Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн
23 апреля 1941 года по представлению Генштаба было принято Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, вносившее коррективы в мобилизационный план. Постановлением было утверждено формирование 10 противотанковых артиллерийских бригад (ПТАБРов) и 5 воздушно-десантных корпусов. Надо признать, что это довольно существенное изменение мобплана. Так вот, совершенно непонятно, зачем вместо того, чтобы «доводить до ума» имеющиеся мехкорпуса (с этим и так в 1941 году явно не успевали), «плодят» новые соединения? Разумный ответ напрашивается только один: «доведение до ума» всех новых соединений не планировалось в 1941 году.
Попутно разберём вопрос о гигантомании, т.е. почему планировалось иметь 30 механизированных корпусов? В самом деле, но не с потолка же взяли данную цифру в Генштабе? Не «с бухты-барахты» запрашивались такие огромные ресурсы? С чего-то должны были генштабисты исходить?
Весьма убедительное объяснение предложили Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик. По их мнению, «30 мехкорпусов» имеют своим истоком разведданные, которые имелись в Генштабе к февралю 1941 года. Согласно этим данным, немцы довели количество своих моторизованных корпусов до 8-10, а общее количество танков до 10 тысяч единиц [47; 399]. Именно эта информация Разведывательного управления РККА нашла отражение в «Уточнённом плане стратегического развёртывания…» от 11 марта 1941 года:
«…Германия в настоящее время имеет развёрнутыми 225 пехотных, 20 танковых (выделено нами – И.Д., В.С.) и 15 моторизованных дивизий, а всего до 260 дивизий, 20 000 полевых орудий всех калибров, 10 000 танков (выделено нами – И.Д., В.С.) и до 15 000 самолётов, из них 9 000 – 9 500 боевых» [47; 359].
Она же, данная информация, побудила Г.К. Жукова и С.К. Тимошенко просить у Сталина 20 (21) новых мехкорпусов.
Сейчас мы знаем, что разведчики завысили количество танков в германской армии в два раза: у немцев их было около 5 тысяч [47; 399,359]. Известна и причина ошибки: разведка предполагала, что немцы возьмут на вооружение трофейные французские и английские танки. На самом деле, они не соответствовали немецким требованиям и использовались в вермахте очень мало, да и то не на советско-германском фронте, а, главным образом, в тылу для охраны важных объектов и борьбы с партизанами [47; 400]. Но в начале 1941 года данные разведки были приняты Генштабом, как руководство к действию. Учитывая наступательную военную доктрину РККА, в Генштабе пришли к выводу о необходимости обеспечения троекратного превосходства над немцами в количестве крупных бронетанковых соединений, т.е. 10 х 3= 30.11 Одним словом, решение о столь резком увеличении количества мехкорпусов и последующая за этим кардинальная переработка МП-41 имели истоком реакцию на наращивание танковой мощи немцами (хотя данные об этом наращивании оказались весьма завышенными).
Из всего вышесказанного о потенциальной невыполнимости МП-41 в 1941 году, в том числе, невозможности сделать боеготовыми, т.е. полностью укомплектованными техникой, вооружением и людьми, все мехкорпуса, вытекает и желание Сталина, во чтобы то ни стало, оттянуть начало войны с Германией хо-
____________________________________
11Известно, что наступающая сторона несёт потери в три раза большие, чем обороняющаяся. Отсюда ясно: чтобы РККА могла наступать, мехкорпусов в ней должно быть в три раза больше, чем в вермахте, т.е. 30 против 10 немецких.
тя бы до следующего года, выиграть время. Он прекрасно понимал, что РККА находится, образно выражаясь, в «полуразобранном» состоянии. Реорганизация, замысленная в столь широком масштабе, явившаяся следствием преувеличенного представления о росте немецкой мощи, сыграла, в итоге, «злую шутку» с Красной Армией. Чтобы РККА могла довести свою готовность до приемлемого уровня, нужно было время.
Так что, не из умозрительных концепций о том, что немцы не начнут войну раньше 1942 года, исходил Сталин, когда всячески одёргивал военных. Как раз нападения он ждал, но хотел предотвратить его хотя бы в 1941 году.12
Наконец, существует и ещё одно объяснение принятия явно невыполнимого в 1941 году мобплана. Дают его сторонники идеи советского нападения на Германию. По их мнению, планы, согласно которым полная готовность механизированных корпусов достигалась не в 1941 году, а в 1942 или даже позже, должны были создавать иллюзию неготовности СССР к войне в 1941 году. А для чего нужна была эта иллюзия? Для того, чтобы внезапно напасть на противника, т.е. на Германию [72; 68, 440-442]. Ибо, на самом деле, мехкорпуса могли быть готовы уже к началу июля [72; 68]. Только довооружены они были бы не танками, а артиллерией. Другими словами, из танковых полков мехкорпусов, в которых не было или почти не было танков, предполагали сделать противотанковые полки.
Такое намерение у руководства РККА, и в самом деле, было. 14 мая 1941 года начальник ГАБТУ генерал-лейтенант Я.Н. Федоренко обратил внимание наркома обороны на то, что из-за неполного обеспечения механизированных корпусов танками по штатам они «являются не полностью боеспособными. Для повышения их боеспособности впредь до обеспечения их танками считаю необходимым вооружить танковые полки мехкорпусов 76- и 45-мм орудиями и пулемётами с тем, чтобы они в случае необходимости могли драться как противотанковые полки и дивизионы» [72; 44], [47; 402]. Для проведения этого мероприятия имелось 1 200 76-мм орудий, 1 000 45-мм противотанковых орудий и 4 000 пулемётов ДП, которых было достаточно, чтобы вооружить 50 танковых полков – по 24 76-мм, 18 45-мм орудий и по 80 пулемётов в каждом. Для буксировки этих пушек и транспортировки личного состава и боеприпасов планировалось также выделить частям 1 200 грузовиков ЗИС и 1 500 грузовиков ГАЗ. Кроме того, планировалось вооружить несколько разведывательных батальонов танковых дивизий 45-мм орудиями из расчёта 18 орудий на батальон [72; 44-45], [47; 402-403].
К докладной прилагалась ведомость распределения вооружения и автома-
____________________________________
12 Уже в ходе войны, 6 августа 1942 года, во время пребывания Черчилля в Москве, Сталин сказал ему:
«Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнётся, но я думал, что мне удастся выиграть ещё месяцев шесть или около этого» [1; 24].
Конечно, подобное заявление Сталина, сделанное им после начала войны, можно расценить, как стремление оправдать свою ошибку. Но то, что Сталин, говоря так, душой не кривил, подтверждается и довоенными его словами. Так, на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), состоявшемся 24 мая 1941 года, он прямо заявил:
«Обстановка обостряется с каждым днём, и очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии» [28; 280].
шин между мехкорпусами. Их получали:
19, 16 и 24-й мехкорпуса КОВО;
20, 17 и 13-й – ЗапОВО;
2, 18-й – ОдВО (Одесский военный округ);
3, 12-й – ПрибОВО;
10-й – ЛВО (Ленинградский военный округ);
23-й – ОрВО (Орловский военный округ);
25-й –ХВО (Харьковский военный округ);
26-й – СКВО (Северо-Кавказский военный округ);
27-й – САВО (Среднеазиатский военный округ);
21-й – МВО (Московский военный округ) [72; 44-45], [47; 403].
Таким образом, предложение Я.Н. Федоренко касалось танковых полков 16 мехкорпусов, 11из которых находились в приграничных округах.
15 мая нарком обороны утвердил указанную ведомость. Уже на следующий день начальник Генштаба направил в соответствующие округа директивы об исполнении принятого решения к 1 июля 1941 года. Мероприятия следовало «провести таким образом, чтобы не нарушать организационный принцип полка как танковой единицы, имея в виду, что в последующем на вооружение будут поступать танки» [47; 403].
Позволено будет заметить, что утверждения о такой вот «готовности» мехкорпусов и видимости неготовности СССР к войне, которую советские военные, якобы, демонстрировали Германии, представляют не более чем спекуляцию на избитую тему «советских агрессивных намерений». Создаётся впечатление, что НКО, Генштаб, СНК и ЦК ВКП(б) издавали постановления, приказы и распоряжения, касающиеся важнейших вопросов военного строительства, не с грифом «совершенно секретно», а для широкой публикации в прессе и передачи по радио. Либо во всех этих органах были стопроцентно уверены, что как не засекречивай документы, они всё равно окажутся известными немцам; словом, «шпионы везде и всюду». Предположения смехотворные. Но как по-другому объяснить, что у немцев «создадутся иллюзии»?
С другой стороны, если уж говорить конкретно об оснащении танковых полков артвооружением, то совершенно ясно, что родилось это решение не от хорошей жизни и вряд ли вообще может свидетельствовать об агрессивных намерениях СССР. Во всяком случае, директива Г.К. Жукова, предписывающая проведение вооружения танковых полков мехкорпусов артиллерией к 1 июля, прямо указывает на временность этой меры, что косвенно говорит о том, что Генштаб не воевать в июле собирался, а продолжать осуществление военного строительства.
Затем, не надо преувеличивать боеготовность механизированных корпусов в результате полного осуществления предложения начальника ГАБТУ РККА. Статистика здесь такая. Танков в мехкорпусах, упомянутых в докладной записке Я.Н Федоренко, набиралось максимум на 21 танковый полк. А всего в одном мехкорпусе 5 танковых полков. Итого в 16 мехкорпусах – 80 танковых полков. Я.Н. Федоренко предлагал вооружить как противотанковые всего 50 полков. Таким образом, 9 танковых полков оставались и без пушек, и без танков (например, в 13-м мехкорпусе подлежал вооружению как противотанковый всего один танковый полк, танков в корпусе имелось ещё на один танковый полк; следовательно, три танковых полка корпуса оставались невооружёнными) [72; 45].
Кроме того, в записке Я.Н. Федоренко не упоминаются 11, 14, 22, 9 и 15-й механизированные корпуса, в которых суммарно танков было на 10 танковых полков, а на оставшиеся 15 полков танков не было. Причём, это корпуса первой линии, в отличие от 23, 25 и 27-го мехкорпусов, которые по планам числились в составе армий РГК или вообще в составе внутренних округов. Например, 11-й и 14-й мехкорпуса стояли на пути предполагаемых в «Соображениях…» от 15 мая ударов вермахта «со стороны Сувалки и Бреста на Волклвыск, Барановичи» [72; 45-46, 465]. 15-й мехкорпус уже 23 июня 1941 года вступил в бой с 11-й танковой дивизией вермахта, при этом в составе 37-й танковой дивизии корпуса было всего четыре танковых батальона. Четыре батальона – это один танковый полк, на второй танковый полк дивизии матчасти не было [72; 45-46].
Странная получается боеготовность, при которой недовооружёнными оказываются механизированные корпуса первой линии. Т.е. те, которые, по логике, должны составлять главную ударную силу предстоящего вторжения в Германию.
Одним словом, объяснение завышенных показателей мобплана на 1941 год, как средства для создания у немцев иллюзии в слабости РККА, выглядит совсем неубедительно.
Как бы там ни было, но к 22 июня 1941 года укомплектованность Красной Армии личным составом составляла 61% от штата военного времени, а в западных приграничных военных округах – и того меньше, лишь 55%. Как уже отмечалось, выполнить МП-41 по людям было возможно. Другое дело, что выполнение это было чисто количественным. Качество же человеческих ресурсов оставляло желать лучшего, поскольку не хватало специалистов на некоторых должностях, определяющих боеспособность частей. Так, в избытке было пехотинцев и кавалеристов, практически достаточно артиллеристов, но остро не хватало танкистов, специалистов связи, ремонта и обслуживания самолётов, танков и артиллерийских систем, артиллеристов зенитной артиллерии и некоторых других. В ВМФ положение было несколько лучше, но и там недоставало специалистов-подводников и специалистов технического обслуживания [38; 8]. Оставляла желать лучшего и значительная часть командных кадров, призываемых из запаса (по МП-41 из запаса призывалось 600 тысяч командиров и 885 тысяч человек младшего начсостава). Реорганизация и перевооружение РККА требовали их переподготовки. Но за короткое время, оставшееся до начала войны, успели сделать немного. Например, в 1941 году были проведены сборы 25 тысяч младших командиров [47; 387].
Имевшиеся в войсках и на складах к 22 июня 1941 года вооружение и техника позволяли обеспечить армию после мобилизации: артиллерийскими орудиями на 75-96% (в зависимости от типов орудий; на конец года, с учётом их выпуска промышленностью, укомплектованность орудиями могла быть полной), танками – на 61% (к концу года – на 71%), боевыми самолётами – на 67%, автоматами и крупнокалиберными пулемётами – на 30% от штатной потребности. Особенно удручающим было положение с транспортом. Даже с учётом выполнения в полном объёме плана поставок техники из народного хозяйства в армии не хватало 32% автомобилей и 55% тракторов. Но в реальности, кстати, этот план оказался выполненным далеко не полностью: из планируемых к подаче по мобилизации в Вооружённые Силы 447 тысяч автомобилей было подано только 24 244 тысячи, 50 тысяч тракторов – 42 тысячи (остальные автомашины и трактора оказались технически непригодны) [47; 388], [38; 8].
Наиболее напряжённое положение с обеспечением артиллерийских частей мехтранспортом и средствами мехтяги сложилось в западных приграничных округах. Из-за неразвитости коллективных хозяйств и отсутствия МТС на вновь присоединённых территориях автотракторная техника могла поставляться в основном только из областей европейской части СССР. В целях обеспечения этих округов пришлось спланировать перевозку в них мехтранспорта. Но сроки возможной его поставки из районов приписки зачастую превышали установленные сроки мобготовности частей. Например, срок мобготовности части определён «М 3», а поступление техники и мехтранспорта – не ранее «М 5» [47; 389].
Во многих случаях мехтягу приходилось заменять конной. Но не всё так просто было и с лошадьми. Вот что говорилось о них в мобплане МП-41:
«Потребность в конском составе на укомплектование частей до штатов военного времени составляет – 671 770 лошадей.
Для покрытия этой потребности из народного хозяйства должно быть изъято до 20% числа годных лошадей» [47; 389].
Т.е. из народного хозяйства изымалась пятая часть лошадей. Это очень значительная цифра.
Итак, мобилизационный план, с которым СССР вступил в войну, был незакончен разработкой и нереален по своим цифрам.
Сами по себе мобилизационные планы не могут говорить ни об агрессивных, ни об оборонительных намерениях государства. Но вот степень их готовности и выполнимость – яркий показатель того, готово или нет государство к войне вообще. Если иметь в виду конкретно МП-41, то, представляется, что затевать агрессию с таким мобпланом в 1941 году было чистой воды авантюрой. Авантюризм не был присущ ни политическому, ни военному руководству СССР. Не были авантюристами ни Сталин, выверявший и рассчитывавший каждый свой шаг, ни Жуков, ни Тимошенко. Другое дело – Гитлер. Это был авантюрист высшей пробы. Печать авантюризма лежит на всём плане войны с СССР. Недаром по отношению к «Барбароссе» историки употребляют словосочетание «авантюрное планирование» [88; 141-142]. А как иначе назвать план войны против страны, который свои расчёты ресурсов для данной войны базирует на поставках из этой страны до начала кампании и на захвате ресурсов вместе с территорией после начала кампании?
Анализ МП-41 приводит к однозначному выводу: нападать в 1941 году Советский Союз на Германию не собирался, и его руководство очень надеялось на то, что Германия в этом году на СССР не нападёт.
* * *
Планы прикрытия госграницы по сути своей представляли часть планов стратегического развёртывания Вооружённых Сил СССР. Именно в них определялось, какими средствами враг будет сдерживаться на границе, пока основные силы Красной Армии будут осуществлять отмобилизование, сосредоточение и развёртывание для первой операции. Но в реальности положения по прикрытию госграницы составными частями в планы стратегического развёртывания не входили.
Поскольку прикрытие мобилизации, сосредоточения и развёртывания РККА возлагалось на армии первого оперативного эшелона приграничных округов, постольку командованию каждого из этих округов было поручено самостоятельно и по-своему решать данную задачу. Что из такой постановки вопроса получилось, видно из уже упоминавшегося Акта приёма и сдачи Наркомата обороны от мая 1940 года. В нём отмечалось:
«Генштаб не имеет данных о состоянии прикрытия границ. Решения Военных советов округов, армий и фронта по этому вопросу Генштабу неизвестны» [47; 407].
Не знаем, кого как, но нас эта констатация просто поражает. Командование Красной Армии не имело чёткого представления о том, как будет осуществляться прикрытие всех мобилизационных мероприятий!
Естественно, что со сменой руководства НКО данное положение стало выправляться. В связи с нарастанием угрозы войны с Германией с февраля 1941 года в Генштабе приняли меры по корректировке окружных планов прикрытия. Так, в апрельской директиве Генштаба о разработке плана оперативного развёртывания армий ЗапОВО было записано:
«[…] V. Прикрытие отмобилизования, сосредоточения и развёртывания войск фронта.
1. Учитывая возможность перехода противника в наступление до окончания нашего сосредоточения, прикрытие границы организовать на фронте всех армий по типу прочной, постепенно усиливающейся по мере прибытия войск, обороны с полным использованием укреплённых районов и полевых укреплений, с всемерным развитием их в период сосредоточения» [47; 408].
Замысел Главного командования состоял в том, чтобы войсками Первого стратегического эшелона (армиями прикрытия и резервами приграничных округов) отразить первый удар врага, обеспечить отмобилизование, сосредоточение и развёртывание главных сил Красной Армии и тем самым создать благоприятные условия для нанесения ответного удара.
Но апрельская директива, как легко заметить, однозначно говорит об ответном ударе РККА. Все действия советских войск – реакция на нападение на СССР.
План обороны государственной границы был разработан Генштабом только в мае 1941 года [47; 408]. В этом же месяце были разосланы директивы наркома обороны в округа по составлению (корректировке) окружных планов прикрытия: 5 мая – в ЗапОВО и КОВО, 6 мая – в ОдВО, 14 мая – в ЛВО и ПрибОВО [47; 408]. Но в связи с проводимой реорганизацией штабы округов не успевали качественно разрабатывать документы, их проекты устаревали ещё до утверждения. Наиболее существенным изменениями подверглись планы прикрытия в Западном и Киевском Особых военных округах. Так, 14 мая командующему 3-й армией было приказано в связи с происшедшей передислокацией частей на основании директивы НКО СССР за № 503859/сс/ов к 20 мая 1941 года разработать новый план прикрытия государственной границы [47; 408].
Сроки, которые давались округам на разработку окружных планов были нереальными. Последние по времени директивы на корректировку окружных планов прикрытия поступили в округа уже после 14 мая [47; 408-409]. Согласно им, округа должны были к 20-30 мая разработать окончательные планы обороны и прикрытия госграницы с целью:
«1. Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа.
2. Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развёртывание войск округа.
3. Противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск.
4. Всеми видами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника.
5. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, переправам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развёртывание войск противника.
6. Не допустить сбрасывания и высадки на территории округа воздушных десантников и диверсионных групп противника» [1; 20], [47; 409], [50; 121-122].
В действительности окружные планы прикрытия поступили в Генштаб не к 20-30 мая, а к 20 июня [38; 8]. Качество их разработки оставляло желать лучшего: они слабо отражали действительную ситуацию и размещение своих войск и войск противника, были громоздкими, сроки занятия оборонительных рубежей частями и соединениями в них указывались зачастую непроверенные (т.е., фактически, не соответствующие реальным возможностям частей и соединений) [38; 8], [50; 121].
Причиной задержек и низкого качества окружного планирования были не только значительные передислокации войск, но и, как отмечают К.А. Калашников и В.И. Феськов, «чрезмерная централизация и резкое ограничение круга допущенных к разработке планов лиц, когда вышестоящие штабы определяли задачи войскам на 2-3 ступени ниже, испытывая недоверие к нижестоящим штабам» [38; 8].
Поскольку окружные планы прикрытия поступили в Генштаб только к 20 июня, то никакого утверждения общего плана прикрытия госграницы не получилось [38; 8].
К началу войны готовыми были практически все армейские планы. Вот их-то и приводили в действие 22 июня, хотя и не в полном объёме [38; 8].
По разработанному, но не состыкованному в полной мере с окружными и не утверждённому общему плану прикрытия госграницы, с целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развёртывания войск территория каждого округа разбивалась на несколько армейских районов прикрытия (РП). Районы прикрытия делились на участки, нарезаемые для корпусов, и подучастки – для дивизий. На прибрежных участках предусматривалось использовать береговые части ВМФ, а пограничные войска НКВД – на всём протяжении западной границы. Согласно плану, части армий прикрытия должны были тесно взаимодействовать с частями и подразделениями УРов.
ЗапОВО были определены четыре района прикрытия:
РП-1 (Гродненский) – для 3-й армии;
РП-2 (Белостокский) – для 10-й армии;
РП-3 (Бельский) – для 13-й армии;
РП-4 (Брестский) – для 4-й армии [47; 409], [38; 7].
Нельзя не отметить, что 13-я армия в июне находилась ещё в стадии формирования, не было полностью сформировано даже её управление [1; 21], [47; 409].
Войскам КОВО директивой Генштаба № 503862/ов от 20 мая также были определены четыре района прикрытия:
РП-1 – для 5-й армии;
РП-2 – для 6-й армии;
РП-3 – для 26-й армии;
РП-4 – для 12-й армии [47; 409-410], [38; 7].
В ЛВО окружным планом прикрытия было предусмотрено пять районов прикрытия:
РП-1 – для 14-й армии и береговых частей Северного флота;
РП-2 – для 7-й армии;
РП-3 – для 23-й армии;
РП-4 и РП-5 – для 65-го стрелкового корпуса [38; 7].
ПрибОВО имел три района прикрытия, а ОдВО – два на границе и два на прикрытии побережья от Одессы до Керчи [38; 7].
Уже отмечались такие недостатки планов прикрытия, как неучёт дислокации частей прикрытия и реального времени, необходимого им на занятие оборонительных рубежей. Так, в ЗапОВО большинство дивизий первого эшелона округа, прежде чем занять оборону, должны были совершить перегруппировку на расстояние до 60 км, зачастую вдоль линии фронта в непосредственной близости от границы.
Во многом причиной данного обстоятельства явилось расположение УРов и полевых укреплений в непосредственной близости от границы. Вопрос с подобным расположением УРов и полевых укреплений можно назвать очень щекотливым, так как Резун и «резунисты» выводят из него одно из доказательств своей теории. Сейчас вдаваться в его обсуждение мы не будем (сделаем это в другом месте), скажем лишь, что данное расположение вызывало возражения многих военных специалистов и было продиктовано соображениями не военного, а политического порядка («Не пяди советской земли врагу!»).
Факт невыгодного расположения долговременных и полевых укреплений усугублялся ещё и тем, что их строительство, огромное по своему объёму, было, по сути, в начальной стадии и не могло быть завершено не только к 22 июня, но и к концу 1941 года.
Эти три обстоятельства (удалённость постоянной дислокации частей прикрытия от УРов и полевых укреплений, отсутствие полосы обеспечения, т.е. придвинутость укреплений прямо к границе, и незаконченное строительство укреплений) усугублялись низкой оперативной плотностью войск в районах прикрытия. Армии прикрытия были вытянуты «в ниточку» по широкому фронту. Для того, чтобы «порвать» эту «ниточку», противнику достаточно было сосредоточить на избранных направлениях не такие уж крупные силы.
Таким образом, оборона по линии госграницы оказывалась неустойчивой, ненадёжной. Это прекрасно понимали в Генштабе, но какого-либо альтернативного варианта занятия обороны, в глубине от передового рубежа или в районах постоянной дислокации частей и соединений, подготовить попросту не успели. Обвинения, которые иногда раздаются в адрес командования РККА, что оно не собиралось предусматривать никакой другой обороны, кроме как по линии границы, несправедливы. В округа были направлены предписания подготовить тыловые оборонительные рубежи, разработать план создания противотанковых заграждений на всю глубину обороны и план минирования важных объектов [47; 412]. Например, командующему КОВО было приказано:
«Обрекогносцировать и подготовить тыловые оборонительные рубежи на всю глубину обороны до р. Днепр включительно.
Разработать план приведения в боевую готовность Коростеньского, Новоград-Волынского, Летичевского и Киевского укреплённых районов, а также всех укрепрайонов строительства 1939 года.
На случай вынужденного отхода (выделено нами – И.Д., В.С.) разработать план создания противотанковых заграждений на всю глубину и план минирования мостов, жел. дор. узлов и пунктов возможного сосредоточения противника (войск, штабов, госпиталей и т.д.)» [47; 412].
Однако на выполнение подобных директив у командующих приграничными военными округами не было ни сил, ни времени: все силы были брошены на строительство укрепрайонов и полевых укреплений на новой границе.
Эти приказы так и остались на бумаге, но, думаем, они однозначно указывают на армию, которая ждёт нападения, а не сама готовится нападать.
Система приведения планов прикрытия в действие была сложной, многоступенчатой и громоздкой.
Ввод в действие начинался с шифрованной телеграммы за подписями народного комиссара обороны, члена Главного военного совета и начальника Генштаба РККА следующего содержания:
«Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года. Подписи» [47; 412].
Следующей была шифротелеграмма Военного совета округа:
«Командующему (№ армии). Объявляю тревогу 1941 года. Подписи» [47; 412].
Командующие армиями, в свою очередь, давали в соединения и части своей армии такие шифротелеграммы:
«Командиру (№ корпуса, дивизии). Объявляю тревогу с вскрытием «красного» пакета. Подписи» [47; 412].
Принятая система многоступенчатой передачи шифрованных телеграмм (каждая за подписями командующего, члена Военного совета и начальника штаба) занимала много времени, в том числе и на зашифровку-расшифровку текста. При этом не учитывалась возможность вывода из строя противником проводной связи и некоторых звеньев управления ещё до начала военных действий. Возможность эта реализовалась в действительности. Проникшие на советскую территорию накануне войны диверсанты (по некоторым данным, в одной только Белоруссии их было 3-4 тысячи [1; 38]) нарушали проводную связь между штабами различных уровней приграничных военных округов. Так что даже Директива № 1 о приведении войск этих округов в состояние полной боевой готовности была доведена до некоторых частей и соединений после начала германского вторжения или вообще так и не было ими получена. Но на случай выхода из строя проводной связи другого, чёткого и быстрого, порядка оповещения штабов и войск не существовало. Скажем, не предусматривался вариант подъёма войск посредством радиосвязи.
Несколько слов о знаменитых «красных пакетах».13 Резун в своих произведениях утверждает, что в этих «красных пакетах» содержались задачи частям и соединениям, в соответствии с которыми они должны были действовать в ходе вторжения на территорию рейха и его союзников. При этом Резун не приводит текст ни одного «красного пакета». Т.е. утверждение его абсолютно голословно.
На самом деле документы «красных пакетов» определяли порядок действий соединений и частей по прикрытию границы. Ни о каких задачах по плану вторжения «Гроза» речь в них не шла. Вот, например, что говорилось в «красном пакете» 1-го стрелкового корпуса, который, имея в своём составе две стрелковые дивизии (2-ю и 8-ю), прикрывал участок № 1 района прикрытия № 2 (района прикрытия 10-й армии, находящейся в Белостокском выступе):
«[…] а) Оборонять госграницу в полосе предполья, не допуская вторжения противника на территорию СССР.
_______________________________________
13 Своё название «красные пакеты» получили потому, что документы находились в плотных папках красного цвета типографского изготовления. Согласно инструкции, они хранились у начальников штабов соединений и объединений в личном сейфе вместе с мобпланом и схемой развёртывания.
б) в случае наступления явно превосходящих сил противника прочно занять и оборонять основной оборонительный рубеж» [47; 539].
«[…] вести упорную оборону во взаимодействии со всеми родами войск, вести бой на широком фронте отдельными гарнизонами самостоятельно, до последних сил, не покидая своего места, так как отходить корпусу не разрешено» [47; 540].
В «красных пакетах» подробно расписывались действия по тревоге: кто может поднять части по тревоге, боевой состав частей и соединений, в котором они должны выйти в свои районы, время готовности частей к выступлению и время занятия ими районов обороны. К сожалению, временные нормативы совсем не учитывали возможных действий противника. Последние же могли легко сорвать весь установленный «красными пакетами» хронометраж. После начала немецкого вторжения зачастую так и происходило.
Итак, мы видим, что планы прикрытия государственной границы носили ярко выраженную оборонительную направленность. Кроме того, к началу войны армии прикрытия по своему составу, оперативному построению, мобилизационной и боевой готовности частей и соединений, по существу, были не в состоянии выполнить поставленную задачу по прикрытию отмобилизования, сосредоточения и развёртывания главных сил фронтов в случае начала боевых действий. И это является дополнительным свидетельством того, что никакого удара по Германии РККА летом 1941 не готовила.
* * *
Нами были рассмотрены все составляющие военного планирования СССР: планы стратегического развёртывания, мобилизационные планы и планы прикрытия государственной границы. Все эти составляющие неоспоримо свидетельствуют об одном: советское планирование исходило из положения, что СССР подвергнется нападению. При этом удар врага будет отражён, и РККА, в свою очередь, перейдя в наступление, перенесёт боевые действия на территорию противника. Т.е. военные планы РККА, будучи в своей основе оборонительными, предполагали активные действия: не сидение в окопах и отражение атак наступающего врага, а сдерживание его войсками прикрытия на начальном этапе войны и мощный контрудар после проведения отмобилизования, сосредоточения и развёртывания основных сил Красной Армии.
