Игорь Кощеев
Ночь нежна?
А потом так и вообще вдруг выяснилось, что в расчёты геологов вкралась ошибка, и месторождение оказалось гораздо меньших запасов, чем было заявлено. И запасы эти за год были полностью исчерпаны. По этой причине прииск пришлось закрывать. Работы свернули, шахты затопили, входы в них взорвали, «зэков» перераспределили по другим лагерям, которых на Колыме в тот момент было предостаточно.
Только вот до начальника лагеря дошла информация, что наверху работой его страшно недовольны. Не оправдал, так сказать, возложенного доверия. Люди гибли десятками, план по добыче провален, а он ещё самовольно баловством с разведением курей занимался. И не исключено, что обвинят его вместе с геологами, в том, что в то время, когда фашистская гидра тянет свои крючковатые пальцы к горлу советской власти, прииск проработал практически вхолостую. И не дал для фронта и для победы так нужного стране сырья в том объёме, который ожидали партия и народ.
Оставалось сделать последний рейс. Всё уже было вывезено, последних три полуторки загружены и стояли заведённые, готовые навсегда покинуть территорию. Начальник долго бродил по практически уже пустому руднику, осматривая ещё раз бараки, проверяя, всё ли забрали, ничего не забыли.
Кто-то из конвоиров вроде видел, как он зашёл в бывший курятник…
Спохватились когда начало смеркаться. Начальника не было нигде. Ни в курятнике, ни в управлении. Нигде. Пять конвоиров и десяток «зеков» раз за разом всё тщательнее и тщательнее обходили территорию рудника: всё было безрезультатно. Крики и стрельба в воздух успехов также не принесли.
Искали три дня. Из города приехало руководство и несколько следователей. Две конвойные роты без остановки прочёсывали окрестности. Через три дня поисков постановили, что капитана НКВД задрал медведь и сбросил в ближайшую речку, течением которой тело унесло.
То, что у начальника с собой было табельное оружие, а медведи в это время года сытые, так как в реках полно рыбы, а в тайге – ягоды, это само-собой полностью опровергало версию прибывшей комиссии, но никакого другого объяснения произошедшему она дать не смогла.
После окончания поисков по периметру лагеря дальстроевцы установили столбы с натянутой колючей проволокой и через каждые сто метров вывесили таблички, что «Проход запрещён – караул открывает стрельбу без предупреждения». Никакого караула, конечно же, не было. Однако, объект, хоть и был покинут, но статус секретности не потерял, поэтому правила, есть правила.
Но и без табличек эти места в то время народ старался обходить стороной. Да и что там было делать? А главное, кому? Люда вольного на Колыме в те времена почти не было. Но те, кто всё же изредка забредал в те края, рассказывали всякое. Кто про призраки пропавших заключённых, которых видели выходящими после отработанной смены из взорванных штолен. А потом из бывшей столовой доносились звуки множества стучащих о столы алюминиевых мисок. У охотников ружья отказывались стрелять, постоянно давая осечку.
Но, конечно же, больше всего было рассказов про курятник, в котором вроде как сгинул капитан НКВД, присланный в эти дикие края откуда-то с бескрайних степей южной России.
В сталинские, а потом и в хрущёвские времена, желающих проверить правдивость историй было мало, да и не поощрялись органами и администрацией визиты в те края. Так вот постепенно и забылась дорога к этому лагерю. Даже в какой стороне он находится, никто ответить не мог. Лишь байки продолжали гулять про птенцов-монстров, да призраки «зэков». Со временем не осталось ни одного человека, который бывал в нём, пока он функционировал, и ни одного, кто смог бы отыскать его в тайге. Лагерь сам превратился в призрак.
Серёга каким-то образом смог вытянуть из дядьки рассказ о том, как сюда добраться. Дядька на лагерь наткнулся совершенно случайно в прошлом году во время осенней охоты. Был день, когда он вышел к нему. Сентябрьский дождь проникал уже даже за шиворот куртки, и на открытой местности становилось совсем неуютно. Он обошёл минут за двадцать территории всего лагеря, покричал что-то типа «Зэки, ау». Зеки молчали. Духи местных аборигенов тоже. Никто к нему из штолен не вышел, из тайги жутко не прокричал в ответ и входными дверьми бараков хлопать не начал. Надо было двигаться дальше, к вечеру его ждали в условленном месте другие охотники. Решил, что надо будет обязательно вернуться и осмотреть всё более внимательно. Поискать призраков, о которых столько рассказывают, остаться заночевать. И с чистой совестью, заявить, что если ты член партии и начальник аккумуляторного цеха автобазы, то никакие привидения тебе не страшны.
Мы стояли у подножия и, задрав головы, старались разглядеть, что там на её вершине. Слева от моих ног я краем глаза заметил какую-то сильно вытянутую опускавшимся солнцем тень. Повернул голову – невдалеке стояла почти завалившаяся сторожевая вышка, которую как-то сразу и не увидел. Заваливалась она нашу сторону и это создавало впечатление, что она специально наклоняется к нам, чтобы сообщить какую-то важную информацию. Зелёная краска, когда-то маскировавшая её под цвет тайги, давно выцвела, растрескалась и почти полностью облупилась, обнажив сухой серый брус. Лестница на верхнюю площадку была без единой ступеньки, лишь две вертикальные доски от земли до наблюдательного поста, напоминали о том, что она когда-то была. Крышу-грибок тоже с трудом можно было назвать крышей: три-четыре доски, размазанные в разные стороны, чем-то напомнили последние волоски на лысине, обладатель которой старательно раскладывает их во все стороны, неуклюже пытаясь создавать впечатление наличия шевелюры. А ведь когда-то на этой вышке стоял часовой с автоматом и следил, чтобы никто не позарился на курочек гражданина-начальника. Кто знает, может призрак этого часового до сих пор где-то бродит поблизости, продолжая незримо нести службу на своём посту…
– Ну что, вот и на месте, – сказал, Серёга. – Последний рывок. Ночёвка нам предстоит в том чудном сарайчике. Так что, приготовьтесь к фильму ужасов. Фредди придёт за тобой.
– Я не пойду, – неожиданно спокойно заявила Инна, – вдруг там кто-то есть.
– Конечно, есть, – Серёга улыбнулся. – Призрак самого ужасного врага народа, замученного лично Сталиным.
– Перестань. Мне страшно, – Инна даже не пыталась это скрыть: в голосе появились дрожащие нотки.
Танька крепко сжала мне руку. Я чувствовал, что ей тоже не по себе, но она старалась не демонстрировать это.
Своё состояние я понять не мог. При девчонках бояться было стыдно. Да и без девчонок тоже стыдно. По большому счёту, я раньше вообще не верил в существование этого лагеря. А уж в призраков, выходящих из шахт, и подавно. Но сейчас вот выяснилось, что он всё-таки существует. Теперь при наступлении ночи, предстояло выяснить наличие призраков. И совсем не хотелось убедиться, что это тоже оказалось бы правдой. Ещё вышка эта, словно пытавшаяся предупредить о каком-то страшном секрете про курятник на вершине, силуэт которого уже был явно виден на фоне красного заката.
Вместе с опускавшимися сумерками пришло, наползло, обступило какое-то ощущение, будто мы чужие в этом мире, живущем по каким-то своим законам.
«Да уж, с шампанским нас здесь явно не встречают» – пронеслось в голове.
Инку всё-таки удалось уговорить, и мы стали подниматься по голому склону. Шли медленно, изредка перекидываясь воспоминаниями о выпускном. Торопиться уже было некуда, а темп, который мы держали последние пару часов, нас вымотал.
Приближаясь к вершине, мы издалека старались разглядеть место нашей сегодняшней ночёвки. Стены покосившегося барака были оштукатурены и окрашены, судя по всему, в когда-то голубой цвет. За годы штукатурка во многих местах осыпалась, либо отвалилась большими ошмётками, обнажив рейки, набитые для армирования и похожие теперь на торчащие рыбьи кости. Места эти напоминали язвы, разъедающие тело барака. Крыша практически отсутствовала. Последние лучи солнца просвечивали чердак, словно рентгеновский аппарат грудную клетку. Два маленьких чёрных окошка глазёнками неведомой зверушки разглядывали нас, чужих и пришлых, недобрым взглядом. Мы явно не нравились этому бараку. Или его обитателям.
