Игорь Юрьевич Додонов
«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн
Более того, СССР потребовал выплаты компенсации себе в размере 95 млн. рублей. Финляндия также должна была передать СССР 350 морских и речных транспортных средств, 76 локомотивов, 2 тысячи вагонов, значительное число автомобилей [63; 251].
В целом, Ю.И. Мухин верно назвал советско-финскую войну «лекарством от глупости». Финны действительно совершили огромную глупость, начав противостояние с Советским Союзом. Могли получить сплошные выгоды: приращение территории, большие денежные компенсации19, торговые преференции, защиту советских вооруженных сил. Вместо этого получили сплошные убытки: потерю территорий, значительное количество убитых и раненых,20 урон экономике страны и крупные финансовые потери.
Правда, одной «инъекции лекарства» для финнов оказалось недостаточно. Потребовалась вторая. В ходе войны 1941-1944 годов финны потеряли ещё больше и только тогда «излечились».
В рамках рассматриваемой темы нам, конечно же, интересна реакция Берлина на действия Советского Союза в отношении Финляндии. «Демократические» авторы Рапопорт и Геллер, например, пишут, что «немцы спокойно отнеслись к аннексии … Карельского перешейка» [63; 191]. Так ли это? Мы уже не раз убеждались, что с «пламенными демократами» надо держать ухо востро, и тщательнейшим образом проверять их утверждения (ибо «соврут – недорого возьмут»).
Формально Рапопорт и Геллер правы. Действительно, по видимости, Берлин отнесся к советско-финской войне спокойно. Только вот было это спокойствие спокойствием человека, которого сильными ручищами схватили за глотку, и он не может ни закричать, ни вырваться.
Совершенно верно утверждение тех авторов, которые отмечают, что война СССР с Финляндией была невыгодна для Германии. Так М.И. Семиряга выделяет две причины этой невыгодности:
«… была бы затруднена доставка стратегического сырья из Швеции и Финляндии (в Германию – И.Д., В.С.), и на войну отвлекались бы ресурсы Советского Союза, предназначенные для экспорта в Германию» [73; 94].
Вторую причину, выделенную М.И. Семирягой, мы полностью относим к «правдоискательскому» бреду, модным нынче реминисценциям на тему советско-германского военно-политического союза. Ниже будет показано, что торговые отношения с СССР никогда не играли для рейха решающей роли (впрочем, об этом можно и так догадаться, раз уж нацисты потом целых четыре года с СССР воевали).
А вот первую причину М.И. Семиряга указал правильно. Шведская железная руда и финские никель, медь, молибден, были очень важны для германской военной промышленности.
К этому надо добавить, что Гитлер рассматривал Финляндию в качестве стратегического партнера. Война последней с СССР могла привести к потере этого партнера. И дело здесь не только в том, что боевые действия Советского Союза против финнов имели шанс развиваться весьма успешно, и какая часть Финляндии оказалась бы в этом случае оккупированной Красной Армией, предсказать было трудно, но и в том, что в конфликт могли вмешаться Англия и Франция и ввести свои войска в Финляндию.21А в этом случае прощай и стратегический партнер, и стратегические военные поставки.
Поэтому ещё 7 октября 1939 года германский посланник в Хельсинки Блюхер получил из Берлина категорические инструкции, суть которых сводилась к тому, что рейх не должен вмешиваться в русско-финские противоречия, но должен всячески стремиться к установлению между Финляндией и Россией добрых отношений [73; 94].
Когда война началась, министерство иностранных дел Германии ещё раз разъяснило позицию, которой следовало придерживаться германским дипломатическим миссиям:
«Еще несколько дней назад при разумной политике Финляндия могла бы договориться с Советским Союзом; обращение Финляндии в Лигу Наций стало негодным средством для разрешения проблемы; финны отвергали русские предложения прежде всего из-за давления Англии и Скандинавских стран; следует обращать внимание на особую ответственность Англии за развязывание советско-финляндской войны; Германия в этих событиях не участвует; в разговорах следует проявлять симпатию к русской точке зрения и не одобрять действий Финляндии» [73; 94].
В общем, у немцев другого выхода просто и не было. Имея фронт на Западе, они ни ссориться с СССР не хотели, ни оказать финнам действенную поддержку не могли. Пришлось примириться с тем, чему противодействовать не было никакой возможности.
Однако вот маленькая, но весьма показательная деталь. 13 февраля 1940 г. Риббентроп предложил Блюхеру выяснить возможность секретной встречи в Берлине советских и финских представителей. Финны отклонили это предложение [73; 95]. Зато в начале марта 1941 года, когда линия Маннергейма была прорвана, и развернулись бои за Выборг, правительство Финляндии само обратилось в Берлин с просьбой повлиять на Советский Союз, чтобы он отказался от Выборга и территории северо-западнее Ладожского озера. Блюхер рекомендовал поддержать эту просьбу финнов, так как в интересах Германии было, чтобы такой важный порт и промышленный центр, как Выборг, оставался у финнов [73; 95].
Вот как оказывается! Для каких же целей Германии понадобился порт Выборг? Думаем, догадаться не сложно. После этого всякие разглагольствования на тему «спокойной реакции» Берлина на действия СССР против Финляндии, дружественной позиции, занятой Германией по отношению к Советскому Союзу в ходе конфликта, можно и прекратить. Давайте всё-таки делать так, чтобы «мухи были отдельно, а котлеты отдельно». Профессиональные историки, обладающие всем объемом знаний о событиях той эпохи, вполне в состоянии отделить вынужденные маневры дипломатов и всяческую дипломатическую риторику от подлинных интересов и целей сторон. Поэтому со стороны профессиональных исследователей просто неприлично в угоду политической конъюнктуре выдавать внешнюю видимость за суть явлений. Что же касается журналистов и публицистов, то им «журналистово и публицистово». За то им и деньги платят, чтобы кричали погромче. Разумным людям только надо решить, стоит ли их слушать или нет.
Разгромив Францию и загнав Англию на её остров, убедившись, что последняя никаких активных действий на континенте предпринять не в состоянии, Гитлер получил реальную возможность оградить германские интересы в Финляндии. Другими словами, проводить ту политику в отношении этой страны, к которой он в действительности стремился. Уже 22 августа 1940 года начальник штаба Сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записал в своем дневнике:
«… Рёссинг (военный атташе в Финляндии) доложил о состоянии финской сухопутной армии, насчитывающей 16 дивизий. Перемена отношения фюрера к Финляндии. Помощь Финляндии вооружением и боеприпасами. Переговоры о разрешении прохода двум горным дивизиям по приморской дороге в Киркенес (это в Норвегии – И.Д., В.С.)» [63; 431].
Слова Гальдера нужно понимать правильно – фюрер не стратегические воззрения на Финляндию и её роль изменил (таковые у него, судя по всему, были постоянными), а тактические. По мнению Гитлера, настало время действовать в Финляндии активно.
12 сентября 1940 года в Хельсинки было подписано соглашение о транзите немецких войск через территорию Финляндии. 21 сентября в финский порт Вааса на побережье Ботнического залива начали прибывать немецкие транспорты с войсками и оружием. Большая часть войск далее следовала в Норвегию, но часть их так и осталась в Финляндии [63; 431]. Примерно в это же время начались интенсивные контакты между генеральными штабами обеих стран, которые в мае 1941 года закончились согласованием плана совместных операций в войне против СССР [63; 433-434].
В ноябре 1940 года во время визита В.М. Молотова в Берлин, финский вопрос стал чуть ли не основным камнем преткновения между германской и советской сторонами. Молотов, упирая на то, что Финляндия входит в советскую сферу влияния, настаивал «на окончательном урегулировании финского вопроса». Что понимал советский наркоминдел под «окончательным урегулированием» сказать трудно. Сейчас однозначно утверждается, что Советский Союз хотел оккупировать всю Финляндию. В принципе, Молотов сам дал повод для таких утверждений, ибо в ответ на неоднократные вопросы Гитлера, как, собственно, Советский Союз представляет себе это урегулирование, ответил, что «в тех же рамках, что и в Бессарабии, и в соседних странах». [73; 37]. Какая удобная формулировка для всех нынешних «правдоискателей»! Оккупация! СССР хотел захватить Финляндию! Но извольте, господа хорошие. Что подразумевается под соседними странами? «Латвия, Литва, Эстония», – не задумываясь, однозначно отвечают «правдоискатели». Но разве между судьбой Латвии, Литвы, Эстонии с одной стороны и судьбой Бессарабии – с другой можно ставить знак равенства? Первые были независимыми государствами и вошли в состав СССР по решению законно избранных органов власти. Бессарабия была составной частью Румынии, захваченной ей у России в период гражданской войны. Её захват Советская Россия никогда не признавала юридически, считая границу с Румынией всего лишь демаркационной линией. Итак, Бессарабия – всего лишь часть Румынии к 1940 году. Её вхождение в состав СССР не оформлялось никакими референдумами, решениями органов народного представительства и прочее. Советский Союз попросту вернул своё, по всем законам ему принадлежащее.
Так что хотел Советский Союз, имея в виду Финляндию? «Оттяпать» от неё часть или захватить её полностью? Где они, эти рамки, существование которых продекларировал Молотов?
Быть может, Молотов имел в виду совсем не это. Вот его ответ на первый вопрос Гитлера, касающийся «урегулирования финского вопроса»:
«Всё будет в порядке, если финское правительство откажется от своего двусмысленного отношения к СССР, и если агитация населения против России… будет прекращена» [73; 37].
А вот одно из условий, на которых Советский Союз соглашался принять проект пакта Четырех держав (Германия, СССР, Италия, Япония), предложенный Гитлером во время визита Молотова в Берлин:
«1. Германские войска должны немедленно покинуть Финляндию, входящую в советскую зону влияния, а Советский Союз со своей стороны гарантирует мирные отношения с ней и защиту в этой стране германских экономических интересов» [73; 38].
Положа руку на сердце, можно ли на основании вышеприведенных высказываний Молотова и условий, выдвигаемых советской стороной, говорить о реальных намерениях СССР в отношении Финляндии? С уверенностью можно утверждать одно – СССР хотел видеть в Финляндии дружественное государство, на территории которого не было бы войск ни одной третьей державы (в частности, Германии). Линия, которую СССР вел в отношении Финляндии, начиная с 1944 года, косвенно это подтверждает. Наша страна не захватила Финляндию полностью, не стала насаждать в ней просоветский режим, но постаралась сделать все, чтобы отношения с этой страной носили добрососедский характер.
Зато Гитлер на ноябрьских переговорах с Молотовым в полной мере продемонстрировал, что не потерпит более никаких ущемлений интересов рейха в Финляндии и шире – в Скандинавском регионе. Дискуссию о Финляндии с советским наркоминделом он вел на повышенных тонах, чуть ли не срываясь в истерику. Фюрер заявил, что он не допустит никакой новой войны в районе Балтики, так как эта новая война даст англичанам и повод, и возможность для вмешательства, создаст угрозу поставкам в Германию шведской руды и финского никеля и леса [75; 65], [73; 37]. По мнению Гитлера, «все стратегические требования России были удовлетворены её мирным договором с Финляндией» [73; 37].
В пору задаться вопросом: «Если бы у Гитлера была возможность высказать все эти претензии Советскому Союзу не в ноябре 1940 года, а в октябре-ноябре 1939 г., то упустил бы он такую возможность?» Речь здесь идет, конечно, не о чисто технической возможности (т.е. проведении советско-германских переговоров в тот момент), а о весомости претензий, способности противостоять действиям Советского Союза в данном регионе. Ответ очевиден: если бы мог, фюрер «показал зубы» СССР ещё осенью 1939 года. Но на тот момент, по причинам указанным выше, он сделать это был не в состоянии.
Так что заявив в ноте, врученной Шуленбургом советскому правительству утром 22 июня 1941 года, что СССР действиями в отношении Финляндии нарушал условия московских договорённостей и ущемлял интересы рейха, немцы ничуть не покривили душой. Данное обвинение не было надуманным. Советский Союз действительно наносил ущерб германским интересам, укрепляя свое стратегическое положение в Балтийском регионе, в частности за счет Финляндии.
* * *
Итак, заключив договора о взаимопомощи с Прибалтийскими республиками и введя в них воинские контингенты, нанеся поражение Финляндии и отодвинув границу почти на всем протяжении вглубь последней, приняв в свой состав Латвию, Литву и Эстонию, а так же присоединив Бессарабию и Северную Буковину, Советский Союз действовал вразрез с интересами Германии. В период конфликта, развернувшегося между двумя группировками буржуазных государств, он действовал в Европе, как третья сила, которая, пользуясь удобным моментом, укрепляла свои стратегические позиции.
Можно по-разному оценивать действия СССР на том историческом этапе с точки зрения международного права и морали22. Но одно несомненно – союзником нацистской Германии Советский Союз не был.
* * *
Хотелось бы остановиться еще на одном моменте, который используют «обличители» СССР, утверждая, что имел место военно-политический союз между СССР и Третьим рейхом. Этот момент – советско-германская торговля в период с 23 августа 1939 года по 22 июня 1941 года. Мы сейчас не будем вдаваться в глубокие исследования на тему «Кто больше поставлял, а кто меньше». Цифры в данном случае известны и их никто, в принципе, не оспаривал. Общий баланс оказался не в пользу Советского Союза. Если наша сторона осуществила поставки в Германию на сумму свыше 600 млн. марок, то немцы поставили нам товаров на сумму свыше 400 млн. марок23 [59;78], [63,307]. Но надо иметь в виду, что это не окончательный торговый баланс. Советская сторона оказала немцам транспортные услуги по транзиту немецких товаров через свою территорию на сумму свыше 84,5 млн. марок [63, 307]. В то же время для выравнивания платежного баланса немцы произвели уплату Советскому Союзу золотом 44,7 млн марок. Кроме того, Советский Союз получил из Германии оборудования и других товаров по кредитному соглашению 1935 года на сумму 151,2 млн. марок. А расчет за них не произвел совсем (рассчитываться СССР должен был поставками своих товаров, начиная с конца 1940 года; однако, до 22 июня 1941 года ни одна поставка в счет погашения долга по этому соглашению советской стороной произведена не была) [63; 277-279].
Если после данных уточнений подвести итоги, то можно говорить, что чисто суммарно СССР «проиграл» в торговле не более 100 млн. марок. Но проиграл ли он, если можно так сказать, в качественном аспекте? Для ответа на этот вопрос необходимо ответить на другой вопрос: «А откуда взялся дисбаланс в торговле? Почему мы поставили немцам больше, чем они нам?» С хрущевских времен, т.е. с момента разоблачения культа личности Сталина, стало аксиомой утверждение, что, мол, немцы, готовясь к войне с СССР, злостно срывали свои поставки, а Сталин, стремясь задобрить Гитлера, гнал наши товары в Германию чуть ли не с опережением графика.
Все это, конечно, чушь. Внимательное и добросовестное изучение вопроса показывает, что и немцы выполняли свои обязательства довольно аккуратно. Если же они начинали «зарываться» и срывать поставки, то советская сторона не стеснялась «тыкать их носом» в график, а если и это не давало результатов, то предпринимала адекватные контрмеры, т.е. сокращала или вовсе приостанавливала свои поставки [63; 299-303].
Причина отставания немецких поставок от советских кроется в другом: Советский Союз поставлял в Германию сырьё (причем, в основном даже не прошедшее первый передел, т.е. что выкопали, срубили, скосили, то и поставили), а Германия в СССР – машины, оборудование, образцы вооружения. Значительное количество оборудования изготовлялось по индивидуальным заказам. Некоторое отставание германских поставок в таких условиях вполне естественно.
Так вот, если говорить о выгодности торговли друг с другом для Германии и СССР, необходимо учесть следующие обстоятельства. Во-первых, конечно, немцы пускали советское сырье на производство вооружений, которые впоследствии использовали в войне против СССР, но Советский Союз, повысив благодаря немецким поставкам свой промышленный потенциал, включая и потенциал оборонной промышленности, стал производить вооружения не меньше, а даже больше, чем немцы. При этом, объединив свой опыт с немецкими технологиями, советские конструкторы сумели во многих случаях создать образцы боевой техники и оружия, превосходящие соответствующие немецкие. Во-вторых, немцы были вынуждены отвлекать на переработку нашего сырья рабочие руки, тратить значительное количество рабочего времени и энергии. Советская сторона, получая оборудование, все это экономила. В-третьих, значительное количество советского сырья немцы тратили на выполнение советских же заказов. Наконец, необходимость поставлять Советскому Союзу значительное количество новейших станков и прочего высокотехнологичного промышленного оборудования ослабляла военную экономику рейха. По подсчетам современных германских историков, свыше половины станков, использовавшихся в германской промышленности, к тому времени устарели [63; 286-287]. Германия же, вместо интенсивного обновления своего станочного парка, интенсивно поставляла новые станки и оборудование в СССР.
Вот что отмечает бывший генерал-майор вермахта Буркхарт Мюллер-Гиллербранд в своем фундаментальном труде «Сухопутная армия Германии 1933-1945 гг», описывая состояние немецкой военной экономики в период с лета 1940-го до лета 1941 года :
«Вследствие недостаточной подготовки к мобилизации экономики положение со станками продолжало оставаться неудовлетворительным. Некоторые станки удалось получить через нейтральные страны (Швейцария, Швеция). В военной промышленности пришлось создать органы, на которые возлагалась задача распределения машинного оборудования» [63; 287].
И в таких-то условиях немцы вывозили новейшее промышленное оборудование в Советский Союз!
Словом, проиграв в денежном выражении (впрочем, весьма незначительно) наша страна получила от торговли с немцами безусловные стратегические выгоды, которые заключались не только в укреплении своего потенциала, но и в ослаблении немецкого.
Однако речь у нас сейчас идет все-таки не об этом. Просто мы попутно постарались развеять один из «ходовых» мифов, столь обильно созданных о Великой Отечественной войне. Сейчас разговор о том, можно ли торговые связи между СССР и Третьим рейхом, существовавшие с августа 1939 года по 22 июня 1941 года, считать доказательством их союзнических отношений?
Сразу необходимо сделать замечание общего плана: наличие торговых связей между странами никоим образом не указывает на существование союзнических отношений между ними. Страны могут торговать друг с другом, даже имея довольно натянутые отношения. Скажем, в послевоенном мире СССР и США были лидерами двух противостоящих друг другу военно-политических блоков, но торговые связи между ними существовали. Правда, если государства не ладят, то торговые обороты между ними, как правило, не велики. Хотя и это необязательно. Так, накануне Первой мировой войны главным торговым партнером России была Германия, а, отнюдь, не союзные Франция и Англия. В 1913 году в Германию шли 29,8 % российского экспорта, а из Германии поступали 47,5 % российского импорта. В это же время экспорт России во Францию составлял всего 6,6 %, а импорт из Франции – 4,1 %. С Англией эти показатели были 17,6 % и 12,6 % соответственно [63; 255].
С другой стороны, интенсивно торгуют друг с другом страны, отношения между которыми строятся на основе дружбы, добрососедства, взаимовыгодного партнерства. При этом они далеко не всегда являются союзниками. Типичный пример Финляндия и СССР после Второй мировой войны.
Однако как обстояло дело с нацистской Германией? Когда раздаются голоса, осуждающие Советский Союз за его торговлю с Третьим рейхом, создается впечатление, что до конца августа 1939 года рейх находился в состоянии чуть ли не экономической блокады. И только после подписания договора о ненападении с СССР немцы из этой блокады вырвались.
На самом деле все обстояло далеко не так.
В 1930-е годы нацистская Германия вела активную внешнюю торговлю. Более того, без иностранных источников сырья немецкая экономика просто не могла бы существовать. Мюллер-Гиллебранд приводит такие цифры для времени, непосредственно предшествующего началу Второй мировой войны:
