Илья Андреевич Беляев
Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон»
Все зрители смотрели на меня, затаив дыхание, а некоторые даже открыв рот, да это и не удивительно. Номер полностью отработан, проверен, но был своеобразным дебютом в программе. Уже сейчас стало ясно, что я выдержал испытание – публика одарила меня аплодисментами, но прошла только половина номера. Вдруг я не выдержу напряжения, пристального внимания и сорву трюк? Тогда все пропало. «Только бы ничего не случилось!» – мысленно повторял я, но не волновался, так как умел подавлять в себе это чувство.
Вот я взял со стола три веревочки, показал зрителям, потянув их за концы раз-другой; перекинув одну веревку через плечо, две другие связал, намотал на руку и, взяв со стола платочек, накрыл им левую руку. Сделал пассы. Снял платок и стал разматывать веревку… и вдруг… она стала единой! Ни узла, ничего другого подобного не было, но я сделал успокаивающий жест и, сняв веревку с плеча, намотал ее на руку, а поверх – другую, которая только что загадочным образом соединилась. После очередных пассов с накрыванием веревки платком я снял ее с руки и отпустил, держась только за концы. Зрители были потрясены. Все три части веревки соединились в одну, имеющую длину около двух с половиной метров.
На следующий трюк мне понадобились еще три отрезка веревки, но уже других, заранее приготовленных и ожидающих своей очереди на столике. Я взял их все. Одну перекинул через плечо, а с двумя другими подошел к первому ряду и отдал одну веревку какой-то женщине, а другую – мужчине. Затем снял свою и показал, что с ней нужно сделать – просто завязать узел и продемонстрировать получившееся кольцо окружающим, что они охотно и сделали, так как я когда-то прочитал в одной книге: «… зритель любит, когда тот или иной трюк проходит с его участием. Это обстоятельство превозносит исполнителя в глазах зрителя…» Возвратившись обратно к столику, я как обычно нечаянно, по оплошности, отпустил одно из колец, но оно не упало на манеж, а повисло на другом. Таким образом получилась веревочная цепь, которую я и показал публике. Когда я опять направился к первому ряду, кольца разъединились, и зрители вместе со мной развязали кольца и вновь показали простые веревочки. Я же, собрав их в кулак, бросил на столик и перешел к следующему трюку.
Когда я делал волнообразные движения руками, у меня вдруг, словно из воздуха, появился синий платок. Показав его публике, я положил его в левый карман, но так, чтобы его маленький кончик торчал наружу и вновь стал перебирать руками воздух. Через мгновение в руках появился красный платок, который я также положил в карман, но в правый, оставив часть платочка свисать вниз. Обратив внимание зрителей на то, что они все еще в карманах, я взялся за конец синего и потянул в сторону. Странное дело! Красный тоже, как по волшебству, потянулся за синим и вскоре совсем скрылся в кармане. Тогда я взялся за красный. На этот раз в кармане исчез синий. Посмотрев с улыбкой на зрителей, я взялся за платочки обеими руками и стал тянуть туда-сюда. Сделав так несколько раз, я полностью спрятал их в кармане и еще шире улыбнувшись, поднял руки в комплементе.
Джазовая мелодия из моей личной коллекции, которую я принес специально для выступлений, окончилась, а зрители наградили меня таким шквалом аплодисментов, что любой другой участник цирка на моем месте покраснел бы от смущения.
На удивление, я чувствовал себя спокойно и безмятежно. Это выступление для меня казалось таким же, как и те другие, которые проходили в кругу своих друзей и знакомых. Оно не было ново для меня, и, как говорится, я чувствовал себя в «своей тарелке». А зрители все аплодировали и аплодировали… Слышался свист «Макара», пробивающийся через бурные овации.
Я не спешил уходить за кулисы, так как за мной оставался еще один трюк, именуемый «конвертом». Как мы и договаривались, на это мне требовался помощник, но не ассистентка, а кто-нибудь из клоунов. Иначе особого эффекта это не произвело бы. На роль помощника согласилась Вероника. Видимо, ей тоже хотелось узнать секреты моих фокусов. Трюк был разговорный и мы немало поработали над четкостью речи, чтобы голос слышался во всех «углах» шатра (хотя углов в нем я так и не нашел, но это не столь важно). Она вышла!
– Ха-ха! И ты еще называешь себя фокусником? – начала она по заранее продуманному сценарию. – Да я, если хочешь знать, могу показать то же самое, даже во много раз лучше.
Я улыбнулся.
– Не веришь?
– Я поверю только тогда, когда ты мне это докажешь.
– Тебе нужны доказательства? Пожалуйста, без проблем! – самодовольно произнесла Вероника и, достав из кармана колоду карт, развернула ее веером, а затем, слащаво улыбнувшись, добавила. – Не боишься, что я разоблачу тебя?
– Поверь, этого не случится! – с улыбкой ответил я и обвел взглядом зрителей, которые с нетерпением ждали развязки всего этого разговора.
– Не надейся на свои трюки. Они тебе не помогут! Итак, это самая легкая карточная игра из всех известных. Я раздаю каждому по пять карт, у кого они окажутся выше, тот и выиграл. Ну что, согласен?
– Конечно! Люблю помериться силой с опытным игроком, – я рукой указал на Веронику.
Та тем временем раздала карты и показала свои зрителям, чтобы увидели все, кроме меня. Она подошла к первому ряду и прошлась так кругом по всему манежу. Я сделал то же самое, но заметил, как после моего прохода прошел какой-то странный смешок. Из-за чего они смеются, я сразу же догадался – из-за моих карт. Да я и сам невольно улыбнулся, когда их мне раздали, хотя такого в моем сценарии не было, но пять карт от шестерки до десятки заставят засмеяться любого. Я занес руку с картами за спину, повернув «рубашками» к себе, а Вероника тем временем продолжала:
– Если у тебя вдруг оказалась плохая карта, ты ее можешь поменять на новую, но делается это единожды. Так что, ты будешь ее менять?
В это время я краем глаза заметил, что из-за кулис вышел еще один клоун, на этот раз Анна Мерзлякова, имеющая неплохой опыт работы в клоунском жанре. Она-то и стала мимикой передавать Веронике те карты, которые находились у меня за спиной.
Я тотчас повернулся к ней боком, сложил пять карт в одну стопку и, взяв со своего стола конверт, положил их туда, предварительно показав, что конверт пуст.
– Чтобы другие не подсматривали! – пояснил я.
Аня тем временем подошла ближе и стала рассматривать конверт, пытаясь найти в нем прозрачное место, так как обо всех картах она еще не успела поведать Веронике. Я нахмурился, покачал головой и, накрыв конверт платком, также лежащим на столе, произнес:
– Меня устраивают те карты, которые находятся в этом конверте, а поменять я советую только тебе.
– Тогда вскрываем!
Она показала мне свои карты – три туза и два короля.
– Что ж, неплохо! – сказал я и, сняв платок, достал свои.
Подойдя к публике, я сначала показал карты им (почти все ахнули), а затем вручил Веронике. У нее в руках оказались пять тузов, причем все одинаковой пиковой масти. Удивление было столь велико, что она, так же, как и Аня, открыла рот и проводила меня за кулисы обреченным взглядом, в котором присутствовало и непонимание, и возмущение, и многое другое. Еще бы! Ее план «посадить меня в калошу» не увенчался успехом, и ей пришлось признать поражение. Я же перед тем, как уйти сделал еще один, прощальный комплимент и под аплодисменты скрылся за кулисами. Через некоторое время, то есть после своей репризы, за кулисы ушли и клоуны, захватив мой столик с разбросанными по нему веревками.
– Ну что ж, поздравляю с «цирковым крещением»! – произнес жонглер Алексей, еще раз хлопнув меня по плечу.
Кивнув головой, я стал разбирать столик, и вскоре он вновь превратился в небольшой, весьма компактный чемоданчик.
– «Эквилибр на катушках»! – объявила последний номер Любовь Васильевна и тоже подошла ко мне.
– Я рада, что ты все сделал так, как я хотела.
Взяв свой чемоданчик, мне больше нечего было здесь делать. К тому же номер мне совершенно не хотелось смотреть. Это все из-за роковой троицы, которая делала на манеже все, что угодно, но только не то, что нужно. Их уже давно собирались выгнать, но так и не решались, так как в отдельных случаях они были незаменимы, и это их спасало. Да, признаю, номер хороший и они делали все правильно (в смысле трюков), но вот их манера исполнения сводилась к нулю. То они забывали, какой трюк идет дальше, то забывали в нужном месте сделать комплимент, а делали его в совершенно неподходящем, то растерянно смотрели и не знали, чем жонглировать, так как мячи, кольца, булавы они куда-то положили… Вот только куда? Видимо они, эти ребята, не доросли до возраста осмысления происходящего или же серое вещество у них вообще не было развито.
Сидеть и смотреть на этих тунеядцев я не намеревался. К тому же слишком громкая музыка уже начала давить на уши. Я встал и спокойно направился в гримерную переодеваться. И хотя еще в конце был общий парад для всех участников выступления, от него я отказался сразу же, как только зачитали программу. Кажется, это было так давно!
До своей гримерки мне удалось добраться быстро, так как сейчас мало кто мешался под ногами, но бегающих туда-сюда оказалось все-таки достаточно. Уже открывая дверь, я заметил какой-то подозрительный сверток у противоположной стены. Подойдя ближе к нему, мне не составило большого труда прочитать записку, адресованную Анне Мерзляковой:
«От твоего верного поклонника. Надеюсь, мой подарок тебе понравится!»
Кое-как сдержав приступ смеха, я все же открыл дверь, вошел внутрь и плюхнулся на стул, поставив перед собой на стол чемоданчик. Усталости не было совершенно, но вот чувство неопределенности – да. Отчего бы это? Вроде сейчас все спокойно, ни с кем ничего не случилось, но что-то все равно было не так. Что? Что именно могло произойти? В моей голове «поднялся ворох» мыслей, которых я никак не мог разложить по полочкам. Их как будто кто-то вытряс в кучу и забыл собрать. «Не-е-ет, – мысленно протянул я в смущении. – Нужно отвлечься. Подумать о чем-нибудь другом. К примеру, о медведе! Нет, медведь слишком банален и прост. Может о среде? Именно о ней. Об этом дне нужно подумать хорошо, все взвесить и сравнить, а в конце и подытожить. Как бы там ни было, я должен справиться с той задачей, которую поставил перед собой. Нужно надеяться на лучшее. Все получится! Уверенность на все сто!»
В гримерную вошли ассистентки.
– Выйди, нам нужно переодеться! – сразу же заявила Лена и присела на стул.
– Уже все? – поинтересовался я со слабо скрытым удивлением.
– Да.
– И парад?
– А как же, или ты думал представление будет идти вечность? – Елена была не в настроении, видимо что-то случилось и весьма неприятное.
– Нет, но…
– Так, ты будешь уходить, или придется уйти мне?
Наконец, мои мысли собрались там, где их место и я стал говорить по существу, выкидывая все лишние реплики, так как вы уже, должно быть, знаете, что «краткость – сестра таланта»!
– Оставайтесь, я пойду!
Вышел. Коробки с неизвестным содержимым уже не было, и это к лучшему. Не будут посторонние глазеть, устраивая столпотворение. И все же мне интересно, как быстро летит время! Может это случается только тогда, когда я погружаюсь в свои мысли? Может быть, может быть… Тогда это очередная тема для моих умственных рассуждений: чем больше «шевелишь мозгами», тем быстрее летит время! Кто-то где-то мне это говорил, вот только вспоминать долго. Может, учитель литературы?
Из комнаты вышли Елена и Настя. Уже когда я собирался закрыть за собой дверь, услышал девичий крик, больше похожий на писк, доносящийся из-за противоположной двери, где была комната «цилиндристов» (как я их иногда называл). Первыми там оказались ассистентки, но и я поспешил последовать за ними. Что мы там увидели, для детей, конечно, было жутковато. Настя и Елена стояли с широко раскрытыми глазами, но первая испугалась, по-видимому, больше, так как уже открыла рот, чтобы закричать. Я закрыл его ладонью, и усадил ее на стул.
– Может, потом покричишь, а то от твоего крика сейчас сюда набегут все артисты!
Девочка кивнула головой, а мне все же пришлось подойти к тому «странному» свертку. Слава Богу, такого я повидал и в большом количестве. Американские фильмы: «Дракула», «От заката до рассвета», «Восставшие из ада», и так далее тому подобное. Этим нас не удивишь, но вот таких девчонок – да! «Что там лежит?» – спросите Вы, а я отвечу…
Открыв крышку, я заглянул внутрь.
– Бог ты мой! – пробормотал я.
В коробке оказалась крыса, но не просто крыса, а убитая! И не просто убитая, а вдобавок без головы! Сразу видно – шутник постарался. Обезглавленную крысу они бы еще вытерпели (в смысле те, кто находился в комнате), но залитую кровью – не все. Правда крови было грамм пять, не больше, но и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать крик и не один. Второй, к счастью, удалось нейтрализовать.
В комнату быстрыми шагами вошла Любовь Васильевна и, ничего не понимая, спросила:
– Что происходит? Кто кричал?
Я кивнул на Анну, но та была бледная и ничего не отвечала.
– Кто объяснит, что здесь происходит?
– Минуточку! – сказал я. – Сейчас вы все увидите своими глазами.
Сказав такие загадочные слова, я надел на руку валяющийся рядом целлофановый пакет, чтобы не испачкаться и с осторожностью, держа за хвост, выудить из коробки двадцатисантиметровую безголовую тушку.
– Это от неизвестного поклонника, – пояснил я. – Видимо на шашлычок прислал.
Пропустив мои слова мимо ушей, руководитель уставилась на бывшего «живчика», с которого периодически капала кровь. Хотя нет. Стоп! Я поднес труп поближе и принюхался. Затем, не поверив своему обонянию, коснулся левой рукой красной жидкости и… лизнул. У Любови Васильевны, от изумления, глаза полезли на лоб. Не в силах говорить, она молчала. В комнатке тем временем собралось немало народа, почти весь коллектив.
– Кетчуп! – наконец сказал я, попробовав еще раз вещество на вкус – Точно, кетчуп! Никто не желает? – обратился я, на сей раз к окружающим.
Все сделали шаг назад.
– Не хотите – как хотите. Так бы сразу и сказали, а то стоят, молчат!
Я положил крысу обратно, сожалея, что столько кетчупа ушло в никуда и, сняв с руки мешок, собрался идти переодеваться.
Кое-как, но мне все же удалось протиснуться через толпу зевак, войти в гримерную, посидеть на стуле собираясь с мыслями и не спеша переодеться. Этот раз был один из единичных случаев, когда никто не «ломился» в комнату и не требовал ее немедленно открыть. Наслаждаясь относительной тишиной, я обдумывал события прошедших нескольких минут, которые пролетели с потрясающей быстротой, хотя оно было одно – крыса! «Это уже становится интересным, – крутилось у меня в голове. – Если шест – это чья-то шутка, то крыса – нет, и я не удивлюсь, если все эти происшествия окажутся как-то связаны между собой. Я, конечно же, не лейтенант Коломбо и тем более не Эркюль Пуаро, но «котелок» у меня «варит», хотя и не всегда. Разобраться здесь сложно, но можно, к тому же времени у меня предостаточно – вся жизнь впереди, и проблема эта когда-нибудь да решится. Но если подобные происшествия будут случаться и впредь, то придется соображать быстрее, значительно быстрее. Как бы там ни было, нужно всегда надеяться на лучшее. С другой стороны, если всегда будешь надеяться на худшее, то когда оно придет, ты не окажешься слишком удивленным и останешься в совершеннейшем спокойствии! Так что же выбрать: первое или второе? Понятия не имею…»
Оставаться дальше в этой душной комнате я не собирался, поэтому, чуть разобравшись со своими мыслями, сразу вышел в коридор и закрыл на ключ свою комнату. Ключ был единственный (кроме, конечно же, дубликата, висевшего у Любови Васильевны в специальном шкафчике, но там хранились все ключи от всех дверей, так, на всякий случай, – вдруг кто-нибудь свой потеряет). Даже у ассистенток его не было. И это правильно! Зачем он им? Все, что им здесь нужно, – это костюмы для номера и все, иначе, будь у них ключи, мои секреты иллюзионного жанра давно все узнали. Их и так расспрашивали о тех или иных трюках и мне везло, что они ни о чем не догадывались. «Когда же все «всплывет наверх», то мне придется либо заново составлять программу, либо прийти к тому, с чего я начинал, – показ фокусов своим друзьям. Нужно быть предельно осторожным в подборе ассистенток – от этого зависит будущее».
Напротив меня все еще толпились девчонки и мальчишки, пытаясь пролезть хотя бы на полметра вперед и разглядеть, из-за чего, собственно, собралась вся эта толпа.
Я еле заметно улыбнулся и поспешил к выходу из шатра. Почти у самой двери меня остановил голос руководителя:
– Обязательно приди во вторник! У нас будет важный разговор – сказала она.
– К шести?
– Да, но не позже.
Она повернулась и скрылась в гуще ребятишек. Я же немного помедлил с выходом на морозный воздух, обдумывая ее слова. «Будет важный разговор…» – повторил я, второй раз пытаясь взяться рукой за дверную ручку, да так и не сделав этого. «С кем? О чем? Зачем? Одни вопросы. Где же ответы? Как ни странно, но ответы приходят в голову раньше вопросов. Итак, ответим на первый вопрос «с кем»? Это совсем просто. Либо со мной, либо со всем коллективом… «О чем»? Это уже чуть посложнее, но и тут имеются два варианта. Первый – обо всех этих странных происшествиях; второй – о том, что совсем скоро коллектив, возможно, перестанет существовать. Обидно! И наконец «зачем»? Об этом нужно поразмыслить получше. «Зачем», как ни странно – сложный вопрос. Возможно для того, чтобы узнать истину? Да-а-а, просмотр «Секретных материалов» не прошел для меня даром. Теперь истину будут искать не только они, но и мы. Как все похоже! С другой стороны, руководители могли сказать обо всем прямо «в лоб», но на такое они не пойдут. Им жалко детей! Жалко того, что в городе больше не будет цирка! В городе не бу…»
Я словно заморозился, застыл на месте. До меня вдруг стала доходить истина. «В городе не будет цирка!..» – мысленно повторил я, прокручивая все то, что ранее было произнесено моим внутренним голосом.
– Так ты выходишь или так и будешь здесь до вечера стоять? – раздался голос позади меня.
На некоторое время мне пришлось отвлечься от блуждавших во мне мыслей, обернуться и посмотреть на того, кто меня прервал в самый неподходящий момент.
Это оказалась Вероника.
На ней, как всегда, была курточка сине-зеленого цвета, собственноручно связанная шапка с коричневым помпоном и черные меховые сапоги, больше похожие на валенки (это лично мое мнение).
– Ну, так что, домой не собираешься? – снова повторила она, так как из-за того, что я заслонял собой всю дверь, выйти из шатра было практически невозможно (имеется в виду, не было выхода именно через эту дверь).
– Уже выхожу, – произнес я и вышел.
Мое лицо моментально обдало морозным воздухом, отчего запершило во рту и сразу же заслезились глаза.
Отвернувшись от Вероники, я направился к фургончику, в котором расположился недавно привезенный медвежонок. Зайдя внутрь, я почувствовал, что температура здесь около двух десятков градусов, конечно, за знаком плюс. Рядом стоял опустошенный таз из-под какого-то варева. Постояв минут пять и, посмотрев на мирно спящего зверя, я прошептал как можно тише:
– Не переживай, братишка, все будет хорошо!
Затем вышел, хорошо закрыв за собой дверь, и направился к остановке.
Сегодня, в воскресный день, люди уже не так спешили по своим делам. Все они наслаждались зимой и ее белоснежным покрывалом, еще не испорченным машинами. На них были теплые зимние куртки, шубы, пальто, но даже вся эта одежда не защищала от мороза и людям приходилось поглубже засовывать руки в карманы и получше прижиматься головой к пушистым воротникам. Как ни странно, но никто не спешил побыстрее добраться до дома. Их даже не пугал мороз, все набирающий силу.
Под ногами скрипел снег, и это мне не нравилось, так как создавался шум, из-за чего невозможно было неслышно подобраться к тому или иному человеку, а напугать их своим внезапным появлением было моим любимым делом.
На удивление трамвай подошел быстро, и мне даже удалось занять одно из пустующих мест.
Мысли вновь стали переваривать информацию. В голове, четко вспыхнули слова: «В городе не будет цирка!..» Я тихо произнес эту фразу несколько раз, настраивая себя на потерянные ключевые моменты недавнего монолога. «Итак, начнем рассуждения! Времени у меня еще достаточно, – подумал я и полностью углубился в себя – Рассмотрим такой момент: мне известно, что несколько лет назад в городе находилось много цирковых студий, разбросанных по разным улицам и микрорайонам, но после долгой конкуренции остался только этот – цирк «Мечта». Он перебрался из здания на улице Ленина, где занимал весь четвертый этаж, в купленный за свои деньги шатер у Никольских ворот. Это было крайне невыгодно, так как здесь им приходилось платить за аренду земли; за отопление, которое находилось в каждой комнате-гримерной и шло по всем коридорам прямо на манеж, и там окутывало теплом (особенно в зимнее время года) все пространство; за водоснабжение, охрану и прочие мелочи. На все это нужны были деньги! Вы спросите: «Как им разрешили заниматься в шатре? Ведь это детский коллектив!» Охотно отвечу. Нужно все знать и уметь, дорожить тем, что любишь больше всего на свете и бороться за свою мечту! Вот и все!
Вернемся к теме! Если моя голова «варит» и причем в нужную сторону, то есть в правую, то разгадка, по моему мнению, весьма проста. Кто-то из другого циркового коллектива, который был смещен с пьедестала почета и, в конечном счете, распался, решил испортить жизнь этому, и делает все необходимое весьма успешно. Это одна из многочисленных необоснованных версий, которая к тому же может оказаться ошибочной! И чего я на ней остановился? Пойдем дальше…»
Занявшись, таким образом, своими мыслями, я чуть не пропустил свою остановку, но, к счастью, успел вовремя выскочить из уже начинающего отъезжать трамвая. На меня сразу же косо посмотрела стоящая на остановке толпа, но никто ничего не сказал, лишь провели суровыми взглядами.
Весь оставшийся день и понедельник я находился в задумчивости, хотя, казалось бы, ничего не произошло. Но за несколько дней нужно было сделать столько дел, что любой другой точно посчитал бы меня ненормальным. Странно, что я вообще на это согласился, хотя все мои друзья вначале были против, но в конце концов решили помочь и дело стало выглядеть не таким уж и безнадежным! Вера – единственный мой союзник на данный момент. Даже друзьям я не мог довериться полностью из-за опасений о будущем.
Итак, во вторник, ровно в восемнадцать часов, я находился уже в шатре. Любовь Васильевна решила сегодня провести большое собрание. Как бывало и раньше, артисты цирка стали подходить после шести и собрались полностью только в половине седьмого. На такие опоздания уже никто не обращал внимания, все к этому привыкли. Даже руководители, если сначала делали выговор, то теперь с безразличием смотрели на задержавшихся, так как репетиция из-за этого, была продлена на полчаса, что, в сущности, окупало ожидания.
Когда все расселись на манеже, к нам вышла Любовь Васильевна и заговорила весьма необычным голосом, который от нее еще никогда не слышали.
– Сегодня я собрала вас всех здесь для того, чтобы объяснить недалекое будущее, то есть то, что должно вскоре произойти, – она немного помедлила и вновь заговорила, пытаясь спрятать в голосе ноты разочарования, и хочу признаться, делала она это весьма успешно, почти никто ни о чем не догадался. – Завтра в цирк приедет ревизор, осматривать наше положение, а что мы ему можем показать? Одни только задолженности и больше ничего. Вы, наверное, понимаете, чем это для нас грозит? Так вот, завтра цирк «Мечта» перестанет су…
Она не успела закончить какую-то, по-видимому, важную мысль, так как на манеж в это мгновение выбежал запыхавшийся почтальон с огромной сумкой через плечо, который пытался что-то сказать, но делал он это столь тихо, что никто ничего не услышал.
Удивленная Любовь Васильевна долго на него смотрела, собираясь с мыслями – видимо, он сумел застать ее врасплох, – а потом спросила:
– Ты кто?
Теперь удивился почтальон – мальчик, нет, скорее всего, юноша, лет восемнадцати. Он-то думал, что его узнали, к тому же на синей сумке крупными буквами было написано: «Почта».
– Почта! – выдавил он, хотя его спрашивали о другом. – Вам срочная телеграмма из Москвы. Заказная! Это ж вы Любовь Васильевна?
– Да… это я!
– Отлично, а то я думал, что уже опоздал. Мне вообще-то сказали доставить телеграмму в шесть, но вы, наверное, знаете, как много нам приходится ходить, и бывает такое, что опаздываем…
Так, разговаривая обо всем, что придет в голову, он достал из сумки тетрадь и сказал:
– Распишитесь!
Когда все было сделано, юноша протянул листок бумаги, сложенный в несколько раз, и так же быстро выскочил из шатра – видимо, еще многим нужно было разнести срочную корреспонденцию.
Из-за кулис вышел второй руководитель и подошел к жене, которая читала телеграмму:
"ЛВ и СД! Это НА – ревизор. Завтра не приеду. Буду в следующем месяце. За неудобства Вам купят билеты в театр на пол-одиннадцатого. Ждите следующих сообщений.
С уважение. Коврижкин Николай Алексеевич".
Вы спросите, откуда я знал то, что было там написано? Да очень просто, но если Вы еще не догадались, то придется рассказать в свое время. Сейчас же вернемся к другому.
Руководители так и застыли с чуть приоткрытыми ртами. Они ожидали всего, что угодно, но только не такого поворота событий. Они даже не знали, что и сказать, так велико было их потрясение. Наконец, первой опомнилась Любовь Васильевна. Она словно разморозилась, вышла из долгой спячки и тихим голосом заговорила:
– Полученная телеграмма свидетельствует о том, что ревизоры завтра не придут, также возможно, что они не придут и до начала следующего года. Это дает нам возможность хоть немного рассчитаться по задолженностям и улучшить свое положение. К тому времени у нас все должно выглядеть на отлично! А теперь прошу заниматься своими номерами. Впереди много выступлений, как выездных, так и местных.
– Так что, завтра к нам никто не придет? – послышался голос Иннокентия.
– Конечно, нет! Но ты, я вижу, не очень рад.
– Я только хотел узнать, почему они…
Его голос прервался, так как по неизвестной причине он слетел со своего стула и плюхнулся на манеж. Все улыбнулись, и сразу же было прекрасно видно, из-за чего случилась эта «неприятность». Оказывается, ему помогла сестричка, сидевшая за его спиной. Она-то в нужный момент и скинула своего братишку, вот только что способствовало этому? Мне не ясно. Должно быть это что-то важное, иначе говоря, Вероника хотела, извините за грубость, закрыть рот Иннокентию, и это ей удалось. Причем с таким блеском, что никто ровным счетом ничего не заподозрил. Ну-у-у, почти никто! Эта девчонка не учла только одного – позади всех сидел я, и только мне все было видно!
Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Почему мне нравится не привлекать к себе внимание»? Наверное, потому что мое самое любимое проявление – это одиночество. И что в нем такого особенного? А может, мне нравится то, что другие терпеть не могут?..
Все разошлись по своим комнаткам и вскоре вернулись с реквизитом. Начиналась репетиция. Она ничем не отличалась от тех, что были раньше, только сегодня – особенный день, хотя никто об это даже и не догадывался. Для всех остальных это очередной, ничем не привлекательный «серенький» денек, каких много в неделе, в месяце, в году…
После получасовой репетиции настало время воздушных гимнастов. Для них освобождали весь манеж, натягивали сетку, и те приступали к своим играм в воздухе. Наличие страховочной лонжи – обязательно! Без нее руководители ни за что никого не выпускали. Они ведь отвечали за каждого участника!
Евгения Фоменкова сегодня была особенно в ударе. Она так лихо перепрыгивала с трапеции на трапецию, что я, как и все ребятишки, не мог отвести от нее напряженного взгляда. Да-да, именно напряженного. Ведь цирк – это, по существу, одна большая сплоченная семья, и если у одного что-то не получалось, то волновались все! Хотя нет, в нашей семье завелся «шпион-таракан», который все время пытался испортить нашу жизнь, по-другому говоря, перетасовать карты в колоде, но вот репутация… С другой стороны, «имидж – ничто, жажда все»! Хе-хе, это мне уже известно. Весьма поучительная цитата, но не будем сегодня о грустном… Нет, видимо об этом говорить придется, ведь недаром существует пословица: «не гони беду в лес, она сама к тебе придет».
Пока я здесь размышлял о том – о сем, с бедной Женей случилось еще одно несчастье. «Это уже становится не смешно», – подумал я, наблюдая, как она вместе со своей трапецией вылетает через купол шатра, оставляя в нем внушительных размеров дыру. Первым отреагировал я, привыкший ко всем происшествиям, пусть даже и таким, относиться спокойно, но сейчас это было выше моих сил. Первый раз за много лет я испугался! Испугался не за себя, как это бывало, нет, а за совсем еще юную девочку, сумевшую многого добиться в жизни.
Выскочив на улицу, я попытался представить, куда она могла упасть, но следов так и не обнаружил, а услышал лишь слабый стон, доносившийся откуда-то из-за кустов, полностью покрытых инеем. Как обычно, к вечеру становилось еще холоднее, а опустившаяся на землю ночь совсем мешала мне разобрать что-либо на расстоянии десяти метров. Я все же сориентировался, пошел на звуки, и передо мной предстала такая картина: трехметровый забор, охватывающий всю арендованную землю вместе с шатром; за ним, что-то резиновое, очень похожее на батут; на нем – Евгения, все еще не пришедшая в себя после очередного, уже второго шока за неделю. Ее глаза смотрели куда-то вверх, в звездное небо, рот – открыт, и оттуда еле слышно доносились слова, совершенно бессвязные, отдельными слогами – фразы, не имеющие за собой никакого смысла.
От удивления и ужаса у меня чуть волосы не встали дыбом, как от электрического разряда. Все, что я мог сделать в ту минуту, – покачать головой. Если бы кто-то с профессиональной точностью не рассчитал ее полет, она наверняка бы приземлилась на железный забор, а ведь его верх представлял собой острые пики, способные проткнуть что угодно.
На мгновение я сам посмотрел на небо, вспомнив про Бога и поблагодарив Его за это везение, с легкостью десятилетнего ребенка в три прыжка перемахнул через забор. Для меня это не составляло большого труда, так как в недалеком прошлом я перепрыгивал и не через такие препятствия.
Оказавшись почти по колено в снегу, я подошел к батуту, а ведь это в действительности был он, и поднял Женю на руки.
