Игорь Юрьевич Додонов
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
Вообще же, хотелось бы заметить, что не очень ясно, на основании чего почтенный российский историк сформулировал подобное утверждение – ссылок на источники он в этом случае не привёл. Охотно допускаем, что данные источники имеются, но нам они остаются неизвестны, что и заставляет нас возражать В.О. Дайнесу.
Итак, 9 февраля 1940 года Манштейн выехал из Кобленца к новому месту службы – в Лигниц (Легницу) [52; 120]. А 17 февраля его вызвали вместе с другими вновь назначенными командирами в Берлин, для представления Гитлеру [26; 90], [52; 121].
После представления фюреру в честь новых командиров был дан завтрак. «Когда мы после завтрака стали прощаться с Гитлером, – вспоминает Манштейн, – он пригласил меня в свой кабинет. Там он предложил мне изложить свою точку зрения об организации наступления на западе» [52; 121].
Манштейн предполагает, что информированность фюрера в этом вопросе была следствием усилий подполковника фон Трескова, друга и сослуживца Манштейна по штабу группы армий «А», который в то же время был хорошо знаком с личным адъютантом Гитлера Шмундтом. По мнению Манштейна, именно Тресков довёл до Шмундта план штаба ГА «А» и убедил адъютанта доложить план лично фюреру [52; 120 – 121].
Думается, что Гитлер вполне мог быть информирован о плановых разработках Манштейна и Рундштедта и из других источников. К 17 февраля «дуэль идей» группового командования и ОКХ длилась уже три с половиной месяца, и, как говорится, шила в мешке не утаишь. Те же Браухич и Гальдер по долгу службы были обязаны докладывать в ОКВ и Гитлеру о подобных вещах. Манштейн, считая, что ОКХ, в целом, сочувствовало его идеям, в то же время не допускает мысли, что высшие чины ОКХ (т.е. Браухич и Гальдер) могли довести до сведения Гитлера (или ОКВ) об особом мнении штаба группы армий «А». Видимо, отсутствие такого предположения в тексте мемуаров Манштейна является следствием его не очень положительного отношения к этим двум военачальникам59. Впрочем, он всё-таки не настаивает на том, что Гитлер узнал о плане кампании, разработанном командованием группы армий «А», указанным им путём (т.е. через Шмундта), ибо пишет: «Знал ли он (т.е. фюрер – И.Д., В.С.) уже от своего главного адъютанта о нашем плане, и в какой мере он в этом был информирован, я не могу сказать» [52; 121].
Но, как бы там ни было, Гитлер великолепно разобрался в точке зрения Манштейна и одобрил её. Тем самым был запущен механизм коренного пересмотра плана «Гельб» [26; 90], [52; 121, 123].
20 февраля появилась новая директива ОКВ по плану развёртывания «Гельб», составленная по приказу фюрера. В общих чертах она содержала следующие положения, вполне согласующиеся с точкой зрения Манштейна на вопрос:
1. Нанесение удара двумя моторизованными корпусами (XIX под командованием Гудериана и XIV под командованием Витерсгейма) в направлении на Маас между Шарлевилем и Седаном и форсирование Мааса на этом участке.
2. Подчинение штаба 2-й армии (ранее находившегося в подчинении ГА «Б») группе армий «А» и передача ему сил, необходимых для формирования ещё одной армии. Тем самым было обеспечено немедленное введение её в прорыв, как только это допустит ширина полосы наступления группы армий в результате поворота 16-й армии на юг.
3. Подчинение 4-й армии (ранее также находившейся в составе группы армий «Б») группе армий «А», что давало возможность группе осуществить манёвр в направлении нижнего течения Соммы [26; 90 – 91], [39; 306], [52; 123].
Таким образом, основные усилия ударной группировки вермахта были перенесены, как и настаивал Манштейн, на её левое (южное) крыло. Группа армий «А» должна было получить больше, чем изначально запрашивала – две дополнительные армии вместо одной. В отношении передачи группе всей 4-й армии Манштейн замечает, что групповое командование настаивало «на передаче ей, по крайней мере, корпуса, расположенного на южном фланге этой армии, для расширения полосы наступления» [52; 123], т.е. получили «паче чаяния», как говорится.
В то же время группа армий «Б» оставалась довольно сильной для успешного выполнения своей задачи в Северной Бельгии и Голландии.
Ядром ударной группировки южного крыла германской армии становились, естественно, механизированные соединения, которые при массированной поддержке авиации наносили удар через Арденны и Маас на южное течение Соммы. При таком направлении главного удара немцев им было даже выгодно выдвижение основных сил франко-англо-бельгийской коалиции на рубеж реки Диль в Северной Бельгии (план союзного командования так и именовался – «Диль»). Наступление на нижнее течение Соммы отсекало эти войска от остальной территории Франции. Их эффективное сковывание в Бельгии было задачей группы армий «Б».
Уинстон Черчилль дал этому варианту плана «Гельб» очень образное название – «удар серпа» [26; 91], [49; 256], [50; 354]. В самом деле, наступление немцев на нижнее течение Соммы как серпом отсекало главную англо-французскую группировку от французской территории и остальных сил французской армии. Продолжая образные сравнения, можно сказать: мощному телу подрубали серпом ноги. А, как известно, без ног-то оно несподручно.
24 февраля 1940 года Главное командование Сухопутных войск вермахта издало директиву, которая содержала окончательный вариант плана «Гельб». Согласно плану, предусматривалось достигнуть следующие военно-политические цели: разбить северную группировку войск коалиции Западных держав, захватив территорию Голландии, Бельгии и Северной Франции, использовать захваченные районы как плацдармы для расширения морской и воздушной войны против Великобритании, создать решающие предпосылки для завершения разгрома французских вооружённых сил, вывода Франции из войны и принуждения Великобритании к выгодному для Германии миру [26; 91], [37; 80].
Немецкая группировка, предназначенная для выполнения поставленных задач, по-прежнему состояла из трёх групп армий – «А», «Б» и «Ц», и включала всего восемь армий (136 дивизий, из них – 10 танковых и 7 моторизованных). Действия этих войск поддерживали 2 воздушных флота.
Общая численность предназначенных для операции «Гельб» войск составляла 3,3 млн человек. На их вооружении состояло 2 580 танков, 3 824 боевых самолёта, 7 378 артиллерийских орудий калибром 75-мм и выше [7; 58], [26; 92], [37; 81].
Группа армий «А» под командованием генерал-полковника Рундштедта, которой теперь предстояло наносить главный удар, заняла исходный район от Ретгена (южнее Аахена) до стыка границ Германии, Люксембурга и Франции (протяжённость этого участка около 170 километров). Она включала 4, 12-ю и 16-ю армии (всего 45 дивизий, в том числе 7 танковых и 3 моторизованных). 2-я армия подчинена группе армий «А» всё-таки не была и осталась в резерве ОКХ. Войска группы должны были пройти через Арденны по территории Люксембурга и Южной Бельгии, выйти к Маасу, форсировать его между Динаном и Седаном, прорвать оборону на стыке 9-й и 2-й французских армий и нанести рассекающий удар в северо-западном направлении к Ла-Маншу. Частью сил предусматривалось обеспечение левого фланга наступающей ударной группировки от возможного контрудара противника из укреплённого района Мец – Верден.
Легко заметить, что последнее положение меняло план Манштейна – вместо предлагаемого им упреждающего удара на юг, который в то же время должен был создать предпосылки для второго этапа кампании, осуществлялось простое прикрытие фланга наступающих севернее армий. Как замечает Манштейн, «план развернуть наступление западнее Мааса на юг с целью разбить противника в случае, если он предпримет попытку крупными силами развернуть контрнаступление, и тем самым окончательно разорвать фронт противника между Маасом и Уазой, очевидно, показался слишком рискованным» [52; 125].
Кому такой вариант действий показался слишком рискованным?
Манштейн совершенно в духе своего произведения отвечает: «Гитлеру». «Гитлер предпочёл худший, защитный вариант прикрытия войск, участвовавших в первой фазе наступления, более смелому решению, предложенному группой армий. Ему посчастливилось, поскольку командование противника не решилось на контрнаступление крупными силами», – пишет он [52; 126].
Однако у Манштейна не было никаких оснований утверждать, что инициатива подобного пересмотра предложений командования группы армий «А» исходила именно от фюрера, а не от ОКХ или ОКВ60. Безусловно можно быть уверенным только в том, что Гитлер одобрил эту корректировку.
Основная ударная группировка ГА «А» находилась в центре её расположения, в полосе наступления 12-й армии. Это была так называемая группа генерала Клейста, состоявшая из двух моторизованных корпусов (XIX и XIV), включавших 5 танковых дивизий, и одного армейского корпуса, в составе которого находились, однако, 5 моторизованных дивизий (всего 134 370 человек личного состава, 1 250 танков, 362 бронеавтомобиля, 39 528 автомашин).
Справа, в полосе наступления 4-й армии, должен был действовать моторизованный корпус под командованием генерала Гота (2 танковые дивизии, 542 танка).
Действия группы армий «А» поддерживал 3-й воздушный флот.
В полосе от побережья Северного моря до Аахена была развёрнута группа армий «Б» под командованием генерал-полковника фон Бока в составе 18-й и 6-й армий (29 дивизий, из них – 3 танковых и 2 моторизованных). В её задачу входили захват Голландии, воспрепятствование соединению голландской армии с силами союзников, прорыв обороны, созданной бельгийцами по каналу Альберта, оттеснение англо-франко-бельгийских войск за линию Антверпен – Намюр и их сковывание активными действиями. В полосе наступления группы армий «Б» в Голландии и Северной Бельгии предполагалась выброска парашютно-десантных групп с целью захвата мостов на маршрутах наступления войск, аэродромов, дезорганизации управления обороной и осуществления диверсий. Особое внимание уделялось захвату силами воздушного десанта Льежского укреплённого района, преграждавшего путь в Центральную Бельгию.
Авиационную поддержку группы армий «Б» осуществлял 2-й воздушный флот.
Группа армий «Ц» под командованием генерал-полковника фон Лееба в составе 1-й и 7-й армий (19 дивизий) занимала позиции по франко-германской границе. Ей предписывалось обеспечить оборону в полосе шириной 350 километров от франко-люксембургской границы до Базеля (т.е. до границы со Швейцарией). Кроме того, проведением активных разведывательных действий и демонстрацией готовности к наступлению в районе Пфальца группа должна была ввести в заблуждение французское командование и добиться сковывания на линии Мажино и на Рейне как можно большего количества французских дивизий. Ставилась войскам генерала Лееба и задача содействия в обеспечении южного фланга ударной группировки германской армии.
В резерве Главного командования Сухопутных войск оставалось 42 дивизии. Их намечалось использовать для наращивания удара на главном направлении.
Авиация 2-го и 3-го воздушных флотов имела задачу завоевать господство в воздухе, дезорганизовать управление войсками противника и оказать непосредственную поддержку наступающим соединениям. За 20 минут до наступления сухопутных войск примерно 1/3 сил воздушных флотов должна была нанести удар по аэродромам противника в прифронтовой полосе, его штабам, центрам и узлам коммуникаций в Голландии, Бельгии и Франции. С началом наступления вся немецкая авиация сосредоточивала усилия на поддержке наступающих сухопутных войск, в первую очередь моторизованных корпусов, действующих на направлении главного удара.
Военно-морской флот получил общую задачу на всём протяжении операции оказывать поддержку наступлению сухопутных сил. Планировалось произвести минирование вод у голландского и бельгийского побережья, подготовить захват Западно-Фризских островов, вести борьбу на морских коммуникациях противника в Атлантике, Северном море и Ла-Манше [26; 92 – 94], [37; 80 – 82], [83; 99 – 103].
Новый, в корне переработанный «Жёлтый план» ещё в большей степени, чем его первоначальный вариант, являлся планом молниеносной войны, блицкрига. Однако нельзя не заметить, что, несмотря на всю присущую немецким стратегам тщательность, аккуратность и скрупулёзность в разработке оперативных вопросов (что, безусловно, является следствием германской педантичности вообще и однозначным показателем высокого уровня штабной культуры в немецкой армии), февральская версия директивы по стратегическому развёртыванию «Гельб» несла в себе вполне определённый заряд авантюризма. В самом деле, смелый и неожиданный для противника удар через Арденны, который в реальности оказался вполне успешным, вполне мог не оказаться таковым. Проход крупных войсковых масс, да ещё с большим количеством боевой техники, через Арденнские горы был мероприятием сложным, требующим огромного мастерства как от командиров различных уровней, так и от войск. Эти, выполняющие столь сложный манёвр войска были очень уязвимы с воздуха. Союзное командование при правильном понимании складывающейся ситуации и соответствующих действиях могло если не остановить немцев в Арденнах, то сильно затормозить их движение и нанести им большие потери массированными действиями своей многочисленной авиации. С другой стороны, даже прошедшие Арденны германские соединения могли получить хороший контрудар с юга и юго-запада. Мы помним, что Манштейн считался с этой опасностью, говорил о ней, предлагал упреждающее наступление на юг с целью недопущения подобного варианта развития событий. Но англо-французское командование попросту не решилось на такие действия, а шанс осуществить их у него был. Выше говорилось, что и в ОКВ, и в ОКХ многие считали план Манштейна очень рискованным, полагали, что степень необходимого на войне риска в нём явно завышена. Мы приводили слова начальника оперативного отдела ОКВ генерала Йодля по данному поводу, сказанные им в феврале 1940 года (говоря современным языком, «в режиме реального времени»). Но Йодль не отказался от своей точки зрения и позднее, несмотря на более чем просто успешное завершение вермахтом Французской кампании. Даже в 1946 году на Нюрнбергском процессе он заявил, что если бы французская армия в мае 1940 года вместо того, чтобы идти в Бельгию, ожидала наступления на своих позициях и развернулась для контрудара в южном направлении, то «вся операция могла бы провалиться» [37; 83].
Конечно, любое оперативное решение несёт в себе определённую долю риска, ибо противник всегда имеет возможность тех или иных контрдействий. Но план боевых операций тем более совершенен, чем он меньше оставляет противнику реальных шансов осуществления эффективных парирующих мероприятий. В идеале противник должен быть загнан в угол, в который приведёт его «одна-единственная оставленная ему тропинка». Безусловно, многое тут зависит и от самого противника – от профессионализма его командования, от умения последнего правильно оценить ситуацию, наметить план действий, собрать силы для его выполнения, наконец, от качества самих войск, их боевого духа и морального состояния. Так вот, в мае 1940 года англо-французское командование и войска оказались не на высоте. Именно поэтому у немцев всё получилось, именно поэтому их блицкриг «прокатился как по маслу». Но степень зависимости этого успеха от возможных контрмер англо-французов была очень велика. Никакой предопределённости поражения последних, подобной предопределённости поражения поляков в 1939 году, не было. И уж коли мы вспомнили Польскую кампанию вермахта, то о ней можно сказать так: не столь хороши в сентябре 1939 года были немцы, сколь плохи оказались поляки. В мае 1940 года немцы были уже значительно лучше, чем в сентябре 1939 года, а англо-французы оказались хуже поляков. Однако план, по которому действовали германские войска, столь уж хорошим не был.
В литературе можно встретить при констатациях такого рода ссылку на склонность фашистских стратегов к авантюристическим решениям. Это верно. Гитлеровские военачальники, видимо, «набирались» «духа авантюризма» от своего фюрера. И чем дальше немцы шли от победы к победе в Европе, тем больше «зарывались» нацистские военачальники. Примерные уроки они получили только во время войны с Советским Союзом. Причём, получать они их начали буквально с первых часов этой войны, да только дошли они до них не сразу, и вообще не до всех. Потому-то возникла потом потребность в мемуарах придумывать сказочки про «генерала грязь», «генерала мороз» и «несметные полчища монгольских варваров».
Манштейн был из числа тех, до которых «советские уроки» не дошли, и «дух авантюризма» из него так и «не выветрился». Очевидно, потому, что, в отличие от многих германских военачальников Второй мировой войны, для которых этот «дух» был благоприобретённым (под воздействием давления фюрера и головокружительных успехов начального этапа войны), для Манштейна он был врождённым.
Рискнём заявить, что последний вариант плана «Гельб» несёт авантюристические черты не высшего генералитета вермахта вообще, а именно Манштейна. «Играть на грани» – это был стиль Манштейна. огонь в душе, о котором он говорит в своих мемуарах, видимо, горел у него чрезвычайно сильно. Подобная тактика приносила свои положительные плоды. Но, имея, как всякое авантюристическое деяние, большие шансы на неудачу, она неизбежно должна была когда-то ей и закончиться. И не раз. Что, собственно, и произошло во время войны с СССР.
Однако вернёмся к подготовке Французской кампании вермахта.
Что же могла противопоставить немцам англо-французская коалиция?
Могла противопоставить совсем немало. К маю 1940 года Франция держала на своём Восточном фронте 2 680 тысяч солдат. Поддерживающий их британский экспедиционный корпус насчитывал до 395 тысяч человек. На этом театре военных действий французы и англичане располагали свыше чем 3 400 танками, 13 000 тяжёлых и средних орудий (калибром 75-мм и выше), 2 350 самолётами [7; 58].
Соотношение боевых группировок немцев и англо-французов было следующим:
по людям – 1:1,07 в пользу немцев;
по танкам – 1:1,32 в пользу союзников;
по орудиям – 1:1,8 в пользу союзников;
по самолётам – 1:1,63 в пользу немцев.
Как видим, в артиллерии и танках англо-французы превосходили германцев, в людях уступали незначительно. Более или менее убедительный перевес войска вермахта имели только в боевых самолётах.
Но здесь необходимо добавить следующее. Мы не можем учитывать, определяя соотношение сил, бельгийские и голландские войска, ибо и Бельгия, и Голландия имели статус нейтральных стран и к коалиции Англии и Франции не примыкали. Но вторжение немцев на их территории автоматически превращало их во врагов Рейха и союзников англо-французов. С бельгийской и нидерландской армиями немцам пришлось бы сражаться. Потому потенциал этих армий всё-таки надо учитывать при подсчёте соотношения сил противоборствующих сторон. Так вот, бельгийцы могли выставить против немецкой армии вторжения до 600 тысяч человек, 186 боевых самолётов, 1 338 орудий калибром 75-мм и выше. Голландцы располагали армией в 350 тысяч солдат при 120 боевых самолётах и 656 орудиях. Танков в бельгийской и голландской армиях не было [7; 58], [37; 87 – 89].
Таким образом, общий потенциал армий, противостоящих германским войскам надо увеличить:
личный состав – свыше 4 млн человек;
танки – 3 400 единиц;
самолёты – 2 656 единиц;
артиллерийские орудия (калибром 75-мм и выше) – 15 000 стволов.
Соотношение сил противников тогда будет выглядеть иначе:
по людям – 1:1,2 в пользу противников Германии;
по танкам – 1:1,32 в пользу противников Германии;
по орудиям – 1:2 в пользу противников Германии;
по самолётам – 1:1,44 в пользу немцев.
Как видим, общие англо-французские, бельгийские и голландские силы превосходили немецкие по всем статьям (кроме авиации).
Вообще же, надо заметить, что вопрос о соотношении сил в Западной Европе к началу немецкого наступления в мае 1940 года до сих пор является спорным, по нему идут дискуссии. Многие западноевропейские авторы (в основном, конечно, англичане и французы) преуменьшают данные о количестве боевой техники, вооружения в союзных войсках и даже об их численном составе, пытаясь именно этим объяснить их поражение с скоротечной кампании мая-июня 1940 года [37; 89]. Скажем, нами выше приведена цифра боевых самолётов в войсках англо-французов, бельгийцев и голландцев – 2 656 единиц, при этом 2 350 из них приходятся на англо-французов. Но в литературе существуют и другие цифры (более высокие) – 3 791 боевой самолёт у союзников, из них у англичан и французов 3 485 [26; 92], [37; 89]. Читатель может видеть, что мы использовали более низкие цифры. Однако, как справедливо заметил непосредственный участник тех событий французский генерал Ф. Гамбьез, «французское поражение в 1940 году было событием необычайным. Мы знаем теперь, что в общем соотношении сил франко-британские войска имели преимущество в танках и артиллерии, а их слабость в авиации была не такой, чтобы можно было предугадать столь быстрый разгром» [37; 89].
Трудно поспорить с этими словами генерала-француза.
В самом деле, численное соотношение сил было по большинству параметров более выгодно для союзников.
Но всё дело в том, что это не единственный фактор, который определяет победу в сражении, операции, кампании. «Воюй не числом, а умением», – сказал великий русский полководец Александр Васильевич Суворов.
Что является составными частями такого умения?
Воюют не просто людские массы, не просто армады танков и самолётов. Воюют воинские группировки, состоящие из воинских объединений, соединений, частей. И действуют они на основании каких-то оперативных планов, От того, насколько последние хороши или плохи, зачастую зависит исход противостояния. Очень важным является также боевой опыт войск, уровень их подготовки. Наконец, далеко не последнюю роль играет и моральное состояние армии, её боевой дух.
Скажем сразу, вторгшиеся во Францию, Бельгию и Голландию немецко-фашистские войска уже обладали боевым опытом (помимо Польской кампании, ими в апреле 1940 года был произведён захват Дании и большей части Норвегии), были лучше подготовлены в боевом отношении. В отличие от англо-франко-бельгийско-голландских войск, немецкие войска были объединены под единым командованием и действовали по единому плану.
Безусловным моментом боевого превосходства войск вермахта над союзническими силами являлась существовавшая у немцев и претворяемая ими на практике теория танковой войны (она же – теория блицкрига или теория использования подвижных механизированных соединений). Создав эту теорию, немцы «обкатывали» её в ходе многочисленных учений и манёвров до начала Второй мировой войны, проверили её действенность и продолжили «обкатку» в реальных боевых условиях в ходе Польской кампании. Теория показала свою высокую эффективность на практике. В соответствии с ней, в вермахте создавалась структура бронетанковых и механизированных войск, велась боевая подготовка частей и соединений. Ничего подобного ни в английской, ни во французской, не говоря уже о бельгийской и голландской, армиях на тот момент не существовало. Как лаконично заметил по этому поводу Манштейн: «Не приходится уже говорить о том, что противник не располагал войсками, равноценными немецким оперативным танковым соединениям» [52; 126].
Кроме того, боевой дух союзников и голландской и бельгийской армий оставлял желать много лучшего. Долгое «стояние» «странной войны» не могло не подействовать на франко-английские силы на линии фронта с немцами успокаивающе – с одной стороны, а с другой – разлагающе. Сильные пацифистские настроения, имевшие место в Великобритании и Франции, разумеется, не обошли стороной и армии этих стран, в том числе находящиеся на фронте войска.
Что касается Бельгии и Голландии, то в этих двух маленьких странах просто царил страх перед Германией, и страх этот во многом влиял и на боеспособность их армий.
Очень хорошо (кратко и в то же время ёмко) описана морально-политическая атмосфера, существовавшая в Англии, Франции, Бельгии и Нидерландах к маю 1940 года, в работе К. Типпельскирха «История Второй мировой войны». Позволим себе объёмную цитату:
«В то время как Гитлер упорно стремился довести до победного конца войну на суше против Англии и Франции, во Франции всё ещё существовало недовольство, которое охватило страну после войны и постоянно усиливалось.
Русско-финская война лишь временно отвлекла внимание общественности от проблемы, как вести войну с Германией. Недовольство безрадостным состоянием “равновесия” на фронте нашло своё выражение в смещении в конце марта премьер-министра Даладье. Его упрекали в том, что он якобы способствовал созданию такой обстановки. Его преемник Рейно обещал энергично взяться за управление государством, добиться, наконец, подъёма в производстве вооружения и по-настоящему вести войну. Несмотря на это, отчасти из-за плохих личных отношений с рядом депутатов, Рейно при обсуждении его правительственной программы получил большинство с перевесом всего в один голос.
Многие тайно предостерегали от энергичного ведения войны, которое якобы угрожает привести страну к гибели. Говорили, что англичане в военном отношении к этому ещё далеко не готовы. С Муссолини при желании можно договориться. С Польшей раз и навсегда покончено. Затишье в военных действиях на Западе должно продолжаться, тогда шансы на мир будут не так уж плохи.
Хотя во французском генеральном штабе и учитывали, что немецкие войска могут в любое время начать наступление, однако многочисленные слухи и противоречивые сообщения заставляли сомневаться в том, что сосредоточение немецких войск является серьёзным военным мероприятием, а не только средством политического давления. Казалось почти невероятным, чтобы немцы отважились на столь сомнительное предприятие, каким, по мнению французов, должно явиться решающее наступление на Западе.
Во Франции, стране, где политические слухи так быстро распространяются, противоречия внутри руководящих кругов не остались скрытыми от общественности и, естественно, не способствовали созданию у французов боевого настроения.
За границей также наблюдали за ходом событий во Франции. Эти впечатления и предыдущие успехи немцев в Польше и Норвегии, помешать которым западные державы оказались явно не в состоянии, конечно, немало содействовали тому, что в новой схватке было так быстро сломлено сопротивление Голландии и Бельгии» [83; 95 – 96].
К этой весьма выразительной картине, нарисованной К. Типпельскирхом, добавим, что не только среди французской общественности существовало сильное недовольство войной, а следовательно, желание мира, и не только в высших политических кругах страны не было единого мнения относительно того, как вести дальнейшую войну с Германией. В этих последних, а также среди значительной части военного руководства царило убеждение о необходимости скорейшего заключения мира с Гитлером и перенесении войны на Восток – против СССР.
Во французском парламенте был даже создан секретный Комитет связи, представители которого добивались переговоров с Гитлером. Профашистски были настроены такие влиятельные политики как Боннэ (на тот момент – министр иностранных дел) и Лаваль (бывший премьер-министр и министр иностранных дел), капитулянтски – Фланден и Шотан (оба – бывшие премьер-министры), и значительное количество депутатов парламента [21; 27]. Не скрывали своих симпатий к Гитлеру и некоторые влиятельные военные. Маршал Петэн во всеуслышание заявлял о необходимости договориться с германским фюрером. Генерал Вейган, на тот момент главнокомандующий французскими войсками в Сирии и Ливане, предлагал объединиться с Гитлером и совместно «сломать хребет СССР» [21; 27]. Вскоре этот человек встанет во главе дерущейся с агрессором французской армии. В свете сказанного вовсе не приходится удивляться свидетельству генерала де Голля, который вспоминал, что 8 июня 1940 года, когда дело стремительно шло к военной катастрофе Франции, Вейгана волновал только один вопрос: «Если бы я только имел уверенность, что Германия оставит мне для защиты порядка необходимые силы…» [7; 61], [58; 120].
Ситуация в Англии была во многом схожа. Там тоже большое распространение среди политиков и военных получили капитулянтские настроения, стремление к сговору с Гитлером и превращению войны Западных держав друг с другом в общую их войну против СССР. Среди английской общественности имели популярность пацифистские лозунги.
Явно тяготились войной с Германией, стремясь как можно скорее выйти из неё, премьер-министр Чемберлен, министр иностранных дел лорд Галифакс, министра авиации Вуд, члены правительства Саймон и Хором [21; 27]. Лорд Галифакс в беседе с послом США в Англии Дж. Кеннеди сделал заявление, очень ярко характеризующее позицию британского правительства по вопросу войны с Германией. «…Продолжение войны, – заявил английский министр иностранных дел, – будет означать победу большевизма во всей Европе» [21; 27].
На этом фоне вполне обыденно выглядят призывы британских фашистов во главе с Мосли поскорей прекратить «ненужную войну» против Германии и начать совместно с последней «нужную войну» Западных держав против СССР [21; 27].
Не отставали от политиков Туманного Альбиона и британские военные. Общеизвестно, что начало советско-финской войны привело к появлению в имперском Генеральном штабе плана войны против СССР. Им предусматривалась массированная авиационная бомбардировка советских нефтяных промыслов в Закавказье и на Кавказе (Баку, Майкоп, Грозный), вторжение на советскую территорию с севера (в районе Мурманска и Ленинграда) и юга (в Закавказье и на Украину). Однако в данном случае интересно то, что возможность военного удара по СССР стала рассматриваться в среде британского командования ещё до начала советско-финской войны. Уже в конце октября 1939 года комитет начальников штабов английских вооружённых сил рассматривал и обсуждал вопрос «о положительных и отрицательных сторонах объявления Англией войны России» [21; 27]. Т.е. СССР ещё не объявил войну Финляндии, защищать её пока не надо, наказывать агрессора необходимости нет, а английские военачальники уже обсуждают планы нападения на Советский Союз. И это вместо того, чтобы заниматься проработкой оперативных вопросов в уже идущей войне с Третьим рейхом.
Осуществлялись английскими политиками и вполне конкретные шаги по заключению мира с Германией. Только делались они осторожно (для того, чтобы не дать повод французским союзникам обвинить себя в сепаратных переговорах с немцами). По поручению английского правительства переговоры с гитлеровцами вёл родственник Геринга шведский промышленник Биргер Далерус, встречавшийся осенью 1939 года с Гитлером. Мирный зондаж осуществлялся также через Карла Буркхарда, бывшего верховного комиссара Лиги наций в Данциге [21; 28].
