Иван Бурдуков
Изгой
– Да, было уже поздно, но я что-то всё никак не мог уснуть, – со своей растянутой улыбкой, перебил рассказ Голодяев.
– …Я решил узнать у Андрея ваш адрес и хранившийся у меня адрес тёти. Он уже некоторое время лежал у меня, и я всё никак не мог решиться приехать по адресу. И что вы думаете, я теперь тут перед вами. Меня сюда привела сама судьба, – Барон закончил и смотрел на меня с довольным лицом, в ожидании моей реакции.
Я отчасти поверил ему. Он говорил убедительно и было видно, что очень искренне. И я подумал: «Какой у него вообще мотив мне врать?». Но я стал недоверчив к людям, поэтому не спешил делать выводы об этом человеке.
– Так кем вы мне приходитесь? – спросил я.
– Братом, причём родным.
– Очень странно что мне в детском доме не сказали о вас.
– Я вырос в приёмной семье, в которую попал в пять лет. И знаете, мне о вас тоже никто не сказал, да никто видимо и не знал.
– И вы действительно верите, что мы родные братья? – спросил я.
– Честно, я не знаю, хотя может это и правда. Но, что действительно правда – это то, что я хочу верить в это, – сказал Барон с каким-то нехарактерным для него тоном и выражением лица. – Знаете, мы застали вас врасплох, и я прошу извинить нас за это.
– Ну, что сделано, то сделано. И дело то действительно серьёзное, так что всё в порядке.
– Вы любите хоккей? – неожиданно спросил Барон
– Нет, я как-то было увлекался футболом, давно, лет сто назад. А что?
– Может быть, мы сходим как-нибудь в спорт-бар и пообщаемся? Я знаю хороший спорт-бар, мы там собираемся частенько. Например, сегодня, если у вас никаких планов.
– У вас вроде что-то было запланировано на сегодня, Михаил? – встрял Голодяев.
– Хорошо, давайте сходим, – не обращая внимания на вопрос Голодяева, сказал я.
Барон сказал мне адрес и время и они ушли. «Что вообще за херня происходит», – подумал я, но всё же мне было интересно, что же это за Барон. Я всегда хотел иметь полноценную семью: папу, маму, брата, сестру, – с этим мне не повезло. Тот момент времени, который я прожил с тётей, был самым тёплым и потрясающим в моей жизни. По правде говоря, Барон дал мне надежду на семью.
5
На улице пошёл снег. Было тепло и безветренно. Снег шёл крупными хлопьями, приземлялся на землю и тотчас же таял. Снегу было не место сегодня – абсолютно не его день.
Я зашёл в полупустой автобус и сел у окна. Я ненавижу всю эту автобусную атмосферу с давних времён. На следующей остановке автобус обильно наполнился людьми всякого вида. Там были и студенты, и бабушки, и обычные люди, которые едут с работы – полным-полно различных представителей социума. Меня сразу заинтересовало то, что бабушки заходили не абы как, а анализируя и заранее подбирая себе место. Хотя все сидячие места уже были заняты, эти представители подходили к намеченному месту и ожидали. Одни смотрели на того, от кого ожидали уступчивости, одни прижимались, почти ложась на этого человека, а третьи были как бы равнодушными и старались разглядеть что-то вдали, за окном, но на самом деле ожидали, что вот-вот им скажут: «Присаживайтесь, пожалуйста». Я сразу вспомнил ещё об одних видах бабушек – это самые наглые представители из всех. Они обычно стояли, от минуты до пяти, и если им никто не уступал, то они напоминали человеку об его обязанности. Меня всегда напрягала такая ситуация. Я всегда уступал им, но никогда из какой-то учтивости или обязанности, просто чтобы не слышать их необоснованные осуждения. Кому-то покажется это цинизмом, пусть так.
Перед глазами мелькал вечерний город. Снег всё так же отчаянно кружит в воздухе. Я не видел город во всей его своеобразной красоте так долго, что вовсе позабыл все эти улицы. Раньше мне постоянно приходилось проезжать эти улицы, и я помнил каждую их часть. Когда я только переехал к тёте, я ездил по этому маршруту в институт. Город горел огнями цивилизации; люди бегали туда-сюда, как им это всегда присуще; машин стало больше чем раньше, и это заметно.
Мы проезжаем старый район. Его обшарпанные улицы долгое время хранят все воспоминания. Здесь время будто остановилось: ничего не меняется годами. Всё-таки видны попытки обновить всю эту местность: там – новый супермаркет, блестящий, красочный, там – новостройка, такая же красочная и яркая. От всего этого несоответствия режет глаза.
Я глядел в окно очень пристально и внимательно разглядывал всех и всё – мне это всегда нравилось. Меня очень заинтересовала одна из машин. Она была отечественной сборки; на боковом стекле была наклеена наклейка «Спасибо за победу!» с георгиевской лентой вокруг надписи; ещё был грязный российский флаг на антенне. Этакая патриотическая машина заставила меня улыбнуться и по-своему олицетворить её значение. Она олицетворяла весь российский патриотизм новейшей мировой истории.
Патриоты по своей сути очень интересные люди. Они подобны расистам, если подумать. Они обожествляют свою страну, гордятся ей, словно это их заслуга. Самое интересное, что меня всегда напрягало – это обязанность быть патриотом. Обязанность любить государство, каким бы оно ни было – это ужасно. Нет выбора, есть один лишь долг. Моя точка зрения в этом деле: если государство заслуживает чтобы его любили – тогда, пожалуйста; а если оно не заслуживает, да ещё и угнетает население – то какого чёрта?
Никто не станет спорить, что о родине, расе, нации и фамилии нельзя жалеть, так же как и гордиться. Можно благодарить судьбу, можно её проклинать. Но в мире всё-таки существует какая-то огромная разница между всеми этими разновидностями людей. Да, цвет кожи и характерные особенности – это результат приспособляемости и мутации (на этот счёт существуют тома работ по этногенезу и эволюции), но вместе с этим меняется и мозг. Понимание мира у всех представителей различное и есть смысл дать этому волю. Разный подход ко всему у людей разного типа национальностей и рас, – тому свидетель учебник истории. И, как я считаю, ни за что нельзя смешивать все эти разновидности. А вы замечали, как выглядит чёрнокожий человек в холодную зиму стоящий на остановке? На него пялятся все, дети показывают пальцами и взрослые говорят своим детям: «Нельзя!», – некоторые взрослые тоже тыкают, как будто в зоопарке, без зазрения совести. Негр заходит в автобус и садится рядом с пьяным мужиком, который непременно спросит: «Ты кто?»; или скажет «Эдакая шоколадка!»; или он сядет с любым другим человеком, который либо будет брезгливо озираться на него, либо считать этого негра – Уиллом Смиттом, Бараком Обамой, Кёртисом Джексоном или подобными. Расизм проявляется бессознательно, пропаганда его лишь поддевает. Расизм – это оправдание критики людей. Белый человек критикует другого белого из-за его комплексов, находит уловки: большие уши, странная одежда, дебильная причёска, обгрызанные ногти и прочее. Обычно это то, что не так, как у него, или, на худой конец, не как у всех. Расизм облегчает эту критику и белый говорит чёрному просто, что тот чёрный (как чёрный говорит белому, что он белый, как чёрный это может сказать азиату, как азиат это может сказать чёрному и как, наконец, азиат это может сказать белому), тем самым не требуя соискания причин, чтобы оскорбить и поглумиться над человеком, просто сваливая на него грехи всех людей такого же цвета.
Размышление на эту деликатную тему прервала одна картина. У входа в метро стоит очень старенькая старушка и просит милостыню. Все идут мимо, некоторые люди небрежно кидают ей в шапочку мелочь, а она стоит, спустив голову, и что-то бубнит и бубнит. Какие мысли должны возникнуть в такой ситуации, особенно у патриотов?
Я ехал в уже набитом автобусе и смотрел на людей на улице, как на рыбок в аквариуме. На минуту пришлось задуматься об этом. Какая ирония – я сам сейчас сижу, словно в аквариуме, и считаю себя наблюдателем. На самом же деле я – объект наблюдения, подобно аквариумным рыбкам. Так же и люди думают о своей роли в государстве.
Проехали памятник Ленину. Местами он был окислен, и это вызвало у меня ассоциацию с плесенью.
Только поглядите, сколько же много развелось различных «Быстроденьги», «Деньги в долг», ломбардов, комиссионок, – на каждом углу. Я думаю, что это не к добру – видимо что-то идёт не так. Кредиты никогда не вели к хорошему и за ними никогда не прибегали от хорошего. Что-то определённо не так.
От всех этих раздумий мне стало жалко поколение. С другой стороны, стоит ли жалеть его? В безжалостной битве, называемой естественным отбором, состраданию не должно быть места. Сострадание погубит и объектов этого сострадания и себя самого. Нужно дать волю этому естественному отбору; нельзя забирать у людей возможность проявить свои способности к должному существованию. Наверняка процентов 90 из 100 провалятся ко всем чертям, но это того стоит. Стоит ли? Предельно чётко, да. Останутся самые сильные особи, которые понаделают других особей и, в конечном итоге, это опять приведёт к ситуации неизбежного естественного отбора. Я бы назвал это «обновлением человечества». Вспоминаем историю, господа, цикличность сама доказывает себя. Эта мания у старушки-природы никогда не даст место стабильности, порядку. Не нужно надеяться на обратное: маньячка-природа всё равно всё расставит на свои места.
Это поколение переживёт бурю, как и все до него, но каким оно станет после этой бури? Особенно если эта буря вызвана искусственно и человек в ней находится в связанном состоянии, и словно бесчувственный овощ, парализованный идёт ко дну. Данному поколению намного сложнее приходится быть настоящими людьми.
Всё сложно, и грёбанные фальшивые люди, снующие мимо витрин магазинов электроники, гипнотически глядят на тебя, как восковые фигуры, в глазах которых, как кто-то сказал, вроде бы должна отражаться душа. Душа уже отошла, а мясной костюм бродит по земле. Это всеобъемлющая реальность, от которой мне стало грустно.
Что касается электроники, то можно ли допустимо сравнить её с наркотиками? Ведь это же чистой воды дурманящее и заставляющее зависеть средство. Будем прямы – оно вредит; и человек действительно счастлив, если он имеет телевизор, компьютер, телефон – не важно что. А если вдруг у него нет чего-то – он желает это, причём с характерными признаками «ломки». И на самом деле человек спонсирует своё уничтожение, – как это знакомо.
Этот мир давно захватила чума – людские прихоти. Все цели людей заключены в этих прихотях. Деньги – цель людей. Стремление к достижению цели заставляет их убивать, насиловать, грабить, делать мерзкие вещи, даже для людей. Настоящих ценностей не существует в настоящем. Они есть либо в прошлом, либо в будущем. Они не «цепляют» человека сегодня. Человеку необходимы развлечение, веселье, смех, радость, чего бы ему этого не стоило. Зависимость от искусственного счастья, наркотиков и алкоголя появляется именно поэтому. Люди утоляют прихоти организма, но если не получается этого сделать – тогда им нужно кого-то в этом обвинить. Себя винить слишком болезненно. Как всегда бывало, есть и будет.
Смысл жизни, который на протяжении всей хронологии жизни пытались уцепить хоть за краешек представители человечества, теперь недоступен вовсе. Он где-то здесь, рядом, этот его славный запах, я думаю, мог заметить каждый, кто умеет по-настоящему чувствовать его. Он тут, и всегда был здесь. Даже сейчас, среди ошмётков взаимонепонимающих созданий, он скитается и не теряет ничтожную надежду на свою пригодность. Каковы проблемы без смысла? Какова жизнь без смысла? Приходится отчасти согласиться с тем, что, если люди продолжают жить в такой ситуации, то им это нравится. А может быть они всё ещё в своём любимом телевизоре? Тогда многое объяснимо.
6
Я, наконец, добрался до спорт-бара, укрепившись в своей ненависти к людям, проделав эту автобусную поездку. Зашёл внутрь и сразу в толпе фанатов увидел Голодяева и Барона, который жестом руки позвал меня к себе. Я подошел, и он принялся жать мне руку. Я понял, что они уже немного охмелели – по некоторым особенностям их вида и поведения это было заметно.
– Ты чего опоздал? – спросил он.
– Да, не рассчитал время. Сто лет на транспорте не ездил, и как назло в пробку попал.
Матч был в разгаре. Я огляделся: куча разных людей фанатеющих от спорта, янтарное, тёмное пиво и аксессуары к нему, типа вяленой рыбы и орешков. Меня сковал социопатический приступ, и мне стало душно в этой атмосфере. Спорт справедливо будет поставить рядом с выпивкой, азартными играми и наркотиками. Он также цепляет, создаёт аналогичные чувства и высвобождает животные инстинкты. Это заметно в людях, окружающих меня. Голодяев сказал, что пошёл за пивом и поинтересовался у меня: «На тебя брать?» Я подумал, что необходимо расслабиться и утвердительно кивнул головой.
– Смотри, – сказал мне Барон и указал на телевизор, – наши ведут: два ноль.
– А какие наши? – спросил я. – Те, что в красном?
– Да, ну, ты даёшь, это же наша городская команда. – Он посмотрел на меня как на несведущего человека. И он был чертовски прав на этот счёт.
– Я же говорил, хоккей – не моё, да и как в принципе спорт. – В этот момент я посмотрел за плечо Барона и увидел хорошенькую блондинку. Она сидела с каким-то здоровенным парнем, который налился краской от своего крика, очень много пил и испытывал радость от текущего счёта. Я понимал, что она пришла сюда без особой охоты, ей было грустно, она лишь изредка улыбалась, такой натянутой и неправдивой улыбкой. Мне стало её жалко, но я ничем не мог ей помочь.
Второй период матча подошёл к концу и многие пошли в туалет или на улицу, кто-то покурить. Подошёл Голодяев с тремя кружками пива. Барон оторвал глаза от телеэкрана и сказал:
– Да, вот это игра. Надирают зад этой «Магнитке» – вот молодцы!
Я молчал и смотрел на него.
– Чем занимаешься по жизни? Кем работаешь? – спросил Барон.
– В свободном полёте: никому ничего не должен, от работы устал. Написал книгу… ну, ты это знаешь, – сказал я.
– Да. Честно говоря, я её не читал. Голодяев говорит, что в восторге.
– Если говорит, значит так и есть.
– Ты чего такой мрачный? – спросил он меня. Странно, что Голодяев практически не говорил, даже очень странно.
– Не знаю… вроде всё в порядке.
– Да мрачный: погляди на себя. Какой-то скованный, бледный – ты не заболел?
– Это от новизны. Я редко бываю на людях, – сказал я. Мне было тяжело дышать в окружении большого количества людей, но нельзя сказать, что я выглядел болезненно.
– Это от того, что ты мало выпил, – подметил он.
– Может быть.
– Слушай, может, подцепим пару-тройку девочек и рванём ко мне? Как считаешь?
– Хорошая идея. – Я вспомнил про слова матери Софьи. – Я согласен, – сказал я и сделал пять больших глотков пива. Реальность действительно начала мне надоедать.
– Во, теперь ты будешь в своей тарелке, – сказал Барон глядя на то, как я присосался к кружке пива. – Да, я чувствую, что ты мой брат. Самый настоящий брат. – Он доброжелательно улыбнулся и схватил меня за плечо. Он был совершенно другой, чем вчера. Даже внешний вид у него был иной: клетчатая рубашка, тёмные джинсы и полупрозрачные очки.
– Давай свалим из этого места, потому что меня здесь как-то укачивает, – сказал я.
– Нужно повеселиться этой ночью с моим новообретённым братом. – Барон приобнял меня.
– Поехали в «Режим»? – сказал Голодяев. Я уже отвык от его голоса.
– Что за «Режим»? – спросил я.
– Клуб, там можно неплохо позабавиться, – сказал Барон. – Погнали, развеемся!
– Да. Тебе там понравится, – неожиданно встрял Голодяев.
Мы допили пиво. В меня влезло чуть больше половины, и уже изрядно подкашивало; чтобы находиться в форме при принятии алкоголя, нужно его употреблять почаще. Мы вышли из спорт-бара и направились в машину Голодяева. Я не стал спрашивать насчёт того, почему он ведёт машину в нетрезвом виде – в общем-то я понимал какой получу ответ, а ещё мне не хотелось слушать его трёп.
7
Ситуация на улице снова принялась проскальзывать в моём взоре, уже изрядно опьяневшем и утратившем реакцию, взоре. Сейчас повылазил определённый тип людей: гуляки, пьяницы, транжиры, наркоманы, – теперь их время. Полицейских не было; Голодяев гнал по главной под сто пятьдесят километров в час. В городской черте это было специфически. Я чувствовал себя великолепно расслабленным и не хотел думать ни о чём. Я просто чувствовал момент, как в былые студенческие годы.
Неожиданно Барон заговорил:
– Именно безразличные сволочи убили Иисуса. Хах, если верить Завету, то он шёл по всем улицам Иерусалима и все только, что и делали – вздыхали да жалели его. В чём собственно смысл самого убийства? Так именно в бездействии. Пилат и полиция делали свои обязанности, и выполняли существующий закон. Им это было необходимо сделать, ведь существует закон. Я не оправдываю этих ублюдков, нет, но в чём их вина?
– Ты прав, но меня это не волнует, – ответил я.
– Ты вспомни апостолов, которые якобы оправданы тем, что Иисус сказал: «Ничего делать не надо, ребята». Это чушь собачья. Какой друг так поступает, и какой друг может смотреть на то, как погибает его товарищ. Их ничто не оправдывает – они жалкие трусы и этим всё кончено. Безразличие, брат, оно развращает похлеще гнева.
– Ты это к чему?
– Знаешь, что самое интересное в этой ситуации? – сказал Барон, видимо не заметив мой вопрос, и повернулся ко мне.
Я отрицательно мотнул головой.
– Они же ведь ещё оправдываются. Они всегда оправдываются и оправдывались тогда особенно.
– Да, ты прав.
Я уже не стал спрашивать о почве его размышлений, и что его натолкнуло вдруг на эти мысли именно сейчас – я просто хотел расслабиться. На самом деле, в чём-то он действительно был прав.
Снега уже не было, и улица казалась, словно после дождя. Побагровевший Голодяев резко вывернул руль и припарковался во дворе. Безлюдный двор вдруг наполнился тремя подвыпитыми и жаждущими развлечений парнями. Голодяев прервал мёртвую тишину:
– Вот это поездочка!
Мы двинулись в клуб, который был через дорогу. Охранник был знакомым Голодяева и Барона, и поэтому не возникло трудностей, чтобы проникнуть внутрь. По-идее трудностей и без того не возникало, но страховочный вариант обеспечил мне полную уверенность в ситуации.
Мы зашли в клуб, и у меня перекрыло дыхание: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Слишком много людей в одном месте и в одно время – это вызвало у меня панику. Ко всему играла громкая музыка. Атмосфера накалилась. Нужно было срочно выпить – это единственный шанс не сойти с ума.
Палитра людей описывала всё положение социальной ситуации. Обеспеченные люди располагались за вип-столами; простые люди среднего достатка – на танцполе и за барными стойками. Системные приоритеты были железно расставлены. «Даже здесь ничто не может перемешаться», – сказал я вслух, никто меня всё равно не слышал.
Мы подошли к барной стойке и бармен спросил:
– Вам чего-нибудь налить?
Это был слишком риторический вопрос. Я так понимаю, что он задаёт этот вопрос по сотне раз за ночь и эта фраза закрепилась в его лексическом словаре, что он выдаёт её на автомате, вместо обычного «здравствуйте». Странный парень. Он каждую ночь видит толпы пьянющих и закинутых человекоподобных существ. Что он думает о них, находясь при этом в абсолютно трезвом состоянии?
Голодяев опёрся на стойку, показал три пальца и сказал:
– Три текилы! – он скорее даже закричал, чем сказал. Бармен сразу же всё приготовил и мы выпили.
Барон оглядывался и пристально всматривался в людей. Я так думал, что он искал знакомых или девушку для развлечений. Он знал, что я смотрел на него и поэтому сказал, не отводя глаз от толпы:
– Ищи человека, который тебе сразу покажется психом. Он так и выглядит, по-другому я тебе описать его не могу.
– Тут полно таких, – сказал я, посмотрев в толпу.
– Да, но этот особенно выделяется.
– Вон он! Видишь? – Он указал на человека, который тоже увидел его и развязной походкой приближался к нам. Этот человек был в ковбойской шляпе и расстегнутой чёрной в бардовую полоску рубашке, под низом которой была цветная футболка; на ногах у него были коричневые хлопчатобумажные штаны, заправленные в низкие ботинки такого же цвета. Этот человек действительно выделялся, даже в клубной среде. Он почему-то не показался мне психом – немного странноватый, но вполне нормальный человек.
Они с Бароном пожали друг другу руки и обнялись, словно тысячу лет не виделись. Барон представил меня этому человеку:
– Это мой брат – Михаил, – сказал он. Потом обратился уже ко мне: – Это Родион – мой старый приятель.
– У тебя есть брат? – спросил Родион, подкуривая сигарету.
– Да. Нас разлучили в детстве, после смерти родителей. Там вообще длинная история, я тебе потом поведаю.
Голодяев тоже поздоровался с Родионом и сказал бармену: «Давай ещё четыре текилы».
– Ладно, джентльмены, предлагаю нам с вами удалиться в укромное местечко, – произнёс Родион и пошёл в сторону туалета.
Все выпили по текиле и выдвинулись в туалет. Я догадался, что речь идёт о наркотиках. Меня сейчас скорее волновало, о каких именно наркотиках идёт речь.
Мы вошли в туалет, и Родион в первую очередь проверил все кабинки. В нём не было видно параноика, и проделал он всё это чисто от банальной профилактики, которой часто пренебрегают. Профилактика необходима в данном деле – я это помнил со старых времён.
– Так, ребята, у меня есть белый порошок, прямиком из Южной Америки, – произнёс он.
У него была карточка, на которую он высыпал кокаин из стеклянного тёмно-коричневого бутылька. Все поочерёдно начали снюхивать свою дозу, и окунаться в наркотический трип. «Назад дороги уже не будет», – подумал я, когда очередь дошла до меня, и сделал резкий вдох. Ситуация помутнела, а мозг «прошибло». Я был готов к приключениям; полностью укомплектован. Меня развеселило и мне захотелось танцевать. Скорость мыслительного процесса возросла, но и мысли стали другими. Эмоции усилились, однако преобладали положительные. Родион почти не изменился – видимо он слишком привык к этому состоянию.
Секрет популярности наркотиков в своих кругах – их действие. Всё очень просто, до тошнотворной банальности. Просто, либо ты принимаешь их, либо нет. Другой вопрос заключается в том: умеешь ли ты себя контролировать; если нет – тогда стоит говорить о вреде наркотиков напрямую. Об индивидуальном вреде. В ином случае, физический вред наркотиков с лихвой оправдывается его душевным воздействием – своего рода лечебными свойствами наркотиков. Если человек сходит с них с ума – он идиот, и не стоит винить в этом всю наркокультуру. Большинство никогда не судят по отдельным представителям ни демократы, ни нацисты.
Мы ещё немного посидели у барной стойки и выпили текилы. Я наблюдал поочерёдно, то за моими компаньонами, то за танцующей толпой. Меня изрядно радовала вся эта атмосфера: прежний страх толпы растворился вместе с моим прежним сознанием.
Позже, когда мы все сели в машину, произошёл деликатный диалог.
Родион, занюхивая очередную порцию кокаина, сказал:
– Слава, у меня к тебе, да и в принципе ко всем, есть одно предложение. Оно специфическое – что верно, то верно.
– Что за предложение? – спросил Барон.
– Преступление.
– Преступление? – спросил я.
– Да, так это называется, – сказал Родион. – Я предлагаю совершить небольшое дельце, которое является стопроцентно верным: я всё просчитал. – Он занюхал ещё дозу и закурил сигарету. – Я хочу провести своего наркодилера. Мне всё равно нужно валить из государства, потому что у меня здесь небольшие проблемы. Думаю двинуть прямо в Лаос – давно хотел там побывать.
– Что ты хочешь сделать? – спросил Барон.
– Я заеду к нему – наркодилеру – и предложу ему дозу якобы нового продукта, появившегося на рынке наркотиков. На самом же деле я замешаю порошок с другим веществом, в такой пропорции, что стандартная дозировка сначала вызывает эффект кокаина, а спустя пару минут произойдёт эффект в 6 раз превышающий эффекта кокаина. Тема проверена досконально. Ему снесёт голову, абсолютно и надолго, и наутро он не вспомнит последние двадцать четыре часа своей жизни. Он не будет догадываться о том, что я к нему приходил – это будет стёрто из памяти. Даже если вспомнит, что навряд ли, – это не так важно, так как к тому времени я буду сидеть в самолёте.
– Какая в этом польза? – спросил Барон.
– Польза в том, что я знаю, где у него хранится наркота и деньги с недавней крупной продажи партии кокаина. После того, как он свихнётся, я аккуратно проникну в его подвал, в котором есть ещё один подвал, и заберу груз. Риск минимальный, смысл дела огромный.
– Это противозаконно? – спросил Голодяев.
– Смотря по каким законам судить; если никто не будет знать, что мы были там в то время – то всё выйдет грамотно. Мы прищучим ублюдка, получим бабки и порошок, разойдёмся и навсегда забудем об этой истории. Всё слишком просто, чтобы искать здесь подвох, – сказал Родион.
Мне эта идея не понравилась, хотя я видел в ней перспективу. Родион говорил убедительно, причём абсолютно не убедительным тоном. Он был монотонен, краток и прям – мне это в нём понравилось. А ещё мне понравился его порошок – это уже, если к слову.
Родион дал мне бутылку текилы, которую я у него до этого момента не замечал; я отхлебнул немного и переборол в себе стремление поморщиться. Мы сидели сзади и молчали, в то время как Голодяев с Бароном что-то обсуждали спереди. Не было слышно, о чём они вели речь: Голодяев гнал по пустой дороге слишком быстро. Мы нарушали целомудренную ночную идиллию своим присутствием, но не состоянием. Состояние как раз для этой ночи. Я протянул бутылку обратно; Родион взял её и протянул мне карточку с кокаином; я сделал так, чтобы на ней ничего не осталось.
Я думаю, Родион допускает вероятность нашего отказа, но она была слишком незначительна. Мы все это понимаем. При неблагоприятных условиях риск возникал колоссальный. После дозы кокаина мне захотелось отбросить сомнения и отдаться случаю. Я слишком долго был правильным и носил эту маску, которая срослась с моим лицом. Нужно посмотреть правде в лицо: судьба поймала меня за яйца, и теперь я там, где должен быть. Я стал мудр, побывав в шкуре того, кем не хотел быть. Теперь я использую этот опыт так, как необходимо – беспощадно правильно.
– Ну ладно. Мы с Андреем согласны, – сказал Барон и повернулся назад. – А ты? – Он посмотрел на меня.
– Да. В деле видна перспектива.
– Молодцы, ребята, – монотонно проговорил Родион.
8
Родион занимал нишу рискового человека. Он один из тех немногих, кто всегда ставит на всё, и по нему не скажешь, что он плохо живёт.
– Зачем тебе приплетать нас в это дело? – обратился Барон к Родиону. – Ты бы мог всё провернуть в одиночку. Это было бы даже полезнее для тебя.
– Помнишь, я ведь твой должник. Свои долги я возвращаю. Не думай, что я совершенно обдолбанный псих – хоть это так и есть, – сказал Родион.
– Помню, – сказал Барон тихим тоном.
Мне было интересно, о каком долге всё-таки идёт речь, но момент, чтобы узнать это был неподходящий. Может быть, узнаю позже, может быть, никогда.
Мы подъехали к огромному краснокирпичному особняку, и Родион достал из кармана штанов маленький пакетик с веществом неизвестной мне природы и высыпал в склянку с кокаином. Я наблюдал за ним и пил текилу, притом немного нервничал. Он вышел из машины, облокотился на крышу и произнёс, устремив взгляд на дом наркодилера: «Я скоро буду. Андрей, не глуши машину и выруби фары. Как только я появлюсь, сразу стартуй. Если меня не будет больше получаса, уезжайте». Он говорил это слишком серьёзно, что мне стало не по себе.
Ждали мы его не больше двадцати минут. Он появился спокойно выходящим из ворот и нёс в руках чемодан и тряпичную сумку. Он залез в салон и сказал:
– Поехали, Андрюха. Всё на месте: тут порошка примерно на семьсот штук и сверху два лимона наличкой. Нехило.
Голодяев вновь гнал, без понимания нашего настоящего положения дел. Честно говоря, для полицейских мы являемся желанным кушем. Деньги и наркота – это то, что действует на полицию как Виагра. И мы – эта Виагра, мчащаяся по улице ночного города, неминуемо нарушая порядочно правил дорожного движения. Стоит только появиться одному полицейскому, и выставить полосатую палочку – и он на коне. Превышение скорости и не пристёгнутые ремни безопасности будут не так важны, как четыре типа внутри, изрядно обдолбанные и подвыпитые; а особенно будет важен чемодан, в котором ютится запрещённое вещество на семьсот тысяч рублей и сумка с двумя миллионами наличкой от сбыта той же наркоты. Нам будет, как минимум не до веселья – повяжут всех. Всем будет обеспечен провал в игре под названием «Жизнь». Мысли параноидной наклонности появляются нежданно, но они небеспочвенны, – моя голова понимала гораздо больше, чем сумасшедшее тело.
– Короче, по-моему, все пошло не по плану – похоже дилеру крышка. Он по-старинке взял сверх положенного. Сначала он повеселел, как дурной; потом рухнул на пол; носом пошла кровь, и он весь затрясся. Я думаю это передоз. Нас ведь никто не видел? – сказал Родион.
– Вроде нет, – сказал я.
– Вроде? – беспокойно спросил Родион.
– Да точно нет. Нет, никто нас там не видел, – сказал Барон. – Всё в порядке.
– Куда едем? – спросил Голодяев.
– Поехали ко мне, – сказал Родион. – Я сваливаю из страны прямо сейчас.
9
Мы подъехали к квартирной новостройке и поднялись на этаж Родиона. Мы подошли к двери и обнаружили, что она не заперта. Внутри определённо кто-то был. Дверь начала открываться изнутри. Родион выразил испуг и сказал шёпотом: «Это они, надо валить отсюда». Мы развернулись и побежали по лестнице. Я бежал впереди всех и услышал выстрел позади. Этот выстрел заставил адреналин работать на полную; скорость движения моих ног стала внушительной; сердце разрывалось от биения; мысли на данный момент были слишком размыты. Я выбежал из дома и не знал что делать. Вновь послышался выстрел, затем другой, затем третий. Я ринулся в сторону и, не оглядываясь, мчался.
Пробежав метров двести, я обернулся и увидел, что эти двое стрелявших выбежали из дома и, оглядываясь, сели в машину. Я спрятался за дом и ждал какого-то момента.
Спустя минуту я выглянул из-за угла и понял, что стрелявшие скрылись. Поэтому я решил, что нужно пойти посмотреть состояние парней. Я уверен, что их, если не убили, то фатально подстрелили.
Нужно было делать всё очень быстро, потому что скоро прибудет полиция. В любом случае вопросы типа «откуда порошок?», «где вы были во столько-то утра?», да даже банальный «вы видели стрелявших?», мне были не нужны. Я был не в том месте и не в то время. Если всех убили, то у меня нет даже липового алиби. Потом они узнают о найденном наркодилере и свяжут его смерть с похищенным порошком, просто порошком, деньги они естественно поделят. На меня повесят всё и приговорят к пожизненному сроку.
