественное, только не в отношении меня. И вообще, что ты разумеешь под «обстоятельствами»? Я никогда не перебираю; странно, что это «обстоятельство» ускользнуло от твоего внимания. Навеселе – да, могу быть при случае, но не перебираю! Я очень осторожен с алкоголем; я, можно сказать, с алкоголем начеку. Потому, Краучбек, что я немало бед от него натерпелся.
На следующий день Эпторп поднялся с первыми лучами солнца, пошел обследовать пристройки и еще до завтрака обнаружил пустующий сарай, вероятно, в бытность Кут-эль-Имары школой служивший для хранения бит, наколенников и налокотников. Там-то, с помощью алебардщика по фамилии Крок, Эпторп и установил свой клозет с химической стерилизацией и там же уединялся по мере надобности. Счастье оказалось недолгим. Тучи набежали через два дня после капитуляции Финляндии.
Гай устал – противника нынче повергали, разили и крушили как в горах, так и на долах; с обедом припозднились. Гай сел у камина, рассчитывая отдохнуть полчасика. Не тут-то было. К нему, с помраченным думою челом, приблизился Эпторп.
– Краучбек, на два слова.
– Выкладывай.
– Может, выйдем, если не возражаешь?
– Возражаю. Да что стряслось?
Эпторп оглядел столовую. Каждый из присутствовавших, казалось, был занят своим делом.
– Ты пользовался бушбоксом.
– Я к нему и близко не подходил.
– Но кто-то ведь подошел.
– Это не я.
– Кроме тебя, о нем никто не знает.
– А как же алебардщик Крок?
– Он бы себе такого не позволил.
– Я тоже. Я тоже такого себе не позволил бы, дружище.
– Тебе больше нечего сказать?
– Абсолютно нечего.
– Ладно. Только учти: отныне я буду вести наблюдения.
– Учту.
– Дело крайне серьезное, Краучбек. Пользоваться бушбоксом – почти все равно что воровать. Потому что химикаты очень дорогие.
– Сколько стоит одна порция?
– Дело не в деньгах. Дело в принципе.
– А также в риске подцепить триппер.
– Именно.
* * *
В течение двух дней Эпторп всякую свободную минуту проводил в засаде. На третий день он опять отвел Гая «на два слова».
– Краучбек, прими мои искренние извинения. Это не ты пользовался бушбоксом.
– Значит, справедливость торжествует.
– Да, торжествует, но ты должен признать, что в сложившихся обстоятельствах тень падала на тебя. Как бы то ни было, я выследил посягателя. Положение весьма щекотливое.
– Это не Сарум-Смит?
– Нет. Все гораздо хуже. Это – бригадир.
– Думаешь, у него триппер?
– Нет. То есть вряд ли. Он человек опытный, такие триппер не подцепляют. Однако вопрос остается открытым – что мне предпринять?
– Ничего.
– Краучбек, это дело принципа. Да, бригадир старше меня по званию, но звание дает ему столько же прав пользоваться моим бушбоксом, сколько заимствовать мои ботинки.
– А знаешь, Эпторп, я бы запросто одолжил бригадиру свои ботинки.
– Очень может быть; только, позволь напомнить, ты, старина, в плане обуви не слишком щепетилен. Значит, по-твоему, нужно все на тормозах спустить?
– По-моему, в противном случае ты сваляешь редкостного дурака.
– Спасибо за совет. Буду думать. Может, обратиться к начальнику штаба?
– Ни в коем случае.
– Пожалуй, ты прав.
* * *
– Неожиданные осложнения, – отчитался Эпторп на следующий день.
По скорости, с какою Гай сообразил, что имеет в виду Эпторп, можно судить о месте, какое занимал теперь в его мыслях бушбокс.
– Что, новые нарушители права собственности обнаружены?
– Нет, другое. Выхожу нынче утром из сарайчика – а навстречу бригадир собственной персоной. И странно этак взглянул – ты, верно, заметил, бывает у него этакий взгляд, что прямо съеживаешься весь. И я, вообрази, будто приказ в его глазах прочитал: дескать, вы, Эпторп, тут ничего не забыли. Это я-то!
– Бригадир – человек дела, – прокомментировал Гай. – Скоро что-нибудь предпримет и непременно найдет способ тебе сообщить.
До вечера Эпторп был сам не свой. На тактических занятиях отвечал невпопад, решения принимал нелепые. День выдался холодный. Эпторп каждую свободную минуту проводил в засаде. Чай он пропустил и вернулся за десять минут до лекции, с красным носом и сизыми щеками.
– Сляжешь, если будешь продолжать в том же духе, – заметил Гай.
– Не буду. Худшее уже свершилось.
– Рассказывай.
– Лучше покажу. Идем. Я бы не поверил, если бы собственными глазами не увидел.
Они вышли в звенящие от холода сумерки.
– Это случилось пять минут назад. Я был на посту с самого чая и замерз как собака, вот и решил походить, кровь разогнать. А тут – бригадир. Едва меня плечом не задел. Я отдал честь. Он – ноль внимания. И сделал ЭТО буквально у меня под носом. Прошел назад. Я снова отдал честь, а он – он ухмыльнулся. То была дьявольская ухмылка, Краучбек, честное слово, дьявольская.
Они приблизились к сарайчику. Только теперь Гай заметил над входом нечто большое и белое. Эпторп поднял фонарик повыше, и Гай прочел: «Всем чинам ниже бригадирского вход воспрещен».
– Должно быть, писцов своих напряг, а они и рады стараться, – процедил Эпторп.
– Да, старина, положение твое оставляет желать лучшего, – согласился Гай.
– Я подам в отставку.
– Кто же тебя отпустит – война идет.
– Значит, попрошу о переводе в другой полк.
– Эпторп, дружище, ты даже не представляешь, как я буду по тебе скучать. Ладно, пока ты не перевелся, пойдем-ка на лекцию. Две минуты осталось.
Лекцию читал сам бригадир. Выяснилось, что на Западном фронте мины-ловушки играют все более важную роль в работе патрулей. Бригадир говорил о взрывных устройствах на растяжке, о детонаторах и противопехотных минах. В подробностях поведал, как однажды придумал привязать к козе взрывчатку и выпустить животное поблизости от стоянки бедуинов. Не часто бригадира видели таким оживленным.
Был один из тех вечеров, когда курсантам не грозили ни дискуссии, ни ночные учения. Все желающие могли ужинать в городе.
– Пойдем в «Гарибальди», – предложил Эпторп. – Не могу сидеть за одним столом с этим неандертальцем. Ужин за мой счет.
От густого овощного супа Эпторпово лицо приобрело более естественный оттенок, а несколько бокалов бароло заставили отчаяние уступить место открытому вызову. Пелеччи буквально терся возле Эпторпа. Смысл разговора был ему темен. Вероятно, этот способный офицер изобрел некое мощное оружие, секретно называемое «бушбокс», а другой офицер, выше по званию, изобретение вероломно присвоил.
– Не обратиться ли в армейский совет? – вслух размышлял Эпторп. – Пожалуй, не стоит. Что скажешь, Краучбек?
– Точно не стоит.
– Глупо рассчитывать, что они там, в совете, отнесутся к делу без предвзятости. Нет, я не утверждаю, что предвзятость обязательно будет присутствовать, но ведь, если на то пошло, они стоят на страже субординации. Если только они найдут лазейку…
– Думаешь, в твоем деле есть лазейки?
– Есть, дружище. Если бы речь шла об офицерском суде чести, тогда другой разговор. А так яснее ясного: бригадир вправе запирать любые помещения и постройки, находящиеся во временной собственности бригады. Вдобавок я разместил бушбокс без соответствующего разрешения. Отсюда-то армейский совет и спляшет.
– С другой стороны, – развивал мысль Гай, – поскольку бушбокс не заявлен в описи временной собственности бригады, то он и не может быть заперт волею бригадира.
– В точку, Краучбек! В самое что ни на есть яблочко! – Вытаращенные Эпторповы глаза выражали неподдельное восхищение. – Так бывает: крутишь мысль по-всякому, решение буквально готово с языка сорваться, а поди ж ты. Да тебе наверняка это чувство знакомо. Вот и я весь мозг себе своротил, а когда мигрень началась, понял: тут нужно мнение человека со стороны, человека, которого проблема лично не касается. Конечно, я бы тоже рано или поздно пришел к тому же выводу, что и ты, только мне бы это могло стоить бессонной ночи. Я твой должник, старина.
Явились новые блюда и новые бутылки. У Джузеппе Пелеччи ум за разум заходил. Оказывается, «бушбокс» – никакое не оружие, а кличка резидента, не приписанного ни к какому военному подразделению и находящегося в этом районе. Ничего: Пелеччи передаст информацию слово в слово – пускай более искушенные умы сами разбираются. Ему, Пелеччи, наград не нужно – он прекрасно живет с доходов от ресторана. Он сам создал отличную репутацию своему заведению. От политики одни неприятности, а война – война вообще дело страшное. Пелеччи, собственно, и иммигрировал главным образом, чтобы не служить в армии.
– Сабайон на десерт, джентльмены?
– Пожалуй, – одобрил Эпторп. – Да, давайте. Все давайте, нынче мы всего отведаем. – Следующая реплика относилась к Гаю. – Помни, дружище, ужин за мой счет.
Гай помнил об этом с самого начала. Теперь он растрогался: бедняга Эпторп, как неуклюже он выражает благодарность. Вскоре выяснилось, что Эпторп выдал своеобразный аванс за последующие Гаевы услуги.
– Итак, старина, по-моему, мы досконально разобрались с юридической стороной, – продолжал Эпторп. – Однако открытым остается вопрос «что делать?». Иными словами, каким образом извлечь бушбокс из сарая?
– Вероятно, таким же, каким его туда поставили.
– Э, нет, старина, все не так просто. Тут, знаешь ли, шестеренка за шестеренку цепляется. Задвинули бушбокс мы с алебардщиком Кроком. А как прикажешь выдвигать, если тогда мы нарушим бригадиров запрет? Не могу же я принуждать солдата к незаконным действиям. Странно, что ты выпустил этот момент из виду. Вдобавок мне бы не хотелось вновь обращаться к Кроку. Он с самого начала проявлял несговорчивость, несомненно, вытекающую из элементарной неспособности уразуметь весь смысл предприятия. Короче, с ним каши не сваришь.
– Может, применим лассо?
– Риск чересчур велик, старина. К тому же лассо осталось у командора.
– А если магнитом?
– Краучбек, ты что, издеваешься?
– Боже упаси. Просто рассматриваю все варианты.
– Этот вариант не годится, уж извини. Нет. Кто-то должен просто вынести бушбокс. Руками.
– А как же запрет?
– Вынести бушбокс должен человек, которому о запрете ничего не известно. Или по крайней мере человек, про которого бригадиру неизвестно, что ему о запрете что-то известно. Если такого человека застукают, он всегда может сказать, что не заметил надписи. Там ведь темно.
– Эпторп, ты меня на эту роль выбрал?
– А кого, по-твоему, я должен был выбрать? Ты – самая подходящая кандидатура, в сложившихся обстоятельствах, конечно.
– Хорошо, – покорился Гай. – Я тебе помогу.
– Ты настоящий друг, – с облегчением вздохнул Эпторп.
Ужин закончился. Эпторп поворчал при виде счета, однако оплатил его полностью. Они вернулись в Кут-эль-Имару. Там не было ни души. Эпторп караулил, Гай занимался непосредственно выносом. Обошлось без эксцессов.
– Куда его теперь?
– В этом-то и вопрос. Как думаешь, где для него самое подходящее место?
– В уборной.
– Честное слово, старина, сейчас не до твоего остроумия.
– Мне просто вспомнилась цитата из Честертона: «Где лучше всего прятать лист? – На дереве»[21].
– Извини, старина, на сей раз ты чушь сморозил. Сам подумай: хорош же будет бушбокс на дереве. Да еще как его туда втащить?
– Пожалуй, ты прав. Чем ближе придется тащить, тем лучше. Очень уж он тяжелый.
– В ходе рекогносцировки мною был обнаружен садовничий сарайчик.
Пункт передислокации оказался в пятидесяти футах. Был он не так удобен в пользовании, как прежний сарайчик, но Эпторп сказал: «Сойдет». Итак, труды закончились. Гай с Эпторпом поспешили в комнату. По дороге Эпторп резко остановился и с непривычною теплотою произнес:
– Краучбек, я никогда не забуду сегодняшний вечер. Спасибо тебе, друг.
– И тебе спасибо. За ужин.
– Как думаешь, итальяшка меня не обсчитал?
Еще через несколько шагов Эпторп изрек:
– Послушай, старина, если хочешь, можешь тоже пользоваться бушбоксом, я не против.
То был миг душевного подъема. Никогда в истории непростых отношений с Гаем Эпторповы любовь и доверие не достигали такой высоты. Жаль, что искра осталась для Гая незамеченною – и погасла, ибо эта участь уготована всем подобным искрам, высекаемым уроженцами Альбиона.
– Я ценю твою щедрость, Эпторп, но меня и общая уборная устраивает.
– Ты уверен?
– Да.
– Что ж, мое дело предложить, – с явным облегчением отвечал Эпторп.
Таким образом, Гай значительно поднялся в Эпторповых глазах и стал полноправным хранителем бушбокса.
3
Много позже Гай рассматривал последние недели марта исключительно как сагу о химическом клозете. Эпторп вскоре забыл, с какою целью, собственно, устанавливал свой бушбокс.
Перспектива подцепить триппер больше не волновала Эпторпа. Теперь под угрозой оказалось его право собственника. Наутро после первой передислокации клозета, еще до построения, Эпторп отвел Гая в сторонку. Дружба их поднялась на новую ступень, сделала скачок от простой симпатии к соучастию в заговоре.
– Он все еще на месте.
– Хорошо.
– В полной неприкосновенности.
– Великолепно.
– Мне кажется, старина, в сложившихся обстоятельствах будет лучше не светиться вдвоем. И уж тем более не разговаривать, когда рядом посторонние.
Позднее, по дороге в столовую (было время обеда), Гаю показалось, что некто пытается схватить его за руку; весьма неприятное ощущение, особенно когда идешь строем. Гай оглянулся и увидел Эпторпа в непосредственной близости; Эпторп увлеченно беседовал с капитаном Сандерсом. В следующую секунду Гай понял, что в ладонь ему только что была вложена записка.
В столовой Эпторп уселся на максимальном расстоянии от Гая. Гай развернул клочок бумаги и прочел: «С прежнего сарая сорван плакат. Что это – безоговорочная капитуляция?»
Поговорить живьем Эпторп решился не ранее вечернего чая.
– Кажется, волнения наши позади. Бриг уступил.
– Это не в его стиле.
– Нет, я, конечно, знаю: он аморальный тип. Но должны же и у него быть хоть какие-то принципы.
Гай не стал портить Эпторпу настроение, но в душе глубоко усомнился, что эти два антагониста вкладывают в понятие «принципы» одинаковый смысл. Следующий день подтвердил правомерность Гаевых сомнений.
Утром, во время построения (которое при новых порядках составляло тридцать минут усиленной муштры), на Эпторпе лица не было. Эпторп встал в строй рядом с Гаем. Последовало несколько мягких пасов, и Гай снова обнаружил, что держит записку. После первой же команды «Вольно», когда Эпторп нарочито отвернулся, Гай прочел: «Должен поговорить с тобой при первой оказии. Прямая угроза».
Оказия не заставила себя ждать.
– Он сумасшедший. Маньяк, как есть маньяк. Он для общества опасен. Не представляю, какие шаги предпринять.
– Что он на сей раз вытворил?
– Едва не убил меня, вот что. Если бы не стальная каска, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Он применил ко мне цветочный горшок, тяжеленный, как сам дьявол, с землей и засохшей геранью. Прямо в темя подладил. Нынче утром. А ты говоришь – вытворил.
– Он что, метнул в тебя цветочный горшок?
– Нет: пристроил горшок на дверь садовничьей кладовки.
– А почему ты был в каске?
– Интуиция, дружище. Инстинкт самосохранения.
– Постой, ты же вчера вечером сказал, что инцидент исчерпан. Эпторп, ты что, всегда напяливаешь каску, прежде чем взгромоздиться на свой бушбокс?
– Краучбек, твои вопросы неуместны и даже, я бы сказал, праздны. Я о чем толкую? О том, что бриг – невменяемый тип. Для человека, занимающего его положение, это принципиально. Кстати, для человека, занимающего наше с тобой положение, – тоже. Может такое время наступить, когда мы будем полностью в его власти. Что мне делать, Краучбек?
– Перенеси бушбокс на прежнее место.
– А может, следует доложить, куда, гм, следует?
– Вспомни про чувство собственного достоинства.
– Ты хочешь сказать, кое-кто сочтет мой случай курьезным?
– И даже очень курьезным.
– Проклятие! – воскликнул Эпторп. – Я совсем упустил из виду этот аспект.
– Давай-ка лучше выкладывай всю правду о каске.
– Ладно, раз ты такой любопытный. Знай же: я действительно последнее время с ней почти не расстаюсь. Полагаю, старина, если в общих чертах, здесь дело в ностальгии. Я воображаю, будто на мне пробковый шлем, и мне легче, если, конечно, ты меня понимаешь. Каска помогает расслабиться, когда я… ну, когда я пользуюсь бушбоксом.
– То есть ты, как только вздумаешь навестить бушбокс, надеваешь каску?
– Нет, несу под мышкой.
– А когда надеваешь – прежде, чем спустить штаны? Это принципиально, старина.
– Обычно на пороге сарайчика. И сегодня утром эта привычка спасла мне жизнь. Только, извини, старина, что-то мне непонятно, зачем тебе такие подробности.
– Затем, старина, чтобы эффективнее визуализировать. Вот состаримся мы с тобой, и что нам останется делать? Только подробности смаковать.
– Знаешь, Краучбек, порой у меня ощущение, что ты попросту издеваешься.
– Ни в коем случае не издеваюсь, Эпторп, дружище. Пожалуйста, не надо думать обо мне так плохо.
И все же Эпторп не мог отделаться от своего ощущения. При других обстоятельствах он бы с удовольствием напустил на себя обиженный вид; при обстоятельствах нынешних – не рискнул. Он имел дело с врагом хитроумным и беспощадным. Ему оставалось держаться за Гая – или обратиться в постыдное бегство.
– Так что же нам делать? – повторил Эпторп.
В тот вечер они прокрались в садовничью кладовку. Эпторп посветил фонариком, и Гай увидел черепки, рассыпанный грунт и засохшую герань – пугающие улики утреннего инцидента. В молчании Гай с Эпторпом взяли бушбокс и передислоцировали, как договорились, в сарай со спортинвентарем.
На следующий день бригадир появился на построении.
– Как вам, конечно же, известно, в главе двадцать четвертой Устава боевой подготовки рекомендуется проводить спортивные игры, помогающие развивать наблюдательность и умение рационально использовать местность. Сегодня утром, джентльмены, вы будете играть в такую игру. Где-то поблизости спрятан походный клозет устаревшей модели – без сомнения, его за ненадобностью оставила предыдущая воинская часть. Выглядит он как обычный ящик. Работать будете поодиночке. Первый из офицеров, который найдет клозет, должен доложить мне. Разойдись!
– Нет, какова наглость, – процедил Эпторп. – Краучбек, стереги сарай, а я направлю брига по ложному следу.
У Эпторпа словно крылья выросли. Он был хозяином положения. С нарочитою целеустремленностью Эпторп направился к угольным бункерам и складам жидкого топлива. Как и следовало ожидать, через некоторое время бригадир последовал за ним. Гай в одиночестве фланировал вокруг сарайчика. Дважды к нему приближались охотники за сокровищами, и дважды Гай говорил:
– Пусто, ребята. Я только что все обшарил.
Наконец затрубил горнист. Бригадир положенное количество раз выслушал «Объект не обнаружен, сэр», сел на мотоцикл, молча обвел курсантов взглядом, ничего хорошего не предвещавшим, укатил и до следующего утра не появлялся.
– Небось переживает. Верно, старина? – радовался Эпторп.
Однако наутро сарайчик снова украшала надпись насчет всех чинов ниже бригадирского.
* * *
Как Гай и рассчитывал, безумные мартовские прятки позволили ему переключиться, однако вскоре детали уловок и контруловок подернула в его сознании патина былой невинности. С тех пор всякий раз, вдыхая аромат отсыревших лавров или бредя по тропе, густо усыпанной сосновыми иглами, Гай вспоминал ночные вылазки с Эпторпом – и утра, либо осиянные триумфом, либо омраченные жесточайшим разочарованием. Но самая последовательность эпизодов и даже их количество поблекли – и затерялись среди скарба, оставляемого опытом.
Кульминация имела место на Страстной неделе. Курс обучения заканчивался. Бригадир три дня пробыл в Лондоне, где определял будущее вверенного ему подразделения. Бушбокс стоял у края игровой площадки, лишенный рукотворного навеса, но надежно укрытый ветвями вяза и подстрахованный огромным катком. Целых три благословенных дня ни одна душа не нарушала Эпторповых прав собственности.
Бригадир вернулся в подозрительно хорошем расположении духа. В Лондоне он приобрел бокалы-шутихи – стоило поднять такой бокал, содержимое расплескивалось на подбородок пьющего. Эти-то бокалы бригадир тайком расставил на столе. После ужина долго забивали козла. Объявив последний номер, бригадир обратился к офицерам:
– Джентльмены, завтра все вы уедете. Останемся только мы с начальником разведштаба. Встретимся же мы с вами уже в палаточном лагере, в долинах Шотландии, где вам будет очень удобно применять на практике полученные здесь знания. Подробности передислокации вы прочитаете, как только наш начальник разведштаба поднатужится и родит их. Прошу учесть, что офицерский багаж ограничивается пределами, установленными Военным министерством, о чем имеется отдельный пункт, условия которого соблюдаются неукоснительно. Вот, кажется, и все. Вроде ничего не упустил. Ах да, последний момент. Вы все одеты не по форме. Сегодня утром каждому из вас присвоен следующий чин. Прежде чем выехать, приколите на погоны по второй звездочке.
В тот вечер в дортуарах слышалось пение.
Вот дожить бы до утра —
Там и кончится муштра, —
сочинял на ходу Леонард.
Ни побудок среди ночи,
Ни кричалок что есть мочи.
– Я вот что, старина, – начал Гай, – у тебя столько багажа, наверняка он не впишется в рамки дозволенного.
– Знаю, старина, знаю. Сам уже извелся.
– А что же ты станешь делать с бушбоксом?
– Надо найти для него место. Надо спрятать его – в идеале, конечно, в какой-нибудь подвал, а лучше в бомбоубежище. Ну, чтобы я был уверен: он дождется меня с войны, он встретит меня целехонек.
Пусть на брюхе по болоту
Рассекает новый кто-то.
Пусть себе зубрит Устав,
На плацу с утра устав.
Веселые голоса достигли комнаты с табличкой «Штаб бригады», где трудились бригадир и начальник разведштаба.
– О, кстати, – просиял лицом бригадир. – У меня же остались кое-какие дела во дворе.
* * *
На следующее утро, едва первый солнечный луч проник в лишенное штор окно «Пашендаля», Эпторп вскочил и маникюрными ножничками принялся прокалывать новые дырочки на погонах. Вскоре он предстал лейтенантом. «Он ничего / Не сделал, что могло б его / Унизить»[22]. Последний жест, совершенный Эпторпом уже на пороге комнаты, даже относился к числу великодушных – Эпторп предложил Гаю две звездочки из аккуратной кожаной коробочки для запонок, которая при ближайшем рассмотрении оказалась полнехонька как звездочек, так и коронок. Видимо, Эпторп не сомневался в собственной блестящей карьере. Гай еще не закончил бритье, когда Эпторп, одетый надлежащим образом и с каскою под мышкой, направился к игровой площадке.
До известного Гаю места было примерно семьсот футов. Не прошло и пяти минут, как школу потряс изрядный взрыв. Зазвенели оконные стекла, послышались восторженные голоса:
– Воздушная тревога! Все в укрытие! Газы!
Гай застегнул ремень и поспешил к предполагаемому месту происшествия. Над игровой площадкой клубился дым. Гай не сразу заметил Эпторпа. Эпторп, в каске, стоял, прислонившись к вязу, перебирая пуговицы на штанах и с ужасом озирая масштаб разрушений.
