Хаим Калин
Секундант одиннадцатого
Он пересек улицу и, подобрав куртку, скрылся из виду.
Когда Энди посвятили в детали события, подвигнувшего Алекса сняться с места, он изобразил жестом «Yes!» Вскоре американо-немецкий консилиум сыска-шпионажа, посовещавшись, решил снять с Куршина наблюдение.
Обосновавшись на безлюдной автобусной остановке, Алекс рассматривал куртку. Смеркалось и еще больше похолодало. Но в находку он облачаться не стал, не до конца понимая ее назначение. При этом не сомневался: куртка – «голубиная почта» СВР.
Между тем в карманах куртки пусто, как и не замечалось в ней тайных посланий, что делать или куда путь держать. В сомнениях он просидел несколько минут и склонялся было надеть куртку, будто функционально – маяк-локация, когда сообразил, что не мешает ее проверить наощупь. И вскоре наткнулся на твердый предмет (за подкладкой правого рукава), по ощущениям, сотовый, только тоньше и меньше обычного.
Стежки шитья на скорую руку и услужливо оставленный зазор, чтобы, не заморачиваясь, разорвать шов. Треск ниток, резинок-креплений и, наконец, аппарат в руках. Включил. Стандартный комплект программ, но без интернета, полная зарядка и… пустая память – ни одного номера. Значит, позвонят сами.
Но не позвонили, а почти сразу отправили смс. Стало быть, на той стороне следили за его выходом в сеть. И сторона, судя по международному коду, Украина, впрочем, и сама эсэмэска на украинском. Конспираторы, долбанные…
Инструкция проста, притом что в ее основе – реальный спурт усилий: на такси проследовать к квартире, снятой через Airbnb, ключ в почтовом ящике, паспорт, деньги, прочее – в письменном столе. Удачи, до связи.
Он – в родной стихии, ведь квартира, где только что разместился, и правда, для краткосрочной аренды, в корне преобразившей структуру современного туризма. В результате феномен гостиницы из обихода активного путешественника исчез. Есть и новация: холодильник укомплектован продуктами на несколько дней. Но настоящий сюрприз: его личные вещи – паспорт, кредитки, сотовый, кэш – все на месте. Прочитав на остановке послание Синдиката, грешным делом подумал, что упомянутые аксессуары, включая паспорт – с «чужого плеча».
Когда успели? И снять апартамент, и затовариться, и личные вещи вернуть!?
Географически он в Нойкёльне – о чем говорили дорожные указатели на маршруте, проделанном таксистом. Аэропорт «Шонефельд», регулярно им посещаемый, где-то рядом.
Экстренно связаться с сыном, ведь, не исключено, по запросу немцев в отчем доме его могли взять в оборот: дескать, что ему о беспутном криминогенном отце известно? И испугали до икоты…
Однако родной мобильный разряжен, а зарядное устройство шпионы либо посеяли, либо оно во время обыска затерялось. Можно, конечно, воспользоваться сотовым Синдиката, но ну его нафиг – не наломать бы дров. Да и открытка с паролем Wi-Fi и номером телефона хозяев – в квартирах Airbnb всегда на видном месте – отсутствует. Следовательно, арендовав апартамент, шпионы ее припрятали. Эквилибристы-ловкачи…
Щелчок эсэмэски. Номер и язык тот же: «Ви на місці?»
Импульсивная вспышка, взрывающая разум – бросить гаджет на пол и растоптать. Налитые кровью глаза, частое дыхание, пудовый подбородок, словно весь апартамент, а не изящный сотовый сейчас «пойдет под снос». Но мало-помалу отпустило – после умеренного, если не символического удара кулаком по столу.
Ничего удивительно. Шпионский слалом не каждому вестибулярному аппарату по плечу.
Злорадный блеск в глазах при отстукивании ответа на… иврите, подтвердившего заселение.
Пауза, похоже, возникшая от задействования Гугл-переводчика, и пожелания отдыха и доброй ночи.
Прыжок на кровать при всем параде и сладенькая мыслишка перед провалом в сон: «Все же лучше, чем на тюремной шконке».
Алекс встречал новый день в радикально переосмысленном формате: критическая масса шантажа, похищений, обысков, судебных и коммуникационных перверсий, в круговорот которых он попал, зашкаливает. И приноровиться к маневрам шпионской братии не получится. Так что не поменяй он диспозицию, обречен тронуться умом, а то и вовсе удавиться. Амплуа подопытного кролика, в которого капризом обстоятельств он обращен, альтернатив не имеет.
Нет, о сломе статус-кво Алекс не помышлял, еще в тюрьме определившись: не исполни он миссию, для него замышленную, без невосполнимого ущерба из истории не выберется. Но и играть по старым правилам – за обе ноздри ведомого – больше не находил возможным. И дабы держаться на плаву, не нашел ничего лучшего, как отсечь звено низовых разработчиков, впившихся в него точно популяция пиявок.
Идея новизной не отличалась (задумывался об этом не раз), но только сейчас, он полагал, такая возможность представилась. Пока его в новый карантин не упекли…
Чем-то его состояние было сродни психологическому перевороту больного, изведенного страхом рискованной операции и в какой-то момент осознавшего, что всех-то делов – сесть в такси и двинуться лиху наперекор. Ну а в условной точке дерзаний – крепкого духом ждет удача.
Алекс принял душ и, готовя завтрак, додумывал детали плана, родившегося при пробуждении. Настроение – отличное, дело – спорится, но самое главное – никаких рефлексий и сомнений. В каждой клетке его естества, казалось, пульсирует «Полный вперед!»
Бекон с яичницей, основательно разжеванный, в сытую благостность не погрузил, и Алекс резко встал на ноги. Осмотрелся, точно выискивая дела по хозяйству. Но грязную посуду мыть не стал, как того требовали правила аренды, и побросал столовые принадлежности в мойку. Отправился к трюмо, откуда переместил на обеденный стол свой небогатый, сузившийся к четырем предметам скарб. Перелистал паспорт, проверил в портмоне кредитки, после чего принялся пересчитывать наличные. Всё копейка в копейку: три тысячи евро сотенными, только вперемешку – не так как у него, в строгой симметрии. Что, шифры искали? Тут своих, чисто денежных – тайна из тайн – хватает. Если интересант не из банка-эмитента, запутаться дело плевое…
Стоп! А это что? В одном из кармашков портмоне чуть проглядывает сложенная бумаженция цвета пятисотки евро, возненавиденная им за ограниченную платежеспособность. Однако именно этой деноминацией один из контрагентов Алекса в нулевых упорно с ним расплачивался. Вследствие чего доводившей все звенья туристской инфраструктуры, обслуживавшей Алекса в Европе, до белого каления. Банкноты, прозванной изолгавшимся истеблишментом платежным средством криминала и наркоторговли, и где-то там, в конце классификации – инструментом по отмывке капитала. Притом что все ровно наоборот. Доля последнего, балансирующего между банкротством и выживанием, более девяноста процентов, а криминал во главе пирамиды – не более чем лукавый трюк, обосновывающий беспардонный грабеж главного актора социума – частной инициативы. Но тут тот самый случай, когда криминал и правда, за кулисами, ведь шпионы кто, как не его авангард?
Между тем бумажек, окрещенных не жирующими испанцами Бен Ладеном, – четыре, и прорисовалась головоломка, что сей жест значит. Впрочем, в чем проблема? Лэптоп, полный чемодан одежды-то тю-тю. Надо понимать, компенсация, пусть с небольшим – сотня-другая – походом.
Wow, выходит, ценят, обхаживая так и эдак, но радоваться этому или огорчаться – пойми-разбери. И главное: на новый расклад та дотация никак не влияет.
Сигнал смс-сообщения на сотовом Синдиката. Поначалу Алекс, будто хотел им пренебречь, принявшись запихивать в карманы свои принадлежности и как бы нацеливаясь на выход. Но, уже экипировавшись, застыл в нерешительности. Однако, поиграв скулами, к гаджету все же подошел.
На сей раз номер местный, вместо украинского – английский: «Сим-карту поменять. Новая приклеена скотчем к задней стенке платяного шкафа. Инструкции – через час».
Алекс присел и тупо уставился в аппарат. Было не разобрать – он воспринимает эпистолу как пароль, который следует заучить, или офонарел от прочитанного. Но вскоре опомнился, хмыкнув. Переместился в спальню, нащупал за шкафом закладку, отслоил ее и после нехитрых манипуляций поменял в сотовом сим-карту. Убедившись, что она активирована, приземлил сотовый на стол. Проверил комплектность личных вещей в карманах и покинул квартиру, оставив ключ в почтовом ящике.
Спустя час он приобрел в кассе аэропорта «Шонефельд» билет на ближайший рейс в Москву «Аэрофлота», а еще через четыре – оказался на борту рейса Шонефельд-Шереметьево-2.
Глава 11
Москва, ноябрь 2018 г.
В очереди на паспортный контроль Алекс Куршин осматривался. Не то чтобы излучал интерес к Шереметьево-2, где прежде не бывал, а, казалось, собирался с мыслями, норовя за нечто наводящее ухватиться. Но будто выходило не очень – Алекс бесцельно крутил головой.
Два с половиной часа полета укоротили дрема и малохарактерная для него умиротворенность. При этом Алекс понимал, насколько рискован и даже безрассуден поступок, который он совершил, показав средний палец тягловым лошадкам Синдиката, но в своей правоте не сомневался. Оттого безмятежно плыл по волне авантюры, которую отважился то ли взять на абордаж, то ли под себя пристроить.
Тем временем момент истины приближался. Откровений, однако, Алекс не предвкушал: пан или пропал – перспектива сужена до предела. Ведь ни цвета, ни запаха, ни контуров у грядущего превращения не было. Мало того, что Россия для большей части света – терра инкогнита, так еще и искомый адресат (предполагаемый заказчик его услуг) – замкнутая на себе структура. Да, ему казалось, разгаданная и кровно в нем заинтересованная, иначе не отважившаяся бы на беспрецедентный ангажемент. Но, невзирая на одержимость его заполучить, по-прежнему закованная в броню секретности. Мрачная, снедаемая комплексами, подозрениями, угнетаемая врожденным плебейством и запущенным часовым механизмом – держать ответ и заплатить по счетам. В стране правого террариума, модернизированного сталинизма, ампутировавшей реальную оппозицию и провозгласившей ложь и забвение здравого смысла национальной идеей. И все-таки чем-то Алекса влекущая. Ведь без налета частных пристрастий авантюра Куршина, личности честолюбивой и критически мыслящей, никакими страхами и благами не объяснялась.
Между тем идея «десанта» в недра Синдиката, на рассвете родившаяся, при всей ее импульсивности была на диво внятна: засветиться как пассажир «Аэрофлота» на пути в Москву и, тем самым, угодить в ведомственный банк данных, как известно, под неусыпным надзором ФСБ/СВР. И, по прибытии, под белы рученьки поступить в их распоряжение. Таким образом отозваться на прорисованный в эзоповых посланиях СВР ангажемент – перебраться в российскую столицу. А поскольку его берлинские кураторы у немецкой контрразведки под колпаком, то его самоуправство – рывок из Берлина – не только объяснимо, но и идеально вписывается в азы конспирации: при разоблачении ячейки всем и каждому кинуться врассыпную. Ну а подметные гардеробные инструкции – надо еще посмотреть, чьих кровей.
Между тем у окошка контроллера недавнюю рассеянность гостя как промокнуло, и Алекс угодливо протянул свой паспорт. И лишь тогда озадачился: собственно, где и когда его отфильтруют? Может быть, прямо сейчас? Ведь треть суток с момента покупки билета – срок достаточный, чтобы отследить столь привилегированную персону, вдруг исчезнувшую с радаров СВР.
Алекса отфильтровали, но не могущественный инкогнито за кулисами, а старший функционер пограничного контроля, вызванный по тревоге подчиненным, который загрузил в ведомственную сеть его паспортные данные. К изумлению Алекса, в противоположную от искомой сторону – в сектор для депортируемых.
– Господин Куршин, вынужден вас огорчить: во въезде в Российскую Федерацию вам отказано, – деловито обратился функционер, держа паспорт искусителя границы в развернутом виде с отметкой «Entry denied». – И, признаться, удивлен, почему вы здесь. Ведь запрет на въезд – трехлетней давности. Что, и не догадывались?
– О чем? – машинально спросил Алекс, казалось, витая где угодно, только не в стране-наследнице непроницаемых для миграции границ.
– Хотя бы о том, что перед поездкой не мешает убедиться, открыта ли граница. Сайт ФМС доступен двадцать четыре часа в сутки.
– Подождите, подождите… – будто встраивался в проблему Алекс. – Три года – это хренова уйма времени. Не припомнить даже, чем занимался… Стоп! А кто… инициировал запрет?
– Роскомнадзор, – с ноткой гордости за бдительность коллег ответствовал функционер.
Алекс захлопал очами, будто переваривая весть. Нервически фыркнул, после чего разразился хохотом. Причем, позерством или дурными манерами здесь и не пахло.
Перед ним расстелилось: проект непомерных затрат и усилий Синдиката, перелопативший его жизненное пространство, проглядел торчащее в собственном глазу бревно – запрет, наложенный мелким клерком-карьеристом, который лез из кожи вон, дабы доказать свою эффективность: мол, свои смутьяны уже все в намордниках, значит, нейтрализуем заморского писаку-русофоба, ограждая его от национального очага!
Того самого, для которого путешествие в Россию еще недавно было эквивалентно туру по Северной Корее… Не потому, что Алекс осознавал яснее ясного, чем его сотрудничество с антипутинскими изданиями отзовется, а потому, что Россия – малоинтересная для западного туриста страна, к тому же с младых ногтей ему знакомая как богом проклятый край.
– Вы пока в российской юрисдикции, господин Куршин, так что советую не оскорблять представителя власти! – окрысился страж государственной границы. – Не успокоитесь, попадете под статью…
– Статью, говорите. Может, это и выход… – прикидывал нечто Алекс, похоже, сохраняя свою утреннею установку – сыграть с людоедом партию в покер.
– Ладно, – обрубил мысли вслух функционер. – Перевожу вас в накопитель. Тем временем согласую с перевозчиком ваш вылет в Тель-Авив ближайшим рейсом. Где ваш билет?
– Билет вам зачем? – недоумевал Алекс. – Оставил его в самолете, он – one way… Да и причем здесь Тель-Авив?.. Прилетел-то я из Берлина…
– Это что, провокация? Билет в один конец и пыль в глаза, что, дескать, о запрете на въезд неведомо! – взъерепенился функционер. – В итоге вонь на весь мир: дескать, русские устроили из Шереметьево каталажку! Заколебали… эти русофобы… Эй, Миронов, давай этого клоуна к сирийцам!
– Простите, – Алекс подался вперед, вчитываясь в бирку с именем и должностью функционера, – простите, господин Востриков. У меня и в мыслях не было вас обидеть. Если был превратно понят, примите мои искренние извинения.
– Забирай его, Миронов, – подтвердил свое распоряжение Востриков, не поведя и ухом на «раскаяние» пассажира, не прошедшего контроль на лояльность.
– Да подождите вы, наследник Карацупы, к счастью, без собаки…
– Что!?
– Да был такой пограничник в СССР, убивший больше сотни таких типов, как я, прозванных в ту пору диверсантами, но по факту – испытывавших к советскому раю аллергию.
Востриков растерялся, казалось, не зная как связать подопечного с сотней трупов диверсантов, подхвативших неясного свойства аллергию в укрытые исторической дымкой времена. При этом неясно, где те ликвидированы – на въезде или выезде. Нахмурившись, уставился на визави.
– У меня к вам просьба, – продолжил Алекс, – только пусть господин Миронов подождет в сторонке.
– А чего вы раскомандовались? Изолятора испугались? – скорее удивился, чем возмутился Востриков. Но дал знак подчиненному отойти.
– Видите ли, вы человек молодой и еще не знаете, насколько уязвим низовой персонал перед лицом начальственного произвола. Можно слыть мастером своего дела, предположим, как вы, при этом не только не иметь перспектив карьерного роста, но и ежеминутно рисковать своим местом занятости. Иными словами, любое нормативное, в духе инструкций решение чревато суровыми оргвыводами, когда начальство жаждет списать свой промах за счет рядовых исполнителей. То, что, на первый взгляд, освящено буквой и духом закона, при некоторых обстоятельствах может обернуться для вас компроматом. И тысячи отраслевых инструкций, вдруг поменяв интерпретацию, заработают против вас. Подвожу итог… Не сомневаюсь, что в моем случае вы действуете по правилам, и я не помышляю вас критиковать. Но поверьте мне на слово: моя высылка, к которой вы будто непричастны, тот самый случай, когда паны дерутся, а у холопов чубы трещат. То есть может так случиться, что моя депортация вылезет вам, прилежному клерку, боком. Для того чтобы такую вероятность исключить, вам нелишне перестраховаться… Как представляется, весть о моей планируемой высылке наверх уже ушла…
– Наверх – это куда? – жестко перебил функционер.
– Наверх – это наверх, отталкиваясь от понятия «чекистский капитализм», получившего хождение на Западе, – разъяснил Алекс и вновь оккупировал трибуну: – При всем том извещен ваш надзор или нет, не столь уж важно. То, что актуально – это донести до вашего начальства мои слова, не выходя за должностные рамки при этом. Ведь у высылаемого право на просьбы и апелляции имеется. Так вот, прошу передать по инстанциям, что в накопителе Шереметьево для высылаемых содержится гражданин Израиля Алекс Куршин, 1954 года рождения. Точка. Это все, что я прошу.
Востриков оглянулся, будто проверяя, на месте ли Миронов, чуть раньше озадаченный доставить Алекса к неким сирийцам, с учетом израильского подданства последнего – настоящая пресс-хата. Но, обнаружив Миронова поблизости, почему-то задумался. Все же спустя секунду-другую будто вспомнил:
– Если у высылаемого – билет в один конец, то проездные расходы ложатся на него; уточню только стоимость билета. Куда все-таки – в Тель-Авив или Берлин?
– Говорила-їхала… – озвучил присказку Алекс, мало того что западноукраинскую, так еще малоизвестную. Вздохнув, продолжил: – Размечтались… Нет уж, произвол без должного ресурса – обезьянничанье в чистом виде. Как говорится, любой каприз, но за ваши деньги…
Востриков то ли в отвращении от услышанного, то ли подустав от трудного подопечного, скривился, после чего движением ладони пригласил Миронова подойти. Когда тот сблизился, нечто шепнул ему на ухо. И в приграничной суете незаметно растворился.
В камеру Алекса эскорт доставил не сразу – на процедуру регистрации в секторе пересылки ушел добрый час. Еще полчаса занял так называемый «прием» – технический цикл изоляции: беглый врачебный осмотр, изъятие личных вещей, включая ремень и шнурки, инструктаж о нормах внутреннего распорядка.
Пресс-хата не состоялась, хотя бы потому, что к его появлению на пересылке сирийцев выпустили для посадки на обратный рейс – Алекс пересекся с ними, когда оформлялось его задержание. Более того, со старшим по возрасту (приблизительно его лет) он кратко пообщался, причем по-русски. Тому почти не удивился: для забитого Ближнего Востока семидесятых-восьмидесятых СССР был возможностью получить за малые деньги пусть горбатенькое, но все же высшее образование, понятное дело, в сфере естественных наук. Ну и с минимумом инвестиций обзавестись женой-европейкой. Вследствие чего подняться в родном табеле о рангах на позицию-другую, не считая обретенной квалификации.
Алексу было обидно, что более плотного знакомства не получилось. Солидного возраста сирийцы не только на боевиков не тянули, но и были им полной противоположностью. Все – остепененные преподаватели вузов Дамаска, сирийская интеллигенция. Так что было с кем поговорить. О трагедии века, разорвавшую их родину на кровоточащие лоскуты, логистике беспрецедентного исхода в пятнадцатом и главное – каким видится Израиль с враждебной, но просвещенной стороны. Страна-мутант, где грандиозные обретения демократии внутри ее границ, уживаются с ползучим экспансионизмом и агрессивностью вовне, несообразными хельсинской эпохе. Государство полноценной мультикультурности, европейской толерантности для титульного этноса и… жесткой регламентируемой правительством цензуры, которая либо замалчивает, либо извращает сущности арабо-израильского конфликта.
Алекс не преминул поинтересоваться, почему почтенную публику в российский собачник занесло. Озираясь, сириец пояснил, что Москва – последнее окно (через границы РФ, Беларуси и Польши, преодолеваемые под водительством контрабандистов) в Европейское содружество. Судя по повороту от ворот, демаскированное и захлопнувшееся. Мачеха-судьбина…
Алекс посочувствовал, отметив, что участь коллег по несчастью все же лучше, чем сотен, если не тысяч их предшественников, закончивших свои дни на дне Эгейского моря.
Камера на шесть пересыльных оказалась пустой, и было не понять – это привилегия или месть погранслужбы, не воплотившаяся из-за преждевременной высылки сирийцев. Но копаться в тех частностях Алекс не стал – настолько в его пасьянсе Востриков казался малозначимой фигурой.
В том, что Востриков его просьбу вложит в уши начальству, Алекс не сомневался. Не потому, что от нее веяло интригой – причина не в этом. Мобилизационное общество, каковым являлся СССР и не перестает быть Россия, густо замешано на подозрениях к внешнему миру. Иностранец, да еще скомпрометированный – объект пристального внимания. К движениям его тела и мысли курирующему персоналу спустя рукава не отнестись. Как минимум, их нужно внести в отчет.
Другое дело, каков КПД возможного оповещения «компетентных органов»? Ведь институты силового поля разобщены, сообщаясь внутри себя и друг с другом бюрократически. Пока межведомственное зажигание сработает, начинание может заплесневеть.
Но то были, в какой-то момент понял Алекс, размышления оторванного от реалий дилетанта, пусть умудренного знаниями и опытом. Его план рухнул не потому, что сработал закон подлости, а из-за собственной непростительной ошибки. Ведь строжайшая секретность его досье, в суть которого, он не сомневался, были посвящены считанные единицы, лишала его дерзкую и не лишенную выдумки инициативу серьезных перспектив. Фигуранта-то Алекса Куршина для российской службы безопасности не существовало. По нему общепринятых регистрационных мероприятий могло не вестись вообще – сплошные коды и символы. Так что Роскомнадзор, некогда отлучивший его от России за резкие антикремлевские выпады, сослужил ему хорошую службу. Не случись запрета на въезд, он мог бы преспокойно пройти границу, чтобы… прогуляться по Москве, никем не востребованный. Тем временем берлинская резидентура и европейское ответвление СВР сбивались бы с ног в поисках фигуранта, бесследно исчезнувшего. И вынюхивали бы его где угодно, только не в Москве… Разумеется, не имейся у них доступа к немецкому банку данных трансграничных перемещений.
Не помогла бы и явка в штаб-квартиру СВР. Это грозило обрушить режим секретности, рачительно выстроенный вокруг его персоны – главное условие его ангажемента. Улетучься та маскировка, Алекс бы делался для заказчика генератором малопредсказуемых последствий.
При этом он по-прежнему находил свое решение – ускорить контакт с заказчиком – единственно верным. Не заградотряд ЦРУ, дышавший ему в спину и не оставлявший альтернатив, толкал на эту стезю, а понимание им нужды отыграть свою партию если не до конца, то хотя бы в принципе. Хватало прочих соображений и интересов, но ядро осмысления проблемы – это неотвратимость лечь под всемогущего Бенефициара, «испытывая по мере возможностей наслаждение». Иначе тот сгусток амбиций, полагал он, не нейтрализовать.
Именно потому Алекс сейчас творил нечто несуразное – всячески отстрачивал свою высылку. Ибо всем естеством ощущал: за ним придут снова и снова, без оглядки на формальное исполнение им навязанной Синдикатом миссии – прибыть в Москву. В особенности после того, как подыграл Берлинскому центру СВР в своих показаниях немецкой контрразведке.
Так что, пока он на адреналине недавней драмы, крайне важно одиссею завершить – почетно, с позором, хоть как-то. Но точку поставить. И от злокачественного образования освободится. Если повезет, завести часовой механизм судьбы снова.
Под грузом очередного дня-восхождения Алекс заклевал было носом, когда до него донеслись звуки будто отпираемого замка. Поначалу не отреагировал, в полудреме не соотнося тот шум с реальностью. Но тут услышал голоса некой свары, будто по-русски, но узнаваемой, скорее, по самому лексически богатому в мире мату, и почему-то с польским акцентом.
Такую аттракцию не проигнорировать – глаза Алекса открылись. В камере – поднадоевший за вечер Миронов, похоже, отбывающий ночное дежурство, и очень знакомый парень, поганящий русский «эсперанто» слащавой фонетикой и носовыми.
Алекс стал приподниматься на второй за неделю шконке, заинтригованный неизбитым действом в исполнении… Якуба Корейбо, завсегдатая российских ток-шоу, как несложно было догадаться, угодившего в похожий с ним переплет.
Если отбросить интонации, то Якуб добивался того же, что и двумя часами ранее Алекс – задействовать канал связи. Только не замотанной эвфемизмами, а вполне себе конкретной – разговора со своим адвокатом. Миронов вяло кормил завтраками, а Якуб чихвостил путинизм. Впрочем, амплуа для него привычное. Новым было лишь то, что приличный литературный русский Якуба все же уступал блестящему владению им обсценной лексики.
– Якуб, чего разорался на ночь глядя? – поставил на вид основной квартиросъемщик. – «Jeszcze Polska nie zginęła!»
Вновьприбывшие на мгновение замерли, после чего переглянулись в растерянности, казалось, недоумевая, с каких лесов свалился этот староста пересылки, щеголяющий не только польским, но знакомством с останкинской тусовкой. Алекс же со смешинкой во взоре рассматривал депутацию, словно выискивая, к чему еще прицепиться. В конце концов, произнес, взмахом руки зазывая Якуба устраиваться:
– Спасибо тебе, Миронов, за козырного компаньона, с кем ночь-день перекантоваться. Но учти, если у нас кипиш какой, это не я, а Якуб Корейбо – первый забияка на росгостелевидении. Но, думаю, сладим… На то мы и артисты разговорного жанра… – и как бы вспомнив, пробубнил: – Надеюсь, вы его не из Варшавы по мою душу выписали…
– Так, что б тихо было! – оклемавшись от двух демагогов по призванию, Миронов напомнил правила внутреннего распорядка и, погремев ключами, убыл.
Будто не в своей тарелке, Якуб с опаской стал осматриваться, но не в поиске кровати, а знакомясь, казалось, с малопривычной для него обстановкой. При этом избегал пересечься с Алексом взглядом, ничуть не походя на неистового гладиатора российских телевизионных ристалищ.
– Да ты устраивайся, Якуб, место нормальное… – благожелательно принимал гостя Алекс. – По крайней мере, бруклинской предвариловке фору дает. Туалет с умывальником, слава богу, раздельные. У тех – комбайн, причем без всякой перегородки… К счастью, не посредине хаты…
Корейбо бросил на Алекса едкий взгляд, наверное, посчитав, что компаньон его троллит. Демонстративно повернулся и зашагал к дальнему от «старосты» лежаку. Скинул с себя полуботинки, куртку и завалился спать. К Алексу спиной.
«Староста» хмыкнул и сам стал укладываться, просовывая ладони под голову. Казалось, повестка события себя исчерпала, но спустя минуту «староста» все же озвучил:
– Что, Роскомнадзор и тебе краник перекрыл? Сочувствую, хотя и не совсем чтобы…
Поскольку ответа не последовало, Алекс принялся разоблачаться, но спустя минуту Корейбо откликнулся:
– Вы, кто? Хотелось бы верить, что не подсадной, привлеченный оттоптаться по мне, чтобы другим неповадно было… Вы слишком в теме… Не похоже для провокатора…
– Не скажи… – чуть подумав, прокомментировал воскрешение дара речи у сокамерника Алекс. – Ты ольгинских троллей читал? Средний уровень – прочный PhD по одной из общественных наук. Это тебе не голь на выдумки хитра, в разы круче. Чуть оговорился или схалтурил немного, филигранно рвут в клочья. Да так, что неделю стучать по клавиатуре не можешь… Впрочем, тебе ли не знать!
– Вы кто, все же? – призвал представиться Якуб. – Кажется, я ваше фото где-то видел…
– Может быть, и видел, но не думаю… – уходил от прямого ответа Алекс. – Скажем так, если оперировать таким феноменом, как местный либеральный комментарий, то внизу иерархии я присутствую. И, как понимаешь, в России я не живу. Иначе в этом загоне-лепрозории для авантюристов и идеалистов мы бы не встретились… Но, поверь, для тебя же лучше со мной не знакомиться. Парень ты молодой и, ничего не скажешь, растешь на глазах. Пообщаться – с превеликим удовольствием, но кто и что – уволь! В общем и целом, давно хотелось кому-либо из вашей артели в глаза взглянуть…
– В смысле? И что за артель? – всполошился Корейбо, казалось, понимая, о чем пойдет речь.
– Западных и украинских комментаторов, которые зашибают в Останкино неслабую деньгу, явно и неявно подмахивая российским информвойскам в их миссии по околпачивании населения, при этом формально отстаивая западную систему ценностей… – бесстрастно озвучил Алекс.
– Подождите… – искренне недоумевал Корейбо. – Вам знаком вид занятости, не предполагающий заработной платы?.. Ведь это само собой разумеется, не так ли?
– Не так, – твердо ответил Алекс. – Испытывай ты, и твои коллеги брезгливость к шабашу вампиров, дегенератов и прочих низких млекопитающихся, во что сподобилось росгостелевидение, то, думается, кремлевский экспансионизм не пользовался бы столь широкой поддержкой у россиян. За немалые и по европейским меркам деньги ваш брат заделался многопрофильной боксерской грушей и одновременно индикатором легитимности гангстерского режима. В качестве освистываемого посмешища ваша артель создала благоприятный фон, обосновывающий русское псевдо-превосходство над прочим миром. Если взглянуть со стороны, то ваша функция сродни работе ассенизаторов. Только та профессия общественно значима и почетна как важный инструмент общественной гигиены. Ваше же ремесло отдает институтализацией нужника как естественной среды обитания. Да, мир далек от совершенства, в нем миллионы рабочих мест, на которых наемники недолюбливают, а то и ненавидят своих работодателей. И так многие годы. Вдобавок мы часто улыбаемся отталкивающим персонажам только потому, что к тому зовет общепринятый этикет или экономическая целесообразность. Но это, как говорится, не ваш случай… Вы, гуманитарии, не можете откреститься от своей естественной миссии – культивировать и защищать ценности добра и справедливости. Компромиссы в этом предназначении возможны, но самую малость. Вы же, позволяя капо российского телеэкрана себя на полуслове обрывать, забалтывать и нагибать, работаете на подтанцовке у людоеда. Было бы это случайным, импульсивным, временным – скверно, но простить можно. Но вы с радостью дали себя втянуть в настоящий, высокоприбыльный бизнес на украинской крови…
