Евгения Кретова
Непростые истории 5. Тайны ночных улиц
– Генри, зачем нам маски? Разве смысл не том, что пираты «вне системы», ты же говорил нам, что не нужно наряжаться.
– Так, Дью! Ты тоже решил меня подставать, как этот парень? – махнул Генри головой в сторону третьего участника. – Просто надень эту маску. Если ты, конечно, боишься, то иди домой, я тебя не держу, но потом даже не проси конфет.
– Чёрт, да не боюсь я, – в подтверждение своих слов Дью выхватил маску и с трудом натянул на голову.
Дышать в этой штуке было неудобно. Отверстия для ноздрей были слишком узкими, от вони дешёвой резины тошнило.
– Ха-ха-ха! Отлично, Дью. Выглядишь жутко, в штаны можно наложить!
Дьюи попробовал ответить – не сомневаюсь. Однако вместо этого прозвучало: нхесмеваюсь. С ротовым отверстием была та же беда, что и с ноздрями.
– Сегодня мы ограбим Майки Датса, парни! – сказал неожиданно Генри и закивал.
Дурачок-Майки Датс… Майки был старшим ребёнком Элеоноры и Стивена Датс. Он родился, как выражались взрослые, «другим». Дети же прозвали его ласково «дурачком». Над Майки Датсом никто не подшучивал и не издевался. Младших ребят Датс странным образом притягивал, и они готовы были горой стать за него. На Хэллоуин Датс, несмотря на его великовозрастность, ходил со всеми собирать конфеты. Его родители понимали, что Майки, скорее всего, так и останется «другим», и с этим ничего не поделаешь – по крайней мере, у них останется в старости тот, кто за ними присмотрит, когда младший сын уедет в колледж, а потом женится, и ему уже будет не до стариков.
Дьюи стянул маску и со злостью выпалил:
– Нет, Генри, только не Майки! Это низко и подло – отнимать радость праздника у дурачка Датса! Я на это не согласен.
– Как же ты надоел ныть, Дьюи! Ты хоть представляешь, сколько у этого «дурачка Датса» будет с собой сладостей? Ему всегда насыпают намного больше остальных, жалеют его отсталость. Заберем его пакетики, он даже понять не успеет. Обгадится от наших масок и потом не сможет рассказать, кто его обчистил. Разве это не идеальный подвиг для конфетных пиратов?!
– Нет, это не подвиг. Это уже воровство, а не игра! Не надо, Генри. Давай просто по-честному попробуем выиграть. Не выйдет – и чёрт с ним, да я даже на маски согласен, но Датса не надо трогать. Не надо, Генри… – взмолился Дьюи. Если ему не удастся убедить Генри словами, по-другому не выйдет, брат намного сильнее, он с легкостью сможет дать отпор Дьюи и Билли-Бобби, даже если тот станет на его сторону.
– Я уже говорил тебе, Дью, что, если тебе страшно, можешь идти домой, я всё сделаю сам. И ты тоже, парень. Я вполне справлюсь без вас.
Дьюи не верил своим ушам. Неужели такой должна быть игра, о которой ему три месяца рассказывал с восторженным видом Генри?! То, чего он ждал эти три месяца —психованный брат, помешавшийся на мыслях о победе в дурацкой хэллоуинской игре? И всё же, Дьюи остался, ровно для того, чтобы в нужный момент помешать Генри совершить поступок, о котором тот будет жалеть всю жизнь.
– Супер, крошка! – любимая фраза Генри, выражавшая степень истинного восторга.
– А как мы найдем этого Датса, Генри? Наш район состоит не из одной улицы. На поиски уйдёт целая ночь, – спросил Бобби-Билли Стокс: ему, похоже план пришёлся по душе.
– Она бы ушла, если мне не было известно, в каком тряпье будет этот великовозрастный идиот, и то, что Датс никогда не покидает пределов своей улицы. Может, боится, а может, мамочка не пускает, кто его знает. Так вот, сегодня он будет одет в костюм Чарли Брауна – идеальный костюм для дебила…
Дьюи молился, чтобы Майки Датс им не встретился, но в то же время понимал тщетность этих молитв, каким-то образом предчувствуя неизбежность столкновения… И они нашли его, это не заняло много времени. Датс, в свои шестнадцать, был ростом под два метра, слегка полноватый, с вечно засохшей слюной в уголках рта – он представлял из себя настоящее недоразумение в идиотском жёлто-чёрном наряде с красной бейсболкой на голове. Не заметить такого было невозможно, да, к тому же, Генри вёл их, будто гончая по следу. Как и предполагал Дьюи, Датс был не один. С ним рядом шагал какой-то мальчишка лет десяти в костюме Дракулы.
Генри подбежал к старому дубу на лужайке и, прижавшись к стволу, поманил свою лихую банду. Чудище в маске звало их.
– Так-так, кавется бувет ефё и бонус, пагни, – насмешливо пробормотало оно.
Дьюи посмотрел в блестящие глаза этого существа – единственное доказательство того, что за маской был его брат Генри – и покачал неодобрительно головой, на которой красовалась такая же маска уродца. Детишки, видя их троих, перебегали на другую сторону улицы – такие костюмы никому не нравились. М-да уж. Немудрено, если первая машина полиции – наша. Но машины полиции видно не было. В голове каждого мальчишки полиция – плохо, знак опасности и того, что дальше, кроме стены непонимания и желания поскорее отвязаться, ты ничего не встретишь. Взрослые чаще всего не хотели слушать детей, всё воспринимали за розыгрыш и шутку. И стоило такого вот «взрослого» облачить в форму – и получалось дважды непонимание и дважды желание отвязаться. И всё же сейчас Дьюи не отказался бы от того, чтобы их трио уродцев остановили. «Мальчики, вы, трое! Стойте! Будьте добры показать свои лица…» Это могло сбить спесь с Генри и остановить его, но этого не происходило. И этого не произойдёт, Дьюи. Только ты и Генри. Сможешь пойти против старшего братца? – нашёптывал внутренний голос.
Они находились от Датса и его приятеля Дракулы буквально в паре метров – так близко, что Дьюи мог различить голоса мальчишек:
– Приятель Датс, ты – настоящий конфетный налётчик! – воскликнул мальчик-Дракула.
– Т-только т-т-ты и согласился п-п-пойти со мной Д-джозеф. Д-другие отказались, – сказал заикающийся Майки Датс
Сердце у Дьюи защемило, хотелось врезать себе по носу, лишь бы тело перестало выворачивать наизнанку. Майки Датс был настоящим священным животным, за обиду которого полагалось одно – смерть.
– Где твоя чёртова тыква, Чарли Браун?! – спросил, хохоча мальчишка.
И Датс загоготал вместе со своим другом. Ужасно. Что же мы творим? Я его остановлю!
Генри Андерсон рванул вперед, дождавшись, когда они пройдут очередной уличный фонарь. Мёртвой хваткой хищной птицы он схватил Майки за плечо и развернул его на сто восемьдесят градусов. Глаза Датса округлились, его приятель Дракула шлёпнулся на задницу. На них напал монстр, вылезающий каждый Хэллоуин из тёмного логова в стволе дерева. Там, где пахнет гнилью и сыростью, грибами и корой, там, где всегда темно и душно – вот она, эта тварь, прямо перед ними – и она собирается сожрать Датса, а за ней ещё две такие же:
– Агну виво гони фсе свои кфетки, Чарли-даун! Давай фюда свои пакевы иначе тебе онец! – проревела тварь.
– П-п-п-п… – Майки Датс, как и говорил Генри «обгадился». Из своей заикающейся глотки он не мог выдавить ни слова, пыхтя, как сломанный двигатель.
– И ды, врочело! Одавай сё! – обратилось чудовище ко второму мальчишке, который сидел на бетонной дорожке оцепеневший.
Дьюи потянулся к Генри, чтобы оттащить его от Датса, но, как выстрел, произошло то неизбежное, что он так надеялся предотвратить…
Мальчишка-Дракула сильно затрясся, а потом громко вскрикнул, задрав вверх голову. Генри рванулся к нему, скорее всего, чтобы вломить под дых, но парень кричал всего секунду. После чего обмяк на дорожке, как увядший цветок, и замолчал. Всё остановилось… Что было потом – Дьюи помнит, как в лихорадочном сне. Вопли ошеломлённого Майки Датса: «В-в-вы, в-в-вы убили его, ублюдки, вы его убили! Н-н-ненавижу!» Они втроем куда-то бежали, не разбирая дороги. Крики, смех, завывания со всех сторон – и голос Чарли Брауна: «…уб-блюдки, уб-блюдки не-не-ненавижу!». Потом они, наконец, остановились. Только он и Генри, Билли-Бобби с ними не было. Наконец, до Дьюи дошло, что всё это время они бежали в масках и чуть было не задохнулись в этих штуковинах. Генри содрал свою и с ужасом отшвырнул её. По лицу градом катились слезы.
– Дьюи! Что со мной случилось! О господи, что я натворил, Дьюи?!
Дью прижал Генри к себе и зарыдал вместе с ним.
Что мы натворили? Что мы натворили, братец?!
В ту ночь Джозеф Клинтон умер от сердечного приступа, у него был врождённый порок сердца. По сути, парень был бомбой замедленного действия, и даже избавление от физических нагрузок и спорта не уберегли его жизнь. Испуг на хэллоуинскую ночь – это ли не ироничная причина смерти десятилетнего ребенка? Единственным свидетелем истории был Майки Датс. Дьюи и Генри переживали с неделю, что Датс всё же узнал голос Генри, и лишь вопрос времени, когда всё станет известно. Но никто не приходил и не звонил родителям, чтобы сообщить «приятную» новость. Потом в школе они и вовсе узнали, что Датс «сошёл с ума, и теперь его родители сдают его в дурдом». Майки Датс, как говорили взрослые, был «другой», а дети называли его ласково «дурачком». Никто и не надеялся добиться от него информации – а Майки, после произошедшего, окончательно замкнулся. Если раньше его мозги всего лишь были расположены иначе, чем у обычных людей, что позволяло ему видеть мир под другими, не менее интересными углами, то теперь они просто сломались. Майки Датс навсегда умолк, как и его погибший друг.
Страх разоблачения ушёл, но вина навсегда осталась с ними. Генри мучился. Он стал часто рассказывать Дьюи о снящихся ему кошмарах. Кошмары видел и Дьюи. В них Майки Датс, после того как выкрикнул: «Н-н-ненавижу!», говорил еще одну фразу: «Н-ненавижу Генри и Дьюи!». Дьюи сотни раз воспроизводил в голове события той ночи и этой фразы не помнил. Её не было. Но во снах она постоянно являлась, и об этом Дьюи никогда Генри не рассказывал. Странным образом тот Хэллоуин сплотил их с Генри, Дьюи смог его простить. Наверное, потому что теперь они нуждались друг в друге как никогда. Разделить вину – вот, что каждый из них мог предложить, и для обоих это было необходимым. Однако фраза из снов не ушла и спустя тридцать лет: «Н-н-ненавижу, Генри и Дью».
Дьюи откинулся на свою сторону кровати и глубоко вздохнул. В такие моменты ему хотелось снова вернуться к оставленной в колледже привычке курить. Сьюзи лежала, закрыв глаза и сжав пальцы рук. Так она отходила от приятной эйфории и головокружения, пронизывающего тело после оргазма.
– Было мощно, – выдавил из себя он. Дьюи Андерсен считал, что после секса мужчина обязательно должен что-то сказать, оценить произошедшее. Даже если этого вовсе и не требовалось.
– Да, – шепнула Сьюзи. – Ладно, я пойду в ванную, а то вдруг Пит скоро вернется, а мы тут разлеглись. Тебе бы тоже не мешало искупаться, дорогуша, в постель грязным не пущу, так и знай!
– Да-да, обязательно. Ещё немножко полежу и пойду после тебя.
Сьюзи чмокнула его и отправилась принимать душ, прихватив с собой платье невесты. Сегодня шутить по поводу «траха с покойником» не хотелось. Слишком сильно его тревожило, как там сейчас обстоят дела у Питера в его первой игре. Ему Дьюи рассказал только хорошее о «конфетных пиратах». Почему – он и сам не знал. Возможно, не хотелось думать, что дети часто следуют судьбе родителей. Пит должен был сам понять, что там хорошо, а что плохо, прочувствовать всё на своей шкуре. И из-за своих опасений и совершённых ошибок он не имел права не рассказать об игре. Это было его обязанностью, переданной ему ещё от отца, и его проклятием было обо всём поведать сыну. Так, и никак по-другому.
В доме царила тишина, нарушаемая звуком капающей воды из ванной. Дьюи приподнялся с постели и натянул спортивное трико. И правда, Пит мог скоро прийти. Снизу послышались глухие стуки в дверь, едва различимые со второго этажа. Тук-тук. Пауза. Тук-тук.
На сегодня выдача сладкого закончена, детишки, – подумал Дьюи. Но стуки не прекращались. Тук-тук… Что ж, он терпеливый, пускай себе ломятся. А как же твои обязанности, Дьюи? Разве ты не «настоящий взрослый? Так-то оно так, он – Дьюи Андерсен. Ему сорок четыре. У него жена, сын, двухэтажный дом в приличном районе, автомобиль, лужайка с выкошенным газоном. Должно быть, он «настоящий взрослый». А значит, он должен пойти и открыть эту чёртову дверь и дать парню или девчонке за ней конфет. Нужно соблюдать правила.
Накинув халат, он спустился бегом вниз. Взглянул на гостиные часы: 19:46. Ещё час – и он начнет названивать Питеру. Дьюи на ходу схватил с тумбочки вазочку со сладостями, изрядно оскудевшую к концу вечера. Тук-тук. Не посмотрев в глазок, он открыл дверь. На сегодня это, ей-богу, последний ребёнок. Но за дверью оказался вовсе не ребёнок.
Нет, на нем не было того дурацкого костюма Чарли Брауна, вместо него – изорванная больничная пижама, вся, будто из ткани в горошек, покрытая пятнами крови. И как его никто не заметил, неужели никто не обратил внимания на слабоумного мужика в окровавленной пижаме? – подумал тогда Дьюи. А затем пришло осознание: Сегодня Хэллоуин, приятель! Сегодня Хэллоуин!
– Н-н-ненавижу, Генри и Д-дьюи, ненавижу, – сказал поседевший и потолстевший на пару футов, но всё с тем же детским голосом, Майки Датс. – Вы уб-б-били, уб-били Джозефа! – имя друга Майки Датс выговорил, не заикаясь.
Дьюи застыл на месте, как тогда Джозеф Клинтон – до смерти напуганный, оцепеневший. Слова Майки – сотня камней, он – бездонный колодец. Ему хотелось разрыдаться, упасть в ноги Майки Датса и умолять о прощении, но он просто стоял, не в силах пошевелиться. А Майки Датс продолжал говорить заикающимся голосом судьи, выносящего приговор:
– Г-генри, Г-генри мёртв. Т-т-теперь, т-теперь очередь Д-д-дьюи.
Дьюи выкинуло из мандража, он попытался отпрянуть, но слишком поздно. Из-за спины Майки Датса появилось сияющее в лунном свете лезвие ножа. Одним резким сильным движением оно вонзилось в грудь Дьюи. Он попытался вскрикнуть, но из горла вырвались лишь хрип и бульканье кровавых пузырей.
– Г-генри мёртв и Д-дьюи мёртв, – закончил Майки Датс.
Там был ещё Бобби, Бобби Стокс! – пытался напоследок выкрикнуть Дьюи Андерсен, но опять вышло лишь бульканье. В глазах потемнело, и последнее, что он увидел – слёзы и широкую улыбку на постаревшем лице Майки Датса.
Посвящается моему старшему брату.
Татьяна Виноградова
Биолог по образованию. Окончила Московский Государственный Университет, работала в Главном ботаническом саду РАН, защитила диссертацию, позже перешла работать в школу. Писать начала после окончания ВУЗа, но потом надолго отошла от этого увлечения и вернулась к нему лишь сравнительно недавно. Выпускник курсов «Мастер текста». Кроме художественных текстов, пишет научно-популярную литературу. Принимала участие в написании книги для детей «Алиса в стране наук» (Д. Баюк, Т. Виноградова, К. Кноп, издательство МИФ, 2017 г.)
Профиль на Синем сайте: https://ficwriter.info/moj-profil/userprofile/1356.html
Золотой ключик
День первый
Лязгнула раздвижная дверь. Русоволосый сероглазый гусар в малиновом, ладно охватывающем талию доломане остановился на пороге, снял кивер и медленно обвёл взглядом присутствующих.
– Сами-то мы не местные, – скорбно известил он. – Давыдова не видали?
Грянул хохот. Кто-то присвистнул. Кто-то хлопнул в ладоши, и аплодисменты – нестройные, но энергичные – пронеслись из одного конца вагона в другой.
– Ну ты даёшь, Елагин! – выкрикнули из угла. – Орёл!
Компания, расположившаяся через проход слева, раскладывала на коленях бутерброды. Девушка рядом, выставив для упора ногу в высоком сапоге со шпорой и наклонившись, переплетала косу – ловко пропускала между пальцев чёрные пряди, густые и блестящие, как конская грива. Парень в штормовке, сидевший напротив, мазнул ладонью по запотевшему стеклу. За окном небо светилось палево-розовым. Далеко у входа забренчала гитара, и полвагона подхватило:
Ваше благородие, госпожа Удача!
Для кого ты добрая, а кому иначе…2
Зинаида закрыла глаза. Хорошо, что решила ехать сегодня, а не завтра. Совсем из головы вылетело: первые выходные сентября – Бородинский фестиваль. Пущены дополнительные электрички, и всё равно, утром хорошо если удалось бы втиснуться в тамбур, а сейчас она даже сидела.
– Не каждый год так совпадает, – сказали рядом. – Завтра ведь настоящая годовщина.
Сначала Зина не прислушивалась. Её соседка и парень в штормовке, видимо, были давними знакомыми. Их реплики ни о чём не говорили Зине – какой-то Сашка, новый трензель, – но голоса звучали тепло.
Девять граммов, сердце, постой, не зови.
Не везёт мне в смерти – повезёт в любви.3
– …не по себе, – с силой сказала соседка, и Зинчу словно выдернуло из состояния покоя. Что-то в тоне девушки привлекло внимание.
– Что, мертвецов боишься?
Парень не ёрничал, скорее сочувствовал и одновременно был готов обратить всё в шутку.
– Не то. Ну… не боюсь, но ведь мы будто праздновать едем. Их гибель. Страшно…
– Чего ты вдруг? Из-за того, что даты совпали? Не праздновать же, – парень помолчал и добавил: – Поле славы – всегда кладбище.4
– Ладно, проехали, – девушка издала нервный смешок. – Вот встретим Вечную Вдову…
– Что за вдова?
– Ну… Такая легенда, – соседка помолчала. – После битвы жуть что творилось. Многие разыскивали своих – пропавших или погибших. И была одна девушка, которая искала жениха, гусарского поручика. Звали её Софья.
Рассказчица снова остановилась. Зина вслушивалась, из вежливости стараясь не выказывать интереса к чужому разговору.
– Сначала Софья надеялась, что он выжил, и искала в госпиталях. Потом стала искать тело. Для неё это стало идеей-фикс. Наконец она заявила, что отдаст всё на свете за то, чтобы узнать точно, жив ли жених, и что любое знание легче, чем эта неизвестность. И тогда к ней пришёл некто.
Приоткрыв глаза, Зина увидела обоих собеседников: девушка наклонилась вперёд, теребя косу, парень вслушивался, приподняв подбородок и повернувшись боком.
– После беседы с ним Софья вышла из палатки, которую ей предоставили, мертвенно спокойной. Никто не знает, что именно она отдала, но тот человек ушёл, унося под плащом большую коробку или ларец, а Софья сжимала в руке ключ – всё, что у неё осталось. В тот же вечер она нашла останки, в которых опознала жениха.
– А потом?
– Она продолжала жить. Говорят, что она не может умереть, и что это и есть расплата. Ведь смерть для неё – встреча с женихом. Ещё говорят, что раз в году её можно увидеть там, на поле. Она заговаривает со встречными. Должно быть, она тронулась от горя, потому что она ищет то жениха, то ключ, то могилу.
Зинча делала «секретик».
Это просто. Роешь ямку в земле. На дно кладёшь фольгу от конфеты, затем – лепестки цветов и всё, что захочешь. Сверху – осколок стекла, и его надо хорошенько вжать краями в стенки ямки. Потом засыпаешь стекло землёй. Вот и всё!
Зинча послюнявила палец и расчистила окошко в земле. «Секретик» на этот раз был особенный. Среди рыжих лепестков бархатцев блестел ключик. Настоящий, совсем как у Буратино!
Ключик Зинча нашла на дороге. Маленький, желтого металла, на длинной цепочке. Когда показала маме – та даже ахнула сперва:
– Зинча, да ведь это золото!
И заторопилась:
– Надо написать объявление. Вдруг хозяин найдётся! Посмотри, тут даже проба выбита.
Но папа усомнился:
– Если бы проба – были бы три цифры, а тут две. И заводского клейма нет. Может, латунный?
И правда. Мама даже сняла с пальца обручальное кольцо, чтобы показать Зинче: на внутренней поверхности ободка тоненько-тоненько прорисовывались цифры «583» и пятиконечная звёздочка. А на бородке ключа – «56», и ещё буквы какие-то. Цвет металла, если положить рядом, тоже отличался, был желтее, красивее.
Пока взрослые разглядывали и сравнивали, Зинча переживала: если дорогое украшение – и правда, надо найти хозяина и отдать. Лучше пусть будет латунь! Тогда ключик будет совсем-совсем её.
– Держи, Зинча, владей! – сказал в конце концов папа. – Будешь искать волшебную дверцу.
Такая дверца – разве что в мышкину норку. Или в подземное царство, как в «Чёрной курице». Но Зинча была не против.
«Следующая станция – Санаторная!»
Зинаида встрепенулась. Надо же, задремала, и даже причудилось что-то из детства. Не заснуть бы снова! Санаторная, Тучково, а там и до её остановки недалеко.
На станции она вышла одна. Вздрогнула – воздух оказался промозглым, или так показалось после тепла вагона? Небо над ёлками ещё отсвечивало бледно-лимонным, но стоило поторапливаться. Надо же, как рано темнеет.
Электричка, взвизгнув и набирая ход, увезла прочь свет, тепло, дружеские подначки – чужие, но приятные. Зина, поёживаясь, заспешила прочь, сперва вдоль платформы, затем – по узенькой, неровной от старости асфальтовой дорожке.
Под деревьями оказалось совсем темно. Каждая колдобина, через которую днём Зина перешагнула бы, не заметив, сейчас словно нарочно прыгала под ноги. Зина пошла медленнее, наощупь, жалея, что телефон почти разряжен: лучше не светить встроенным фонариком, а поэкономить. Дважды она чувствовала, что идёт по мягкому, и осторожно возвращалась на тропу.
«Сейчас выйду к участкам, там светлее!»
Невидимые деревья шелестели на ветру. Пахло осенью: сыростью, грибами, палой листвой. Завозилась в ветвях и захлопала крыльями какая-то птица.
Потом почудились шаги. Зина понимала, что, если есть попутчик, – его лучше дождаться, но вдруг всколыхнулся страх. Некто шёл сзади, без фонарика, как и она. Зина замерла. Собственное дыхание отдавалось в ушах, и она постаралась сдержаться, прислушиваясь.
Шаги стихли. Должно быть, путник куда-то свернул.
Асфальт сменился гравием, затем – грунтовкой. Деревьев над головой больше не было, но светлее не стало. Небо плотно обложило тучами: ни звёзд, ни луны. Выбитая в грунтовке колея оказалась чередой луж и кочек. Зина старалась держаться середины, но то и дело оступалась. В туфлях хлюпало.
Трель телефона раздалась внезапно.
– Зинча? Ты как?
Такой родной голос.
– Мам, привет. Всё в порядке, я уже на половине пути. Когда дойду – позвоню. Только ты не переживай, я иду медленно. Как папа?
– Лежит, – мама вздохнула. – Температуру сбил. Ворчит, что я с тобой не поехала. Мол, не маленький, стало бы хуже – вызвал бы «скорую».
– Нет уж, лучше ты с ним побудь. Я тоже не маленькая. Я потом позвоню, хорошо? Батарейка садится.
Нажав отбой, Зина посмотрела на индикатор заряда: ноль.
Дорога тянулась и тянулась. То ли Зина шла медленнее, чем думала, то ли время в темноте текло иначе. Наконец она наполовину увидела, наполовину догадалась, что впереди поворот, и перешла на левую сторону, чтобы не пропустить нужного места. Ещё пара минут – и она дома.
Сход с дороги чернел, словно вход в пещеру. Здесь мрак был непроницаемым. Осторожно нащупывая путь, Зина внезапно поняла, что потеряла тропу. Ветви касались волос, и Зинаида протянула руки вперёд, прикрывая лицо и отводя гибкие прутья. Нашарила телефон, чтобы посветить под ноги. Экран оставался тёмным. Аккумулятор всё-таки сдох.
Полсотни метров в кромешной темноте. Конечно, она промахнётся мимо калитки, но должен ведь быть забор! Она не сможет не узнать, куда именно вышла. Здесь она собирала грибы, когда была маленькой. Она же знает это место как свои пять пальцев!
Может, она забрала слишком влево? Зина пошла правее. Ни забора, ни калитки. Где же она?
Кажется, впереди стало светлее. Ещё несколько шагов – и Зина оказалась на дороге. На незнакомой дороге, которой тут не могло быть. Воздух пах моросью и дымом, мелкие капли тумана оседали на лицо.
Одинокий фонарь – наконец-то! – освещал узорчатую кованую решётку, за которой высокие, с густой листвой кусты обрамляли садовую дорожку. Девушка прошла вдоль решётки, пытаясь найти хоть что-то, что подсказало бы, куда она попала. Тёмная громада дома с мезонином и белыми колоннами ничем не напоминала дачные постройки. Неподалёку притулилось нечто, вызвавшее в памяти слово «флигель», и вдруг его окна блеснули розовым, словно там, за ними, бился живой огонь. А потом свет за стеклом стал ровнее, и кто-то – Зина ясно увидела старческую руку с длинными аристократическими пальцами – поставил на подоконник свечу.
– Эй! – голос Зины сорвался на беспомощный писк. Может, не стоит? Но как тогда выбраться отсюда? Что за глупости, здесь человек, и он поможет.
– Эй! Хозяева!
Тишина.
– Эй! Есть кто-нибудь? Подскажите дорогу, пожалуйста!
Тишина.
– Эй! Я сбилась с дороги. Помогите, пожалуйста!
Ей показалось, или правда кто-то идёт? Точно, шаги. Медленные, шаркающие. Фонарь в руках старухи раскачивался, позволяя разглядеть лишь кусок тёмно-синего платья.
– Простите, пожалуйста! Как пройти к садовым участкам «Авиатор»? Они где-то близко, но я…
Калитка резко распахнулась. Жёсткие, как сучья, пальцы впились в плечо девушки. Рывок – и сзади с лязгом захлопнулась створка. Старуха, не выпуская Зинчиного плеча, подняла фонарь, и тот осветил костлявое лицо с глубокими, чёткими морщинами, абсолютно белые волосы под чёрной кружевной шалью, дряблую жёлтую шею над вырезом бархатного платья, украшенного пожелтевшим полотняным букетиком.
– Ты принесла ключ?
Старуха наклонилась так, что её чёрные, глубоко запавшие глаза приблизились вплотную. На Зинчу пахнуло ландышами, старческой кожей и свечным нагаром. Она рванулась, но старуха держала цепко. Спиной девушка ощущала твёрдые завитки решётки. Старуха дышала тяжело, её голос оказался сиплым, словно сорванным.
– Давай сюда! Ну же, быстро!
«Да она сумасшедшая!»
Зина зашарила в кармане. Ключи? Пусть, только бы вырваться! Связка зацепилась за подкладку, и девушка дёргала, пока не услышала треск рвущейся материи. Чтобы взять ключи, умалишённая выпустила девушку, и тут сверху с хлопаньем крыльев упала тень. Что-то тёмное, обдав запахом перьев, пронеслось над Зинчиным плечом и ударило в лицо старухи. Фонарь упал, зазвенело стекло. Пламя взметнулось и погасло. Зинча шарахнулась, снова упёрлась лопатками в решётку, но на этот раз та поддалась – калитка! Девушка вывалилась наружу, развернулась и бросилась прочь.
Ветви хлестали по лицу, туфля слетела и осталась сзади, и Зинча скинула вторую. Внезапно она споткнулась, вскрикнула, вытянула руки вперёд – и пальцы наткнулись на круглые прутья. На этот раз калитка оказалась нужной.
Спустя какое-то время Зинча сидела на диване, подобрав ноги и зажав в ладонях кружку с горячим чаем. Свет она зажгла везде, и на веранде, и в комнате, обогреватель включила на полную мощность. Постепенно Зина согрелась, и пережитое отступило, показалось забавным недоразумением. По крайней мере, если она сейчас позвонит родителям, сможет говорить так, что они не перепугаются. Да и чего пугаться? Заблудилась в темноте и встретила бабку в деменции. Всё. Зинча решительно включила подзарядившийся телефон.
– Всё в порядке, я дома.
– Отлично! Печку топишь?
– Нет, тут не холодно. Обогревателем обойдусь, – и, отвечая на невысказанное «Почему так долго?», добавила: – Представляешь, в темноте заблудилась, только недавно вошла. Ни одного фонаря на всём пути!
– Да я знаю уже. Разговаривала с Галиной Семёновной, она говорит – больше двух часов света не было. Какая-то авария на ЛЭП.
Галиной Семёновной звали соседку.
Ну вот и ещё одна деталь получила разумное объяснение. Зина пообещала, что ни за что не потащит тяжёлый рюкзак, предостерегла от излишнего увлечения аспирином-Ц и нажала отбой.
Был бы жив Тёмка – не пришлось бы ей в одиночестве… Сперва Тёмка, в горах, потом Дима.
Зинча вытянула ноги и закрыла глаза. Можно находить и смысл, и удовольствие в работе, читать, выбираться с подругами в кино, и вообще жить, никому и ни в чём не завидуя, а всё же бывают вечера, от которых нет спасения. И ничего не сделаешь, надо просто перетерпеть.
Зинча дружила с Тёмой. По крайней мере, так называли эти отношения родители, которые, впрочем, не сомневались, что по окончании школы пара поженится. «Только с детьми не торопитесь, – предупреждала мама. – Хотя бы три курса закончите!» После десятого класса Тёмка поехал в горы с отцом. Говорили – несчастный случай, говорили – так не должно было получиться…
Два года спустя Зинча, решив, что жизнь всё-таки продолжается, начала встречаться с однокурсником Димой. Той же зимой, переходя через трамвайные пути, тот поскользнулся и ударился затылком. После Димы Зинаида вбила себе в голову, что с ней что-то не так, и что третьего раза она не допустит. Она старалась поменьше вспоминать и плотнее забивать дни. Вообще-то, Зина не считала себя суеверной. Ни в чём другом. Но – «даже если ничего такого нет, проверять я не стану», так она говорила самой себе.
Всё, хватит об этом. Спать пора.
Ноздреватый, словно проеденный оспой снег лежал на обочинах, копыта с чавканьем месили дорогу. Софья подтыкала со всех сторон беличью полость, но влажный ветер проникал даже сквозь мех. Надо было брать карету… нет, не надо: по такой распутице если увязнет – не вытолкать. Да и видно хуже.
Из сырого, наполовину разбросанного стога виднелась рука со вздувшимися, чёрными пальцами. Гнедая Майка всхрапнула, задирая голову и приплясывая, а Забава даже ухом не повела.
– Стой!
Фёдор покорно натянул вожжи, слез с козел и помог сойти в грязь.
– Да не он это, барышня.
– Всё равно. Я хочу убедиться.
«Где ж тут опознать. Тут всех и не разыщешь враз. Зря вы, барышня, это затеяли», – и всё это Фёдор умудрился сказать двумя словами:
– Эх, барышня!
Пока Фёдор расшвыривал солому, Софья придерживала лошадей и смотрела во все глаза. Лицо мертвеца оказалось обглоданным, щеки и губ не осталось, только зубы поблескивали в чёрно-багровых дёснах.
– Не он. Едем.
И до самого вечера, на всём пути до Шевардина раз за разом, подходя к изувеченным, вздутым останкам, говорила: «Не он. Едем».
Зинча, задыхаясь, вывалилась из сна. «Господи, это не на самом деле». Ночная рубашка промокла от пота. Зина зажгла ночник, включила чайник и долго согревалась, прежде чем попробовать уснуть снова.
Ночной кошмар оказался пугающе ярким. Она словно была другим человеком – этой барышней, Софьей. Там, во сне, Зинча даже знала фамилию: Алединская. Софья Андреевна Алединская. Красивая фамилия, и девушка была красавицей. Чернобровая, тонкокостная. В кошмаре Зинча видела себя-Софью одновременно со стороны, словно бы сверху, и изнутри. Даже запахи и звуки приснились так явственно, и в горле было больно, словно она хотела рыдать и не могла.
День второй
Утро оказалось солнечным, бодрящим, пахнущим яблоками и свежестью. Зинча достала из летней кухни ящики и ворох газет, проверила остроту лезвий на приспособлении, которое папа называл «сачок для ловли яблок», и отправилась в сад.
Кошмар отодвинулся и почти забылся, как это и должно быть с кошмарами, и даже вчерашние блуждания больше не пугали. Эк её впечатлило: разряженные в гусаров реконструкторы, услышанная легенда, темнота и в довершение полоумная старуха! Вот воображение и расходилось, ничего удивительного.
