И. Воронина
Первый практикум. Напиток бессмертия
– Сама ты мифическая! – обиделся Хануман. – Здесь верят, что живой образ бога приносит удачу, так что ряженых ходит много. Вот я и буду ряженый. Может, ещё и подарков надают.
– Лучше всего прятаться на виду, – кивнул Берг.
– Именно! – кивнул Хануман и с хитрой улыбкой добавил, – в крайнем случае сделаю вот так.
Он встал по стойке «смирно», странно дрогнул, а через секунду на его месте сидела маленькая симпатичная ничуть не мифического вида обезьянка. Компания дружно охнула, а Хануман хихикнул, вскочил на плечо взвизгнувшей Ольге, игриво тяпнул её за ухо и многозначительно поиграл бровями. Ольга рыкнула и не вполне деликатно ссадила обезьянку на плечо Виктору. Хануман спрыгнул на землю, вернул свой прежний облик и засмеялся, а ребята начали наперебой выкрикивать:
– Ну круто!
– Вот это трюк!
– Клаааасс!
Недалеко от Ямуны они увидели два небольших храма, у входов в них толпились люди, звучала музыка, били барабаны. Хануман указал на них ладошкой и сказал:
– Этот – Шивы. А этот – мой. Козырно, правда?
И он с улыбкой обернулся к следовавшим за ним школьникам.
– В смысле, Ваш? – опешил Ян. – Это прям Ваш храм?
– Ну да, – Хануман гордо кивнул. – Там моя лежащая статуя. Сейчас воды Ганги у самых её ног, потом отступят. Такая особенность у храма.
– Я впервые общаюсь с кем-то, кому посвящён храм, – пробормотал Снегов.
– Серьёзно? – удивился Хануман и хлопнул его по плечу. – Здесь такое сплошь и рядом! Привыкай!
Праяг не был похож на Индрапрастху. Дома были коричневыми, воздух наполнен ароматом курящихся повсюду благовоний. До слуха доносились мантры и песнопения, по улицам ходили странствующие аскеты, одетые покрывала в цвета охры. Это были садху, как их назвал Хануман – люди, посвятившие себя богам, аскезе, проповеди и отречению от всего мирского.
– Каждый индус в своей жизни может пройти через четыре этапа жизни, – рассказывал Хануман. – Сначала человек должен учиться, таких называют Брахмачарья.
– Так вот, что это было! – воскликнул Руслан. – Сын плотника был Брахмачарья. Мы всё боялись, не едят ли тут их, а это, оказалось, значит «школьник».
Хануман расхохотался.
– Да, Брахмачарья – это ученики. Все дваждырождённые обязаны постигать Веды! Потом, в двадцать пять лет, люди могут взять на себя ответственность за семью. Это Грихастха, в этот период можно любить, рожать детей, наживать богатство.
Хануман махнул ладошкой на толпу.
– Смотрите, стариков нет. Когда кожа сморщится, а волосы поседеют, человек может стать Ванапрастха, отшельником. Он уходит в лес и постепенно отдаляется от мирских привязанностей. С ним может жить супруг, а другие люди могут только ненадолго приходить к нему за советом.
– А это тогда кто? Они же старики, – поинтересовался Вельский.
– Это особый период в жизни! Когда супруг умирает, и у Грихастха не остаётся совсем уж никаких земных дел, он может стать Санньяса, блуждающим проповедником. Садху – они санньясы. Они отказываются от всего мирского, от любой привязанности. У них нет супругов, детей, дома, родителей, имущества. Они умирают для мира. Даже иногда похороны себе устраивают. Символические, разумеется.
– И что, все так? – спросил Виктор.
– Конечно, нет, – улыбнулся Хануман. – Большинство так влюбляется в семейный этап, что продлевают его до конца своих дней.
Хануман указал на ограждённое многоствольное неимоверно разросшееся дерево, отдалённо напоминающее фикус в приёмной директора.
– Это – Акшаяват Тритхарадж.
Под деревом молились, оставляли подношения, воскуряли благовония.
– Чего-чего радж? – пробасил Берг.
– Неумирающее древо, баньян, – пояснил Хануман. – Оно видело, как был сотворён мир. Сам Вишну спит в его листве!
– Товарищ Хануман, а как дерево может быть свидетелем рождения мира, если оно само в мире? – ехидно спросил Агеев.
– Не придирайся, Руслан! – обиделся Хануман.
Город был пропитан храмовым духом – шествия богомольцев под оглушительную музыку протанцовывали к реке и обратно. На каждом углу стояли статуи богов, которым все проходящие свидетельствовали своё почтение приветственным жестом. Духовные учителя, гуру, проповедовали сидящим у их ног прямо на земле ученикам.
Ряженых и правда было много, по улицам ходили люди с выкрашенными в разные цвета лицами, увешанные цветами, черепами, браслетами и цепочками. К ним подходили, испрашивая благословения. Наконец, подошли и к Хануману. Мужчина с самым торжественным видом приблизился к обезьяну со сложенными в молитвенном жесте руками и почтительно склонился перед ним. Хануман принял одухотворённый вид, воздел руки к небу, потом медленно опустил их на голову паломнику и…
– Ухуауаухахахаха! – по-обезьяньи заорал Хануман на всю улицу.
Ребята подпрыгнули и вытаращились на своего спутника, а паломник, кажется, именно этого и ожидал. В ответ он почесался характерным обезьяньим жестом, благодарно протянул Хануману какой-то фрукт, вынутый из котомки, и с блаженной улыбкой пошёл дальше. Хануман сноровисто завязал подношение в подол к Маше и пожал плечами.
– Ну вот начало и положено, – с улыбкой сказал Хануман. – Если не бояться опозориться и иметь несколько дурковатый вид, можно неплохо прожить. Следите за карманами, не то быстро обчистят. И это, девчонок вперёд вытолкайте. У вас такая странная мода на миниатюрные украшения, что нас сочтут нищими и не будут драть втридорога.
Рынок здесь выглядел, как и в Индрапрастхе. Шумный, остро пахнущий, цветастый и изобильный. Одно его отличало – товаров для отправления религиозных церемоний здесь было невероятное множество. Через пару часов ребята шли в обратном направлении с туго набитыми узлами, половину содержимого им вручили бесплатно в благодарность за благословение Ханумана.
– А мне даже обидно, – сказала Ольга. – Столько пихают ряженым за благословения, а настоящие-то они только у нас.
– Кто тебе сказал? – удивился Хануман. – Это получатель меняется после благословения, не податель. Не всё ли равно, кто это его произносит? А благодарность – наоборот, скорее про дающего, а не про получающего.
– Сложно вам тут живётся, товарищ Хануман, – улыбнулся Агеев.
Ребята вернулись к плоту, чтобы подвести его поближе к ашраму Бхарадваджи и, в случае чего, подарить. Школьники сложили добычу в шалаше, пока Хануман отвязывал плот от берега. Парни взялись за шесты и начали уверенно отчаливать от берега.
Внезапно, не сказав ни слова, Дима бросил шест, с силой разбежался и сиганул в воду.
– Вельский! – заорал вслед Виктор.
Но через секунду и он понял, что сорвало Диму с места. Совсем недалеко от берега, у большого камня, метрах в двадцати от плота над водой мелькнули тонкие ручки и пропали. Над поверхностью высунулось личико мальчика с широко открытым ртом, он с хрипом втянул воздух пополам с водой. Глаза его были направлены в небо, казалось, он видит уже не этот мир.
– Правь за ним, – панически взвизгнув, крикнул Виктор. – Все в шалаш!
Саша и Андрей сориентировались быстро и налегли на шесты, но развернуть разогнавшийся плот было не так просто. Ребята сгрудились у входа в шалаш и с любопытством высунулись из входа. Вельский молотил воду, быстро приближаясь к тонущему.
– Давай, давай, – тихо шептал Виктор.
– Нет, нет! – вдруг закричал Ян. – Хватай сзади!
Но было поздно. Тонущий мальчик вцепился в Вельского мёртвой хваткой. Дима заработал ногами, пытаясь сбросить мальчика с себя, вода вокруг них вскипела брызгами. Держаться на воде стало гораздо труднее
– Ныряй! Ныряй! – орал Ян, прыгая на краю плота. – Он отпустит тебя! Ныряй!
Наконец, Дима услышал его и нырнул. Через секунду маленькие ручки снова показались над водой. Вельский, очевидно, осознал свою ошибку, вынырнул у тонущего за спиной и, подхватив его за подбородок и прижав голову к себе, поплыл к быстро приближающемуся плоту. На плот их вздёрнули быстро в шесть рук. Ребёнок уже не двигался, он был очень худ и мал, лет пять на вид. Лицо его посинело, на губах проступила пена.
– Пропустите! – кричал Купала, распихивая рослых старшеклассников.
Пробившись к мальчику, Ян быстро встал на одно колено, поднял худенького ребёнка и перекинул через колено лицом вниз. Изо рта утопленника хлынула мутная вода. Ян навалился на спину мальчика, выдавливая воду. Вскоре поток прекратился, и Ян перевернул ребёнка на спину. Зрачки его были так расширены, что глаза, устремлённые в солнечное небо, казались чёрными. Ян приложил ухо к груди мальчика и застыл на секунду. Затем сдёрнул с себя рубашку, скрутил в комок и, запрокинув мальчику голову, подложил комок под шею. Ян закрыл лежащему рот и крепко прикрыл ладошкой губы, после чего накрыл губами нос ребёнка и выдохнул. Грудь мальчика поднялась и снова безжизненно опала. Ян повторил. И ещё, и ещё раз.
– А сердце качать? – спросил Саша.
– И так бьётся, – просипел Ян между выдохами и снова склонился к мальчику.
– Давай помогу, – подскочил Виктор и подменил запыхавшегося Яна.
– Осторожнее, не переборщите.
Виктор продолжил вгонять воздух в лёгкие мальчика, с каждым выдохом теряя крупицу надежды. Лицо ребёнка стремительно бледнело, он ни на что не реагировал. Но вдруг, когда Виктор уже готов был сдаться, мальчик дёрнулся, заскрёб руками по плоту и разразился надсадным кашлем. Богданов повернул его на бок и стал ждать, пока ребёнок прокашляется.
– И ведь ни звука не издал, – проговорил Руслан.
– Люди обычно так и тонут. Те, кто может кричать, ещё не все силы потеряли. – мрачно ответил Виктор. – Он, наверное, с камня прыгнул. В такую жару нельзя. От резкого перепада температуры могли судороги случиться. Надо сначала окунуться, остыть, а потом уже резвиться в воде. Или просто ударился обо что-то. В мутную воду прыгать вообще опасно, даже там, где спокойно прыгал в прошлом году.
– Там водоросли внизу, – пробормотал Дима. – Мог запутаться. Я на пузе плыл, чтобы не задеть. Пока нырял, чуть не встрял. Вообще бы купаться сюда не полез.
– Виктор Петрович, там по берегу какая-то женщина носится. Мать, наверное, – заметил Берг.
Действительно, по широкой каменной лестнице бегала женщина, дёргая прохожих за руки. Люди оглядывались и разводили руками. Кривов и Сорокин налегли на шесты, подгоняя плот к берегу.
– Очнулась, блин! – зло сказал Виктор.
– Зачем Вы так, Виктор Петрович? – осторожно спросила Ольга.
– А таких малышей без присмотра оставлять у воды нельзя, – рыкнул Виктор. – Ничто не может быть дороже детской жизни.
Мальчик перестал кашлять и хрипло задышал, диковато оглядываясь по сторонам. Плот быстро приближался к лестнице. Женщина на берегу заметила ребёнка на плоту и заламывая руки причитала и порывалась прыгнуть в воду и плыть навстречу.
– Его к врачу надо срочно, – сказала Настя из-за спин ребят. – Там что-то плохое случается из-за того, что вода в лёгкие попадает.
– Сейчас подберём родительницу, и доставлю вас в ашрам, – впервые с начала передряги подал голос Хануман.
Плот не успел пристать к берегу, как женщина лёгким изящным прыжком перелетела разделявшее их пространство. Она бросилась к ребёнку, бормоча что-то невнятное, и попыталась поднять его на руки.
– Подождите, гражданка, – веско произнес Виктор. – Ребёнка необходимо незамедлительно доставить в медицинское учреждение для оказания квалифицированной помощи.
Кажется, женщина его не очень поняла, но попытки сбежать прекратились. Тут она увидела Ханумана и бухнулась на колени, причитая ещё отчаяннее.
– Вот теперь можно и поторопиться, – проговорил Хануман.
Он подошёл к краю плота, сел в позе лотоса лицом к заходящему солнцу, скрутил из пальцев какую-то немыслимую ригизюлю и, прикрыв глаза, монотонно запел на одной ноте:
– Говиндам ади пурушам там ахам бхаджами…
Все на плоту напряжённо смотрели на обезьяночеловека и ждали фееричных спецэффектов. Сначала не происходило ничего. И через минуту. И через пять. Все разочарованно вздохнули и переглянулись, как вдруг заметили, что берега проносятся мимо с потрясающей скоростью. Ребята воспряли духом. Люди удивлённо провожали взглядом сплавляющийся с крейсерской скоростью плот, оставляющий после себя длинный кильватерный след. Хануман бросил за спину:
– Держитесь…
Ребята быстро послушались и легли на плот, ухватившись за что попало. Через минуту плот заложил лихой вираж и пошёл на таран небольшой лестницы, спускающейся из джунглей прямо к воде. Крики на берегу стали громче, в них смешалось удивление, неверие, ужас и благоговение. Ребята в ужасе завопили. Женщина непрестанно бормотала мантры и улыбалась. Хануман не шелохнулся. Харшшшшш! Плот взбрыкнул, как норовистый жеребец и поскрёб пузом по ступенькам вверх.
За лестницей начиналась утоптанная грунтовая дорога, вполне удобная для пешей прогулки, но не для поездки юзом на плоту. Лежащих по краям безжалостно хлестало папоротниками, Ян поймал раззявленным в крике ртом здоровенную муху и подавился. Плот трясло и подбрасывало, как велосипед на шпалах. На голову Ольге упало сшибленное с низкого деревца гнездо. Какая-то женщина, шедшая к воде, едва успела шарахнуться в сторону, и долго ещё им в спины летели возмущённые проклятья. Впереди наметился небольшой просвет, и ребята воспряли духом. Наконец, бешеная гонка прекратилась.
– Прибыли, – выдохнул Хануман.
Защищённая обитель.
Пассажиры настороженно приподняли головы и осмотрелись. Усыпанный листьями и мусором плот припарковался на просторной мощёной плоским камнем площадке, от которой расходились извилистые тропинки. Ребята начали неуверенно подниматься.
– Пойдёмте! К риши обращаться только «Махарадж», с этим строго, – напутствовал Хануман. – По имени обращаться нельзя, оно священно.
– Вельскому можно, – хмыкнула Ольга.
– Это почему ещё? – насторожился Дима.
– А ты у нас тут после купания самый безгрешный, – Ольга захихикала.
Ребята ссыпались с плота на твёрдую землю. Виктор нёс ребёнка, его мать, с хрустом вырывая пуговицы, цеплялась за борт учительской рубашки. Ребята застыли в нерешительности. Им навстречу вышел пожилой мужчина в жёлтом одеянии.
– Утопление! Нужна помощь! – крикнул Виктор.
Мужчина сорвался с места, подхватил из рук учителя ребёнка и уложил его прямо на землю. Ребёнок тяжело дышал в полузабытьи. Мужчина положил руки на грудь мальчика, переместил их на спину, к чему-то прислушался, и, прикрыв глаза, запел мантру. Мальчик захрипел, а изо рта его обильно пошла красноватая пена. Мать дёрнулась было, но Саша Кривов мягко, но непреклонно заступил ей путь. Очень скоро мальчик смог откашляться и, обведя всех затуманенным взглядом, увидел мать, улыбнулся и крепко заснул. Мужчина протёр его губы лоскутом ткани, потом подхватил маленькое тельце на руки и понёс по тропинке, кивком предложив школьникам идти по другой. Мать мальчика поспешила за сыном.
Компания послушно поплелась по другой тропинке, оглядываясь по сторонам. Дорожка была прибрана, земля между деревьями – подметена, в ветвях пели птицы, откуда-то доносился запах благовоний. Внезапно кто-то показался на небольшом пятачке, заросшем мягкой травой. Это был старик, он пребывал в йогической позе. Правда, Виктор с большим трудом мог бы назвать это позой, он вообще затруднялся сообразить, каким образом, чисто технически, организм, в котором присутствует больше двухсот костей, может принять такое положение.
В центре композиции в вертикальном положении располагалась голова в небольшой жёлтой чалме. Симпатичная, надо сказать, голова, с короткой седой бородкой, впалыми щеками, тремя белыми линиями на лбу и блаженно прикрытыми глубоко посаженными глазами. Из-за ушей на манер оленьих рогов торчали голые не очень чистые стопы. Перед лицом находилась рука со сложенными щепотью большим, безымянным пальцами и мизинцем. Тощие колени смотрели вперёд, но почему-то по бокам снизу. Все остальные части дедушкиного организма представляли собой морской узел неопределяемой направленности.
Что характерно, стоял дедушка на одном указательном пальце правой руки. Ребята от такого дива споткнулись и застыли на миг. В этот момент старик поднял правую руку, ту самую, на которой он и стоял, почесал нос и опустил её обратно на землю. Причудливо скрученное тело при этом непоколебимо висело в воздухе.
– Извините, пожалуйста, а это Вы – риши? – аккуратно полушёпотом поинтересовалась Настя.
Дедушка, не открывая глаз, поднял руку, снова правую, и указал ладошкой, что ребятам стоит дальше следовать по тропинке. Компания, оглядываясь, поспешили вперёд. Через минуту в просвете между деревьями показался дом. Видимо, это и был ашрам. Вопреки ожиданиям дом оказался простым, хотя и большим. Деревянные столбы поддерживали крышу, крытую пальмовыми листьями, стены были сделаны из глины. Перед входом располагался крытый двор. Ребята мялись, не зная, куда направиться дальше.
От дома шла утоптанная тропинка, по сторонам которой в отдалении виднелись несколько хижин поменьше. В одну из них и внесли мальчика. Вдруг из-за закрытой двери дальней хижины раздался оглушительный крик, полный боли и отчаяния. Вопль оборвался, потом повторился снова и перешёл в невнятные рыдания. И столько в нём было бесконечной тоски, что ребята невольно поёжились.
– Что это? – тихо спросил Снегов.
– Это живой мертвец, – ответил уверенный голос из-за их спин.
Ребята обернулись и увидели мужчину. Неопределённого возраста, жилистого, обладавшего пугающим пронзительным взглядом. Одет он был, как и первый мужчина, вышедший к ним.
– Как это, живой мертвец? – пискнул Ян.
– Этот человек был купцом. Когда-то. Весьма уважаемым купцом. Успешным, богатым. Он торговал с Кардуниаш. Однажды иностранный купец расплатился с ним высушенным на солнце соком растения хул гил. Цветка радости.
Мужчина мрачно улыбнулся и перевёл взгляд со Славы вдаль.
– Весьма интересно, что скотина этот «цветок радости» не ест. А если он случайно попадёт в корм, то животные впадают в бешенство и болеют. Так вот, этот купец часто жаловался на головную боль. Иностранный друг купца решил ему помочь и дал крохотный горшочек с белыми крупинками. Пожуёшь такую крупинку, и боль уходит. А вместе с болью – грусть, тоска, голод, жажда… Такое облегчение, что хочется испытывать его снова и снова.
Ребята напряжённо переглянулись.
– Он наркоман? – почему-то шёпотом спросила Ольга.
– Он стал болен с первой крупинки, – ответил мужчина. – Его тело ещё долго сопротивлялось яду, но душа… Любовь к этому блаженству сразу и прочно пустила корни в его душу.
Мужчина заложил руки за спину, прошёлся и остановился, задумчиво глядя на хижины.
– И сначала всё было хорошо. Он жевал крупинки, головная боль уходила, а на её место приходила радость, и он жевал крупинки снова. Он был счастлив. А потом он купил ещё. И ещё. А потом он продал коров и дом, чтобы купить ещё.
– Кошмар, – прошептала Даша.
– Кошмар начался чуть позже, – проговорил индиец. – Когда не стало ни дома, ни имущества, а крупинки закончились. Без крупинок приходила боль и тоска. Купец понял, что падает в бездну, но было уже поздно. Вся мука, прикрытая вуалью хул гил потекла вспять полноводной рекой. Купец был готов на всё, чтобы добыть ещё крупинок и хоть на время перестать тонуть и захлёбываться в своей тьме. У него была жена. И он продал жену. У него были дочери. И он продал дочерей.
– Родных дочерей? – просипел Саша.
– Да. Троих. Одной было всего семь лет. И он продал бы больше, если бы они были, – кивнул мужчина. – Даже обычные люди могут стать чудовищами, если уверены, что их за это не накажут. А этот человек тяжело болен. Он не думал о наказании. Он просто хотел ещё.
– Любимую жену и детей… – сдавленно проговорил Виктор.
– В нём не стало любви, чужеземец. Способность любить – это первое, что он потерял. К сожалению, эту потерю, самую страшную, люди не замечают. У тех, кто не может любить, нет совести. Они не знают чужих страданий.
Вопль снова сотряс воздух и затих.
– Он любит только свой яд. Он забыл о семье, пище, воде. Он забыл о жизни. Он уже был мёртв, хотя всё ещё ходил и дышал. А крупинки нужны были всё чаще и чаще. И когда в очередной раз мука стала невыносимой, купец пошёл к своему другу, торговцу из Кардуниаш, тому самому, и умолял дать крупинки. Купец был готов на всё. Предать, убить, продать своё тело для любых нужд.
Ольга вскинула руку к горлу, как будто её тошнило.
– Да. Купец предложил и это. Торговец ужаснулся вида друга и отказал. И тогда купец убил его. Ради горшочка с белыми крупинками. Он нашёл их, и когда стража вязала его руки, он пытался запихнуть побольше в рот и плакал от счастья. Наверное, он хотел умереть. Когда люди поняли, что купец не в себе, они привезли его сюда.
Тяжёлая тишина повисла на площадке.
– Вылечил головную боль… – протянул Агеев.
Мужчина покачал головой.
– Эти крупинки не лечат боль и грусть, они прячут её, откладывают на потом, а позднее всё воздаётся сторицей. Они копят агонию, делают её настолько огромной, что она перестаёт вмещаться в теле больного, выходит и пожирает всех вокруг.
Индиец посмотрел Агееву в глаза.
– Но можно же чем-то помочь? – осведомилась Маша.
– Вы не можете сделать ничего, – отрезал индиец. – Только одно – никогда не прикасайтесь к хул гил!
– Его вообще возможно вылечить? – глухо спросила Ольга.
– Таким, как прежде, он не будет уже никогда, что бы мы ни делали, – сказал мужчина. – Возможно, ему можно было бы помочь прекратить принимать хул гил, но он должен захотеть этого. Он должен сражаться с болезнью изо всех сил. Он же любит своё зелье так сильно, что готов драться за, а не против него. Сейчас мы можем только пытаться унять боль и надеяться, что он переживёт тяжёлый период.
– Он может не выжить? – спросил Вельский.
– Да, чужеземец. Если не захочет жить. Мы не можем никого заставить жить. А он не хочет существовать без своего яда.
– Но почему?! Он что, не понимает, что убивает себя? – вскричала Настя.
– Понимает. Не так страшна телесная мука, которую переживает зависимый. Его ужасает возможность прийти в себя и лицом к лицу столкнуться с тем, что натворил в опьянении. К тому же, он теперь просто не умеет жить. У него нет других устремлений, интересов и мыслей. Вся его жизнь в яде.
– Это ужасно! – глухо воскликнул Виктор.
– Да. И боюсь, это только первая песчинка в страшном обвале, который поразит наш мир, когда люди прознают про хул гил, – мрачно подвёл итог мужчина.
Наконец, к кричащему вбежали люди, послышалась возня, а потом всё стихло.
– Можете называть меня Кормилец. – Индиец оторвался от созерцания хижин и обвёл взглядом школьников. – Пойдёмте, выпьем ласси, расскажете мне свою историю. Что-то мне подсказывает, что она будет весьма увлекательной.
Мужчина кинул многозначительный взгляд на Ханумана, ничуть ему не удивившись, и важной походкой пошёл назад к дому. Компания проследовала за Кормильцем на крытый двор перед главным домом и по его приглашению расположилась на тростниковых циновках.
Как и в Шараньяпуре, им первым делом подали воду в глиняных крохотных стаканчиках. Ребята довольно ловко сумели выпить её, не касаясь губами сосудов. Угощение они принимали с опаской, но были приятно удивлены ласси – им оказался очень вкусный сладкий напиток из йогурта и фруктов. Бальзам на их наперчённые желудки.
– Итак, кто же вы такие? – начал Кормилец, когда все пригубили ласси.
– Меня, уважаемый Кормилец, зовут Виктор, а это – мои ученики, – Виктор не успел закончить, когда Кормилец перебил его.
– Вы – уже учитель? – спросил он крайне удивлённо и с некоторой иронией.
– Да, – Виктор почувствовал укол обиды и выпрямил спину.
– Хоррошшооооо, – протянул Кормилец и чуть улыбнулся в усы.
– Мы в очень затруднительном положении сейчас и совершенно не знаем, куда двигаться. Скажите, пожалуйста, а мудрец здесь? – взмолился Виктор.
– А вам так сильно нужен мудрец? – улыбнулся Кормилец.
– До зарезу! – кивнул Виктор.
– И зачем так срочно? – спросил Кормилец.
– Понимаете, мы совершенно мистическим образом пропали из дома и попали в другое время и другое место! В это почти невозможно поверить, но это правда! – затараторил Виктор. – У нас был урок, а потом свет пропал, а снаружи вместо школы вдруг джунгли и макаки! И нам бы обратно…
– К макакам? – уточнил Кормилец.
– Нет, в школу, – запнулся Виктор. – А мы совершенно не знаем, что нам делать! У меня двенадцать учеников, родители, наверное, с ума сходят: дети пропали, никаких вестей! А нам совершенно никак нельзя сейчас гулять по древней Индии – у нас контрольные на носу!
Виктор посмотрел на Кормильца в надежде, что тот сам поймёт, чего от него хотят. На лице Кормильца застыло несколько озадаченное выражение. Он обвёл взглядом всю компанию и резюмировал:
– То есть, вы из гуркулы в мгновение ока были чудесным образом перенесены в это время и место?
– Именно! – обрадовался Виктор.
– И вас волнуют контрольные? – Кормилец поднял бровь.
Виктор почувствовал, что ляпнул что-то не то, но тут же возобновил попытки:
– Позовите, пожалуйста, мудреца! Мы очень хотим с ним поговорить! Мы отчаянно нуждаемся в совете! Нам бы понять, как выбраться!
– Куда вы так рвётесь?
– Домой! – хором отозвались ученики и Богданов.
– Ну хоть в этом единодушны… – кивнул Кормилец. – А почему вы сюда попали?
– Нам сказали, что тут мы сможем попросить совета… – начал было Виктор, но Кормилец его прервал.
– Я не говорю про этот ашрам. Это вы уже объяснили. Я говорю про это место и время. Почему вы сюда попали?
Школьники не нашлись с ответом.
– В каком смысле, почему? – не понял Агеев. – Просто попали, и всё.
– «Просто» ничего не бывает. Если вы абсолютно не понимаете, что с вами произошло, попробуйте подойти к ситуации по-другому. Подумайте, почему это с вами произошло. Или зачем, – пожал плечами Кормилец.
– Что значит, почему? – пробормотал Виктор. – Пока мы сюда не загремели, у нас всё было замечательно.
Кормилец перевёл взгляд на учителя и мрачно сказал:
– Врать тому, у кого вы пытаетесь попросить помощи – это глупо.
Ребята настороженно переглянулись.
– Мы не врём… – чуть менее уверенно проговорила Маша. – Мы сидели на практике, всё было хорошо, а потом вот…
– То есть, вы все уверены, что до этого события у вас у всех всё было прекрасно?
– Ну… да… – нестройно отозвались ребята.
– И вам всем не о чем было поразмыслить? Нечему уже было учиться?
– Ну у нас с ОБЖ были тёрки, но за пару в дневнике ведь не бросают к тиграм, – выпалил Сорокин.
– ОБЖ, значит…
– Вы нам поможете? – надрывно спросил Ян.
– Чем?
– Советом! – отозвалась Ольга.
– Отбросьте несущественное и сосредоточьтесь на главном.
– Вот спасибо… – пробормотала Даша.
– Вам осталось определить, что – главное! – сказал Кормилец, пожав плечами.
– А что – главное? – спросил Сорокин.
– Вы хотите, чтобы кто-то вам сказал, что для вас – главное?
– Сейчас вернуться домой – главное, – терпеливо проговорил Берг.
Кормилец нахмурился, подался вперёд и чуть не по слогам проговорил:
– Вы сидели в гуркуле и молили о снисхождении мудрости, как и любой ученик. И вдруг случилось абсолютно невиданное чудо: вы были услышаны. По чьей-то воле вы оказались здесь. Вы встречали на своём пути людей, у которых могли учиться. Вы добрались до этого ашрама, дома мудрости. И всё, чего вы истово хотите – это вернуть всё назад?
– Ну да, – опешил Виктор. – мы за этим и пришли.
Кормилец вздохнул.
– Ну раз так – я понятия не имею, как нарушить волю мироздания.
– По-моему, нам и здесь ничего не светит, – буркнула Маша.
– То есть, Вы тоже не знаете, как нам вернуться домой? – голос Виктора стал бесцветным.
– Нет, – твёрдо ответил Кормилец.
Во дворе повисла тяжёлая тишина. Ребята застыли, ошеломлённые. Через минуту послышались тихие всхлипы.
– Я… Я так надеялась…
Настя уткнулась в плечо Саши и разрыдалась в голос.
– Ничего, малявка. Мы ещё что-нибудь придумаем.
Саша приобнял первоклашку. Голос его был уверенным, но лицо исказилось от боли. Вельский и Сорокин мрачно переглянулись. Ольга лишь недовольно поморщилась. У Славы и Яна дрожали губы.
– Это что, нам в кусты бегать и в речках мыться до скончания века? – вполголоса возмутилась Даша. – Это просто невероятно!
– Ванна – это самая меньшая из наших проблем, – ответила ей Маша.
Девочки опустили головы. Берг хмурился и оценивающим взглядом смотрел на джунгли вокруг. Асатиани вдруг натурально взвыл, вскочил и пошёл, не разбирая дороги:
– О бедная бабуля… Я не увижу больше братьев и сестёр!..
Он продолжал бормотать, удаляясь. Когда мощёная площадка закончилась, парень застыл спиной к товарищам, скорбно изогнувшись.
– Нытик, – тихо выплюнул Руслан и сжал зубы.
– Тебя не спросили, – так же тихо рыкнул Берг. – Тебя, мерзавца, одного дома никто не ждёт.
Агеев вскочил, прошипел что-то невнятное и сорвался с места. Ольга отвернулась.
– А всё из-за вашей выходки на ОБЖ! – бросил на бегу Руслан Сорокину.
– Да пошёл ты! – окрысился Андрей и собрался встать.
– Тихо! – рявкнул Виктор.
Его в кои то веки послушались. Руслан ушёл, Асатиани стенал и заламывал руки. Настя откровенно плакала. Близняшки Медведевы зло оглядывались, Даша нервно отряхивала юбку от листьев. Ян и Слава смотрели на учителя мокрыми глазами. Ольга, Дима и Эрик были относительно спокойны. Саша хмурился. Кормилец хранил молчание.
– Что дальше, Виктор Петрович? – спросила Ольга.
– Не знаю, – тяжело ответил учитель. – Переночуем здесь, если уважаемый Кормилец позволит. Утром поговорим. Сегодня время думать.
Переночевать Кормилец их пустил. Ребята, поблагодарив сквозь зубы, поднесли ему добытую на рынке в Праяге еду, а потом весь вечер распускали разбитый плот на дрова. В Ашраме они увидели несколько работавших людей, но общительность проявил только один. Мужчина провёл ребят по ашраму, коротко объяснив, что и где находится, а затем предоставил их самим себе.
Покормили их умеренно и просто. Говорить не хотелось. Спокойно жевали только Берг и Ольга. Настя икала от слёз. Остальным кусок не лез в горло, вечер был тягостным и тянулся бесконечно. На ночлег они отправились в разные хижины, подальше от лазарета. Улеглись без привычного ворчания и жалоб на комаров и твёрдую постель. Все затихли, но по дыханию ребят Виктор понял, что никто не спит. Сам от тоже не сомкнул глаз той ночью.
К полуночи, совершенно отчаявшись уснуть, Богданов выбрался из хижины и побрёл по дорожке куда глаза глядят. Ночь была душной и влажной. Необычайно звёздное, чужое небо висело прямо над верхушками непривычно разлапистых деревьев. Джунгли перешёптывались на ветру. Виктор шёл, пиная опавшие листья, и не глядел вперёд, пока мощёная тропинка не закончилась. Богданов поднял голову: тупик. Вокруг него стеной стоял непроходимый тёмный опасный лес. Идти дальше было некуда. Виктор вдруг закусил край рукава, чтобы не издать ни звука, и затрясся от безудержных рыданий.