Ирина Андрианова
Муж-озеро
– Ага, и всем остальным тоже, для профилактики! – кричал Мишаня, перебивая взрыв смеха.
Но должность требовала от Ксени строгости.
– Щас тебе, ага. Ты так для профилактики примешь, что больному не останется… на протирание.
– Какой он больной? Он здоровее всех нас, симулянт!
– Ксюха, через кожу оно хуже впитывается! Не переводи продукт! – вопили со всех сторон.
– Ладно, вот вам, алкаши. – Ксеня поболтала в воздухе пластиковой бутылкой, где оставалось еще грамм сто прозрачной жидкости. – Но учтите: если завтра еще что-нибудь случится, спирта не будет!
– Да типун тебе на язык, Ксень!
– С ума сошла такое говорить.
– Упаси Бог.
– Так, давайте срочно выпьем, а то у меня после ксаниных слов стресс. Я могу не выдержать!
Мишаня потянулся было за бутылкой, но Ион проворно опередил его.
– Погодите… У нас же штатный виночерпий есть. Не отнимайте хлеб, пацаны!
Зашуршали капроновые мешочки, выпуская наружу кружки. Ион, даже не потрудившись надеть футболку, уселся поудобнее и принялся расставлять их на том же месте, где только что возлежала его спина. С местом в шатре теперь было напряженно, но от этого делалось только веселей. Заструился тоненький водопадик, проливая в каждую кружку точно отмеренное число жидкости, и ни капли не отдавая мимо.
– Вот теперь я окончательно убедился, что ты здоров, – сказал Серега, наблюдая за ювелирными движениями.
– Блин, мастерство не пропьешь! – хохотал Мишаня.
– Танюш, ты как обычно – не? – Ион лукаво поднял глаза.
– Она не, не, разве не видно! Танюха, ты же не пьешь, правда? – посыпалось со всех сторон.
– Женщинам вообще пить вредно, генофонд разрушается, – изрек Данила, сдерживая смех. – А нам больше останется…
– Чего-чего? А тебе полезно, у тебя не разрушается? – Оля решительно придвинула Иону свою кружку. – Нам всем надо, у нас стресс!
– Особенно доктору. У него стресс потому, что вы всю аптечку выпили, – добавила Ксеня.
Руки с наполненными сосудами выстроились кругом, ожидая команды.
– Ну, это… – Серега задумался, придумывая тост.
– За то, что все хорошо закончилось? – вопросительно сказал Игорек.
– Нет, нет. – Серега строго сдвинул брови. – Еще ничего не закончилось.
Все робко затихли. Поднимать серьезные вопросы сегодня не полагалось, если только это не делал сам руководитель. Группа надеялась, что он не станет развивать тему дальше. Да Серега и не собирался.
– Может, за хорошую погоду? – осторожно предложил Мишаня, и тут же виновато замахал рукой, увидев реакцию Сереги. – Да-да, верно, нельзя. За погоду не пьют.
– За то, что все живы? – тоненько спросил Петя, но по мрачному лицу руководителя понял, что это еще хуже.
– Плохая примета. Как бы чего не случилось.
Повисла минутная тишина. Никто не хотел попасть впросак.
– Гм, а напиток-то стынет, – пробасил Мишаня, надеясь прорвать напряжение. – Может, сегодня без тостов?
– Ты че, это ж последний тост в походе!
– Мы что, блин, как алкаши?
– Еще скажи – не чокаться. Как при покойнике.
– Вот именно – нет у нас покойника. Поэтому давайте просто выпьем за Ионыча. За его здоровье.
Предложение Игорька неожиданно всем понравилось, и даже Серега посветлел.
– Точно. За тебя, Оныч.
– Чтоб жить тебе сто лет и не болеть.
– Ура!!
Кружки ударились друг об дружку с резким металлическим звоном. Жидкости было мало, опасность расплескать не угрожала. Мужчины выпили быстро, почти не изменившись в лице, и сразу привычно зашарили по импровизированному столу в поисках сухариков на закуску. Оля и Ксеня, поморщившись, потянулись запивать водой из другой бутылки.
– Ты хорошо развел на сей раз… – хрипло сказал Мишаня. – Конкретно так.
– Ладно, пора сворачиваться, – сказал Серега, помолчав. – Завтра, если хотим успеть на дизель, надо выходить в шесть утра.
– Как?! – хором ужаснулись девушки.
– А вы что хотели? Мы же сегодня на пять километров раньше встали, чем планировали. До реки не дошли. У нас и по плану получалось впритык, а теперь совсем рискованно.
– Простите, ребята, это из-за меня…
– Ладно, Ионыч. Короче, завтра к уже запланированному подвигу добавляется дополнительный. Так что подъем – в пять.
Обычно после подобных мотивирующих речей Танюша злобно называла про себя Серегу сволочью и призывала на его голову всевозможные кары, но сейчас все было иначе. Мысли о завтрашнем изнурительном забеге ее не беспокоили. Успеем – хорошо. Не успеем – тоже хорошо, потому что она на сутки больше будет видеть Иона. Ее время заканчивалось, как бы она не старалась об этом забыть. Дальше, за короткой перебивкой поезда, лежало небытие. Потому что там уже не было Иона. В Москве он сядет на свой поезд до Воронежа (где сейчас, по его собственному выражению, находится «временная база молдавского гастарбайтера»), они сядут в свой, и Ион исчезнет из ее жизни навсегда. Надо было успеть насладиться. В ее «заначном» мешочке, куда она складывала про запас остатки своих пайков – такие были у всех, кроме Иона, который свои заначки тут же скармливал другим – было несколько сухарей и полустертых кусочков рафинада, закопанных в месиво из крошек. Если растянуть это на сутки, то им с Ионом должно хватить (почему «им»? Ну конечно, потому что она будет его кормить, если группа опоздает на дизель, и им придется сутки ждать без еды). И вообще, Серега наверняка повелит объединить запасы из всех мешочков, и тогда на душу населения получится еще больше… Раньше Танюша до ужаса боялась голода (и потому ела больше, чем нужно). Но теперь она была уверена, что легко выдержит суточный пост. Главное, что он будет рядом. Он – он – Ион…
Глава 7. Поезд
Голода действительно не случилось. А вот усталости она не боялась зря. Еще до зари, в полной темноте группа снялась с места и не просто пошла, но побежала вниз по ручью. Танюша переживала, что впотьмах, при свете фонариков, не разглядит перед отходом весь возможный мусор, и что-то да останется на месте лагеря. Но уже через четверть часа она забыла и о страхах, и о мусоре, и мечтала лишь о том, чтобы Серега («чтоб он сдох») объявил, наконец, хотя бы коротенький привал. Когда у Оли порвался темляк на лыжном креплении, она возблагодарила Бога за возможность хоть чуточку постоять, повиснув на палках, и отдышаться. Это было нелогично, ведь сейчас любая поломка стоила им задержки, а значит, увеличивала риск опоздания. Но что было делать, если Серега («когда же у тебя случится рак легких в четвертой стадии, тварь?!») и не думал делать привалы. Даже Ион – который снова резво бежал впереди, словно это не его вчера завалило лавиной – даже он полушутливо намекал Сереге, что не пора ли, мол, дать девчонкам отдохнуть, а то поголовья не досчитаемся. Но руководитель был неумолим. Близость ли финиша толкала его вперед, или опасность не успеть на поезд, но у него будто подключился дополнительный силовой резерв. Теперь он тропил поочередно с Ионом. Благо, что сегодня тропежка была полегче: шли хоть и по глубокому снегу, но все время вниз.
Они и не заметили, как скатились из притока в речку Люблянку, а из нее – в широкую, как поле, Большую Белую. Горы отступали; начиналась равнина, и где-то на самом краю горизонта, за длинными тощими елями, лежала железная дорога. Сейчас она ничем не выдавала себя, даже далекого шума не было слышно. Поезд ходил по одноколейке два раза в день – раз туда, раз обратно, и все остальное время стояла нерушимая тишина, словно на Земле никогда и не было человечества с его городами и машинами. Но даже если бы поезд зашумел, Танюша, вполне возможно, не обратила бы на него внимания. Сил у нее доставало сейчас только на то, чтобы смотреть прямо перед собой, да умолять себя продержаться еще немножко. Зато Серега и Игорек прислушивались к каждому новому звуку и молились, чтобы поезда не было. Ведь если они услышат его сейчас – значит, опоздали. Значит, пропали билеты (причем непонятно, на что покупать новые). И, что того хуже, придется сутки сидеть на голодном пайке. Нет, им подходил только один вариант шума поезда – сзади, когда группа уже стоит наизготовку на крошечном полустанке, чтобы успеть закинуть в вагон лыжи, рюкзаки и друг друга во время минутной остановки. Портал в цивилизацию открывался ровно на одну минуту в сутки, и нужно было успеть.
На широкой реке, где снег прогрелся на солнце, их ждала еще одна напасть – подлип. И от него было не скрыться, даже если ты шел в хвосте по уже протропленной лыжне. Колея прилипала к полозьям, и группа, стеная и охая, шла вместо тонких лыж на тяжеленных колодах спекшегося снега. Хуже всего, что эти колоды имели округлое сечение, как горбыль, и лыжники тратили дополнительные силы, чтобы сохранить устойчивость. Так же плохо Танюша чувствовала себя только один раз в жизни, когда в юности вздумала одеть туфли на высоких каблуках. В середине прогулки по городу (она отправилась на центральную улицу, думая собрать урожай восхищенных взглядов) она поняла, что больше не может в этих пыточных орудиях не то что идти, но даже стоять. Тогда, от боли забыв о приличиях, она сняла их и пошла по асфальту в колготках. Примерно то же она чувствовала сейчас, с той лишь разницей, что скинуть лыжи было нельзя. Через каждые два-три шага она останавливалась и отчаянно колотила палкой то по одной лыже, то по другой. Но в результате этого отваливалась в лучшем случае половина снегового кома; да и то лишь для того, чтобы восполниться на следующем шаге. Танюша беспрерывно молила Бога о привале, и Бог, наконец, услышал ее молитвы: Ион, заметив, что девчонки отстают, попросил остановиться, чтобы забрать у них вещи. По мнению Танюши, у него и так ехало все походное снаряжение, и в опустевших женских рюкзаках почти ничего было отгружать. Однако он все-таки нашел потенциальный балласт. Без стеснения забравшись чуть ли не с головой в ксенин рюкзак, он вытащил несколько шуршащих свертков и запихал к себе, а затем проделал то же с танюшиным и олиным. Теперь у них оставались только спальники и одежда.
– Правильно говорят, хе-хе, что у девчонок косметичка больше рюкзака весит!
Шутки про дамский пол считались прерогативой Мишани, но на сей раз у него не было сил даже поддакнуть. Он молча сидел на своем рюкзаке, опустив голову к самым коленям, и наслаждался минутой отдыха. Пожалуй, он не стал бы возражать, если бы Ион пожелал облегчить и его рюкзак.
– Может, перекурим, а? – предложил Ион, с жалостью глядя на девчонок.
Курить Мишане совсем не хотелось, но он бы заставил себя, лишь бы получить еще несколько минут неподвижности. Да и Ион, похоже, просто изобретал разные предлоги дать группе передышку.
– У меня, хе-хе, абстинентный синдром начинается. Никотиновая ломка, в смысле. Сейчас деформация личности случится. На людей кидаться начну, правда!
– На ходу кури, если так тяжко, – мрачно сказал Серега, поднимая рюкзак. – У нас скорость – два километра в час. Эдак мы и на завтрашний дизель опоздаем… Все готовы? Пошли!
– Вот так, девчонки! И покурить не дают, – с грустной улыбкой, одними губами проговорил Ион – он опасался, что руководитель его услышит.
Они снова поползли, то и дело стуча палками по облепленным снегом лыжам. После разгрузки стало немного легче, но липкий снег все равно не хотел отпускать туристов, и хватал за ноги на каждом шаге. Наконец, впереди послышался шум, но не поезда: показался железнодорожный мост, и под ним бурлило широкое окно открытой воды. Чтобы не рисковать провалиться под лед, Серега ушел с русла заранее, и еще метров двести они пробирались по ужасному бурелому.
– Лыжное скалолазание, блин! – хрипел Мишаня, переваливая свое грузное тело через верхнее бревно многоэтажного завала.
Непонятно было, снимать лыжи или нет: между завалами лежала глубокая целина, где их все равно пришлось бы одевать. Серега был вынужден скомандовать «идем в лыжах», и Танюша про себя перебрала еще несколько видов мучительной смерти, которой следовало бы его предать. Но вот сквозь деревья завиднелась невысокая железнодорожная насыпь, а справа – все тот же бурлящий мост. Они его успешно обошли. Полустанок «218 км» был слева; до него оставалось около трех километров.
– Сережа, а сколько время? – подала голос Танюша.
– Нисколько. А ну-ка, ускорились! – отрезал Серега и первым пошел тропить вдоль насыпи.
Должно быть, летом здесь шла техническая дорога. Поэтому целина хоть и была глубокой, но бы ровной. Танюша догадалась, почему Серега не отвечает: наверное, времени уже впритык, и есть шанс не успеть. Он не хочет расхолаживать группу дурным известием. «Зачем тогда бежать»? – думала она, шатаясь на своих снежных горбылях.
– Сережа, если мы все равно опоздаем, так может, не будем спешить? – осмелилась она.
– А может, ты просто помолчишь?
Больше никто задавать вопросы не решался. Ион, окликнув Серегу, обогнал его и занял место тропильщика. Три километра! Это немного, если ты только-только встал на лыжи, свежий и сытый. А если перед тем ты уже с ночи ползешь по прилипающему снегу, если пятки твои давно стерты в кровь и каждый шаг дается с болью – тогда это вечность. Танюша уже не проклинала Серегу – мочи не было – а мечтала о том, чтобы каким-то непостижимым образом впасть в летаргический сон и проснуться уже на станции. Или чтобы время прокрутилось вперед.
– Без десяти два, – услышала она за спиной шепот.
Наверное, это Игорек исхитрился на ходу достать часы и сказал время Даниле.
«Десять минут осталось! Значит, не успеем. Станции впереди и не видно».
Но буквально через минуту дорога слегка завернула влево, и вдали показался железнодорожный знак на высокой палке. Позади него лес расступался шире, чем обычно: видимо, там специально рубили деревья под станционную инфраструктуру. Правда, никаких построек не было, кроме маленького сарайчика в конце вырубки. Серега больше ничего не говорил, но группа сама собой зашагала быстрее. Танюше тоже пришлось ускориться, хотя она изнемогала. Если бы не присутствие Иона, она бы давно отстала, расплакалась и… будь что будет. Но Ион шел вперед, ведя на поводке ее сердце, и волей-неволей приходилось переставлять ноги.
Сарай уже был хорошо виден: дощатый, покрашенный какой-то давно выцветшей краской и, очевидно, необитаемый.
– Серега, сейчас два ноль пять! – хрипло крикнул Игорек.
– Ну и чего? – буркнул руководитель после некоторого молчания.
– А того, что поезда не будет. Напрасно надрываемся.
Зашуршали робкие голоса.
– Да как такое возможно? В расписании ведь есть.
– И народ говорит, что ходит. Месяц назад вот группа Кавганича…
– А чего невозможного-то? Это ж Россия. Захотел – приехал, захотел – не приехал.
– А люди как же? Которые пришли и ждут на морозе?
– А у нас много о людях думают? Десяток больше, десяток меньше. Замерзнут, никто и считать не станет.
– А мы как же?
– И что, он теперь вообще не придет?
– Заткнитесь вы!! – вдруг заорал Серега.
Все умолкли и прислушались. Вдалеке послышался – даже не шум, а зародыш шума. Но сомнений быть не могло – это был поезд.
– Вперед, живо!
Группа побежала, а точнее, судорожно заковыляла на своих снежных колодах. А шум нарастал. Через несколько секунд его видовая принадлежность была очевидна даже с закрытыми глазами. Еще немного, и из однородного грохочущего фона стали вычленяться металлические призвуки и ритм колес. Вскоре стоны и охи опаздывающих потонули в нем. Дизель приближался, как приговор. Танюша боялась оглядываться, чтобы не видеть их поражения, но через мгновение торжествующий победитель сам вырвался вперед, заметая группу снегом и ветром. Раздался оглушающий, злобный гудок; это он возвещал свою победу. Затем он начал притормаживать, словно дразня несчастных, которые все еще пытались его догнать. Грохот стих, остался лишь колесный перестук. Состав из трех зеленых вагонов и локомотива медленно подплывал к полустанку. А группа бежала следом, отдавая на милость судьбе свои последние силы.
– А-а-а! Стойте!
– Погодите!
– Подожди, родной!
Торец последнего вагона остановился метрах в двадцати от Сереги. Он издал вопль, одновременно молящий и торжествущий. Двери со скрипом поползли в разные стороны: правая открылась полностью, левая застряла на полпути. Но протиснуться было можно. Серега подскочил к дверям, схватился за ручки, чтобы подтянуть тело к высокой подножке… и тут вспомнил, что на ногах у него лыжи. Секунду он соображал, что делать, а затем, приняв решение, развернул лыжи параллельно подножке, кое-как подтянулся и плюхнулся животом на пол тамбура. При этом половина его тела осталась висеть над насыпью, смешно покачивая лыжами.
– Ты че это?! – из глубины тамбура послышался удивленный голос проводницы.
Не давая ей продолжать, Серега запричитал.
– Там ребята… Они в лыжах… Надо снять… Три минуты!.. Только три минуты… Пожалуйста!.. Не уезжайте… Мы из похода…
Тем временем группа тоже добежала и сгрудилась на рельсах под торцевой дверкой вагона; все судорожно отстегивали лыжи. Толстая неопрятная проводница брезгливо глянула на них в пыльное окошко.
– Туристы, что ль?
– Че ты лежишь-то? Так и поедешь? – пискляво спросила другая тетка, то ли тоже проводница, то ли просто ее знакомая.
Серега скорбно поднял на них глаза и ничего не сказал. Он искренне не видел никаких причин, чтобы поезд не закрыл двери и не уехал, стоило ему сойти вниз. Поэтому он счел за лучшее держать створки своим телом.
– Девчонок пихайте… и лыжи… через меня, – прохрипел он, обернувшись назад.
Первой в тамбур подсадили Ксеню. За ней – Олю. Только тогда руководитель решил, что заложников в поезде у них достаточно, и спрыгнул вниз, чуть не поломав лыжу о Танюшу.
– Шевелись, блин!
В тамбур полетели лыжи, палки, рюкзаки. Следом полезли люди. Проводницы глухо матерились, отступая в вагон.
– Из леса што ли вылезли, бл…?! – возмущались их тонкие души грубому природному натиску.
– Пожалуйста, подождите! – на всякий случай вопил Серега, отдирая свои лыжи. – Мы сейчас-сейчас!
Мимо него ловко, как орангутанги, запрыгнули в вагон Данила и Петя. Мишаня был уже там: он принимал эстафету лыж и палок, которые закидывал снизу Ион. Приняв, он перебрасывал их дальше к Игорьку, который уже пытался все схватить и упорядочить. Это удавалось не всегда; матерно завизжала толстая проводница, в которую попали лыжей.
– Уе…ки бл…, щас ваще выкину вас отсюда нах!
– Ох…ели совсем! Идите в свой лес дальше гуляйте.
– Тетенька, извините…
– Чего бл… извините! Прямо в рожу зах…ачил.
Серега ввалился в тамбур на коленях, держа под мышкой лыжи с палками.
– Шуруй давай отсюда! – гневно распорядилась проводница, которой Серега мешал выглянуть из дверей. – Отъезжаем. Сто лет собрались грузиться?
Данила и Мишаня принялись услужливо оттаскивать вещи, которые загораживали ей проход; Серега, не вставая с колен, отполз к противоположным дверям. Но тамбур был так завален, что пробраться ей все равно не удалось: ругаясь и пиная рюкзаки, проводница кое-как высунула в открытую дверь флажок и помахала. Пол качнулся, лязгнул, и вагон медленно поплыл мимо леса и насыпи.
– Все здесь? – крикнул Мишаня, тревожно оглядываясь.
Из вагона высунулись лица Оли и Ксени; они заблаговременно убрались туда, чтобы не мешаться.
– Петя и Данила уже там, места заняли.
Серега закрутил головой по сторонам.
– Так… Мишаня… Игорек… Танька… Кто еще… Бл…!! Где Ионыч?!
– Ионыч!! Черт, он снаружи остался!
Игорек молниеносно пролез по груде рюкзаков и высунулся из дверей.
– Он там! Остановите поезд! – заорал он.
– Тетенька, пожалуйста!
За спиной у проводницы из стены торчала красная рукоять стоп-крана. Мишаня, который был ближе всех, попытался оттеснить ее и схватиться за кран. Но проводница, казавшаяся прежде неуклюжей, внезапно проявила необычайную прыть. Завизжав, она оттолкнула Мишаню, закрыла всей своей тушей рукоять, а для верности принялась еще и размахивать руками во все стороны, собираясь, видимо, защищать стоп-кран до последней капли крови.
– У…бки! Уголовники!
Ее подруга тоже визжала и кричала что-то нечленораздельное, стараясь отпихнуть Мишаню. С другой стороны в тыл к проводнице тянулся Игорек, но не мог преодолеть ее отчаянных контратак. Тамбур наполнился матом, воплями, мольбами. Мелькали руки, с грохотом падали лыжи, клубилась пыль. В проходе вагона появились любопытные лица; из дальнего конца, расталкивая пассажиров, на помощь к своим прорывались Данила с Петей. А тем временем по полу тамбура, уворачиваясь от падающих вещей и воюющих тел, ползла к дверям Танюша. «Ионушка, Ионушка, он там!» – причитала она, но ее никто не слышал. Одна из дверей уже закрылась, а вторая, застрявшая, так и оставалась открытой наполовину. В зияющем проеме все быстрее и быстрее бежали назад деревья; дизель набирал скорость. Добравшись до дверей, Танюша вскочила, втиснулась в проем и опустила ногу на подножку. Держась за закрытую створку, она высунулась, насколько могла, и посмотрела назад. Вдали на насыпи темнела одинокая фигура Иона.
– Куда лезешь?! – вдруг заверещала подруга проводницы, заметив ее.
Мешкать было нельзя. Танюша быстро протащила в проем вторую ногу и оттолкнулась. Мгновение пронеслось в белой пустоте и безвременье. Опомнившись, она обнаружила себя воткнутой по пояс в мягкий снег. Ни боли, ни страха не было. Она оглянулась. Сзади степенно удалялся торец вагона. Там, где была дверь, торчала гроздь из знакомых голов, что-то кричавших ей. А впереди, куда развернулось в прыжке ее тело, был Ион. Он бежал к ней по заснеженным шпалам.
– Танюшка, ты что? – Он добежал, запыхавшись, и покатился вниз по насыпи, чтобы помочь ей выбраться. – Ты там не ушиблась?
– Н-нет…
По ее лицу ручьем текли слезы, руки дрожали. Она пыталась выбраться из своей ямы, но тело не слушалось, и только беспомощно барахталось.
– Давай-ка помогу. Вот сюда ногу ставь. А теперь сюда. – Ион одновременно разгребал рукавицами снег и тащил Танюшу, подставив ей плечо. – Как это ты прыгнула?
Танюша молча всхипывала, уставившись на его костлявую шею, оказавшуюся очень близко.
– Ты же говорила, что высоты боишься?
– Я б-боюсь.
– Что ж ты прыгнула? – Ион уже почти смеялся.
– Так ведь ты… остался.
– Ох, Танюшка! – Ион разом изумлялся, сокрушался и радовался. – Ну ты даешь. Вот уж не ожидал…
Они вылезли на рельсы. Последний вагон был уже совсем далеко, и шум поезда затихал.
– Значит, будем тут с тобой целый день прохлаждаться, – усмехнулся он, провожая поезд глазами. – Повезло, что я свой рюкзак кинуть не успел. Там шатер, личняк…
– А у меня сухари есть! – поспешно сказала Танюша, испугавшись, что может показаться ему в тягость.
– Ну, значит, все хорошо. Выживем. – Он приобнял ее за плечо и, щурясь, вгляделся в сторону удалявшегося дизеля. – Погоди-ка… Они, похоже, тормозят. Ну да, точно – остановились.
Хвост поезда был уже так далеко, что непонятно было, стоит он или едет. Но сейчас около него зашевелились крошечные фигурки: кто-то попрыгал вниз. Видно было, что они машут руками.
– Дернули, значит, стоп-кран. – Ион вздохнул и посмотрел на Танюшу, словно не знал, радоваться этому или огорчаться. Танюша тоже не знала.
Фигурки людей, отчаявшись докричаться, побежали им навстречу.
– Пойду за рюкзаком. Не судьба, значит, нам тут с тобой сухари грызть.
…
Толстая проводница еще долго ругалась, шлепая туда-сюда по проходу; пассажиры высовывались из-за своих кресел и строго-насмешливо поглядывали на туристов. Группа сгрудилась в багажном углу вагона, где не было кресел. Но, право, по уровню комфорта (во всяком случае, по его ощущению) обитатели угла могли дать сто очков тем, кто сидел на цивильных местах. Рюкзаки, выложенные треугольником, превратились в удобные мягкие сиденья. Те, кто поместился у стенок, имел возможность еще и с наслаждением откинуться назад. Лыжи и палки, уже аккуратно перевязанные, стояли в углу тамбура, как склад винтовок. Все, у кого что-то было в заначке, достали свои мешочки и угощали других. Невзгоды закончились, началась пора удовольствий.
– В следующий раз не надо мне тут суициды устраивать! – ворчала проводница, в очередной раз проходя мимо. – По-хорошему, сдать бы вас в линейный отдел, чтоб знали…
Туристы виновато молчали, и даже временно переставали жевать. Но когда мощная фигура в форменном пиджаке удалялась, хруст сухарей и разговоры возобновлялись с прежней интенсивностью.
– Ионыч, и как это я не заметил, что ты снаружи остался?
– …классно, что ты прыгнула. Она как увидала, да как заорет! И в итоге сама стоп-кран дернула.
– Хорошо, что не мы. А то бы административка и штраф.
– Тише вы, они обе в тамбуре стоят!.. Она еще грозилась Таньку в полицию сдать, помните?
– Да ладно, это только грозилась. Не сдаст.
– Ей самой за это по башке будет. Не фига себе, люди на ходу прыгают!
– Танюха, не боись, мы тебя не отдадим.
– Да она нормальная тетка, вобщем. Отходчивая.
– Как ноги-то, не вывернула? – спросила проводница, шествуя в обратную сторону, хотя уже давно было понятно, что Танюша ничего не вывернула. – Не фига у вас бабы за мужиками сигают!
– Любовь! – поддакнула ее подруга.
Группа сдержанно засмеялась.
– Вот почему я всегда и говорю, что рано пить за окончание, – зашептал Мишаня, хотя он ничего подобного не говорил.
Серега кашлянул, и все замолкли, приготовясь услышать что-то важное.
– В Ершуково перед поездом закупимся. И там уже нормально выпьем.
Все облегченно вздохнули и загомонили, и даже Танюша, которая не имела никакого отношения к выпивке, заулыбалась. Стало ясно, что все плохое действительно закончилось.
…
Узловая станция Ершуково являла собой несколько обшарпанных пятиэтажек, которые, подобно скальным утесам возвышались над равниной двускатных крыш частного сектора. В районе вокзала эти архитектурные типы дополнялись мрачными железобетонными руинами советской поры – то ли складов, то ли железнодорожных мастерских – перед которыми теснились ларьки и мелкие магазинчики. До московского поезда оставалось около четырех часов; Серега, скрепя сердцем, разрешил половине группы (девчонки и Петя) съездить на такси в заранее разведанную баню. После сегодняшнего происшествия он боялся даже призрака опоздания и повторял, что успокоится только тогда, когда окажется на своей полке в поезде с наполненным стаканом в руке. К счастью, судьбе было угодно больше его не испытывать. Все вернулись вовремя: девчонки – невозможно чистыми, распаренными, румяными и счастливыми, а Петя – угрюмым и по-прежнему грязным. Оказалось, что сегодня в поселковой бане был женский день, и красивого юношу, как он не умолял, суровые тетки-банщицы помыться не пропустили.
– Ладно, не переживай. Будем по-мужски брутально вонять костром до самого дома, – хихикнул Игорек.
– Если бы только костром! – скривила нос Ксеня.
Отмывшись, она перешла в мир стерильности и приятных запахов, и внезапно остро стала ощущать вонь и грязь товарищей.
– Как быстро меняются люди! Стоит только сходить в баню – и ты уже оторван от народа. Истинно – бытие определяет сознание, – изрекал Мишаня.
Впрочем, контраст быстро стерся; тем более, что после загрузки и возни в душном плацкартном вагоне на свежевымытых женских телах выступил новый пот. Ион тоже сумел купить билет, правда, в другой вагон. Применять хитроумные способы провоза безбилетника, таким образом, не пришлось. Закинув свои вещи, он вернулся назад. Здесь все уже сидели, прижавшись плечом к плечу в тесном купейном отсеке, и предвкушали самые сладостные послепоходные минуты – первый ужин в тепле. Стартовый тост был уже разлит по кружкам; перед проводницей им надлежало делать вид, что в них содержится чай. Свободных мест за столом не было – боковые полки напротив отсека были заняты чужими людьми, и Мишане, как самому массивному, пришлось стоять в проходе, опираясь локтями о верхнюю полку. Но, судя по сияющему виду, это его не огорчало. На нижних полках расселись по трое, дав приоритет девушкам (хотя Мишаня в шутку и требовал, чтобы его пустили на место Таньки, которая все равно не пьет и напрасно шконку просиживает). Даниле пришлось лечь на верхнюю полку, и он сетовал, что лежа неудобно есть, а в особенности пить: «напрасный перевод продукта», вздыхал он.
– Правильно, не наливаем ему! – разошелся в хохоте Мишаня. – Устроим ротацию. Посидел – выпил. Потом лезешь наверх – отдыхаешь. И так по кругу.
– Тише, тише! – зашикали девушки, опасливо высовываясь в проход. – Если проводница услышит, штрафануть могут. Пить в поездах нельзя.
– Последнюю радость жизни отнимают, ироды!
– Нам вообще-то грех жаловаться, – заметил Серега.
– О! Оныч пришел. Тебе только к дамам на коленки разве что. Дамы, вы не возражаете?
– Нет уж, только если наоборот, – игриво ответил Ион и полез на вторую верхнюю полку.
– Ну вот, все этажи заняты. Только на третью осталось лечь.
– А знаете, мы так как-то раз ехали, – робко вставила Танюша. – Был общий вагон в плацкартном, билеты без места. Вторые полки уже кто-то себе застолбил… А ночь, спать страшно хочется. Ну, мы с подружкой и залезли на третью… А не худенькие были. Впрочем, как и сейчас, хе-хе. Она к стенке, а я с краю…
– И как вы уместились?
– А я коленом и рукой в лампу упиралась. Вот в эту, которая вдоль потолка…
Слова тонули в смехе и гомоне. Наконец, Серега решил это прекратить.
– Ребята, – он поднял кружку, – давайте… э-э… немного послушаем руководителя. А потом делайте, что хотите.
Ребята тут же резво расхватали кружки и затихли, приготовившись слушать.
– Теперь точно можно сказать, что наш поход закончен… – Серега поднял руку, чтобы утихомерить посыпавшиеся было радостные восклицания. – Все осталось в прошлом – и хорошее, и не очень. Не знаю, как вам, а мне он понравился. Где-то даже больше, чем другие.
– Все правильно! Ура! – Кружки деликатно чокнулись; их владельцы прислушивались, не идет ли проводница.
– А у меня вообще такое чувство, что я потом буду жалеть, что этот поход уже в прошлом, – задумчиво сказал Игорек, поставив пустую кружку.
– Ну, если не считать лавины, то вообще все пучком было.
– И лавина – тоже хорошо! Особенно когда меня вытащили. Так что спасибо за все! – Ион свесил вниз голову и руку с кружкой.
– Осторожно, не упади… – Серега уже разливал второй тост. – Вобщем, чего я еще хочу сказать. У нас в походе было много неожиданностей, частично не очень хороших… а частично – как раз наоборот. И вот такая хорошая неожиданность… это ты, Ионыч.
Все разом посмотрели наверх, а Ион от неожиданности чуть не выронил полную кружку.
– Ты, конечно, такой человек, что неприятностей себе на задницу словишь где угодно… (послышались смешки) Но слава Богу, все обошлось. А нам, можно сказать, с тобой повезло. Потому что если бы не ты, то мы, может, и не дошли бы то тех мест, где неприятности случаются.
