Инга Самойлова
Дом там, где ты…
Глава 21
Прошло более трех недель, как Алексей прибыл в Верхнеудинск. О Сычеве никому ничего не было известно, да и все внимание Алексея в эти дни было сосредоточено на Лизе и на том, что происходило вокруг нее. Алексей сопровождал Лизу, куда бы она ни пошла, чувствуя безмерную радость и душевное спокойствие рядом с ней…
Запоминающе рядом с Лизой прошли ставшие для Алексея особыми Рождество и Новый год. Церковь благословила проведение елок в домах, рождественские подарки детям и друг другу. Повсеместно продавались елочные украшения, игрушки и праздничные свечи, а также рождественские и новогодние открытки. Но елочных украшений все равно не хватало! Тем более в приюте, где Лиза помогала, чем могла. В предпраздничные дни вместе с детьми Лиза и Алексей лепили и клеили из ваты, бумаги, картона, фольги всевозможные цепи, гирлянды и фонарики. Забавлялись, смеялись, дурачились вместе с ребятишками за спиной воспитателей. В сильный мороз заморозили в формочках цветную воду с петельками, а позже готовые фигурки развешали на елке во дворе. Алексею с трудом удалось скрыть, что знаком он с этим приютом не понаслышке – несколько детских лет, проведенных здесь, всплыли калейдоскопом воспоминаний. Для Лизы его задумчивое состояние и оговорки не прошли незамеченными, но так как он не желал ничего говорить, то и она не стала настаивать и досаждать расспросами. В это время частыми были денежные пожертвования в пользу учебных заведений и приютов – свою лепту внес и Алексей, еще раз невольно убедив Лизу в своей щедрости и доброте.
На Гостинодворской площади появилась городская елка. С благословения церкви на ее вершине был установлен «указующий перст» в небо к Богу – сосулька. Покатались и на коньках, если можно было назвать катанием то, что вытворял на них Алексей! Гибкий, стройный, натренированный, он вызывал восхищение всех барышень, оказавшихся на льду. Лиза хмурилась, а тетка, частенько теперь сопровождавшая их, крякала в сторону с усмешкой.
С тридцать первого на первое в полночь, отправились в церковь, где встретили Новый год молитвой и звоном. А утром горожане собрались в соборе во главе с местными чиновниками. На детскую елку в приюте Алексей и Лиза отправились после церкви. Детская елка началась с исполнения хором «Боже, царя храни». Потом малыши пели песни, читали стихи, водили хоровод вокруг елки, получили подарки: валенки, платки, рубахи, штаны, шарфы и по пачке раскрашенных пряников. А старшие танцевали под оркестр балалаечников.
Днем были визиты, поздравления родственникам, друзьям и знакомым. В гостях пили чай, ели, выпивали. Потом с хозяевами «зажигали» елку и для забавы водили хороводы, пели, кто-нибудь из присутствующих обязательно играл на музыкальных инструментах54.
Состоялся костюмированный городской бал. Повеселились, позабавились от души…
Так незаметно пролетели и Рождество, и Новый год, и Крещение, принесшие уйму хороших, радостных впечатлений, тепла и… не одиночества. Впервые за долгие годы Алексей почувствовал себя счастливым и отдохнувшим от всех забот и тягостных мыслей.
И как бывает в таких случаях, когда счастье бьется через край, беда подкралась незаметно…
***
Начальник полиции еще раз развернул анонимную бумагу и с озабоченным, хмурым видом прочел:
«Ваше благородие, смею вам доложить и выполнить долг чести перед Отечеством и Государем, как истинный патриот. Прибывший в ваш город человек, именующий себя Глебовым Алексеем Петровичем, является опаснейшим преступником. Посланный одной из тайных антиправительственных организаций, он должен совершить убийство генерал-губернатора, желающего посетить вскоре ваш городок. Тем самым показать пример и в предверии войны смутить народ на беспорядки. Ко всему прочему, он должен был вступить в контакт с местными смутьянами и с их помощью распространять антиправительственные листовки. Подтверждение моим словам вы найдете в фактах, кои соизволите проверить. С огромным уважением к вам»…
Он сложил листок пополам, положил на стол. Задумчиво потерев подбородок, нажал кнопку звонка и вызвал к себе дежурного.
***
В прекрасном расположении духа Алексей шагал к гостинице, в которой проживал. Уже почти стемнело, а темнело в зимнее время очень рано, и лишь полная луна тусклым светом наполняла улицы. Неожиданно Алексея привлек шум небольшой кучки народа, которую пытались разогнать полицейские.
Он замедлил шаг, проходя мимо толпы.
– Что случилось? – спросил кто-то рядом.
– Стреляли в кого-то…
– Да не «в кого-то»! Я сам слышал – в губернатора…
Кто-то недоверчиво рассмеялся:
– В губернатора? Каким же образом он здесь оказался?!
– Да говорю же, в губернатора! С тайным визитом…
Алексей прошел мимо и вскоре вовсе удалился от толпы. Он вспомнил, какой милой и одновременно дерзкой была сегодня Лиза. Как же хотелось прикоснуться к ней, заключить в свои объятия, ощутить тепло ее губ и гибкого тела! Но с тех пор как он вернулся в город, почти всегда рядом с ними находилась Ефросинья Ивановна, – ее тетка. Алексей усмехнулся. Ну ничего, он что-нибудь придумает и обязательно останется с Лиз наедине!
Неожиданно по коже прополз неприятный холодок, в пальцах стало покалывать от предчувствия. Опасность! Алексей на мгновение замер, но тут же вновь зашагал по улице, стараясь незаметно определить, с какой стороны идет угроза. Но нет – он дошел до гостиницы, и ничего не произошло.
Прежде чем войти в номер, Алексей попросил хозяйку растопить печь и принести ужин. Оказавшись в номере, зажег неторопливо лампаду, скинул верхнюю одежду. Затем налил вина и устроился в кресле. Но чувство тревоги не покидало его. Явился слуга, растопил печь и удалился, аккуратно прикрыв дверь. Алексей прошелся по комнате, подошел к окну. Затем обернулся и вновь окинул гостиную сосредоточенным взглядом. Что-то здесь не так! Он быстро прошелся по комнате, осматривая ее, и неожиданно наткнулся на небольшой серый чемоданчик. Вынув его из-под дивана, положил на упругое сидение и быстро открыл. Сверху на аккуратных стопках листовок лежал револьвер.
«Война нужна только царю и капиталистам, и пока существует капитализм, над трудящимися постоянно будет висеть грозный призрак войны…» – пробежал Алексей глазами по первым фразам листовки и вернул ее в чемоданчик.
– Черт те что… – выругался он. Откуда все это взялось? Алексей осмотрел револьвер. Из него недавно стреляли – в этом не было сомнений. Мозг лихорадочно заработал. В пальцах опять стало покалывать. От чемоданчика и всего, что в нем, необходимо срочно избавиться! В спешке накидывая пальто, он выглянул в окно и сразу заметил жандармов. «Не успел! Черт их принес!» Алексей ринулся к двери, запер ее, вернулся к чемоданчику, быстро вынул револьвер и вновь прошел к окну. Отодвинул комод на резных ножках и приподнял одну из половиц на полу, открыв давний свой тайник. Спрятал оружие и расставил все по своим местам. Затем на ходу подхватил чемодан с листовками, мгновенно подскочил к печке и открыл топку. Первая партия бумаг полетела в огонь, затем другая. В дверь постучали. Затем громче.
– Откройте!
Алексей торопливо зашвырнул еще партию. И еще. Дверь стали выбивать. Еще пара стопок. Дверь жалобно застонала, заскрежетала и распахнулась. Алексей зашвырнул последнюю большую партию, захлопнул дверку топки и быстро встал, повернувшись лицом к жандармам.
– Сжег в топке! – прокричал кто-то. Другой злобно шагнул к Алексею и ударил его прикладом по голове. Боль захлестнула жгучей волной, Алексей стал падать, теряя сознание…
***
Голова раскалывалась. Алексей находился на допросе более получаса. Третий по счету допрос. Повторялось одно и то же. Следователя интересовало покушение, совершенное накануне, заговоры в преддверии войны, антиправительственная агитация, революционные кружки и т.д. и т.п. Алексей же упорно твердил, что он приезжий и ничего не знает и понятия не имеет, о чем ему говорят. Замкнутый круг.
Следователь-офицер не верил ни одному его слову, будто знал что-то, что и Алексею-то не было известно, и, вконец потеряв терпение, нажал на звонок. По его звонку появилось четверо дюжих солдафонов.
– Так ты отказываешься отвечать?! – грозно спросил следователь, надвинувшись на Алексея и давая понять, что спрашивает в последний раз.
– Мне нечего ответить, – Алексей исподлобья взглянул на офицера. Сжал кулаки, понимая, что сейчас начнется.
– Что ж, пеняй на себя! – гаркнул следователь. – Действуй, ребята!55
Жандармы в момент опрокинули стул, на котором сидел Алексей и, не жалея сил, принялись избивать. Прикрывая лицо руками, Алексей чувствовал жуткую боль от ударов, следующих со всех сторон, и с его губ вот-вот готов был сорваться крик. Удары, удары, удары…
Сквозь пелену уплывающего сознания он услышал голос следователя:
– Говори, с какой нелегальной организацией ты связан? Ты же революционер, сволочь! Какой заговор задумали? Зачем стрелял в губернатора? Говори правду! А не скажешь, кровью своей умоешься!
Алексей издал звуки, отдаленно напоминающие смех. Глупая фортуна преподнесла сюрприз – столько лет совершать одни преступления – мошенничества, а попасть в тюрьму обвиняемым в совсем других делах, к которым он не имел отношения!
– Смеешься, гад?! – следователь сделал знак, и жандармы принялись с большим воодушевлением избивать арестанта. Острая боль обдала его словно кипятком, и он лишился сознания.
…Алексей пришел в сознание лишь после того, как на него вылили ведро воды. Он вновь был усажен на стул, наручники по-прежнему сковывали его движения.
– Ну, будешь теперь говорить? Какие документы сжигал в топке?
– Я уже вам сказал, господин следователь, что это было приложение к газете «Русский инвалид», – с трудом произнес он.
– Так зачем же надо было ее сжигать?
– Холодно было – решил печь растопить, ваше благородие.
– Врешь, скотина! – злобно рявкнул следователь, затем крикнул жандармам:
– Задайте ему баню!
Жандармы накинулись на арестанта, вновь принялись избивать… Затем отволокли его в холодный карцер. На холодном воздухе Алексей немного очухался, сознание возвращалось. Он заметил, как унтер, которого послал следом следователь, железной палкой разбил лед в баке с ледяной водой. И не успел Алексей сообразить, что к чему, как конвоиры со всей силы толкнули его в спину прикладами и опрокинули в воду.
Окунувшись с головой в студеную обжигающую воду, Алексей вынырнул и, раздвигая льдины, поплыл к кромке бака. Ему не дали за нее ухватиться, сильно ударив прикладом по голове. И он снова пошел на дно. Так продолжалось до тех пор, пока он не потерял сознание и чуть не захлебнулся.
…Пришел Алексей в себя в полнейшей темноте и тишине. Все тело ныло, голова с рассеченной кожей и большими шишками гудела, колено правой ноги пронизывала невыносимая боль. Он попытался шевельнуться и почувствовал, что мокрая одежда примерзла к каменному полу. Алексей начал двигать руками и с трудом оторвал рукава от пола. После этого удалось освободить от ледяного плена сперва одну штанину, потом другую, затем все, что на нем было. Он подполз к стене и, опираясь на нее, с неимоверными усилиями поднялся на ноги. Каждый мускул истерзанного тела дрожал от холода. Алексей не мог унять зубную дрожь и, чтоб хоть как-нибудь согреться, начал, прислонившись к стене, разминаться. Вначале отжимался от стены, затем попытался попрыгать на одной ноге и приседать.
Лязгнул ключ в замке, дверь распахнулась, и в глаза ему ударил свет керосиновой лампы.
Алексей зажмурился, а кто-то выкрикнул в темноту:
– Ты еще жив, голубчик?
Алексей не отозвался. Свет лампы отыскал его у стены, надзиратель удостоверился, что перед ним живой человек, а не труп, и удалился. Через несколько минут в карцер явились трое. Тот, что держал лампу, приказал:
– Выходи!
– Никуда я не пойду – можете расстреливать здесь!– произнес злобно Алексей, осознав, что это, возможно, последние минуты его жизни.
Тогда жандармы подхватили его за руки и потащили в коридор. Алексей был уверен, что его ведут на расстрел, шлепнут – и дело с концом. Никто и не спохватится. А если спохватятся, то не найдут.
Но Алексей ошибся. Они поднялись на третий этаж. Теплый воздух привел его в чувство. Жандармы втолкнули его в камеру, а следом вошел тюремный фельдшер. Он осмотрел Алексея, не проронив не слова, промыл и перевязал его раны, смазав йодом ссадины и синяки. Когда фельдшер ушел, Алексей прилег на жесткие нары, тяжелые веки сомкнулись, и он провалился в глубокий мрачный сон, будто в могилу.
На следующее утро Алексея разбудили грубыми толчками в бок. Невыносимая головная боль раскалывала череп, сам он весь горел, липкий пот покрыл все его тело, но Алексей все же поднялся на ноги, и его вновь повели на допрос. Втолкнули арестанта в тот же самый кабинет, где в прошлые разы допрашивал его следователь. Но вместо следователя в кресле сидел поп в парчовой рясе с большим крестом на груди.
Конвоиры оставили их вдвоем. Поп равнодушно скользнул взглядом по белым повязкам на голове и руках арестанта, привычным жестом осенил его крестом, снял его с груди, положил на лежащее перед ним евангелие.
– Приложись к кресту, сын мой, – елейным голосом предложил он.
– Я, батюшка, предпочел бы сесть на стул, – произнес Алексей с кривой усмешкой.
Поп неприязненно покосился на Алексея, кивнул, предлагая сесть.
Алексей проковылял к столу и тяжело опустился на стул.
– Сознайся чистосердечно, раб божий, – глухо заговорил поп. – Как служитель святой церкви, ведаю, что обманут ты злыми крамольниками.
– Послушайте, батюшка, – перебил его Алексей, – меня допрашивали жандармы в погонах и без погон, но я впервые вижу жандарма в рясе да еще и с крестом. Давно вы нанялись в жандармы?
– Сын мой, я не жандарм, – покраснел «батюшка», – а служитель господа Бога. Лучше покайся!
– Не в чем мне каяться! А тому, что ты не жандарм, никогда не поверю, – ответил Алексей, глухо засмеявшись, при этом его же смех раздался стуком в его раскалывающейся от боли голове.
Поп смерил его с ног до головы волчьим взглядом, нажал кнопку звонка.
– Выведите его! – приказал он вошедшему конвоиру. – Да вызовите вашего начальника.
Жандармы направились к Алексею, он встал на ноги, но в тот же миг у него потемнело перед глазами, и он рухнул без сознания на пол.
Глава 22
Кони вышел на перрон и огляделся по сторонам. Начавшаяся война с Японией отразилась и здесь – вокруг солдаты, офицеры. Прибывали сюда уже и первые раненые, которых выгружали из вагонов и относили санитары в лазарет, обосновавшийся в железнодорожных бараках. Сам Кони в Верхнеудинск прибыл инкогнито – в Петербурге не знали по каким делам и на какой срок исчез из виду известный законник столицы, а в этом городке его вообще не знали в лицо. У него было некрасивое, резко характерное лицо с пристально-острым взглядом. Он действительно походил на старого шкипера и передвигался с помощью палки. В данный момент Кони, как, впрочем, и всегда, был в неизменно черном сюртуке и черном поношенном пальто. Подхватив свой чемодан, Кони направился за пределы станции, чтобы нанять извозчика. Но, видимо, почувствовав в нем безобидную жертву, какой-то цыган выхватил у него из рук чемодан, что было сил толкнул его и бросился наутек. Кони, упав, теперь с трудом поднялся на ноги. Преследовать вора не было смысла. Отряхнув кое-как с пальто снег, он подобрал шапку и трость. Огляделся и, заметив выходящего из питейной лавки полицейского, направился к нему.
– Меня только что ограбили, – заявил Анатолий Федорович, но подвыпивший городовой, окинув критическим взглядом невзрачный вид Кони в сильно поношенном пальто, не стал даже слушать.
– Идем в участок, там разберутся, – произнес он грубо, дыхнув на приезжего свежим перегаром. По его тону и по тому, как его повели в полицейский участок, Кони пришел к выводу, что арестован. Пришлось на время забыть тезисы блестящей диссертации о неприкосновенности личности и отправиться под конвоем в участок56.
…Он оказался в узилище и был заперт вместе с задержанными проститутками, карманниками, пьяницами. Обстановка полицейского участка – облезлые стены, часы с кирпичом вместо гири, железная решетка, сонные рожи надзирателей, спертый воздух.
Околоточный надзиратель и пристав опрашивали задержанных, проверяли бумаги, снимали показания, писали протоколы. Попытки Кони обратить на себя внимание «служителей закона» привели только к тому, что начальство грубо его одернуло, предложив «знать свое место», и внушительно заявило, что если он не угомонится, то его препроводят и в холодную. Убедившись в серьезной постановке дела в участке, Анатолий Федорович поневоле покорился судьбе и решил использовать случай для изучения методов работы ночной полиции. Наконец, уже под утро, совершенно сонный околоточный позвал его к столу, взял новый листок бумаги и, пуская из ноздрей струи дыма, начал допрос.
– Фамилия?
– Кони.
– Чухна?
– Нет, русский.
– Врешь. Ну, да ладно. Там разберут. Звание? Чем занимаешься?
– Прокурор Санкт-Петербуржского окружного суда.
Околоточный безмолвно уставился на допрашиваемого. Анатолий Федорович так же молча вынул свои документы и положил на стол перед злополучным приставом.
Все еще не веря, пристав взял документы и долго их изучал. Руки его задрожали, губы затряслись и он, что было мочи, завопил:
– Да кто посмел?! Да я того… придурки, не умеют работать! Кто не проверил документы?! Найти! Сюда его!
Присутствующие полицейские, втянув головы, отступили подальше, побаиваясь попасть под горячую руку начальству и уже мысленно жалея того беднягу, который производил задержание.
Пристав рухнул обратно на стул и, уже обращаясь к Кони, взмолился:
– Анатолий Федорович, не губите! Жена, дети…
Кони постарался успокоить полицейских:
– Ничего, господа, я был рад на деле познакомиться с обстановкой и ведением дела в учреждениях, подведомственных Министерству внутренних дел, – затем, насмешливо улыбаясь, добавил: – Хотелось бы только побольше свежего воздуха и… вежливости.
***
Прихрамывая, Алексей вошел в комнату для допросов. Охранник последовал за ним и, закрыв дверь, встал возле нее. После того как он потерял сознание на последнем допросе, вызвали фельдшера, который осмотрел его. Смерил температуру – градусник зашкалило за 40◦С.
После его отнесли в тюремный лазарет, где Алексей пролежал более месяца с тяжелым воспалением легких.
Сейчас его вновь привели в ту же самую комнату, где избивали. Все заново… Алексей вздрогнул, когда дверь открылась, но вместо следователя, которого ожидал увидеть Алексей, в помещении оказался человек, которого увидеть здесь он никак не ожидал.
– Анатолий Федорович? Каким образом?! – удивленно произнес он, не веря своим глазам и остановившись как вкопанный.
Человек в темном сюртуке и тростью в руке добродушно улыбнулся арестанту.
– Ну, здравствуй, Алеша. Никак не ожидал тебя увидеть по «ту сторону» закона, – произнес он, опираясь на трость и приближаясь к нему.
– Я ожидал, – не покривив душой ответил Алексей, пожимая протянутую руку. Затем жестом пригласил Кони сесть в кресло, а сам, прихрамывая, направился к стулу.
Кони усмехнулся:
– Со всеми я на короткой ноге, а с тобой, друг мой, теперь вдвойне, – заметил он добродушно, бросив взгляд на ногу Алексея.
– Да уж, – усмехнулся тот и, опускаясь на табурет, поморщился от боли. – Я рад вас видеть, Анатолий Федорович, хотя представить себе не могу, как вы здесь оказались.
– Ваша невеста, госпожа Колдобина, прислала мне телеграмму. Мы не смогли с ней встретиться, но она прислала мне в гостиницу очень подробное душевное письмо. Признаться, я был несколько обескуражен. Я очень дорожу вами, Алеша, потому не мог оставить это без внимания. Вижу, вы держитесь молодцом, но выглядите отвратительно.
– Я провел в тюремном госпитале более месяца с тяжелым воспалением легких, – ответил просто Алексей.
– Да? А хромота является последствием пневмонии? – усмехнулся тот. – Я изучил ваше дело. В его основе лежит анонимка. Никаких доказательств вашей вины в деле покушения. Могу сказать, на суде мы выиграем.
– Анатолий Федорович, есть возможность не доводить дело до суда? – задал вопрос Алексей.
Кони удивился.
– Неужели тебе не хочется раскрыть весь беспредел жандармов в вашем городе?
– Анатолий Федорович, у меня есть причины не доводить все до суда. Мне не нужна огласка.
Кони задумался.
– Хорошо, – произнес он, вставая. – Я постараюсь.
– Я безмерно вам благодарен, – ответил Алексей, также поднимаясь.
Они пожали друг другу руки на прощание. Когда Кони развернулся, чтобы уйти, Алексей неожиданно спросил:
– Анатолий Федорович, скажите, что было написано в письме госпожи Колдобиной?
Поколебавшись какое-то время, Кони открыл портфель и вынул из него письмо Лизы. Протянул Алексею.
– Она очень любит вас, – произнес он, еще раз попрощался и вышел.
Алексей спрятал письмо. Пришел конвоир и отвел его в палату тюремного лазарета. Все еще чувствуя себя слабым после болезни, он прилег на больничную койку, повыше приподняв подушку. Затем вынул письмо и прочитал.
«Простите великодушно смелость, но, только слыша о вас постоянно, как о человеке, во всякое время готовом прийти на помощь ближнему. Смелость эту дало мне отчаяние, переполняющее мою скорбную душу. Вчера хороший мой знакомый, которому я безмерно доверяю, узнал для меня, что Алексей Глебов – дорогой моему сердцу человек, находящийся в доме предварительного заключения, пребывает в ужасном положении как физически, так и нравственно. Его, человека отданного произволу, беззащитного узника, измученного месячным одиночным заключением, били жандармы: били так, как могут бить здоровые, но бессмысленные, бессердечные, дикие существа в угоду или по приказу своего начальника. Потом его втолкнули в какой-то темный карцер, где он пролежал в беспамятстве до тех пор, пока кому-то из сострадания или страха, чтобы он там не умер, угодно было освободить его. Все эти побои производились городовыми в присутствии полицейского офицера, состоящего помощником начальника тюрьмы. После всего этого Алеша попал в тюремный лазарет, где и находится по сей день. Каково его телесное и нравственное состояние, я не берусь да и не сумею передать вам. Прошу, умоляю вас всем, что для вас свято и дорого, помогите или научите меня, куда и к кому мне прибегнуть, у кого искать защиты от такого насилия, насилия страшного, потому что оно совершается людьми, стоящими высоко и до сего дня стоящими и во мнении всего общества так же высоко. С истинным почтением и полным уважением к вам, вашей вечной должницей остаюсь. Елизавета Колдобина»57.
Алексей задумчиво провел пальцем по ровному красивому почерку девушки. Так хотелось сейчас коснуться ее изящной руки! Он сложил письмо и уставился в потолок. Облегченно вздохнул. Кони здесь, а значит – скоро его выпустят на свободу.
***
Алексей вышел за ворота тюрьмы, и они со скрипом закрылись за его спиной. Бывший арестант глубоко вдохнул воздух свободы. Тот же оказался морозным, щекочущим ноздри и легкие, так что Алексей закашлял. Опираясь на палку, молодой человек побрел прочь от мрачного здания тюрьмы.
Со стороны переулка навстречу шла большая группа людей, одетых в серые куртки. Это были ссыльнокаторжные. Они шли, гремя цепями, в серых войлочных шапках на полубритых головах, понурые и угрюмые, а сзади на повозках ехали следующие за ними жены с детьми. Отряд войск окружал их со всех сторон. Прохожие, так же, как и Алексей, останавливались, провожая колонну долгим взглядом. Некоторые же успевали подавать калачи, булки и милостыню обделенным судьбой.
Прихрамывая, Алексей побрел в гостиницу, где снимал комнаты. Хозяйка с удивленным лицом встретила его, но промолчала, так как комнаты были оплачены на три месяца вперед. По его просьбе она принесла сытный ужин, вскипятила воду и наполнила для него ванну. Долго провалявшись в ванной, Алексей переоделся во все чистое и плотно поужинал. Через час явился попрощаться перед отъездом Кони. Они долго разговаривали, вспоминая былые времена, затем Кони горячо распрощался и ушел.
Алексей, которому за недели, проведенные в тюрьме, осточертело находиться в заточении, оделся и вышел на улицу. Он бродил бесцельно и долго, но для него было ясно одно – его безудержно тянет к Лизе. Пытаясь побороть это желание, он бродил до тех пор, пока не стемнело. Но ноги сами донесли его до дома Лизы.
Смотря на ее окно, он думал о том, ждет ли она его. Желание пробраться вновь в ее комнату с переменным успехом боролось с мыслью оставить все как есть и уйти. Но чувства одержали вверх, и когда в нем исчезла внутренняя преграда, внешние он одолел быстро и легко, несмотря на ослабленное тело. Он как прежде пробрался к окну и, довольно легко открыв его, вскоре оказался в ее комнате.
Когда его ноги только коснулись пола, девушка, лежащая в постели, моментально села и напряженно уставилась на ночного гостя.
Алексей плотно закрыл окно и, сняв шапку, обернулся. Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем она бросилась к нему, а он лишь успел сделать несколько шагов навстречу. Алексей крепко сжал ее в объятиях, когда Лиза обхватила его за шею.
– Ты живой… Ты здесь… ты вернулся… – шептала она исступленно, гладя ладонями по его колючим от щетины щекам.
– Моя желанная, моя любимая, моя родная, жизнь моя… – произносил он, жадно, быстро покрывая поцелуями ее лицо, шею, плечи.
Лиза, не замечая холода, исходившего от его одежды, податливо подставляла свое тело для ласк и вовсе не сопротивлялась, когда он подхватил ее на руки, поднес к кровати и, опустив на постель, скинул пальто и лег рядом.
Она со страстью ответила на его поцелуи, прижимая к себе его голову и лаская его плечи.
Алексей первым опомнился и, отстранившись от нее, попытался обуздать свою страсть.
– Алеша… – хриплым от желания голосом произнесла она.
– Тс-с… – опередил он ее дальнейшие слова. – Не нужно опрометчивых слов… – Он погладил ее шею и оголившееся плечо, затем все же с большим трудом отодвинулся. – Я так долго мечтал о том времени, когда я возьму тебя, представлял, как это будет, как я долго буду ласкать твое тело, пока ты не потеряешь голову и не запросишь большего, что готов оттянуть этот миг, чтобы он сбылся. Я не хочу брать тебя второпях, я хочу любить тебя долго…
Он погладил ее по щеке, затем поцеловал ее руку.
– Выходи за меня, – неожиданно для нее и для себя тоже произнес он.
Они ошарашенно смотрели друг другу в глаза и молчали.
– Ты серьезно? – не веря, наконец спросила девушка.
Алексей молчал, затем глубоко вздохнул и откинулся на подушки.
– Жизнь со мной не сахар, – произнес он.
– Со мной тоже. Так ты женишься на мне? – Лиза нависла над ним, с нетерпением ожидая ответа.
– А ты этого хочешь? – Алексей ощутил приятное возбуждение от ее близости, но, пытаясь защититься, пошутил: – Помнится, кто-то хотел спустить на меня собак, если я приду свататься?
– Я точно спущу на тебя собак, если ты на мне не женишься! – она легонько стукнула его по плечу.
Алексей засмеялся, обнял ее и притянул к себе. Затем страстно поцеловал. Поцелуй длился вечность.
– Тогда я женюсь на тебе, – с хрипотцой прошептал он чуть позже.
Лиза грустно опустила глаза.
– Только есть одно но… – произнесла она.
– Что случилось?
– Мой батюшка против. После того, как тебя арестовали, он держит меня взаперти.
– Я поговорю с ним.
– Не получится. Он в отъезде. Там что-то случилось с товаром, и отцу срочно пришлось выехать к братьям… Но я все равно пойду за тебя! – она решительно взглянула в его глаза.
Алексей самодовольно ухмыльнулся.
– Куда же ты денешься! – Он вновь погладил ее по щеке, затем пальцами коснулся ее губ. – Поцелуй меня!
Лиза покорно выполнила его приказ.
Они долго целовались, тихонько разговаривали ни о чем и обо всем, а потом заснули в объятиях друг друга. На рассвете они попрощались, договорившись, что через пару дней Алексей, подготовив к венчанию все нужное, вернется за ней и заберет из дома.
