Илья Андреевич Беляев
Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон»
– Что ты на меня взъелся? – не выдержал Алексей.
– Спасибо моему другу, отец которого работает вместе с братом отца Алексея. Тот-то после очередного застолья не выдержал и взболтнул лишнего. Оказывается, он пару лет назад был директором небольшой цирковой студии, но некий преуспевающий коллектив «Мечта» сумел вытеснить всех, даже его, и стать единственным в городе профессиональным цирком. Спасибо другу, то есть его отцу за предоставленную информацию, иначе мне бы пришлось совсем туго. В один прекрасный день Анатолий Жидков, удерживающий злобу на всех вас в себе, не выдержал и попросил своего племянника помочь ему в одном деле, пообещав за успешный исход… что-то, похоже, весьма ценное, вроде компьютера, раз тот согласился! После чего…
Из-за стола напротив вдруг встала Евгения и, опустив голову, тихо произнесла:
– Это я!
– … он и привел в… Что?
Я совершенно не понял, что сказала Фоменкова, но вид у нее был такой, что шутить она не собиралась.
– Это я вредила коллективу! – сквозь слезы произнесла она.
– Ты что говоришь? Вдумайся в свои слова! – сказала Любовь Васильевна и вошла в зону синего света.
Девочка мгновение постояла, а потом, закрыв руками глаза, заплакала. Я не знал, что делать. Такого поворота событий в моих планах не было, и я на них ну никак не рассчитывал. Создалась такая ситуация, что обвинение Алексею вот-вот должно было рассыпаться. «Все не так! Почему она за него? Почему? Зачем выгораживает? Женя все знает, но почему делает не так, как нужно?»
У всех было такое удивление, что никто толком не мог ничего сказать. Даже руководитель не знала, что делать: поверить ей или продолжать обвинять меня. Сидящая рядом с Евгенией Настя, долго смотрела на нее широко раскрытыми глазами, а затем, повернувшись к Подчечуйкиной, сказала:
– Я не верю! Она не могла так поступить! Она… добрая!
Наконец, сообразив, что нужно делать, я, все еще сбитый с толку, подошел к девочке и шепнул ей на ухо:
– Подумай, чем ты рискуешь! Неужели тебе не страшно? Последствия будут слишком плачевными!
– Я не могу поступить по-другому! – шепнула она.
– Почему?
– Это единственное… что не положено знать никому! Даже тебе.
Я поднял ее голову за подбородок и посмотрел прямо в глаза, с которых все еще бежали слезы, поймал одну каплю на щеке и, улыбнувшись, громко сказал:
– Продолжим!
Создалось такое впечатление, будто я проигнорировал Евгению.
– Алексея чертовски хорошо учили, но вот что делать в подобных ситуациях не предусмотрели, так как надеялись на успех. К сожалению, для одних и к счастью для других, «язык мой – враг мой»! Особенно это проявляется после бутылочки белой.
– Но ведь я уже призналась! Зачем…
– Слушай, Жень, сядь ты, посиди и перестань реветь! Все будет хорошо!
Достав из кармана белый платочек, постиранный недавно «Ariel», я протянул его девочке. Не вытираться же ей рукавом, в самом деле!
Она села, пару раз всхлипнула и выдавила кислую улыбку.
– Мне думалось, что времени у меня много, очень много, но как я сейчас понял, его катастрофически не хватало. Не знаю почему, но мне нравится Алексей! Он сумел так быстро оторвать всех вас от темы с диктофоном, что бьюсь об заклад, вы ничего не поняли. Послушайте еще раз!
Перемотал пленку.
– Но почему именно сотовый… для него…
– У вас нет никаких мыслей по поводу услышанного?
На сей раз, я обратился непосредственно к руководителям.
Любовь Васильевна села и уже не знала, что здесь происходит. Сергей же Дмитриевич сидел и туманным взглядом осматривал присутствующих, пытаясь «переварить» все сказанное ранее.
– Сотовый. Вдумайтесь! Станет ли кто-либо выбирать сотовый неизвестной девчонке, которая вместе с Алексеем едет только в одном автобусе? Никто не согласится! А станет ли незнакомая девочка брать вину мальчика на себя, если они не…
– Но Рублев в цирке почти год. Они знают друг друга не хуже, чем я тебя! – прервал меня Иннокентий, но я его уже не слушал.
«При чем здесь это? Вырос, а ума не набрал. Как скажет-скажет…»
– … если они не брат и сестра!
– Брат?
– Сестра?
Со всех сторон послышалось только это. Любовь Васильевна, схватившись за голову, откинулась к спинке стула. Ее муж побежал за лекарством.
Не веря своим ушам, Алексей встал и сказал что-то невразумительное. Раскрасневшаяся Женя перестала плакать и смотрела на меня широко открытыми глазами. Удивление захлестнуло всех в эту минуту.
– Да, Алексея в день поездки в Вязьму не было, но была его двоюродная сестра Женя. Неважно, как я узнал об этом. Она любит своего брата так сильно, что согласилась помочь ему в одном деле, и вот сегодня получила телефон. Спорю, этот подарок тянется от вот этой самой видеокассеты. Подбросив ее в снег за Вероникой, он тем самым пытался доказать, что она принадлежит ей, а та даже понятия не имела о ее существовании. Посмотрите на досуге, она вам очень понравится! – обратился я к прибежавшему обратно с корвалолом звукооператору. – Я помню в Вязьме один промелькнувший взгляд. Взгляд удивления! Когда не удалось сорвать мой номер, кто-то удивился. Я точно помню, что это было слева от меня, а там находилось только пять человек и… Женя! Она не знала, что делать. Все шло гладко и без сбоев. Тогда фантазия не подвела ее, и она решила открыть проход под сцену. Как раз над тем местом и собирались стоять наши бывшие эквилибристы. С этим девочка справилась блестяще! Но Леша со своим дядей допустили две ошибки, которые помогли мне. Без них я был бы как без рук. Он придумал какое-то странное оправдание за свой пропуск в Вязьме. Здесь-то он и остался один. Ни заболевшая Вероника, ни уехавший Иннокентий не подходили на роль «барабашки» так, как Алексей.
Шагнув назад к своему столику, я допил оставшуюся в бокале газировку и посмотрел на руководителей.
– Неужели это ты? Как ты мог? А мы-то верили! Ты представляешь, что натворил? – сурово сказала женщина, так как сил на то, чтобы кричать, у нее не было. – Теперь мы знаем, почему испорченные вещи на следующий день появлялись уже целыми, но…
– Знаете ли, Любовь Васильевна, дядя Алексея был на вас, по-видимому, так зол, что решил растянуть месть на долгие недели, месяцы… Чтобы вы боялись новых выступлений, чтобы ваши нервы были не такими прочными, как раньше. Все заведомо делалось с целью! Но цель иногда не оправдывают средства, – ответил я на еще не заданный вопрос. – Появляющийся реквизит – это только начало, цветочки, дальше хуже. Ничто не вечно! В клубке всегда найдется как начало, так и конец, каким бы большим он не оказался. Размер не имеет значение, главное из – чего он сделан.
Настало время плакать мальчику. Он сложил руки на столе, положил на них голову и тихо засопел.
– Я не хотел…
– С тобой мы потом разберемся! – прервал его Сергей Дмитриевич. – Игнат! На сей раз ошибались мы! И ты все еще продолжаешь быть участником нашего коллектива.
– Нет! Вы меня извините, но мое время вышло. Все, что мне посчастливилось сделать, – я сделал. Удача, случай, везение… свет прожекторов, аплодисменты зрителей, новые номера, трюки, совершенно иные знакомые…
Я посмотрел на Веронику.
– Здесь было совершенно все, о чем я мечтал. Даже мечта стала «Мечтой», но с меня хватит! Показав свое умение во множестве мест, я многое узнал, научился ценить и уважать! И сегодня – мой последний выход на манеж!
Повернувшись, я стал удаляться, оставляя позади себя окаменелый и ничего не понимающий цирковой коллектив вместе с руководителями.
– А может… – начала было Любовь Васильевна, совершенно пораженная недавно случившимся и не знающая, что к чему.
– Нет-нет, спасибо! Я найду выход!
И скрылся за кулисами. Затем появился вновь.
– Да, передайте привет и пожелайте здоровья Наталье Семеновне и Николаю Алексеевичу! Надеюсь, им спектакль понравился.
Улыбнулся и, обведя на прощание всех присутствующих добрым взглядом – ушел. Ушел навсегда! Меня никто не мог остановить. Да и кому это было делать? Произошли слишком ошеломляющие события, чтобы обратить на меня внимание.
«Два-ноль в мою пользу!»
Я вышел на улицу. Становилось темно. Мороз нещадно щипал лицо. Метели не было, но белые тучи застилали все небо. За пределами шатра, на дороге, меня ждал Михаил на недавно починенном «Запорожце» и сидящий рядом Александр, который увидев меня, открыл окно и крикнул:
– Ты скоро? Мы тебя замерзли ждать!
Да, я и забыл, что автомобильную печь еще не успели починить.
Пока я вел «дружескую беседу» с коллективом, мои друзья перенесли все коробки и ящики для фокусов в машину, так как они были сделаны мною лично. Ждали только меня, но я почему-то не спешил уходить. Я прощался с цирком!
Теперь я никогда не услышу радостного звонкого смеха Подчечуйкиной, никогда не увижу искрящегося блеска в глазах Колошиной, сосредоточенности и решимости гимнастки на трапециях Фоменковой, глубочайшей задумчивости всегда сидящей в отдалении Тужуркиной. Тем более не буду присутствовать при придумывании и репетиции новых реприз Иннокентием Колошиным. Вечные удивления Анастасии Конарейкиной останутся в прошлом, и она больше никогда не спросит секрет того или иного трюка в моем исполнении, а улыбка Анны Мерзляковой надолго останется в моей памяти.
Смех, радость, веселье… Здесь было все, что нужно, но только не спокойствие. Слезы, разочарование ушли в прошлое и никогда больше не вернутся. Долгожданный мир наступит совсем скоро, буквально на следующей репетиции. Идеальная цирковая семья будет еще очень долго веселить зрителей не только города, но и всей области, но я уверен, однажды наступит тот день, когда они будут гастролировать по всей России! Тогда наступит идеальное время для идеального коллектива!
Перчаткой я снял катившуюся слезу, в последний раз посмотрел на шатер, где, по всей вероятности, еще выясняли непроясненные обстоятельства, вздохнул и сел в машину.
Я еще долго смотрел на удаляющийся шатер, но после того, как он скрылся за поворотом, мне стало невыносимо больно.
Грусть преследовала всю дорогу!
Семена радости пропали. Осталось лишь воспоминание!
Ровно через пять месяцев я пришел в цирк «Мечта» на очередное выступление. Маленький коллектив с двадцатью участниками сейчас насчитывал около сотни. Появились новые номера: квартет акробатов, трио воздушных гимнастов, двадцатка жонглеров, группа эквилибристов на цилиндре во главе с Вероникой Колошиной и многие другие. Клоунские репризы так же отличались оригинальностью и своеобразным юмором. Теперь в этом виде жанра было задействовано десять человек!
Изменилось все! Даже Евгения выглядела намного лучше, чем прежде.
Цирк жил новой жизнью! На лицах всех его участников светилась улыбка, которой ранее никогда не наблюдалось. Настоящее счастье поселилось в шатре, и никто не мог его испортить.
Что случилось с Алексеем, я не знаю, да и думать об этом как-то не хотелось, но в цирк ему дорога была закрыта навсегда.
Мы выиграли войну!
Хотя я сидел в первом ряду, меня никто не замечал. Что за парадокс? Я хотел и уйти незамеченным, но после того, как Анастасия показала свои фокусы, от которых меня бросило в жар, я не выдержал.
– Да разве это фокусы? – выкрикнул я после того, как закончился номер.
Девочка остолбенела и смотрела только на меня.
Показав восемь трюков из моей фирменной коллекции, я повернулся к ней лицом и сказал:
– Вот это – фокусы!
Я даже не сообразил, что сделал. С этого момента я опять оказался втянут в паутину цирковой жизни. Это когда-нибудь закончится?
Я опять в цирке?
Опять в роли фокусника, мага, волшебника?
Не может быть!
Вот влип!
Зато теперь можно с гордостью сказать: «Цирк, цирк, цирк… братцы, приходите в цирк!»
Видимо моя судьба быть там, где я должен. Цирк вечен, так же, как и его артисты. Одни приходят, другие уходят. Здесь нужны все! Даже Вероника Колошина и Ольга Подчечуйкина.
С моим… нашим медведем фотографируются с детишками, видимо для семейного альбома. Память! Она никогда не угаснет!
Не буду говорить, как меня встретили. И так все ясно!
Счастье, улыбки…
Это же цирк, цирк, цирк…
Да, «дело-то о тараканах» – закрыто! С чем я Вас и поздравляю!
Сумев все же под утро дочитать до последнего слова, Евграфий Порфирьевич прикрыл глаза лишь на секунду и сразу же провалился в долгий, беспокойный сон.
На работу он, естественно, опоздал. Сотрудники с недоумением смотрели ему вслед, не понимая подобного поведения заведующего. Обычно такого не было в его духе и никогда не происходило. Проспать три часа рабочего дня!.. Но никто ничего не сказал и даже не сделал замечания.
Телефон несколько раз разрывал тишину мучившегося в ожидании конца смены человека, но Евграфий Порфирьевич так и не ответил, полностью погруженный в мысли, далеко отстраненные от его больницы.
Пока он находился в прострации, пришло сообщение от ворвавшегося в кабинет санитара, что кое-кто из психов поджег занавески в холле и прыгал по коридору, словно приглашенный на новогодний утренник.
Проходя мимо столика, за которым сидела Лиза (Евграфий впервые почувствовал досаду от того, что его кабинет находился на третьем этаже), он надеялся на то, что она больше не заговорит о «записках сумасшедшего», но краем глаза он заметил движение в той стороне, где сидела девушка и мгновенно насторожился.
– Евграфий Порфирьевич! – остановил его мелодичный женский голос – Вам несколько раз звонил следователь по делу этого… Игната Андреевича. Вы не брали трубку, когда я переводила звонок в ваш кабинет. Где вы были? Вам было плохо?
– Нет. Почему мне должно быть плохо? У меня были другие неотложные дела.
– Другие дела? Я не видела вас проходящем мимо меня, а это единственный выход с этажа…
– Вы следите за мной?
– Нет, что вы, конечно нет! – смутилась девушка – Просто вы всегда такой собранный… Всегда отвечаете с первого раза… Никогда не опаздываете…
– Это не ваше дело!
Он пошел вперед к лифту и уже в спину услышал другой вопрос, который сразу же заставил погрузиться в свои мысли:
– Так вы все-таки избавились от дневника самоубийцы или еще нет?.. Передать что-нибудь следователю?
«Так-так, все начинает меня раздражать и действовать на нервы» – думал Евграфий, расхаживая с кружкой дымящегося кофе по квартире. Кто-то звонил ему на домашний телефон, но он не поднял трубку и намеренно отключил автоответчик. «Может же быть такое, что меня нет дома?»
Он сделал последний глоток, надел очки и лег, погасив свет настолько, чтобы можно было читать, не напрягая зрение.
