Илья Леонидович Кушнер
Мрак
Двигатель, жужжа, завелся. Поезд мягко тронулся – и поехал.
Два мужика средних лет вышли из тамбура и поспешили к первому вагону. Валя успела услышать кусок их диалога:
«Да я сыну телевизор в день рождения подарил!»
«Моя доченька – каприза… Я ей руки золотил!»
Валя усмехнулась.
В это время дама в белоснежном наряде, уже не надеясь, что ее слушают, скорее для себя, пищала под нос: «Из-за мужа так живу… Пил он с самого начала отношений. На «братву» свою окаянную менял нас, с дочкой…»
Валя, сама не заметив, «брызнула ядом»: «Что же за охота с ним жить?»
«Пропадет он без меня!» – исступленно и излишне громко сказала немолодая женщина в белом. – «Всё тяну-тяну… Мой горб – уж зарос стальною пленкой… Хоть полезною помру – клячонкой…»
Большущая муха билась и билась об стекло. Доведенная до белого каления Валя – хлобысь ее чемоданом! И муха свалилась замертво.
Поезд останавливается на очередной станции.
«Человек, которому хорошо, пытается показать, насколько ему лучше, чем другим; человек же, которому плохо, только в том и имеет гордость, что ему хуже, чем остальным», – подумала Валентина, как бы невзначай посмотрела на ручные часы (которых не было) и по-актерски вскрикнула: «Ой, простите, мне пора!». Резко вскочив и выпрыгнув из вагона, она облегченно выдохнула – и опустила голову. Жаль только, что остановка была – не ее.
Неумеха
Мать зависла над смартфоном. Глядит и беспомощно нажимает пальцами на экран. Вздыхает, хлюпает носом. Уже 15 минут она сидит и нажимает на сенсоры, ничего не включая, вертит телефон и чего-то ждет.
14-летняя дочь, сидевшая в это время рядом с мамой на диване, прошмыгнула на кухню за бутербродами с соленой копченой колбасой. Мама уткнулась в телефон еще сильнее. Она показывала всем своим видом, всем своим существом, мимикой – ей требуется помощь.
Наконец, дочь заметила проблему мамочки, подошла и спросила, что же случилось.
«Вот, Катенька, не получается телефончик разблокировать…»
Катюша берет мамин телефон и в два клика включает его, улыбаясь мамочке.
«Катенька, а как у тебя в школе дела?»
«Хорошо. Мам, вот твой телефон», – ответила девочка, протягивая его обратно.
Мамочка подумала, подняла свои красивые глаза и, часто моргая, попросила: «Солнышко, может, можешь еще найти мне в интернете рецепт куриной грудки в беконе? Кстати, как поживает Илюша?»
Илюша был мальчиком, с которым дочка встречалась. Оказалось, что Илюша жил весьма неплохо – и даже до удивительного нормально, т.к. никаких подробностей его жизни дочка не озвучила. На следующий вопрос о своей сытости она и вовсе – промолчала.
Доделав наитруднейшую задачу, Катя смешливо бросила: «Мам, что ж ты у меня такая неумеха?»
«Ничего, доченька, у меня же есть ты. Ты и в следующий раз мне поможешь!..» – с грустными глазами ответила мамочка.
Девочка ушла. Телефон опять выключился.
Мама взяла его в руки – спокойно сама его разблокировала и сама лазила в интернете. И делала всё очень умело, как и дочь.
И казалось бы, мама на самом деле может всё самостоятельно (молодчина!). Только вот… почему на ее глазах проступили слезы?
Виновник
Тропический лес. От влажности и духоты невозможно дышать. Пары иссыхающих вод давят на уши, отчего в них слышно тяжкое биение.
Убитая горем мать плачет над разорванной, мокрой от крови детской рубашечкой.
Сегодня ужас лесов вернулся. Опять.
Людоед забрал в леса десятки людей.
На собрании лидеры объявляют начало Великой охоты.
***
Поселение Ольхов не было продвинутым. Их оружие составляли копья и луки, еду они добывали собиранием плодов и убийством животных. Однако, был среди темнокожих поселенцев один белый охотник лет 40 по имени Ларс. Он приехал к ним очень давно. Неизвестно, почему он остался так надолго в этом поселении (на целых 10 лет), но известно, что с деньгами у него проблем не было. Ларс был единственным человеком с ружьем в той местности, и другие охотники до невозможности ему завидовали.
После возвращения монстра из чащ многие Ольхи шли на охоту за зверем, но никто не мог выследить его. Ларс от предложений награды за голову чудовища отказывался и ждал.
Людоед привлек внимание за пределами джунглей. Откликнулся великий следопыт Аверин. Он был известен ловлей многих страшных монстров.
***
Аверин отправился в путь.
***
Маленькие птички поют над ухом – и вдруг замолкают.
Ломающиеся под чьим-то громадным телом, листья хрустят: замираешь и вглядываешься в бесконечную зелёную заросль. Наступаешь тихо – так, чтобы не сломать ни единого сучка.
Размытые дальностью кусты шевелятся – вскидываешь ружье.
Птицы разлетаются в разные стороны.
Навстречу вылетает нечто огромное и несется на тебя.
Выстрел.
Промах.
Дрожь в руках. Страх. Адреналин впрыскивается в каждый кусочек тела. Пуля заедает – проталкиваешь.
Выстрел без прицела. Закрываешь глаза и ждёшь боли и скорой смерти, как во сне.
Открываешь их.
Вышибленные мозги животного валяются, как протухшие консервы, на зелёной траве. Шкура монстра разорвана: старые схватки.
Аверин решил осмотреть его: вспорол ему живот. Внутри нашел платье маленькой девочки и много непереваренных человеческих костей.
"Что же могло сделать этого зверя настоящим дьяволом… людоедом?"
Осмотр продолжился.
Когти были забиты растительностью. Ничего необычного.
Охотник открыл с помощью дула ружья пасть хищнику.
Внутри не было клыков, да и от остальных зубов остались ошметки.
«Они были выбиты выстрелами из ружей. Из ружья… Браконьеры…» – вслух говорил Аверин. – «Без зубов животному, кроме человека, и не поймать никого…»
Он взял платье ребенка и пошел в поселение.
«Кажется, я знаю, кто по-настоящему виноват…»
Аверин перезарядил свое оружие.
Изоляция (зараза)
Вирус – во всем мире – вирус. Я дома, уже восемьдесят девять дней – дома: самоизоляция. Я не выглядываю на улицу. Не говорю с соседями. Меня зовут Екатерина. Я бледна. Мои мысли скомканны, руки холодны. На улице дождь. Или нет? Я слышу его: стук. Мысль – бежит как капелька по окну, но я не вижу его – оно завешено. Шторами – серыми, как моя жизнь.
Я ем то, что приносят. Они передают – через дверь. Я не дотрагиваюсь – и не вижу их. Ем. Сильный голод. Он – курьер – не трогал ее – еду? Плююсь. Он мне противен. Иду готовить сама. Ничего нет. Молоко – нашла молоко. Старое, очень старое. Горькое. Ладно… Взяла. Лью его. Готовлю блины из того, что есть.
Осматриваюсь. В комнате вечный сумрак. Легкий горячий огонек плиты тускло освещает тьму. Я увидела свои руки, растрескавшиеся, слабые. Я не включаю свет: в комнатах много зеркал. Я была красива – очень красива. Сейчас – нет. Волосы отросли, косметика – кончилась. Я красива и так? Не знаю. Зеркала – мешают. Снять их нет сил. Лучше выключить свет.
Я не включаю телевизор – мне противны люди, противна зараза. Это всё от них. Не смотрю. Не звоню никому. Пишу роботу по доставке еды: мне хватает.
Весь день лежу на кровати. Мышцы ослабли: не разгибаются. Глаза слипаются – даже после целой ночи сна. Слабый организм. Ужасно слабый.
Мой мусор лежит в другой комнате. Комната из мусора – пахнет. Я заклеила дверь – не пахнет. Живу. Хорошо.
Мои блины готовы, наконец. Я счастлива. Беру их, ем. Ем как будто в последний раз жизни. Я и не подозревала, насколько я голодная, до того, как начала есть. Кончились. Иду спать.
Время, мысли не вяжутся.
Просыпаюсь. Утром? Ночью? Не знаю. Темнота. Болит живот. Ужасно болит. Организм слабый. А-а-а! Кричу в голове. Может, не стоило использовать то горькое молоко? Справляйся, организм!
А! Как плохо, как больно! В глазах звездочки, удары молний, давление в голове, виски стучат, кровь, горячая, бежит по венам. Щеки надулись – дышу, жарко.
Неужели. Неужели я так умру?! Пытаюсь встать – не могу… Телефон далеко. Я не могу встать, я скрючилась от боли. Под рукой пульт. Нечаянно нажимаю, ворочаясь, на кнопку. Включается телевизор. Новости. Слышу краем уха, стоная от боли: «Люди наконец оправились от последствий вируса…»
Слова ведущей заглушает шум в ушах. Болезненный шум. В перепонки стреляет, стучит, я дергаюсь от каждого удара, как от укола иглой.
Слушаю телевизор: «…эпидемия страшного вируса завершилась двадцать дней назад…»
Как? Как закончилась??! Нет, не может быть! Двадцать дней! Скрючиваюсь от дикой боли! Встать! Нет, я не могу встать… не могу…
Я же догадывалась, что вирус закончился, что же я не вышла?.. Я… Да… Честно… я бы не вышла – и сейчас…
Искупление
Никому не нужный, неудавшийся художник Дмитрий Фалин прозябает в бедности
и безвестности в заброшенном доме.
Действие начинается.
Большие капли дождя громко падают на подоконник. От весенней свежести пробегают мурашки.
Дмитрий лежит на кровати в полусне. Открывая глаза, он видит силуэты в советских шторах.
Что-то мокрое касается его руки.
«А! Кто здесь?!»
Ответа не последовало.
В груди появляется неприятное чувство. Он хочет укрыться одеялом сильнее, закутаться в него, но одеяла нет: бедность. Холодная простыня обжигает кожу.
Лунный свет пролезает через оконную ограду и играет световым шоу на потолке.
Дима спускается рукой на пол и касается ледяного бетонного пола. Сползает туда всем телом с закрытыми глазами. Ему страшно открывать их: хочет и не хочет видеть, что там, под кроватью.
Лёжа на полу с повернутой головой, он открывает глаза.
На него смотрит белая, как труп, рожа. Она улыбается.
Хотелось кричать.
Сущность не двигалась.
Сердце билось сильнее…
«Ч-ч-что ты?» – опускаясь до визга, спросил Дмитрий.
Губы рожи задрожали и начали резко опускаться вниз. Оно вытянуло длинный палец с когтем на конце и нацарапало с мерзким звуком на полу: «Я есть твое искупление… Ты совершил зло.
…найди падшую женщину и помоги ей, тогда ты получишь свой талант и прощение…»
Фалин забылся.
***
Под тусклый свет вечерних сумерек следующего дня художник проснулся. На полу.
«Откуда это нечто знает, что я натворил? Какой же я неудачник», – думал он. – «Мне придется найти проститутку и помочь ей стать человеком, раз так…»
Он наскрёб из-под нестираной простыни свои сборы (каждый месяц он просил денег в переходах метро) почти тысячу рублей (этого было вполне достаточно) и вышел на улицу.
На улице было по-весеннему прохладно. Талая вода из луж заливала тонкие тряпичные ботинки: пальцы окоченели.
Около дороги недалеко от его дома выстроились в ряд женщины. Художник чувствовал, что от него зависит, кто из них станет человеком, а кто останется прозябать падшим существом.
На губах шлюх виднелись гнойные нарывы, которые они старались прятать какими угодно способами: прятались в платочки, думая, что в сумерках на это не обратят внимание, смотрели искоса и прикусывали жёлтыми зубами самые заметные гнойники.
Он выбрал более, как ему казалось, падшую, чем другие, чтобы искупить побольше своего греха, с запасом.
Заплатив повышенную сумму, Дмитрий смог уговорить ее пойти к нему домой.
***
Они сели рядом друг с другом на раскладушку. Он смотрел на ее больное, некрасивое лицо и уж слишком дряблое для молодой девушки тело. Она была так ужасна и жалка! В руках у Димы появился какой-то странный мандраж, а в груди приятное ощущение. Фалин почувствовал невероятный прилив любви к ней.
Художник не знал, с чего начать восстановление ее личности. Время было лимитированное, поэтому и проститутка не спешила предпринимать что-либо. Она ждала свой час.
«Давай порисуем?» – спросил Дмитрий. И, не дожидаясь ответа, прыгнул к холсту.
Он бегло нарисовал сточенным карандашом пару фигур и с глупой улыбкой смотрел на женщину: ждал реакции.
Она поморщилась.
"На, попробуй ты!"
Обрубок карандаша легко опустился ей на колени.
Девушка неуверенно поднялась и резанула излишне острым карандашом по бумаге. Получилась неровная, рваная линия. Она рисует плохо – думал Фалин и любил её ещё больше.
"Ничего-ничего, пробуй ещё!"
Она сделала ещё несколько линий, взяла краски…
Художник чувствовал приближение сна. Он закрыл глаза и упал на свою железную недокровать.
Проснувшись, увидел, что девушка нарисовала несколько картин за ночь. В них было видно что-то иное. То, чего не было видно у всех остальных художников современности. Это был – талант.
Дмитрий не мог поверить свои глазам. Вскоре ее картины были отданы вместе с его новыми картинами на одну из выставок.
***
Теплый свет обагрял большие комнаты выставки. За окном ливень. Промокший, замерзший Дмитрий вторгся в великолепное помещение лишним, неподходящим к обстановке.
Люди, проходящие мимо его картин, останавливали взгляд на них (некоторые даже задерживались на четверть минуты, но не больше), скучно обсуждали главные линии и проходили дальше. Дима притворялся обычным зевакой и заговаривал с людьми, объясняя смыслы своих картин; делал вид, что он случайный прохожий.
С другой стороны, в середине, висели картины Натальи (так звали ту проститутку, которую он подобрал на улице). Люди останавливались неохотно. Многим хотелось ходить из-за внутренней бодрости, навеянной свежестью за окном. Но все-таки вокруг ее картин собралась небольшая группа народа. К ним подходило еще больше «экспертов», ведомых чувством сплоченности. Самые смелые из них начинали заводить других своими рассуждениями, а другие, более вялые, кивали им головой и усиленно моргали в знак согласия. В конце концов раздались громкие аплодисменты. Абсолютно все посетители собрались у картины Натальи. Рядом с картинами Фалина не осталось ни единой души.
***
Он встретил новоиспеченную звезду на улице. Художник специально встал под дождь. Ему было приятно чувствовать себя еще более обиженным: можно сильнее себя пожалеть.
Наталья чувствовала себя невообразимо хорошо. Ей хотелось делиться со всеми своим счастьем – и она делилась. Она смеялась и радовалась.
Странно: теперь Дмитрий не только не чувствовал бесконечную любовь к ней, но и ощущал ненависть…
***
Художник забежал домой и начал кричать. После громкого крика он совершенно забыл, кричал он вообще или нет. Может, ему показалось?
