Ирина Аркадьевна Алхимова
Проклятие Каменного острова. Книга 1. Пророчество
Часть 1. Мона
Глава 1
Ночь, когда молодой жене правителя Северных земель Дагласа Арвиата подошел срок разрешиться от бремени, выдалась холодной и ясной. На темно-зеленом бархате небосвода творилось что-то невероятное, словно все светила, далекие и близкие, собрались на роскошный звездный бал. Обе луны, зеленая Динэйх и голубая Гиал, величественно проплывали от созвездия к созвездию, превращая укрытую снежным покровом землю в бескрайние россыпи драгоценных камней. Все вокруг словно замерло в ожидании, даже воздух был неподвижен. Даглас Арвиат смотрел в окно на редкое природное явление, чувствуя, как сердцу становится тесно в груди от восторга и тревоги.
Из шкатулки на своем рабочем столе Даглас достал красный кожаный футляр для писем, который ему вручили родители невесты перед свадьбой. Содержимое этого футляра он получил в качестве приданого, но со странным условием. Арвиат должен был хранить послание с соблюдением тайны и впоследствии передать своему первенцу в день его совершеннолетия. На мягкой коже прекрасной выделки красовался герб Дома Корвел в виде золотой розы. С каждым часом уходящей ночи изображение розы сияло все ярче, словно внутри нее разгорался живой огонь.
Благодаря этому браку правитель Арвиат стал очень состоятелен. Он не любил свою жену, но, будучи человеком благородным, заботился о ее нуждах и не слишком навязчиво исполнял супружеский долг. Каким-то неведомым образом его молодая жена была связана с домом волшебников, самым могущественным в Срединных землях. До сих пор колдуны и волшебники не слишком жаловали Север, так исторически сложилось, но теперь, поставив свою подпись под брачным соглашением, Даглас Арвиат, видимо, изменил ход истории.
Сам до конца не понимая, зачем, он позаботился о том, чтобы при родах присутствовало как можно меньше людей. В самый разгар звездной феерии на свет появилось долгожданное дитя, которое, едва покинув материнскую утробу, окуталось ярким радужным сиянием. Вместе с первым вдохом крохотное тельце, словно новорожденное солнышко, принялось излучать тепло и свет. У Дагласа Арвиата и его жены Мелани, которые по всем человеческим меркам ничем особенным не выделялись, этой знаковой ночью родилась дочь, удивительный магический ребенок.
Мелани, можно сказать, и не мучилась, но от страха перед родами пребывала в таком расстройстве чувств, что ничего необычного не заметила, а волшебный ореол постепенно потускнел и погас. В этот момент на небосклоне начался звездопад, какого в этих краях еще не видывали. Прижимая к груди маленький сверток, от которого исходило благословенное тепло, правитель Арвиат наблюдал за звездным дождем. Он назвал дочку Мэрион, потому что ему всегда нравилось это имя, а потом принялся истово молиться высшим силам, чтобы на него снизошло озарение, потому что понятия не имел, как ему растить драгоценное магическое дитя.
С самых первых дней стало ясно, что молодая мать не собирается заниматься ребенком. Мелани Арвиат умела заботиться только о себе, ее личные нужды были выше потребностей докучливого младенца. Как ни странно, новоиспеченный отец этому очень обрадовался и доверил свое сокровище няне-кормилице, которая тоже недавно родила дочь. Девочку звали Марджори, но все называли ее просто Мэдж. Она была старше своей молочной сестры на несколько месяцев и с самого раннего возраста начала относиться к ней покровительственно. Рыжеволосая, веснушчатая, крепкая Мэдж терпеливо и снисходительно опекала малышку Мэрион и была свято уверена, что без ее помощи та не сможет сделать и шага.
Домочадцы боготворили маленькую госпожу. В ее присутствии лица всегда озарялись улыбками, расцветали увядшие накануне цветы, переставали болеть зубы и неожиданно находились давно потерянные вещи. Даглас Арвиат посвящал малышке каждую свободную минуту. У его любимой девочки были волнистые светлые волосы и очень темные глаза, которые казались карими, но в их таинственной бархатной глубине переливался свет далеких звезд.
Глядя на изысканные черты маленького личика, Даглас иногда ощущал комок в горле от нежности и умиления. Мэрион вовсе не походила на фарфоровую куклу, она была живой и любознательной, ее интересовало все на свете.
Едва научившись ходить, она начала изучать окружающий мир. Иногда Дагласу казалось, что его дочь с каким-то недетским упорством ищет то самое предназначение, для которого появилась на свет. Он ничего не смыслил в таинственных магических сферах, но не стал обращаться за помощью к волшебникам из страха, что они отнимут его дорогую девочку.
В особенно холодные зимние дни Мэрион тихонько сидела в уголке отцовского кабинета, слушая взрослые разговоры и перелистывая книги, которыми Даглас часто пользовался. Он искренне не понимал, что привлекало маленького ребенка в трактатах о выращивании зерновых и разведении овец, но никогда не мешал дочери проводить собственные исследования. Малышка Мэрион почти ни в чем не знала отказа: если бы она попросила у отца луну с неба, он достал бы обе, но дочка никогда не злоупотребляла добротой Арвиата.
Способности к целительству проявились у девочки очень рано. Боль и простые недуги она излечивала одним лишь прикосновением, но заживление ран и переломов требовало много сил, которых у маленького ребенка было еще недостаточно. После того, как ей удавалось заживить тяжелую травму или победить свирепствующую в северных краях лихорадку, девочка могла проспать двое суток, а потом съесть в один присест завтрак, обед и ужин. От беспокойства за дочь Арвиат рано поседел, но запретить ей заниматься целительством так и не решился.
Мэрион не играла в куклы, не вышивала шелковыми нитками и не носила нарядных платьев. Хрупкую, изящную девочку не смущали ни грязь крестьянских домов, ни страшные кровавые раны от клыков вепря, ни гнилостный запах гангрены. Она появлялась там, где в ее помощи особенно нуждались, и применяла свою целительную силу, а в остальное время запоем читала книги из отцовской библиотеки.
Когда через несколько лет на свет появился братик Мэрион, которого назвали Майклом, правитель Арвиат возблагодарил Богов и с чувством исполненного долга навсегда покинул спальню вечно недовольной жены. Теперь Дагласа можно было назвать абсолютно счастливым человеком, если бы не одно «но». Он по-прежнему не умел справляться с волшебным даром, который рос быстрее, чем его зачарованный ребенок. Порой Дагласу было не по себе от той мощи, что излучала худенькая девочка, похожая на нежную фею, словно в юном цветке пыталось укрыться огромное яркое солнце.
Глава 2
Короткое северное лето было особым временем для подданных Дагласа Арвиата. Работа кипела с раннего утра и до позднего вечера, не прекращаясь ни на минуту. Все торопились успеть сделать как можно больше, забывая о еде и отдыхе. Пока мужчины трудились в поле и перегоняли стада на летние пастбища, женщины занимались заготовкой ягод, грибов и целебных трав.
Мэрион каждый год отправлялась в лес со сборщицами ягод, потому что густая чаща завораживала юную волшебницу. Магическим зрением она видела не сдержанную, строгую красоту северной природы, а буйство красок, запутанные звериные тропы и тайную жизнь вековых деревьев. Девочка могла часами бродить между толстых шершавых стволов, слушая, как в их сердцевине переливаются и звенят живые соки, как птицы хлопочут в высоких кронах над своими новорожденными чадами.
Ее и Марджори в прогулках по лесу всегда сопровождали несколько доверенных слуг, но однажды Мэрион свернула на едва заметную звериную тропку и потеряла из виду своих спутников. Лес вокруг нее странным образом изменился. Больше не было слышно шелеста листвы и птичьего щебета, воздух сделался неподвижным, словно неживым. Из ниоткуда лился мягкий сумеречный свет, в лесу царили покой и запустение, как будто на это место были наложены магические чары.
Мэрион никогда не считала свой дар волшебным, но понимала, что видит и чувствует не так, как другие люди. Тогда в лесу она впервые в жизни ощутила чужую магию. Эта сила не показалась девочке враждебной, наоборот, она приветствовала, даже склонялась перед ней. Едва ощутимые эманации чужого заклинания привели Мэрион на большую поляну, в дальнем конце которой стоял прочный двухэтажный деревянный дом. Он был выстроен без особых изысков и прекрасно вписывался в окружающий его мертвенный пейзаж.
Все пространство перед домом пестрело остатками многочисленных костров и кучами беспорядочно сваленного мусора. Было заметно, что когда-то хозяева пытались поддерживать здесь порядок, но потом оставили свои старания, и теперь двор выглядел заброшенным. Задрав голову, Мэрион с любопытством рассматривала необычный для северных домов широкий балкон над входной дверью, и внезапно встретилась взглядом с мужчиной.
Хозяин дома был еще не стар, но в его темных волосах серебрились седые пряди, а на лице лежала печать застарелого страдания. Хотя в зачарованном лесу было довольно тепло, он кутался в плотный темно-зеленый плащ и заметно дрожал от озноба. Мужчина выглядел мрачно, даже зловеще, но сердечко Мэрион затрепетало не от страха, а от волнения и восторга. Она впервые в жизни встретила настоящего волшебника.
Виктор Мелман замер, не веря своим глазам. Прямо у его порога стояло неземное создание, словно сотканное из цветочной пыльцы и солнечного света. Может быть, это посланница добрых духов? Ответ на его молитвы? Он уже и припомнить не мог, когда молился в последний раз, ведь духи так ни разу и не отозвались ему. Виктор жил в этом холодном северном краю уже тридцать лет. Его скорбное существование вряд ли можно было назвать жизнью, но у беглеца выбор невелик: либо смерть, либо постоянные неудобства.
Мелман родился с даром волшебника, хотя по натуре своей больше тяготел к колдовству. Он пользовался обеими сторонами магии, а между добром и злом всегда выбирал середину. Виктор был типичным одиночкой и всегда держался особняком, не вступая в альянсы и не оказывая личных услуг. Его страстью были колдовские артефакты – порождение древней магии. Чтобы завладеть ценным призом, Виктор мог легко пойти на обман, без зазрения совести совершить подлог, а при необходимости даже устранить соперника, что в сообществе волшебников считалось страшным преступлением.
Все изменилось, когда он встретил Джулию. Глубокое искреннее чувство к прекрасной волшебнице настолько захватило его, что, сам того не желая, он оказался в числе поборников Света. Единственный раз в жизни Виктор попытался проявить благородство, и это стоило ему всего, чем он дорожил. Его возлюбленная наивно полагала, что кучке волшебников и эльфу-изгнаннику удастся одержать победу над жестокими могущественными колдунами.
Они смогли собрать небольшую армию, но основные силы светлой магии, занятые своими личными делами, предпочли не вмешиваться в события. Джулия мечтала избавить мир от власти темных колдунов, хотела помогать людям, которых Виктор искренне презирал. Она погибла в решающей схватке прямо у него на глазах.
Вне себя от горя, Виктор дезертировал с поля битвы, а последовавшая за этим попытка отомстить за смерть Джулии с треском провалилась. Мелман был сильным магом, но настоящего могущества так и не достиг. Дар Джулии дополнял и обогащал его собственный, внушая ложную уверенность в том, что сам он могуч и неуязвим. В тот миг, когда возлюбленной не стало, удача навсегда отвернулась от него.
Смертельно раненый магическим огнем, Виктор едва унес ноги из замка колдуна Корака, а потом, спасаясь от его гнева, вынужден был все бросить и бежать. После долгих, мучительных скитаний последним прибежищем волшебника стал простой деревянный дом в далеком северном лесу. Мелман знал, что уже никогда не поправится. Он продержался три десятка лет только благодаря своему дару, и все это время чувствовал, как капля за каплей утекают его жизненные силы.
Все накопленные знания и добытые артефакты он потратил на попытки вернуть Джулию из мира Духов. Терять ему было нечего, поэтому он использовал колдовство, все глубже и глубже погружаясь во мрак. В какой-то из дней до Виктора, наконец, дошло, что он понапрасну растрачивает силы. Преодолевать барьер между мирами мог только маг с соответствующей компетенцией, и ничто, даже темная магия, не могло изменить существующий расклад.
Тогда Виктор принялся молиться, однако ни добрые, ни злые духи ему так и не отозвались. От добровольного самосожжения волшебника удержал страх, что он будет навеки проклят, и они с Джулией никогда не встретятся в Долине духов. По этой причине он год за годом терпел постоянную боль, превозмогал дикую слабость и каждую ночь трясся в лихорадке. Его единственным постоянным спутником стало страдание.
Глава 3
В замкнутом мирке, ограниченном поляной и частью леса вокруг нее, царило вечное позднее лето. За магической границей сменялись времена года, опадала листва, бушевали метели, таяли снега, а на поляне стояло летнее тепло раннего вечера. Солнце не заходило и не вставало, не шли дожди, не дул ветер. Для случайных прохожих этого места просто не существовало. Откуда же здесь мог взяться ребенок, который с легкостью прошел все магические заслоны?
От девочки исходили слабые, едва ощутимые эманации, как от простой целительницы или знахарки, настоящим волшебством тут и не пахло. Виктор уже так одичал в своей глуши, что не обрадовался появлению человека. Люди были ему не нужны, а тем более дети. Он грубо прогнал неожиданную гостью, но два года спустя девочка появилась снова и попросила волшебника обучить ее магии.
Виктор уже настолько ослабел, что не смог даже разгневаться. Он произнес заклинание и повернулся, чтобы уйти с балкона, как вдруг заметил, что странный ребенок все еще стоит на замусоренной поляне и смотрит на него глубокими темными глазами. Теперь это была уже не девочка, а юная девушка редкой красоты, которая казалась слишком яркой, слишком совершенной для его мрачного жилища. Виктор, конечно, слышал о людях, которые как бы невидимы для магии, но сомневался, что это тот самый случай. Он по-прежнему не чувствовал в девочке волшебницу, хотя она смогла дважды пересечь магическую границу.
Разгадывать эту загадку у Виктора не было ни сил, ни желания. Он просто покинул место событий и на несколько дней заперся в своей спальне, но когда, наконец, решился оттуда выйти, то увидел, что его одинокому существованию пришел конец. В его доме уже поселились две нахальные девицы, одна из которых умудрилась все перевернуть вверх дном. Война между Мэдж и волшебником вспыхнула с первого дня и продолжалась почти до самой его кончины.
Стоило служанке придать одной из комнат более-менее приличный вид, как в ней тут же появлялся хозяин дома и одним мановением руки превращал ненавистный порядок в привычный и милый его сердцу хаос. Они оба оказались до невозможности упрямы, поэтому дом и поляна вокруг него всегда походили на поле боя. Но исключения все же были. Отмытую до блеска кухню и маленький огород, появившийся на заднем дворе, Виктор тронуть так и не решился, потому что за годы одиночества почти забыл вкус хорошо приготовленной еды.
А одно помещение в доме было настолько особенным, что все, включая Виктора, заботливо поддерживали в нем порядок. Вместо привычного подвала с кладовыми для припасов под домом находилась просторная комната с каменным бассейном. В неглубокую чашу в форме цветка по неровностям стены с нежным журчанием стекала теплая вода, пол был покрыт роскошными коврами и уставлен растениями в больших резных вазонах. Под вышитыми золотом бархатными драпировками стояли две изящные мягкие кушетки.
Подсвеченная магическими шарами комната выглядела притягательно, таинственно и уютно. Она явно не принадлежала простому деревянному дому, построенному в суровом северном краю, потому что подобный кусочек рая можно было создать только при помощи магии. Это напоминание о прежней богатой и беззаботной жизни было единственным, что Виктор мог себе позволить. В комнате с бассейном он предавался горестным воспоминаниям об утраченном счастье, изредка впадая в тяжелое, тревожное забытье.
Просьбу об обучении волшебник высокомерно проигнорировал, поэтому Мэрион ничего не оставалось, как начать самостоятельно осваивать опасные магические премудрости. Шкафы в библиотеке Виктора Мелмана просто ломились от всевозможных магических трактатов, но большая часть из них была откровенно колдовской. Очень скоро Мэрион догадалась, по какой причине волшебник забрался так далеко на Север и при этом добровольно отгородился от остального мира.
Десятки, если не сотни листов пергамента были исписаны колдовскими заклинаниями, в которых Виктор обращался к четырем природным стихиям, силам созидания и разрушения, к миру мертвых, даже к самой Смерти, но никем не был услышан. Ему ни разу не удалось вызвать дух Джулии, не говоря уже о том, чтобы вернуть ее в мир живых.
Борьба с неумолимой Судьбой отняла у Виктора последние силы. Он сдался, смирился со своей бездарностью, но в глубине его измученной души продолжал клокотать гнев. Волшебник считал, что высшие силы обошлись с ним несправедливо, его самомнения не смог поколебать даже смертельный недуг. Виктор перестал писать заклинания, и теперь из-под его пера, словно молчаливый крик, выходило одно единственное слово: ДЖУЛИЯ, ДЖУЛИЯ, ДЖУЛИЯ…
Почерк у него оказался прескверный, но Мэрион букву за буквой, строку за строкой прочитывала в бесплодных изысканиях историю трагической любви и загубленной жизни сильного, самолюбивого, одаренного человека. Несмотря на молодость, девушка всем сердцем посочувствовала горю волшебника и решила остаться в доме, чтобы облегчить его существование.
Виктор не чинил назойливой гостье никаких препятствий, позволяя рыться в своих бумагах, трогать артефакты. Пусть эта девица абсолютно бездарна, но кто-то же должен был оценить его усилия. Она оказалась неспособна сотворить даже самое простое заклинание. Волшебник часто наблюдал, как девушка произносила вслух сакраментальный набор слов, а потом замирала и ждала неизвестно чего. Странно, что она вообще могла читать тексты, накрепко закрытые наложенными на них заклятиями. И на нее по-прежнему не действовали заклинания, которые творил сам Виктор.
Наблюдая за напрасными стараниями девушки, волшебник испытывал какое-то болезненное удовлетворение. Приятно было сознавать, что не он один потерпел неудачу. Но пока она сражалась с непокорной магией, Виктор сделал для себя одно удивительное открытие. По какой-то странной, необъяснимой причине в присутствии маленькой бездарности у него на душе становилось спокойнее, утихал гнев, даже боль и озноб ненадолго отступали.
В месте, где не происходило смены дня и ночи, девушки продолжали соблюдать привычный для них распорядок. Каждый вечер служанка разводила огонь в домашнем очаге и начинала перебирать высушенные травы, а ее госпожа устраивалась в кресле с толстой книгой на коленях. Незаметно для себя Виктор тоже стал присоединяться к ним. Он присаживался на кушетку рядом с очагом, некоторое время рассеянно слушал незатейливую девичью болтовню, а потом засыпал крепким, спокойным сном, какого не помнил уже тридцать лет.
Глава 4
Девушки прожили на волшебной поляне почти два года. Они во всем старались помогать ослабевшему магу, но срок его земной жизни неумолимо истекал. Войдя однажды в спальню Виктора, Мэрион увидела, что его постель пуста. Из книг Мэрион уже знала, как умирают волшебники: едва сердце их переставало биться, срабатывало наложенное заранее заклинание самосожжения. Девушки искренне горевали по Виктору, потому что, вопреки всему, привязались к упрямому, строптивому магу.
Они в последний раз привели дом в порядок, собрали свои вещи и вернулись домой. Волшебству Мэрион так и не научилась, зато многое узнала о магии и магических существах, об удивительных народах, живущих в разных частях света, о природе и многообразии волшебной силы. Она выучила древний язык, на котором писалось большинство заклинаний, и даже немного освоила эльфийский. Единственное, что так и осталось для Мэрион загадкой, кем в этом мире является она сама.
Однажды вечером, сидя перед зеркалом в спальне, она так живо представила себе дом волшебника, что в самом деле оказалась на поляне под широким балконом, на котором они с Мэдж так любили посидеть после ужина. Девушка в панике огляделась, но в заколдованном лесу по-прежнему было тихо и пустынно, чары продолжали действовать даже после смерти волшебника.
Прекрасно, но как же ей теперь вернуться домой? Мэрион зажмурилась и внутренним зрением увидела свою уютную спальню в отцовском доме, а когда открыла глаза, воздух перед ней подернулся рябью. Подгоняемая возбуждением и тревогой девушка поспешно шагнула в муаровую завесу, за которой ее ждал родной дом. От внезапно открывшейся истины Мэрион бросило сначала в жар, потом в холод, в висках тяжело застучала кровь. Вот так просто? Достаточно лишь выразить желание? Боги, только бы это не оказалось случайностью!
Следующая попытка создать проход успехом не увенчалась, потому что мысли Мэрион скакали, как испуганные зайцы, но, когда ей удалось взять себя в руки и сосредоточиться, она вновь оказалась на заколдованной поляне. Одной лишь силой мысли сумела открыть портал и переместиться на большое расстояние, которое внезапно стало величиной незначительной.
Перемещаться она могла только в места хорошо известные, выдумать точку выхода пока не получалось. Мэрион никогда не ездила в гости к соседям, не имела подруг, а ведь ей уже исполнилось двадцать. Почти все ее ровесницы были замужем и даже имели детей, но за молодой волшебницей никто не ухаживал. Местные мужчины побаивались ее, заезжие гости не производили должного впечатления, а договорные предложения Даглас Арвиат решительно отвергал. Мэрион продолжала жить в ожидании знамения, не подозревая о том, что ее путь на ткани мироздания уже давно отмечен Судьбой.
Глава 5
В один особенно холодный зимний день волшебница стояла у заиндевевшего окна и пыталась, как в детстве, растопить ладошкой озерцо на стекле. Внезапно за дверью послышались приглушенные голоса, а потом кто-то негромко постучал. Не успела Мэрион обернуться, как комната заполнилась охотниками в теплых меховых одеждах. Они принесли с собой дыхание морозного воздуха, запах лошадей, мокрой шерсти и свежей крови. Неловко переступая грубыми сапогами по дорогим коврам, мужчины опустили на пол у очага бесчувственного человека, которого нашли лежащим посреди заснеженного поля.
Только пострадавший оказался вовсе не человеком. Мэрион никогда не встречала ни одного эльфа, но видела их изображения в книгах из библиотеки Виктора. Она опустилась на колени и осторожно прикоснулась к мокрым светло-пепельным прядям его волос. Мягкие, как шелк, они были заплетены в сложную эльфийскую косу, закрепленную на конце широким серебряным зажимом.
Судя по тому, как легко эльф был одет, он явно не собирался в суровые северные края, а это означало, что попасть сюда он мог только при помощи магии. Мэрион наклонилась, чтобы распутать завязки бархатного плаща, которые глубоко впивались в его шею, и когда ворот раскрылся, непроизвольно отпрянула. Расшитая незнакомым узором замшевая куртка была обуглена и насквозь пропитана кровью, которая в жарко натопленной комнате потекла из ран еще обильнее.
Когда охотники отправились восвояси, а слуги перестали бегать с поручениями, Мэрион плотно прикрыла дверь в комнату. Нужно было как можно скорее переместить эльфа в тихое безопасное место, поэтому они с отцом осторожно завернули его в прочное покрывало.
– Почему ты считаешь, что это не обычное ранение? Разве магия способна причинить подобный вред?
– Конечно, отец. Ожоги от волшебного огня выглядят ужасно и никогда не заживают.
– То есть, бедняга все равно умрет? Будь осторожна, детка, мы не знаем, кто он такой и почему здесь оказался.
– Не тревожься, мне ничто не угрожает.
– Мэрион, ты не можешь знать наверняка.
– Как раз могу, отец. Мы с Мэдж перенесем раненого в бывший дом Виктора. Волшебнику я когда-то помочь не смогла, но эльфа постараюсь спасти.
– Боги, я так надеялся, что ты никогда больше туда не вернешься… – Даглас запустил руку в поясной кошель и вынул оттуда красный кожаный футляр для писем. Поспешно, словно боясь передумать, он отдал его дочери, а потом осторожно сжал ее руки в своих больших ладонях. – Детка, я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но, боюсь, другого уже не будет. Вот это я должен был тебе вручить еще в день твоего рождения, но все откладывал … Видишь ли, твоя мать связана кровными узами с Домом волшебников. Она родилась полностью лишенной дара, поэтому ее отдали на воспитание в приемную семью. Когда я заключал с ее опекунами брачное соглашение, мне велели передать это послание своему первенцу в день его совершеннолетия. Ты – мой первенец. Не знаю, о чем там говорится, я просто хранил его для тебя больше двадцати лет. Прочти, когда будет возможность… – в этот момент открылась дверь, и в комнату вошла Мэдж, неся в руках большую плетеную корзину с едой. – Детка, заклинаю тебя, будь осторожна!
Даглас шагнул было к порталу, но Мэрион его удержала.
– Пожалуйста, не волнуйся, мы скоро вернемся.
Она крепко обняла отца, сунула красную кожаную трубку на самое дно корзины с едой и скрылась за муаровой завесой.
Оказавшись в доме Виктора, девушки, не мешкая, занялись раненым. Уцелевшую одежду они просто сняли, а обожженную, пропитанную кровью, осторожно разрезали. Когда последний лоскут ткани был удален, Мэрион, наконец, внимательно взглянула на раны. При виде страшных ожогов у нее невольно сжалось горло. Лицо эльфа не пострадало, но нижнюю часть шеи, плечо и левый бок волшебный огонь не пощадил. Помогая Виктору в последние дни его жизни, Мэрион видела последствия такого ожога. Эти раны не закрывались, в тех местах, где магический огонь коснулся плоти, кожа уже никогда не нарастала.
В книгах было написано, что эльфы – это бессмертные существа, обладающие особым видом магии, которая тесно связана с силами природы. В отличие от людей, они почти не болели или очень быстро выздоравливали, были сильны и выносливы. Обычный ожог или тяжелое ранение не представляли опасности для их жизни, но этому эльфу не повезло. Какой-то колдун оказался хитрее и проворнее бессмертного.
Волшебница смочила в воде лоскут мягкой ткани и принялась осторожно смывать кровь с тела раненого. Марджори двинулась было, чтобы ей помочь, но девушка предостерегающе подняла руку.
– Нет, Мэдж, не прикасайся к нему, для тебя это опасно! Он не просто обварившийся на кухне поваренок, в его ранах полно темной магии. Разведи огонь в очаге наверху и сожги всю его одежду, а потом как следует вымой руки с едким мылом. И не забудь сжечь свой фартук.
Верная служанка давно уже ничему не удивлялась. Она быстро приспосабливалась к меняющимся обстоятельствам, но отличалась завидным упрямством и на все имела собственное мнение.
– Вы что, сами станете делать всю грязную работу? Да он же совершенно голый!
– Ты так переживаешь, как будто я никогда не видела голого человека.
– Людей-то мы навидались достаточно, только этот вроде и не человек вовсе… – Марджори мялась в дверях с охапкой одежды в руках.
– Это просто раненый, который нуждается в нашей помощи.
– Как видно, непростой, раз вы меня к нему не подпускаете!
– Виктор нас к своим ранам тоже не подпускал. Это опасная магия, Мэдж, поэтому держись от него подальше. Когда закончишь, принеси мне, пожалуйста, все, что в доме найдется от ожогов.
Недовольно ворча, Марджори потопала вверх по лестнице.
Мэрион намеренно выбрала для раненого комнату с бассейном, и теперь эльф лежал на роскошно задрапированной кушетке, бледный и прекрасный, как поверженное божество. В ладони его правой руки девушка обнаружила артефакт, открывший эльфу проход в самое сердце Северной земли. Это оказался простой, затертый до блеска деревянный диск, который он, видимо, долго носил под одеждой, потому что в отверстии сохранился обрывок зеленого витого шнура.
Мужская ладонь, к которой прикоснулась Мэрион, оказалась неожиданно твердой, с привычными мозолями от рукояти меча. При эльфе нашли и сам клинок в кожаных ножнах тонкой работы, а также большой лук, колчан со стрелами и матерчатую сумку на длинном ремне.
Чтобы сосредоточиться на решении главной задачи, Мэрион пришлось закрыть глаза и даже задержать дыхание. Ей предстояло отделить эльфийскую магию от той злобной темной силы, что пульсировала в отверстых ранах. Дар эльфа был похож на мощный воздушный поток, надежно запертый в тесном пространстве. Выпустить его на волю будет легко, но что делать дальше? Разве возможно укротить ураган, более того, подчинить его своей воле?
– Вот, держите – служанка сунула в руки девушки сумку с лекарствами, чем вывела ее из некого подобия транса.
– Спасибо, Мэдж, – волшебница все еще чувствовала тесную связь с одной из природных стихий, и ей не хотелось прерывать этот контакт. Глубоко внутри нее пробуждалось что-то первозданное, обманчиво простое, но невероятно мощное… – Будет лучше, если ты сейчас вернешься домой.
Служанка упрямо нахмурила светлые брови.
– Решили, я вот так просто уйду и оставлю вас наедине с этим нелюдем? Даже думать забудьте! Пока вы будете над ним колдовать, я успею приготовить…
Прямо в середине комнаты заколыхалась муаровая завеса, недвусмысленно намекая Марджори, что ей следует поторопиться.
– Я приду за тобой вечером, Мэдж. Или завтра утром. Сейчас мне необходимо остаться с раненым наедине…
Отсутствующий взгляд и какое-то новое, незнакомое выражение на лице молодой госпожи заставили служанку неохотно подчиниться. Она обиженно поджала губы и направилась к порталу, который мгновенно захлопнулся за ее спиной.
Не теряя времени, Мэрион смочила водой лоскут тонкой ткани, накрыла им ожоги эльфа, затем разделась и легла рядом с ним на кушетку. Он был мертвенно бледным, но обжигающе горячим. Когда нестерпимый жар коснулся ее кожи, девушка стиснула зубы и крепко зажмурилась, всем своим существом впитывая чужую боль и страдание.
Боли было столько, что Мэрион приходилось держаться на поверхности, как если бы она плавала в бурном штормовом море. Стоило погрузиться чуть глубже, и мучительные волны накрывали ее с головой, отнимая зрение и дыхание. В какой-то момент волшебница даже решила, что не выдержит и захлебнется в этом кипящем мутном вареве, но она с детства привыкла терпеть, принимая в себя чужие страдания.
