Илья Сергеевич Ермаков
Отмель
Интермедия
После выезда из города стало намного легче. Всем нам: мне, маме, детям. Дети быстро уснули. Маму тоже постепенно клонило в сон, но она все еще следила за пустой дорогой.
По-настоящему пустой.
Ни одной встречной машины. А чего я ждала? Мир вымер.
Конец Света уже наступил, и мы живем в совершенно новом времени – этапе, когда периодизация и летоисчисление больше не имеют никакого смысла.
Только трупы на дорогах.
Лежат и молча гниют.
Где-то в асфальтах остались широкие глубокие трещины. Их приходится объезжать. В щели в земле провалились и тела людей. Где-то свисали руки, ноги, где-то половина всего тела. Одну женщину зажало между каменных плит, словно в тиски: осталась торчать только голова.
Жутко. Страшно. Чудовищно.
Самой главной проблемой для нас оставался запас бензина. Мы проехали уже третью заправку. Первая была обесточена. Вторая – груды искореженного металла, оставшегося после взрыва во время землетрясения. Третья ушла глубоко под землю.
Найти бы одну рабочую. Я сама могу заправить полный бак. Но где найти исправные колонки?
Такая ситуация напрягала меня. Бензина оставалось все меньше и меньше. Я заезжала на каждую встречную заправочную станцию, проверяя ее состояние. Все тщетно. Ничего. Никаких канистр. Все разрушено. Одни поломки и неисправности.
Проклятье!
Время от времени мы останавливались, чтобы устроить перекус. Мама постоянно настаивала на том, чтобы мы покормили детей. Не думаю, что они остались у нас голодными во время поездки. Под присмотром-то моей мамы! Ха! Никто не останется голодным даже после Конца Света!
Это так смешно, что страшно…
И так страшно, что смешно.
Сворачивать с дороги не имело смысла. Мы просто останавливались на трассе, выходили и доставали из багажника те припасы, которые могли быстрее всего испортиться во время длительного выживания вне цивилизации.
Хлеб. Колбаса. Фрукты. Конечно, мама собрала нам все в дорогу, словно мы едем на семейный пикник. На отдых, мать вашу!
Но именно за это я ее люблю.
Даже бегство от смерти она превращает в семейный туристический вояж.
И как у нее хватает сил на это? Терпения хватает. Мужественности. Энергии. И веры. Веры в лучшее: в наше спасение.
Она делает это ради нас всех, нас троих. И я делаю все ради этой троицы. Моей личной Святой Троицы.
Господи прости!
Мои дети, моя мама – вот, что для меня самое святое на свете.
Мы продолжаем общаться жестами. Этот язык всех нас связал, сделал другими, изменил нас. Со временем я поняла, что слова значат очень много, но порой можно обойтись лишь присутствием друг друга рядом. Свои чувства можно передавать иными путями. Для нас жесты-слова это просто способ передать информацию друг другу, способ сообщить о чем-то.
Что касается чувств… мы научились передавать их иначе.
Прикосновение. Или просто взгляд. Глаза. Они всегда говорят больше, чем слова.
Даже если бы они могли слышать меня сейчас, я бы не смогла найти всех тех слов, чтобы описать то, что чувствую. И мне это не надо. Они сами все знают. Сами все видят. Сами все чувствуют.
Наше единство в нас самих. И никому никогда его не разорвать.
Мама наливает чай из термоса в кружку и просовывает ее в салон машины, передавая Девочке.
Девочка, Мальчик, Бабушка. Даже в своих мыслях я начинаю их так называть.
Не забыть бы их имен… их настоящих имен…
Но какое значение имеет имя в нашей ситуации?
Имя – слово. Название. В этой новой жизни мы обходимся без слов и без названий. Ситуация вынуждает общаться короткими фразами. Очень точными и четкими. Важно в первую очередь понимать, зачем ты это «говоришь».
Пустые слова не имеют никакого смысла.
Мама разворачивает фольгу с бутербродами и делится ими со мной. Есть совсем не хочется. Но она ведь заставит! Скажет: «Надо поесть. Ты весь день за рулем».
Если бы в моей воле было отдать всю еду ей и детям – я бы так и сделала. Не раздумывая. Но ведь и она думает точно так же.
В этом мы с ней похожи.
Она готова приносить в жертву себя ради спасения тех, кого любит. И я ее понимаю. Ах, как же я ее понимаю!
Думаю, она про меня понимает то же самое.
А потому я беру этот бутерброд и ем. Мама все равно права: ехать долго. Дня два, если не больше. Мы уезжаем далеко. Очень. На край света!
Туда, где нас никто не найдет.
Туда, где мы станем свободны.
Туда, где мы обретем спасение.
Но смерть… всегда рядом. Она ходит не просто за нами по пятам. Она следует на равных. Словно подруга, держа нас под руку. Я это чувствую вокруг: в воде, в деревьях, в воздухе. Смерть дышит нам в лицо.
И со смертью нам жить дальше даже там, далеко у моря.
На отмели.
Бабушка протягивает Мальчику яблоко. Тот мотает головой. Она меняет свой взгляд – хмурит брови и сжимает губы. Мальчик закатывает глаза и смотрит на меня. Я просто киваю, словно говорю ему: «Слушайся бабушку. Не обижай ее». И сын берет яблоко и смачно кусает.
Маме важно быть нужной, полезной нам, и я это понимаю. Я это вижу. Она не хочет быть обузой. Точно также обузой не хочет быть дочь, но она… совсем другое.
Мама осознает свой преклонный возраст. Осознает, что станет ношей. В первую очередь для меня. Моим бременем.
Но я готова его нести, черт возьми! Я готова быть с ней рядом до самого конца. И не только потому, что этого хочу я или хочет она. Я сама нуждаюсь в ней. Без нее мне не справиться ни с чем.
Она – маяк, на который я следую в этой черной воде.
Она – светоч, за которым я иду.
Мое личное «сердце Данко».
И все, что я могу – следовать за его сиянием, пока оно… не угаснет.
Следующая заправочная станция кажется мне вполне целой. Это наш шанс заполнить полный бак и забыть о злосчастной проблеме. Ехать еще несколько суток.
Я оставляю машину и осматриваю в первую очередь колонки. Видимых повреждений нет. Остается надеяться, что я смогу заставить их работать. Главное – наличие электроэнергии, чтобы иметь возможность управлять всем с компьютера. Если бы я знала другой способ – воспользовалась бы.
Но к черту!
Захожу внутрь станции – вонь.
Трупная вонь.
– Проклятье!
Я иду к кассовому аппарату. На полу лежат два трупа: женщины. Работницы станции. У одной почти не осталось лица. Вторая лежала на животе. Пол залит запекшейся кровью.
Они умерли прямо за работой, когда все случилось.
– Только бы компьютеры работали.
Я подхожу к компьютерам. Черный экран. Пытаюсь включить.
– Только не еще раз! Нет!
Но все выглядит целым.
Странно.
Я проверяю кабеля. Компьютеры включены в сеть.
– Почему вы не работаете?
Нужно проверить основной источник питания.
В другой комнате, в служебном помещении, на стене висит электрический щиток. Щелкаю на включатели.
Свет.
Свет зажигается.
– Да! Есть!
Я вернулась в общий зал. Голубые экраны замерцали.
– Отлично! Слава богу! Спасибо!
У нас будет бензин.
С помощью программы на компьютере я быстро разобралась как заставить нужную мне колонку подавать топливо.
– Самообслуживание…
Сделав несколько нехитрых действий на компьютере, я добилась желаемого эффекта. Вернувшись к машине, я воспользовалась работающей колонкой и заправила бак.
Мама вышла и с одобрением посмотрела на меня.
– Надолго хватит? – спросила она жестом.
– Я надеюсь, до конца.
Но я никогда не уверена абсолютно точно.
Маму удовлетворил мой ответ, и она вернулась в машину.
Заправившись, мы отправились дальше в путь.
Перед нами стелились леса, поля, луга, реки, мосты, озера, степи. Детям удалось немного почитать и даже порисовать в дороге. Мама, успокоившись после того, как мы наконец заправились, уснула.
Ночью спали все, кроме меня.
Я вела машину в полной темноте по пустой дороге, борясь со сном. В какой-то момент я поняла, что больше не могу.
Не хватало нам еще слететь в кювет или врезаться в дерево. Пришлось остановиться и поспать вместе с ними. На утро проснулась первая. И мы поехали дальше. Возможно, они даже не заметили эту остановку на ночь.
Но с их пробуждением пришлось снова останавливаться. Время завтрака.
Быстрые перекусы сменялись бесконечно долгой ездой. Дорога утомляла. Вскоре она начала растекаться, как на картине «Постоянство времени». Ехать хотелось все быстрее и быстрее. Нога сама тяжестью давила на «газ». Я обнаружила, что мы едем слишком быстро, когда скорость достигла ста пятидесяти.
Привыкла.
На пустой дороге быстрая езда не кажется такой быстрой, как обычно. Мне постоянно казалось, что мы двигаемся ужасно медленно. Но я сохраняла скорость в пределах ста километров в час. Этого было достаточно, чтобы контролировать управление и не потерять его.
Через день я поняла, что бензин снова заканчивается. Но заправок не было и в помине. Встретилась одна, да и та разваленная.
Черт! Опять!
А потом на дороге возникла трещина чудовищных размеров. Разлом в земле тянулся на многие километры. Это усложнило нам задачу – пришлось объезжать.
– Но мы потеряем…
Мама не договорила и указала на показатели уровня топлива.
– Знаю.
Иного выбора у нас не оказалось. Пришлось объезжать разлом. Мы потеряли еще пол дня, но вернулись к главному маршруту.
И ближе к вечеру, когда мы свернули в лес, в котором нас должен ждать наш новый дом, бак окончательно опустел.
Ход замедлялся. Машину потряхивало. Я выжимала из нее последние капли.
Сигнализация оповещала о том, что бак критически пуст.
Да, знаю я!
Проклятье!
И машина замерла посреди леса. Сколько я ни пыталась давить на «газ» – результат был нулевым.
– Сука! Черт!
Я ударила кулаком в руль – раздался сигнал.
Мама схватила меня за плечо и погладила, пытаясь успокоить.
– Далеко? – спросила она.
На самом деле мы остановились совсем рядом от дома. Но пройтись по лесу с вещами нам все-таки придется.
И вернуться к машине снова. За один раз мы все не утащим.
Дальше пришлось идти пешком.
Дочь пересадили в инвалидное кресло. Ей на коленях оставили несколько пакетов с продуктами. Я нацепила на себя свой загруженный походный рюкзак. Сын взял сумки с одеждой. Мама покатила чемоданы.
За остальными вещами я вернусь с сыном потом.
Оставив машину в лесу, мы пошли к дому пешком, неся на себе сумки и рюкзаки. Идти пришлось около километра. Долго. Тяжело. Было непросто.
Но потом… из-за кустов выглянула крыша, а следом перед нами вырос и весь остальной дом. Летняя веранда. Лесенка из окошек. И травка вокруг.
Мы на месте.
А на ступеньках нас ждала хозяйка дома. Черная кошка.
Дочь, заметив ее, сразу запросила себе на ручки. Она опустила сумки с колен на землю. Мама взяла кошку на руку и передала ее Девочке.
Я не возражала.
Детям нужен такой друг. Или подруга? Пока не разобрались.
Кошка стала нашей. И стала с нами жить.
Дух дома.
Занеся вещи в прихожую, я с Мальчиком вернулась к машине. Мы забрали другую часть сумок и притащили их в дом. Третий заход оказался самым тяжелым, но мы справились.
Мама хотела каждый раз отправиться с нами. И дочь тоже – она могла везти сумки на коленях. Но мы с сыном отказались. Я хотела, чтобы мама сейчас была с Девочкой и заботилась о ней в наше отсутствие. У них есть своя задача – разбор чемоданов и пакетов.
Дом нужно освоить. Сделать его жилым. Уютным.
Здесь никто никогда не жил слишком долгое время. Но имелось все необходимое: вода, газ, электричество. После последнего похода до машины и обратно я включила генератор, подаривший нам свет.
В доме два этажа. На втором этаже – спальные комнаты и санузел. Кому пришла идея устраивать санузел на втором этаже? А, черт его знает! Муж всегда отличался «оригинальностью». На первом этаже – кухня и большая общая комната с диваном и пианино.
Спасибо мужу за этот дом. Правда, спасибо. Это место станет для нас новым убежищем от этого кошмара, охватившего весь мир.
Не успев обустроиться, мы пошли гулять на пляж. Море вело себя спокойно. Мальчик сразу стянул с себя верхнюю одежду и, оставшись в трусах, пошел в воду купаться.
Вода оказалась прохладной, но вполне пригодной для купания.
Девочка тоже захотела зайти в море. Мы не могли лишить ее этого удовольствия. Завезли прямо в кресле в воду.
Это отмель. Водяная коса.
Чтобы дойти до глубины нужно идти по мели достаточно долго. И на протяжении всего пути вода едва ли будет доходить до пояса.
Ощутив нежные водяные касания моря к своему телу, Девочка засмеялась, а потом… заплакала.
Она плакала от радости?
Скорее всего именно так и было.
Мы с мамой тоже зашли в воду. Устоять было невозможно. Мы проделали слишком долгий и тяжелый путь сюда, чтобы лишить себя этой радости.
Сын плескался в воде, радостно размахивая руками, подбрасывая брызги в воздух.
Странно быть на море и не слышать его шум.
Тишина – неотъемлемая вечная часть нашей новой жизни.
Я уже знала, где у нас будет маленький огород. Мы займемся урожаем все вместе – чтобы быстрее поспел. Необходимо взрастить все семена до наступления осени. Это очень важная часть – наше пропитание на будущее.
Неподалеку отсюда есть деревья. Я уже подумываю сходить туда на «вылазку». Уверена, что найду для нас каких-нибудь припасов, оставленных там бывшими жильцами.
Итак, у нас есть море, есть дом, скоро будет огород. Деревня с припасами рядом. Есть Кошка. Ружье для защиты. И все лекарства.
У нас есть мы.
Я знаю точно: мы справимся. Я смогу это сделать. С ними. Вместе. С мамой, с детьми.
Я никогда не забуду этот день, самый первый день в доме. Мы с мамой стояли по колено в воде, держали кресло Девочки за ручки. Смотрели как Мальчик плескается в море.
Потом мама обняла меня. Поцеловала в щеку и показала жест:
– Спасибо.
Заплакала ли я тогда? Не помню.
Но слезы горького счастья точно текли в моей мятежной душе.
В последний раз.
Глава 16
Ноги Маму не слушались. Они перебирали тяжелый холодный песок под ногами, ступали неровно, криво, косо. Ее тело покачивалось из стороны в сторону. Толкать инвалидное кресло становилось все тяжелее и тяжелее.
Мальчик с зеленым громадным рюкзаком наперевес, закрывающим все его тело, и с ружьем через плечо, тащил свой велосипед впереди. Мама семенила позади, сильно отставая.
Порой Девочка брала колеса кресла в свои руки и толкала коляску сама. Мама перестала возражать. Она сама понимала, что ей нужен отдых. На ладонях уже появились неприятные зудящие мозоли. Огрубевшая замерзшая кожа шелушилась и отслаивалась под пальцами. Складки кожи между большим и указательным пальцами неприятно кровили.
В голове последними крупицами оседали одни и те же беспорядочные заезженные мысли: «Гребанное море… гребанный пляж… гребанный песок… гребанный холод… гребанный ветер… гребанная отмель».
И никакая здравая или другая мысль не могла преодолеть этот монотонный бессмысленный текучий поток.
Мама вязла в своих рваных мыслях, как вязла в сыром заснеженном песке. Тишина начала раздражать.
Это показалось Маме забавным. Прежде, Тишина воспринималась иначе. Она была для них защитой, необходимостью, частью рутинной жизни. Спасением.
«Теперь она бесит».
То время, когда Тишина воспринималась, как привычная данность, ушло. Тишина раздражала, давила, сжимала в тиски, плющила рассудок. Она стала пыткой.
В такой ситуации раздражала каждая мелочь. Каждая деталь происходящего вокруг. Это тот самый момент, когда хочется просто упасть… и исчезнуть навсегда из этого мира, раствориться в пустоте и не возвращаться никогда.
– Гребанная Тишина…
Она могла говорить и повторять это сколько угодно, зная, что ее никто не услышит.
– Сраное море…
«Утопиться бы в нем».
Мама отмахивалась от пустых мыслей. Но они, словно черви, вгрызались в ее сознание. Копошились в мозгу. Разъедали рассудок изнутри. Гниль сочилась наружу. И она больше не могла ее выдавливать. Нечем прочищать.
Словно бессознательное прорывалось в сознание. Все то, что оставалось где-то глубоко, заперто в плену за семью печатями, вырвалось на волю. Вся боль. Все отчаяние. Вся тоска. Весь ужас, от которого она пряталась и сбегала все это время.
Теперь оно на свободе. Оно поглощало ее изнутри. Ломало. Стреляло. Терзало. Резало. Колотило. Пилило. Душило. Сжигало.
И не оставалось ничего.
Тупая боль и пустота.
Слабые пальцы разжали ручки кресла. Ноги поплелись в сторону воды. Мир поплыл перед глазами.
Мальчик развернулся. Увидел Маму, уходящую с тропы, и побежал к ней с криками:
– Мама! Мама! Стой!
Но она его не слышала.
Она ничего не могла слышать.
Ее тело дало слабину, покачнулось, полетело вниз…
Но не упало.
Мальчик подхватил ее, удержал на себе, не дал свалиться на песок. Он обнял Маму и постарался удержать ее слабое тело в вертикальном положении.
– Что с тобой? – говорил он.
Но она молчала.
Его прикосновение придало ей сил. Она вспомнила то, зачем она здесь. Почему она это делает. Для чего. Для кого.
Ее жертва.
Бремя, которое она несет.
Ее ноша.
Это все не просто так.
«Не просто… так…».
– Мама, держись!
Его крик прорвался сквозь беруши.
Она услышала сына. Услышала Мальчика. Ее Мальчика, который тащит на себе их всех: ее, Девочку, ружье, их рюкзак.
Он двигает их вперед. Заставляет идти. Не останавливаться. Он идет дальше, и они следуют за ним, чтобы не замедлиться. Чтобы… не остановиться.
Мальчик всегда рядом с ней. Он хочет помочь. Он делает все, чтобы они шли. Просто шли вперед. Если они встанут – умрут.
Он провел рукой по ее лбу и воскликнул:
– Ты горишь!
Она это чувствовала: жар. Пот стекал по лицу. Ей жарко в это холодное время.
«Только не сейчас».
«Я не могу заболеть. Не могу оставить их. Не могу потерять Малыша. Не могу».
Новые мысли вылезали из трясины. Их словно вырывали, как выкорчевывают пни из земли, вытягивали из-под грязи, покрывшей ее сознание.
«Я должна двигаться дальше».
И она двигается.
Мама берет себя в руки. Держится прямо. Слегка облокачивается на Мальчика, словно на костыль. И встает сама. Она гладит его по голове и делает жест:
– Все хорошо. Идем дальше.
Тот неуверенно косится на нее.
– Иди вперед, – добавляет она новый жест.
Мальчик не решается. Он еще стоит на месте.
– Иди.
Только сейчас он делает шаг в сторону, не оборачиваясь, а наблюдая за ней.
Он не уходит вперед, а берет ручки инвалидного кресла и толкает коляску Девочки, давая Маме идти свободно.
Рюкзак, ружье, велосипед, коляска – все на нем одном. Сначала он делает несколько шагов с коляской, потом бежит назад и толкает велосипед. И двигается дальше в таком темпе. Коляска. Возврат. Велосипед. Коляска.
И он еще может. Может делать то, что делает. Может идти. Может нести. Может держаться прямо и не падать.
«Какой же ты сильный Мальчик… мой мальчик…».
Мальчик и Девочка общаются, читая слова по губам.
– Как она? – спрашивает Девочка
– Жить будет, – отвечает ее брат.
И говорит это неуверенно. Как ученик, не зная верного ответа на вопрос учителя, выдает первое, что приходит на ум.
Он говорит, что она больше всего хотела бы услышать. Самое важное, что ее интересовало.
Мир Мамы качается, словно на волнах. Он стал совсем неустойчивым. Шатким. Ломким. Зыбким.
Швы воспалились. Старые раны нагноились. Инфекция, заразившая этот огромный организм, набрала былую силу.
Защиты падают вновь.
Смерть зашевелилась.
Летая в воздухе, она ищет новую жертву. Она всегда ищет пищу. Она всегда голодна. И ни одна жизнь не сможет утолить этот голод.
– Теперь я.
Мама, чувствуя, что набралась сил, взяла ручки инвалидного кресла в свои руки. Мальчик подвинулся.
Он смотрит на нее, будто спрашивая: «Точно?».
И ее немой ответ-укор: «Да. Я могу».
И она делает.
Мама ведет инвалидное кресло. Ее истерзанные руки уже забыли эту хватку, эти ребристые резиновые ручки. Оголенная плоть врезается в плотную холодную резину. Кровоподтеки в складках кожи на ладонях возвращаются. А вместе с ними возвращается боль.
Мальчик бежит за велосипедом. Хватает его за руль и тащит вперед. Все возвращается: Мальчик снова впереди, ведет их к спасению.
Мама проснулась от боли и страдания. Жизнь возвращается к ней. Появляется второе дыхание.
«Но надолго ли его хватит?».
– Я смогу, – говорит Мама себе, – я справлюсь. Я должна.
«Я не могу подвести их».
«Только не сейчас».
Сколько им еще идти?
День? Два?
Конца и края отмели не видно. Бесконечная пляжная полоса и бесконечное море.
Остается только цепляться за жизнь. Еще раз. В последний, самый важный раз.
«Чем дольше живу я. Тем дольше живут они».
Мама верила, что ее любовь поддерживает в них жизнь, в ее детях, заставляет их идти дальше, преодолевая все трудности.
Ее любовь…
«Может ли она спасти их… теперь?».
«Хватит ли ее на их троих?».
Не «нас четверых», а «их троих».
Эта формулировка преследует ее уже давно.
– Мама… – слабый голосок где-то эхом звучит в ее голове.
И повторяется вновь:
– Мама…
Она поднимает голову и останавливается. Мальчик в двух десятках метров от нее стоит, сбросив с себя рюкзак и прижимая ружье к груди. Он указывает рукой куда-то в сторону леса и кричит.
По губам она читает:
– Мама!
И добавляет:
– Там женщина!
«Женщина?».
Она бросает взгляд в направлении вытянутой руки Мальчика и видит… рыжие волосы.
Эти волосы она никогда не забудет.
И вот они вновь появились в ее жизни.
Она отлично знает, что это значит: смерть.
Жизнь возродилась в ней бурным пламенем. Мама закричала Мальчику и словами, и жестами:
– Уходи! Уходи!
Она повторяла это вновь и вновь, но Мальчик ее не слушался.
Мама обошла коляску стороной, прикрыв Девочку спиной. Та бросила на нее взгляд и быстро показала жест:
– Что происходит?
Мама не дала ответ.
Рыжая… та самая… из деревни… в тот самый день…
Знакомая незнакомка.
Она бежала к ним.
И в руках у нее… пистолет и нож.
Она кричит громко. Так громко, что ее голос доносится до Мамы тонким шепотом:
– Ты убила его! Тварь! Ты убила моего отца! Убийца! Ты убила его!
«Да, убила».
«Значит, это был ее отец. Он первый напал на меня. Я… защищалась…».
«Но убила. И вот она… месть… ничего не остается в прошлом навсегда просто так».
Приходит день, и прошлое начинает мстить.
Жестоко и беспощадно.
– Уезжай! – Мама кричит Мальчику. – Скорее! Уезжай!
Рыжая подняла руку с пистолетом и направила на Маму с воплем:
– Я убью тебя!
Выстрел.
Но не из пистолета…
Ружье.
Ружье, в руках Мальчика, выстрелило. И попало в цель…
Мама видела алые краски. Яркие струи потекли из плеча женщины, когда ее руку с пистолетом отбросило в песок точным выстрелом.
Белое полотно пляжа окропилось алыми брызгами и ленточками.
Раздался оглушительный крик.
Рыжая опустилась на колени, прижимая здоровой рукой рану. Она смотрела назад, на свою вторую руку, лежащую на песке и сжимающую пистолет.
Мама крикнула снова:
– Уходи!
Но Мальчик застыл…
Увидев то, что натворил, он не смог справиться с нахлынувшим на него шоком. Только что он выстрелил в человека из ружья и оторвал ему руку. Живому человеку. Он стоял и смотрел, как женщина с рыжими спутанными волосами по плечи стонала и извивалась от боли, истекая кровью.
И эта рана… не остановила ее.
Она пыхтела. Злилась. Ревела.
Мама поймала на себе ее зверский взгляд. И поняла с ужасом: «Эта женщина готова сегодня умереть. Но умереть вместе со мной».
Как долго она вынашивала эту месть?
Как долго ждала отмщения?
Как долго видела ее смерть в своих снах и лелеяла эту жестокую мечту?
Наглотавшись воздуха и чувства мщения, она встает, придерживая кровавую рану. Белое полотно пляжа окрашивалось багровыми пятнами, когда она бежала в сторону Мамы и Девочки.
Нож.
«У нее еще есть нож!».
Мальчик прицелился во врага еще раз. Но он не мог нажать на курок. Не мог выстрелить снова. Противник находился слишком близко к Маме и Девочке. Мальчик боялся случайно попасть в них, а потому не стрелял.
Размахивая ножом и истекая кровью, как безумная, она бежала к ней, Маме. Занеся единственную оставшуюся руку, рыжая взревела:
– Сдохни, тварь!
Они оказались совсем рядом. Совсем близко друг к другу.
Лезвие ножа неслось в ее сторону, когда она вцепилась железной хваткой в плечи противницы. Мама боролась. Она отчаянно пыталась сбить рыжую с ног.
Но стоило ей поднять голову… и увидеть глаза врага… полные слез… злости… жестокости… гнева…
Она тут же вспомнила тот взгляд, когда случилось убийство. Всего на одно мгновение Мама видела это лицо, быстро скрывшееся за забором незадолго до решающего выстрела.
Эта женщина лишилась отца. Скорее всего, своего последнего родителя.
И она, Мама, потеряла свою мать. Совсем недавно. Но совсем по другой причине. А эта женщина… потеряла отца из-за ее выбора, из-за ее выстрела, из-за нее…
И хватка Мамы ослабела… всего на миг.
И этого мгновение слабости хватило, чтобы враг взял над ней верх.
Рыжая оказалась сильнее. Она оттолкнула от себя Маму, и та повалилась на спину в песок.
– Черт!
Рыжая сплюнула в ноги.
Мама ощутила глухой удар затылком.
«Нет… надо вставать… проклятье!».
Рыжая устало улыбалась. Ее заплаканные глаза сверлили безумием.
Ее взгляд метнулся на Девочку, сидящую в инвалидном кресле прямо перед ней.
«Нет! Не трогай ее! Твои счеты со мной! Не с ними! Со мной! Бей меня! Черт!».
Не помогло…
Хаос наполнил этот мир и свел его с ума.
Рыжая развернулась к Девочке. Та схватилась за колеса руками, угрожающе смотрела на противницу и отчаянно начала отъезжать назад. Врага это не остановило – он шел вперед. Оскал гнева спал с лица Девочки, и на нем появился испуг.
Рыжая приблизилась к креслу. Она встала вплотную перед ребенком, и ее рука с ножом сделала свое движение.
Мама, с трудом поднимаясь с земли, не видела лица Девочки – фигура рыжей ее полностью заслоняла. Она слышала только крик своего ребенка, своей дочери.
Отчаянный, раздирающий, полный боли.
Мама поднялась на ноги, покачиваясь, направилась к врагу. Она увидела, как лезвие ножа пронизывало правое плечо Девочки, впиваясь в одежду, кожу, мышцы. На курточке проступало багровое пятно. Рыжая вращала лезвие в разные стороны, держа за рукоять: по часовой стрелке и обратно, причиняя девочке страдания снова и снова.
– Оставь мою дочь, мразь!
Рука Мамы, схватившая в тот момент противницу за плечо, наполнилась немыслимой силой. Она сделала одно резко движение, отбросив тело врага назад, в песок. Лезвие ножа вышло из тела Девочки, удерживаемое рукой упавшей мучительницы.
Мама развернулась к сопернице, подошла к ней так быстро, как это было возможно и пнула ногой в живот.
Та взревела.
Мама подняла голову и увидела Мальчика. Она дала ему немую команду взглядом: «Стой там». И он ее послушался.
Мама вернула все свое внимание рыжей противнице. Она ползла куда-то назад, подбрасывая песок ногами. Но Маму такими простыми приемами уже не остановить.
Перед ней лежал человек, который был готов убить не только ее, но и ее детей.
Последнее обстоятельство резко сменило все.
«Никакой жалости».
Мама продолжала пинать ногой врага, а тот полз к воде. Мальчик в какой-то момент, схватив ружье, сорвался с места. Но его путь лежал не к месту дуэли Мамы и рыжей незнакомки. Он бежал к раненой сестре, чтобы быть с ней рядом в этот момент.
Рыжая коснулась рукой и спиной ледяной морской воды. Мама зашла ногами в воду.
«Черт! Как холодно!».
Волны били рыжую по голове и по культе. От контакта соленой воды с кровавой раной она взревела так неистово, что потеряла над собой всякий контроль.
Мама ударила ногой еще раз, вгоняя соперницу в воду.
– Мы могли договориться… но ты выбрала свой путь. Сраная гнида!
Мама наклонилась и схватилась за рыжие волосы. Она потянула голову врага вверх, а потом… опустила лицом вниз, прямо в воду, в песок.
– Я уже убила твоего гадкого папашу… он сам попросил меня об этом. Убью и тебя, но только за то, что ты сделала с моими детьми.
Мама принялась топить соперницу в морской воде. Та отчаянно колотила ногами, дергала единственной рукой и извивалась всем телом, принимая тщетные попытки вырваться из стальной хватки.
Мама, чувствуя, что может потерять преимущество, перешагнула через тело, для начала слегка ударив ногой по пояснице. А потом опустилась сверху на колени, прижимая руками голову ко дну.
«Мои дети сзади… они видят меня… видят, как я убиваю ее…».
Но эти мысли ее не остановили.
Эта женщина – опасность для ее детей, для нее, для Малыша.
Они должны продолжать путь. Она должна их спасти. Она дала обещание. Она не может их подвести.
«И такие, как ты, меня не остановят. После всего, что случилось. Что мы пережили. Какая-то рыжая паскуда заявляется на отмель и режет моих детей сраным ножом».
Эти мысли ударили в голову, и руки стали сильнее. Мама с силой надавила на затылок рыжей, дожидаясь пока весь воздух и не выйдет из ее легких, и его место не займет ледяная морская вода.
«Не стоило тебе приходить и трогать нас. Ох, не стоило…».
«Пошла против меня… моих детей… и получишь за это сполна…».
И потом… тело под ногами перестало сопротивляться. Голова наконец опустилась на подводный песок. Рыжая размякла, словно сдувшаяся кукла.
«Вот и все».
Мама отпустила руку и провела пятерней по волосам.
– Все кончено.
Она повернулась к детям: Мальчик и Девочка не сводили с нее глаз. Девочка придерживала рукой кровавую рану на плече. Мальчик словно говорил глазами: «Возвращайся к нам. Скорее».
Она нужна им, как никогда сейчас.
Мама поднялась с колен, оставив мертвое тело прибою. Рыжие волосы раскачивались на скучных волнах.
Мама пошла к детям.
И шла она к ним, зная, какая боль ее ждет впереди.
