Ирина Андрианова
Муж-озеро
Она коснулась губами лоснящейся щеки и снова удивилась: вместо горьковатого привкуса пота она ощутила во рту обычную воду. Тут она сообразила, что и запаха, сопровождающего потение, у Иона тоже нет. Капельки жидкости, стекавшие по его телу, были чисты и прозрачны, и бежали быстро, как вода. Да это и была вода!
– Какой странный пот, Ионушка… Как будто это просто вода из тебя выходит. Чистая, как из родника…
Ион отдышался и, открыв глаза, посмотрел на Танюшу.
– Мне на работу надо… Как же я пойду? – проговорил он слабым голосом.
Складка между его бровями теперь сидела так прочно, словно всегда тут жила. Сейчас в ней тоже подрагивала капелька воды, не зная, как ей спуститься – медленно сползти по мокрым волоскам или же быстро скатиться в глубокую ямку к глазу.
– Что ты, солнышко! Какая работа? Ты разве не видишь, что болен?
– Юрь Альбертыч ругаться будет…
– Да пошел он знаешь куда, этот Юрь Альбертыч! – Танюша никогда не говорила так грубо, но сейчас даже не заметила этого. – Плевать на него. Забудь. Я сама сейчас ему позвоню, хочешь?
– Нет-нет, не надо… – Ион из последних сил схватил ее руку, будто боялся, что она впрямь позвонит и нагрубит Юрию Альбертовичу. – Я сам… Ты только мне телефон принеси, ладно?
Голос его был глухим, словно шел откуда-то из глубины пещеры. Танюша поспешно схватила рюкзак и отыскала видавший виды мужнин смартфон. Его стекло было покрыто трещинами, и в некоторых местах изображение закрывали черные пятна. Ион протянул к нему обе руки. Но его длинные тонкие пальцы, прежде так ловко державшие любую вещь, сейчас дрожали и никак не могли сделать простых движений, известных всему цивилизованному миру от младенца до старика – активировать экран и набрать номер. К тому же, пальцы тоже были мокрыми: на экран с них капала влага. Ион уронил телефон, и он шлепнулся на его впалый живот, обтянутый потной футболкой.
– Ионушка, давай я… – Танюша краем простыни обтерла экран и включила набор номера. – Какой телефон?
Ион, как и Танюша, не вел книги контактов. Небольшое ускорение набора номера, по его мнению, не стоило того, чтобы тратить время на изучение электронных недр гаджетов, которые он искренне не любил. Танюша – и подавно. Если мозг Иона был хотя бы способен проникнуть в нудный и бесчеловечный мир смартфона, то у Танюши при одной мысли об этом перед глазами вырастала высокая бетонная стена, которую надо было либо пробивать, либо перелезать, либо подкапываться. Все это вызывало одинаковый ужас, и Танюша выбирала единственно правильное решение – повернуться и уйти. Никаких так называемых «сервисов» и «приложений» (уже одна терминология пугала) она не использовала, а телефонные номера дедовским методом записывала в красивую бумажную книжку. Дома у нее хранились три-четыре старых книжки, заполненных в течение жизни. А у Иона не было ни одной. Проходящие, неважные номера он записывал на листках и клочках бумаги, которые болтались на дне его рюкзака, по карманам, на подоконниках и постоянно терялись. Важные он не записывал вовсе: они хранились в бездонном погребе его памяти. Там они всегда были в порядке, разложенные по полочкам и снабженные ярлычками, и Танюша не помнила случая, чтобы он забыл какой-то из них.
Он напрягся, словно ему было физически трудно перебирать ярлычки в погребе, и медленно произнес, доставая цифры по одной:
– Восемь… три девятки… пять… три… семь…
Последние цифры телефон услужливо вписал сам, не дожидаясь, пока хозяин их вытащит: этот номер он хорошо знал. Во время ожидания ответа Танюша пристроила телефон Иону под ухо. Начальник не сразу, но взял трубку. Танюша не знала даже, какую должность занимает этот Юрь Альбертыч – хозяин, директор или вездесущий прораб – но для Иона он точно был самым главным, потому что выдавал ему зарплату, завернутую в клетчатый листок, вырванный из школьной тетради. В щель между телефоном и ионовым ухом вырвался низкий сиплый голос. Интонации были недовольные – должно быть, он выяснял, почему Ион не пришел на работу. Услышав слабый лепет подчиненного, трубка помолчала – голос Иона говорил сам за себя – а затем, отрывисто буркнув еще несколько слов, нажал на отбой. Ион облегченно вздохнул и отвел от лица трубку.
– Слава Богу, все хорошо. Сегодня можно не приходить…
Короткий разговор забрал у него столько сил, что он несколько минут лежал неподвижно, тяжело дыша и закрыв глаза. Танюша лежала рядом, не шевелясь, боясь движением или даже глубоким дыханием потревожить его. Все было так же, как когда-то в походе, в первую ночь. Но тогда она безумно боялась, что сделает что-то не так и тем не понравится ему. Теперь она была рядом с любимым и близким Ионом, и больше не нужно было бояться, что что-то пойдет не так. Но почему тогда он истекает потом, почему ему так плохо? Ведь если мечта сбылась, то должно быть только хорошо. Отчего же теперь ей так больно и страшно?
– Ионушка… Может, вызовем врача? Узнаем, что с тобой, а?
Ион открыл глаза. После неподвижности ему становилось легче. Он даже поднял руку, подполз ею к танюшиному плечу и слабо погладил.
– Нет, что ты. Зачем… Простуда обычная. У меня уже бывало так… К вечеру лучше станет.
– Ионушка! – Танюшу осенило. – Надо же температуру смерить!
И, мучимая раскаянием за то, что сразу не произвела этого необходимого ритуала по уходу за больным, она вскочила и побежала к тумбочке, где хранилась аптечка. Градусник был вставлен под мышку Иону и старательно прижат его плечом, которое, в свою очередь, было подперто Танюшей. Она выждала, сколько положено, и даже больше; Ион успел заснуть и пробудился оттого, что Танюша попыталась незаметно достать градусник. Но научный метод результата не дал. Ртуть поднялась лишь до отметки 36 и 4. Как не пыталась Танюша поднять ее повыше, снова засовывая стеклянную палочку Иону под плечо, серебристый столбик упорно оставался на месте. Повышенная температура означала бы определенность ситуации: да, солнышко заболело, это плохо, но зато понятно чем, и, соответственно, понятно, что Танюше следует делать. Даже 39 и 5 градусов казались ей сейчас лучше, чем эта загадочная неизвестность, воплощенная в холодном теле и льющимся через край поте. Мать по телефону сразу заявила, что беспокоиться не о чем: «Это пониженное давление. У некоторых бывает – при простуде температура не повышается, а понижается. Обычное дело».
– А почему он так потеет? – c робкой надеждой спросила Танюша.
– Дык он всегда у тебя потеет, как лошадь. Ты на его голову посмотри – не успеет помыть, как уже волосы грязные. Фу, даже противно. Непонятно даже, откуда столько пота берется – тела-то почти нет, худющий, как жердь.
– Как бы он тебя не заразил, – продолжала мать. – Прививки вы не делаете, а шляется он у себя на стройке с кем попало.
Впрочем, она посоветовала уйму всяких лекарственных наименований; Танюша все это аккуратно записала, собираясь тут же, как Солнышко заснет, бежать в аптеку. В лекарствах она особенно не разбиралась и всегда принимала то, что говорила мать. В списке было что-то противовирусное, имунноукрепляющее и даже один сильный антибиотик. На всякий случай.
– А кашель-то у него есть? Сопли, все такое?
– Нет, ничего нет. Только пот, холод и слабость.
– Странно, что кашля нет. Он же курит у тебя, как паровоз. У таких должен быть.
– Сейчас не курит.
– Сейчас понятное дело. Но вообще-то он свое здоровье поистаскал, это точно. И рюкзаки, и сигареты, и стройка эта…
– Ага, мама, спасибо огромное! Побегу в аптеку. Вроде он заснул.
«Повесила себе на шею гастарбайтера, – с досадой думала мать, повесив трубку. – Так он хотя бы зарабатывал, а теперь и вовсе бревном ляжет, еще корми его. Хотя чего он зарабатывал? Слезы одни. Всю жизнь разнорабочим. Не умеет ничего, и не хочет учиться. А зачем, собственно? Нашел себе одинокую старую дуру, и сел ей на содержание. Хоть бы ребенка ей сделал, и то была бы польза. А то «мы так этого хотим, очень ждем, очень верим» – ага, небось наплел ей с три короба. А сам и по этой части больной. …Ладно, сама все это заварила, пусть сама и расхлебывает».
Танюша прилежно скормила Иону таблетки из всех упаковок. Хотя симптомов гриппа не было, заставила выпить шипучий стакан антигриппина.
– И хоть яблочко съешь. Ты ж ничего не ел со вчерашнего дня.
– Я уже таблетками наелся, – пытался пошутить Ион.
После интенсивной терапии на впалых щеках появился легкий румянец – правда, скорее лихорадочный – и больной немного оживился.
– Я же говорил тебе, что к вечеру получшеет, – шепотом говорил он. – Завтра точно на работу пойду.
– Я тебе пойду! – строго хмурила брови Танюша, хотя в душе радовалась. – В таком состоянии тебе нужно лежать не меньше трех дней. А потом еще два дня сидеть и пить антибиотики…
– А потом еще два дня стоять, и только потом ходить.
– Вот тебе!
Она шутливо ткнула его в лоб подушечкой пальца, но сразу одернула руку, потому что Ион, несмотря на слабость прикосновения, болезненно прикрыл глаза. Тогда она наклонилась и прижалась губами к мокрой коже. Кожа была холодна; лишь где-то внутри слабо пульсировала жилка. Весь день Танюша боролась с этим ужасным потом, как могла: обтирала тело Иона влажными полотенцами, меняла его белье и постель. Но проходил час, и свежая футболка становилась мокрой, как половая тряпка, а на простыне отпечатывался силуэт лежащего тела. Диван под простыней тоже отсырел, и на свежей простыне проступала влага, стоило Иону переползти на нее. Танюша сидела и думала, как с этим быть. Идея, которая пришла ей в голову, выглядела унизительно для больного, потому что ассоциировалась с немощной старостью. Но Ион помог ей, первым высказав эту мысль.
– Танюш, а ты подстели вниз тент от палатки… Чтоб я на диван не протекал…
Так она и сделала. Вытянула из тугой капроновой торбочки, где лежала свернутая палатка, прорезиненный тент, укрыла им диван вместе с подушкой, а сверху постелила простыню. Помогла улечься Иону – во время перестилания он сидел, скорчившись, в кресле.
– Знаешь, что… Давай я лучше голый полежу. А то чего лишние тряпки переводить, – сказал он, увидев, что Танюша несет новые футболку и трусы. – Меньше тряпок – меньше намочу… – Он с трудом улыбнулся. – Хе-хе, я и в детстве так не писался, как сейчас.
– Перестань, Ионушка. Ну что ты говоришь!
Однако она послушалась, отложила белье в сторонку и укрыла его еще одной простыней. Ион вытащил руки и положил их поверх – худые, тонкие руки с маленькими бугорками мышц и набрякшими шнурами вен. Это казалось невероятным, но за ночь он заметно похудел. Острее обозначились линии ключицы, сильнее выдавался кадык на шее, глубже запали щеки. И все это блестело и сверкало капельками воды, как будто Ион только что вылез из озера после купания.
– Ионушка, мне страшно, – против воли вырвалось у Танюши.
– Ты что? Чего тебе страшно? – Ион растянул губы в улыбке, и ей опять показалась, что морщин на истончившейся коже стало больше.
– Мне страшно за тебя… – голос ее дрогнул, как у маленького ребенка, собирающегося заплакать.
– Ну, ты даешь. Да мне наоборот лучше. Я, можно сказать, наслаждаюсь, что в кои-то веки удалось в постели поваляться… Ей-богу, вот бы еще так посимулировать!
Силы у больного приходили и уходили, как морской прилив. Сейчас он был на пике; но Танюша уже знала, что через несколько минут начнется спад.
– Сделай одолжение, посимулируй. А еще лучше – доешь булку. Ты только кусочек отъел. Если ты симулянт, у тебя должен быть хороший аппетит. – Танюша легла рядом с ним на подушку, обняв мокрую курчавую голову.
– Аппетит отличный! Давай сюда свою булку. Ой, какой огромный кусок… Мне столько не съесть. А закурить можно?
– Ты с ума сошел?! Ты еле дышишь. Хочешь, чтобы еще хуже стало?
– Наоборот. У нас, у наркозависимых, поступление в кровь заветного вещества дает огромный прилив энергии. Вот увидишь, как сразу есть захочется.
– Обойдешься.
– Танюшечка!.. – Он сделал умоляющую гримаску. – Никотиновое голодание в моем состоянии, напротив, подрывает и без того слабые силы. Неужели тебе меня не жаль?
Танюша сдалась, дала ему сигарету и поднесла зажигалку; но сделав пару затяжек, Ион сморщился, как от боли, и сунул сигарету в пепельницу.
– Знаешь, я лучше посплю…
Начался спад. Ион закрыл глаза и отвернул лицо к стене. Он дышал так тихо, что если бы грудь не вздымалась под простыней, то могло показаться, что он не дышит совсем. Танюша мочила в горячей воде одно полотенце за другим, отжимала и, осторожно прикладывая к его телу, впитывала воду. Участок кожи ненадолго становился почти сухим; но уже через несколько минут из пор выступали блестящие капельки. Они росли, разбухали, сливались друг с другом, и вот уже новые ручьи пота стекали вниз в ложбинку над ключицей, и простыня темнела в тех местах, где соприкасалась с телом. К вечеру он снова очнулся, и снова пытался говорить и улыбаться. Он даже вспомнил про их планы поездки в Молдавию. Но вскоре силы опять оставили его, и он несколько часов неподвижно лежал, истекая влагой из пор. Танюша все это время лежала рядом, машинально водя по его коже мокрым полотенцем. Она забыла, что его надо сменить. Она тоже была мокрая – и от мужниного тела, и от собственных слез. Пришла она в себя оттого, что услышала, как Ион что-то говорит. Сперва она обрадовалась, а потом увидела, что его глаза закрыты. Он бредил. Тогда она вскочила и бросилась к телефону. «Господи, Господи, почему же я раньше этого не сделала, Господи!» – застучало в ее голове. Она набрала «03» и долго ждала, пока робот проговорит все свои никому не нужные и страшно долгие фразы. Наконец, отозвался живой женский голос – унылый и сонный. Танюша сбивчиво, боясь рассердить тетю доктора, принялась объяснять состояние больного.
– Умоляю, приезжайте скорее! Он…
– Температура? – сухо перебили в трубке.
– Э-э, понимаете, он очень слабый… Он бредит, он не может пошевелиться…
– Температура? – с настойчивостью, привыкшей к сотням на дню подобных излияний, повторил голос.
– Из него уже два ведра пота вылилось! – вскрикнула Танюша, не выдержав.
– Девушка, вы меня слышите? – холодно отчеканила трубка. – Я спрашиваю, какая у него температура? Вы температуру мерили?
– Э-э… Я… Д-да, мерила.
– Так какая температура?
– Э-э… Тридцать шесть и три… Но послушайте! Это же ничего не значит! Бывает же, что у больных температура падает…
– Горячее питье, витамин С растворимый…
– Девушка, он весь мокрый!
– Меняйте белье. Поймите, мы не можем выехать без температуры. Машин мало, у нас пациенты с высокой температурой и те ждут…
– А если бы я сказала, что температура высокая? – в отчаянии воскликнула Танюша.
Она поняла, что сделала непростительную ошибку, сказав правду; но ничего поправить было нельзя.
– Девушка, вы что, издеваетесь? – возмутились в трубке.
– Простите, я все поняла, – пристыжено пробормотала Танюша.
В трубке еще что-то повторили про питье и компресс, но она этого уже не слышала – с дивана послышался голос Иона.
– Что, любимый, что? – она отбросила телефон, забыв даже нажать на отбой, и кинулась к нему.
Ион чуть приподнялся на локте. Глаза его лихорадочно блестели, но он был в сознании.
– Который час, Танюш? – хриплым шепотом спросил он.
– Ой, сейчас! – Она поспешно взглянула на экран смартфона. – Два часа… Солнышко, ты спи, спи.
Она обняла его. Потом, вспомнив про полотенце, принялась обтирать лоснящиеся плечи.
– Смотри-ка, – Ион указал пальцем на пол. – Неужто это я так протек, хе-хе?
Его любимый смешок на сей раз вышел жалким. На полу, у края дивана, появилось темное пятно – это была вода. Раздался легкий плеск: с дивана на пол упала капля, а следом еще одна. Танюша сунула руку под простыню и сразу от неожиданности отдернула. Она собиралась ощутить мокрую кожу, но вместо этого пальцы погрузились в самую настоящую лужу. Не имея возможности впитаться сквозь прорезиненную ткань тента, вода скапливалась вокруг ионовых бедер. От ее холода, вероятно, он и проснулся.
– М-да, вот так обдулся… – Ион зашевелился, пытаясь выбраться из мокрого ложа. От его движения на постели возникла новая складка. По ней, подобно внезапно пробившемуся руслу реки, лужа хлынула на пол. – Оп-па! Ну и дела…
– Сейчас, сейчас, Ионушка! Сейчас я постель поменяю…
Танюша метнулась было к открытому шкафу, но остановилась: полки, где обычно лежало постельное белье, теперь были пусты. Все их содержимое уже перекочевало на балконные веревки, где тщетно пыталось высушиться. Простыни давно закончились, и в ход шли пододеяльники и наволочки. Да и сейчас Ион лежал на сборном покрывале из наволочки и большого банного полотенца. Танюша перещупала висевшие на балконе полотнища: увы, они еще не успели высохнуть.
– Погоди, милый, я сейчас…
Она открыла другую створку шкафа и принялась, не раздумывая, вытягивать все, что имело вид большой тряпки – платья, косынки, кухонные полотенца и даже носовые платки.
– Танюш, не надо, – произнес Ион, поняв ее намерение.
– Ионушка, не беспокойся, я сейчас тебе подстелю…
– Правда, не надо. Это все… – он глубоко вздохнул и утер капли со лба, – это все сейчас же промокнет. Уфф… И так уже дома сухого места нет. Знаешь, что я думаю? А давай я в ванну залезу! Там-то все в сток и уйдет.
Танюша остановилась в нерешительности.
– Как же так, солнышко? Ты будешь лежать… в ванне?
– А что такого? – Ион медленно облокотился на спинку дивана, а ноги опустил на пол. Они шлепнулись в лужу. – Как миллионеры в кино. С коктейлями и сигарами… А? Принесешь мне сигары?
– Принесу, миленький, все принесу! Ты только поправься, пожалуйста… Да как же ты там будешь лежать? Там же жестко… Тебе будет неудобно!
– Почему неудобно? Наоборот. Ты мне это… эти мокрые тряпки туда постели, и воды набери… горячей. Ты обзавидуешься, как мне будет удобно. Сама еще захочешь… Уфф…
У больного был очередной пик, но он рисковал обернуться преждевременным спадом: Ион слишком много энергии расходовал на слова, и уже тяжело дышал. Танюша испугалась и решила не спорить.
– Хорошо, милый, я все сделаю.
Она побежала в ванную и отдернула старую, покрытую ржавыми пятнами клеенку, оберегавшую пол от брызг. Ванна тоже была ржавая; местами керамическое покрытие откололось. Заткнув сток втулкой, к которой была привязана спутанная осклизлая цепочка, Танюша открыла краны. Вода стала медленно набираться. Втулка была неплотной, и часть воды просачивалась. Но все же через пару минут уровень воды преодолел нижний изгиб ванны и вышел на вертикальные стенки. Часть ржавых разводов оказались под водой, и сквозь нее смотрелись не так неряшливо. У Танюши мелькнула мысль, что она должна была раньше позаботиться о том, чтобы поменять эту ужасную старую ванну на новую, чтобы милому Солнышку сейчас не пришлось лежать на этой шершавой ржавчине. Но тут же она вспомнила, что так, в сущности, выглядит вся ее квартира, и что она не замечала прежде ни грязи, ни ветхости именно потому, что он был с ней. «Господи, Господи, пусть все будет хорошо! Пусть он выздоровеет, и тогда я все-все вымою и поменяю!» – взмолилась она, пробуя воду. Нужно было смешать так, чтобы ванна была не слишком горячей, но и не чересчур холодной: все равно она будет быстро остывать. Танюша на секунду задумалась, из чего бы сделать изголовье, и тут же придумала: в шкафу в прихожей лежали два спасжилета. Они с Ионом купили их накануне весеннего сплава, и пока использовали только один раз. Впрочем, они были подержанные и линялые. Танюша соединила крепежи и уложила жилеты один на другой: получилась удобная подушка, как раз для ванны. «Почему я не делала ему так, когда он был здоров?» – снова полезла в голову непрошенная мысль, но Танюша ее отогнала: «Сейчас поздно об этом думать. Ионушка выздоровеет, и тогда я буду делать ему ванны с подушками, приносить коктейли, сигары и все-все-все».
Перед тем, как транспортировать Иона в ванную, Танюша уговорила его принять дежурную пригоршню таблеток. Его силы снова иссякали: нужно было спешить. Танюша подлезла плечом под его руку и помогла подняться. Она думала, что это будет страшно трудно. Но, к ее удивлению, она почти не почувствовала тяжести: Ион действительно страшно исхудал. Когда он нетвердо встал, упираясь ей в плечо, она испугалась: в вертикальном положении его худоба стала еще заметней. Еще немного, и он был бы похож на заключенных немецких концлагерей. Неестественно и странно на фоне этого истощенного тела выглядели половые органы. Живые и мягкие, они еще не успели высохнуть вслед за своим хозяином.
– Как из Бухенвальда, да? – усмехнулся Ион, заметив ее взгляд.
– Ну что ты говоришь, милый! Все будет хорошо. Идем скорее. Вот так, вот так…
Ион ступал, оставляя за собой мокрые следы. Казалось, его тело тает на глазах, превращаясь в воду. Они добрались до ванной. Тут Ион приостановился, заметив по пути унитаз.
– Погоди-ка, солнышко… Отолью, пока есть возможность.
Справив нужду, он замешкался: рефлекс требовал натянуть штаны, но их не было. Он грустно вздохнул, как будто факт отсутствия одежды был для него самым огорчительным. Танюша помогла ему дойти до ванны и забраться внутрь. Она предусмотрительно проложила дно одной из простыней, и теперь ванна со свисающими по бортам драпировками напоминала старинные живописные полотна, где сановные герои возлежали именно в таких застеленных купелях. Танюша захотела позабавить Иона этим сравнением, и стала вспоминать, кто именно из высокопоставленных лиц прошлого представал перед публикой в ванне с простынями. Перед глазами роились образы, но она не помнила имен. И вдруг на передний план памяти выехала картина «Смерть Марата». О нет, нет, замахала Танюша рукой на свою глупую память. Этого не надо.
Ион не без удовольствия опустился в теплую воду. Спасжилеты были разложены Танюшей так, что образовывалась удобная вмятинка и для головы, и для шеи. Можно было лежать, не шевелясь, и тело никуда не сползало. Правда, в длину Ион в ванне не помещался: согнутые колени торчали из воды двумя покатыми островками. Танюша забеспокоилась, не будут ли они мерзнуть; но тут Ион, собравшись с силами, уперся руками в задрапированные борта и развернул тело. Теперь колени, сложенные в одну сторону, были под водой.
– Тебе тепло, солнышко? – спросила Танюша, поглаживая Иона по голове.
Ион улыбнулся: впалые щеки озарил румянец. Улыбка была не такая, как прежде, когда обнажался весь ряд его длинных желтоватых зубов. Сейчас лишь уголки губ потянулись вверх. Но Танюше и этого было довольно.
– Не волнуйся, милый, ты поправишься! Вот полежишь в теплой водичке и согреешься…
Она знала, что вода будет уходить через неплотную втулку, и приготовилась регулярно подбавлять горячую. Но, когда прошло полчаса и Ион задремал, оказалось, что воды ничуть не убавилось. Правда, она заметно остыла. Танюша поняла, в чем дело: вода уходила, но ее компенсировала влага, сочившаяся из пор кожи. Она быстро придумала, что делать: отчерпала ковшиком немного воды в раковину, а взамен добавила из крана горячей. Температура ванны снова поднялась. Ион слегка пошевелился во сне, что-то бормотнул, но не проснулся. Танюша решила снова попробовать измерить ему температуру. Вода скрывала его тело почти по подбородок, но оставались уши. У Иона ушные раковины плотно прилегали к голове, что он постоянно использовал, засовывая туда ручки и сигареты про запас. Танюша осторожно, чтобы не разбудить его, сунула ему за ухо кончик градусника. Она уверяла себя, что теплая вода в ванне не исказит результат, но вместе с тем толщины заушной щели хватит на то, чтобы нагреть градусник до температуры тела. Минут десять, сидя на корточках, она придерживала рукой градусник, а когда, извлекла его, ртутный столбик показывал 37 и 1. Танюша обрадовалась: повышение температуры ассоциировалось у нее с относительно нормальным течением болезни. Это, по крайней мере, уже не тот загадочный холод, думала она. Она снова и снова выплескивала часть остывшей воды и добавляла горячую. Ион не просыпался, тем самым подтверждая, что она все делает правильно. В какой-то момент ее саму стал одолевать сон. Она принесла пенковый коврик и спальник, расстелила и легла, дав себе слово, что заснет только на пятнадцать минут. Однако лишь только голова коснулась пола, как сознание отключилось. Открыв глаза – наверное, сон продолжался минут сорок – она увидела, что за окном стало заметно светлее. Она немедленно вскочила и прильнула к борту ванны. Ион еще спал, но уже тревожно шевелился: его грудь наполовину выступила из воды. Торчали и колени, сложенные вместе и прислоненные к стенке. Танюша потрогала воду – она была совсем холодная. Боже! Теплая вода ушла, и взамен тело окружил его собственный пот. Танюша поскорее открыла кран. Плеск падающей струи разбудил Иона. Он медленно открыл глаза, вздохнул и поежился.
– Сейчас, родненький, сейчас! Сейчас будет тепленько!
То ли ей показалось, то ли Ион за это время исхудал еще больше. Покрытая волосками кожа груди туго обтягивала выступившие ребра; суставы казались толще, чем руки и ноги, которые они обслуживали. Глаза смотрели из глубоких темных впадин, и большим клювом торчал заострившийся нос. Или все как всегда, просто она измучилась и ей страшно?
– Ничего… мне хорошо, – проговорил он.
Голос у Иона стал совсем слабым. Он уже не улыбался, но внимательно смотрел на нее своими черными глазами, казавшимися из-за худобы еще больше.
– Знаешь, я… я сейчас позвоню в «скорую» и скажу, что у тебя высокая температура! Совру! Пусть делают со мной, что хотят!
Ион попытался поднять ладонь в протестующем жесте, но пальцы даже не добрались до поверхности воды.
– Не надо, малыш. Ты знаешь… мне сейчас лучше. Правда. Лучше, чем было вечером. Я так хорошо поспал…
Танюша, уже готовая бежать к телефону, нерешительно остановилась.
– Правда? Ты так считаешь? Просто… ты так похудел! И столько воды… из тебя выходит.
Ион шевельнулся, и прозрачная поверхность воды качнулась, скрыв ненадолго его костлявое тело.
– Воды? Ага… Э-гм… Понимаешь, человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Вот она и выходит… лишняя. Много ее, потому и выходит.
Его губы слегка дернулись, и Танюша догадалась, что он улыбается. «Слава Богу, шутит, – подумала она. – Значит, ему и правда лучше».
Ион снова прикрыл глаза и затих.
«Не буду спать, не буду спать», – пообещала себе Танюша, опускаясь на пол. Чтобы не уснуть, она оперлась на локоть и подперла щеку рукой. Прямо перед ней стояла ножка ванны, крашенная в незапамятные времена древней зеленой краской. Под днищем ванны скопилась пыль и валялись какие-то тряпки. Подобно крепостной стене, вверх уходил борт ванны со свисающей сырой простыней. Раздался легкий плеск – это Иона шевельнулся. Должно быть, устроился поудобнее. Вскоре послышалось ровное дыхание.
«Уснул», – успокоено подумала Танюша. – «Дай Бог, чтобы завтра ему было лучше! Может, действительно, это просто пониженное давление? Может, это действи…».
Сама того не заметив, она соскользнула с подставленной руки и упала на жесткое, но сладостное ложе спальника. Сон накрыл ее, как мягкое теплое покрывало – точно как в походе, когда рядом был Ион. Он и сейчас пришел к ней: осторожно выбрался из ванны, приподнял край спальника и лег рядом, сразу обвив ее всю руками и ногами, словно их у него было много, словно он был многорукий и многоногий бог. Танюша почти не удивилась, что он здоров. «Ты уже поправился, милый?» – только и спросила она, уткнув лицо в «домик» – ему в подмышку. «Конечно, я давно здоров», – ответил он. И как всегда, когда они соединялись в любви, он не улыбался: в такие минуты он всегда был очень серьезен, и даже немного старел лицом. «Ты никогда-никогда не уйдешь, правда?» – шепнула она ему в ухо. «Никогда-никогда» – услышала она в ответ. Вдруг ей показалось, что его тело снова стало мокрым, хотя в первую минуту она этого даже не заметила. «Обними меня покрепче, мне холодно» – попросила она. Он пытался обнимать ее, гладил руками и ногами, но от этого становилось только холоднее. «Ты же здоров. Отчего тогда эта вода?» – спрашивала она. «Я и есть вода», – ответил Ион. Во сне Танюша ничему не удивлялась, но она совсем озябла, и Ион тоже. «Я согрею тебя», – сказала она и стала быстро-быстро тереть его тело. Это было нетрудно, потому что он постепенно уменьшался в размерах, и скоро стал совсем маленьким, как ребенок. Теперь уже она могла укрыть его в себя, как в одеяло. Она еще раз напряглась, прижала к себе его холодное тельце, и – вдруг почувствовала, что обнимает свои колени. От удивления она распахнула глаза. В ванной стало еще светлей: к тусклой лампочке добавились лучи рассветного солнца. Она тискала мокрый холодный спальник. Вздрогнув, она откинула его и сразу поняла, в чем дело: сверху на нее с края простыни капала вода. Одна из капель, сорвавшись, упала прямо в ее приоткрытый рот. Она была вкусная и даже чуть сладковатая, как из родника. Медленно, с трудом распрямляя затекшие ноги, Танюша поднялась, заглянула в ванну, и застыла на месте. Там было пусто. Лежала мокрая смятая простыня, обозначая под собой контуры склона из спасжилетов; внизу, сантиметров десяти ото дна, стояла вода. Иона не было.
В первую секунду мозг не предложил Танюше ни единого решения этой непосильной задачи. Она лишь стояла и тупо смотрела в ванну. Потом подняла и отбросила простыню – она мокро шлепнулась на кафельный пол. Один за другим достала и выбросила спасжилеты. И снова было пусто – только вода и старая резиновая втулка на дне. Наконец, мозг что-то подсказал, даже не на уровне разума, но инстинкта. Танюша начала бегать по ванной и заглядывать в углы. Потом выскочила в коридор, оттуда – в комнату. Открыв, осмотрев и перевернув все, что можно, она сбегала на кухню, потом в прихожую. Выглянула за дверь. Снова вернулась в ванную.
– Ион, Ионушка, где ты?! – крикнула она.
Звук собственного голоса отрезвил ее. Мозг смог, наконец, облечь безмолвное чувство в слова. «Ион исчез», – поняла она. Она снова забегала по квартире, по несколько раз бессмысленно заглядывая в каждый угол. В прихожей ботинки и кроссовки Иона спокойно стояли на коврике у двери, и недоуменно взирали на Танюшу, словно говоря: «Ты что, как он мог уйти, ведь мы здесь!». На вешалке висела его куртка, на полке – забытая и неубранная еще с зимы – черная шапка с маленькой кисточкой. Танюша распахнула одежный шкаф. Тощая стопка его вещей – трусы, футболки, кофты, носки – все было на месте. «Но как, куда, как такое возможно?!» – вопрошала она у вещей и у стен, в сотый раз оглядываясь вокруг себя. Она снова побежала в ванную – место, где видела мужа в последний раз. Вот тут он лежал, истощенный и обессиленный, и не мог даже пошевелить рукой, не то что уйти. В голове вспыхнула обманчивая надежда: «А вдруг, пока я спала, «скорая» все-таки приехала и забрала его?» И, несмотря на то, что по телефону она не успела дать оператору никакого адреса, она принялась лихорадочно набирать «03». Девушка – на сей раз другая, но столь же сонная – сообщила, что никакого Иона Криштяну с улицы Карла Маркса, 12, они не забирали.
