Хаим Калин
Секундант одиннадцатого
– Ладно, – президент хлопнул себя по коленям. – Если честно, я ничего не понял, хоть и общаться с вами интересно, ну а тренироваться – одно удовольствие. Более тактичного тренера я не встречал. В этом я кое-что смыслю…
– Подождите, – замотал головой Алекс, недоумевая, – да я только начал. И трети нужного не сказал… Простите, что тогда я в России делаю – с юностью спортивной повидаться?
– А почему бы и нет? – жестко возразил ВВП. – Водкой лучше себя травить? И, если мне не изменяет память, у вас творческих планов выше крыши: издание книг и даже экранизация. Ну и, надеюсь, не откажете мне в услуге время от времени у вас уроки брать. Вы любого подсадить на теннисный шарик можете…
За последние недели Алекс не раз представлял себе непосредственную встречу с президентом, примеряя те или иные сценарии и шлифуя аргументы. Вышло же все с точностью до наоборот, опрокинув его прогнозы и предчувствия.
Удивляться не приходилось, ведь для ВВП, прочно удерживающего трон, прямого разговора о рисках выхода в отставку быть не могло, сколько бы эта проблема ни была актуальной, истязая его психику. Пять с половиной лет до события – это целая эпоха, чей норов и сотне маститых политологов не предсказать. Вспори Россию межнациональные распри, не исключено, полмира запросило бы ВВП, опытного кризисного менеджера, оставаться у руля, дабы не получить умноженный на десять Афганистан, где половина взаиморасчетов – ядерными боеголовками.
Да, прорисованный Алексом для президента «столыпинский вагон» как категорическая неизбежность, останься ВВП по истечении каденции в России, представлялась куда более реалистичным сюжетом, нежели все прочие, но сути дела это не меняло. Дав добро на переезд в Москву под прессом компромата и жирных посулов, Алекс, как сей момент ему приоткрылось, крупно просчитался. Его весьма оригинальный концепт, зацепивший президента (в этом Алекс по-прежнему не сомневался), не мог быть ни нынешним, ни ближайшей перспективы приоритетом; не более чем фактор на вырост, на повестке дня не стоящий. Стало быть, куковать в России предстояло, в лучшем случае, три-четыре года. И вся беда была в том, что повернуть назад ни в теории, ни на практике не вытанцовывало. Ибо люди, обремененные столь скандальным секретом, как он, себе уже не принадлежат, заложив в ломбард всесилия государства свою заднюю передачу. Несбыточность отступления явственно пульсировала в последних фразах президента.
Разобрался и Алекс, почему ВВП «сделал маленькую голову» (ивритская метафора «прикинуться дураком»), будто не кумекает, о чем речь. Для начала – аккуратно расставил акценты, кто в доме хозяин, между делом – подчеркнул, что, куда ни смотри, он фигура историческая, ну и на закуску –преподнес урок прирожденного политика: зачем распинаться о том, что сегодня и даже завтра не востребовано, при этом вербально признавая свой статус – юридически уязвимого лица. Пусть перед заложником, но пока мерно дышащей в обе ноздри и весьма неординарной личностью, да еще на крючке нескольких спецслужб…
Минув этот контрастный душ откровений, Алекс сделал одну-единственную, но самую существенную для себя ремарку:
– Как хотите, но прозябать под домашним арестом я больше не буду…
Президент протянул руку, своей небогатой мимикой меланхолика будто передавая: посмотрим, что можно сделать.
В вертолете президент подводил итоги – привычное для него занятие на исходе дня. В том балансе Алекс Куршин присутствовал лишь косвенно, служа благоприятным фоном как следствие занятного времяпровождения. Не более.
Из встречи в спортзале ВВП вынес немногое и особой новизной не отличавшееся. Куршин только подтвердил его предварительные оценки-прогнозы: без патроната американцев в сделке об иммунитете не обойтись, и, весьма вероятно, ему действительно потребуется посредник со схожими, как у Алекса, выходными данными. Только Алекс, засветившийся у ЦРУ (в чем ВВП убедился еще при просмотре ролика «Моссада») им быть не может по определению… Пусть Куршин его личный выбор, но «призвался» по факту лишь благодаря контр-операции ЦРУ. Следовательно, хочешь, не хочешь, их агент. И только новичок в войнах шпионажа, как Алекс, может уповать на свободу действий. Ведь янки, будто проглотив его автономию, тотчас обложили его семью в Израиле. Наивный, хоть и не отнять полезный…
Реально президента занимало нечто необыкновенное. После осечки в Солсбери, обесценившей внешнеполитическое реноме России до советской трешки, МИД и СВР буквально рыли землю в поиске лазов, чтобы с Западом, сохранив лицо, закулисно сторговаться. Исключение РФ из ПАСЕ, G-8, куда ни смотри, болезненные щелчки по носу едва переместившейся с колен на полную ступню России. Для ее же всесильного, уверовавшего в свою непогрешимость правителя – и вовсе покушение на его место в пантеоне великих.
Заработали большие деньги в виде подковерных подношений европейским политикам и всякого рода толкачам, прочие блага и привилегии. Но дело шло туго, лишь нагнетая разочарование от извечного людского порока – обрастать активами и сибаритствовать на халяву. Многозначительных намеков – тьма тьмущая, но как только долг платежом красен – Крым и восток Украины Киеву обратно. При всем уважении, но как по-другому?..
Да ни в жисть, пусть подавятся! Все на амбразуру с кличем «За суверенитет!»
Но сегодня, наконец, реальная подвижка, которая практически аннулирует российское изгойство. Доложили со Смоленской: сделка с Брюсселем в эскизе готова. Погавкали и успокоились. Высокопородная моська против слона, увешанного немирным атомом, почти заткнулась, поскуливает лишь. Нет против нас приема. Прав был тезка насчет веревки, только не они нам, а мы им ее торганули. И Крым, и «Боинг» почти забыты – костью украинских сидельцев, брошенной им, удовлетворились. Однако сначала стулья ПАСЕ, что в прямом, что в переносном, и лишь потом, с большим зазором, «обмен всех на всех». Но! Без Сенцова, первого хохла, на нашу гавань замахнувшегося… Так что от звонка до звонка, чтобы у прочих и крупицы поползновений не возникало.
Еще недавно ВВП не верил, что многоглавый Брюссель прогнется, принимая порядок, навязываемый Россией, как данность. Нет, он понимал, это не белый флаг, да и сделка еще не утверждена, но даже процеженное сквозь зубы добро – вернуть Россию в содружество цивилизованных государств – маркер гения президента, бросившего обществу самодовольного, зажравшегося декаданса вызов, и в двух шагах, чтобы никогда больше в их обители не вытирать ноги.
Это был его день, не менее выдающийся, чем сноровистый отъем Крыма, лишивший так называемое гуманизированное человечество на время дара речи. День, который в одночасье замел в угол все его страхи и комплексы, снимая остроту у проблемы истечения президентских полномочий, если не нивелируя ее.
Между тем напрашивалось: коим образом с этой стихией эгоцентризма уживается Алекс Куршин, ее антипод, либертанианец-отшельник, к тому же утерявший агентурную невинность? Как продукт одной из черт характера ВВП – зацикленность воплощать некогда задуманное, не признавая собственных ошибок?
Весьма похоже, ответа на вопрос не знал и сам президент.
Глава 19
1 января 2019 г. Москва-сити
Его никто не искал – ни в одном из миров. Ни газета, в которой он вел колонку, ни однокашники, выплеснутые на поверхность коммуникационным бумом, ни считанные родственники, пусть по большей мере анкетные. Долгожданный допуск к интернету лишь подтвердил выведенную им однажды закономерность: одиночество – удел независимых характеров, не вписывающихся в рамки повседневности. Котики, собачки, бантики, анекдоты-прибаутки – и есть реальный дискурс рода человеческого. Критика же гримас бытия продвинутым меньшинством – ложка дегтю в бочке массового медового самообмана эры коммуникаций, омрачающая тот иллюзион.
Все же кое-кто Алексом интересовался. За два месяца – двенадцать фейсбучных предложений подружиться, все – от скучающего возраста дам, домашних и российских. Почему-то он не сомневался: дальше фото, года рождения и рода деятельности «частный предприниматель» охотницы за первой половиной на его страничке, служившей собранием его сочинений, не опускались. Там же отметились и его клиенты, чаявшие до «Последней надежды», вдруг заглохнувшей, достучаться. Ясное дело, не ведали, что он пару лет, как отошел от дел.
Его кодекс требовал ответов вежливости, но сделать этого Алекс не мог. Интернет-то ему дали, но под «подписку о невыезде», пусть устную: пассивная навигация с отказом от дискуссий и переписки, правда, не абсолютным. С согласованными адресатами – через цензора-ретранслятора – пожалуйста, а с одним из таковых – даже вменено. Приоритет этот – его родная, закатанная Роскомнадзором на задворки интернета антиправительственна газета, в которой следовало колонку восстановить.
Перемену статуса и качества возвестил Бондарев, связавшийся с Алексом по скайпу на следующий после его представления монарху день: круглосуточная охрана снята, интернет, пусть с рядом ограничений, открыт, переезд в Москва-Сити, издание трех готовых романов, перевод двадцати тысяч евро в качестве гонорара, полное содержание, то есть аренда апартамента, питание, текущие расходы. Выезд в город, однако, только с сопровождением и только по особым случаям; мейл для утряски бытовых, прочих проблем и даже скайп Николая Бондарева, но собственный мобильный все еще не пойми где.
– Вопросы? – осведомился Бондарев, завершив компактно скомпонованную вводную.
Алекса настолько изумила задача восстановить свою ипостась публициста – и не вообще, а в издании ярого антипутинизма, что брякнул нечто несуразное: «Москва-Сити – это где? В городской черте?» Между тем даже в его трехсоттысячном Ашдоде есть «Сити» – сердце города… При всем том Алекс на самом деле об осколке Манхеттена у Москвы-реки ничего не знал.
Бондарев поначалу нахмурился, посчитав вопрос издевкой, но по искреннему недоумению в лике собеседника вывел: Алекс Куршин, необычнейший в его судьбе персонаж, весьма похоже, об одном из символов российской плутократии, действительно, не слышал. Хмыкнув, с ноткой надменности откликнулся: «До Тель-Авива по-любому далеко. Только не говорите, что ваши жилищные условия, один другого круче, могут не понравиться…»
Апартамент в двух уровнях с панорамным видом на Москву, конечно же, разочаровать не мог, зато обескуражил общий режим обитания, в его текущем цикле мало что изменивший. На этаже – пост охраны со сканнером безопасности. Вход-выход – по многоразовой электронной карте, которой жилец апартамента № 4 лишен. Но поступи соответствующая директива, выдается восьмичасовая разовая. Для визитов извне требуется карта аналогичного образца, то есть согласование, как минимум, за двое суток. Квартиросъемщик, однако, пока гостей приглашать не может. Любые перемещения в диапазоне вход-выход – прерогатива куратора, оставалось догадываться, какого… Питание – полный пансион, доставляется из ресторана горничной. Она же и прибирает.
В общем и целом, очередная версия позолоченной клетки с некоторыми, пока декларативными, авансами на свидания или выход в свет. Ясное дело, с оглядкой на хорошее поведение, как устав стандартного казенного дома глаголет, что не преминул передать намеками Бондарев.
Впрочем, в глубине души в безнадзорную реальность Алекс и сам не верил, оттого откровенный трюк Синдиката, пусть не без желваков, но проглотил. При этом не усваивалось другое: собственно, какого лешего затребован его возврат в клоаку либеральной публицистики, причем, ярко выраженного антикремлевского извода? Что за инсинуация «стиль и кредо не менять»? Соображения конспирации, будто после очередного запоя автор на привычной, накатанной лыжне? Или, наоборот, подвести под статью об экстремизме? Но иностранца, можно ли?
В потугах схватить черную кошку за хвост истины в темной комнате Алекс извел себя настолько, что отважился позвонить Бондареву в разрез ясно прозвучавшей установке: связь – по неотложному поводу.
– У нас первое января, а не апреля, – возмущался Бондарев за беспардонный звонок. – Сразу видно, не православный…
– Простите великодушно, но и меня поймите: я всего лишь человек, уже немолодой, и на свою беду с нетривиальным воображением… С наступившим, во-первых… – подвязывал соцстрах и богемную экстерриториальность к своей панической атаке Алекс.
– Во-вторых? – звал к нашим баранам Бондарев.
– Нужны внятные разъяснения: какова цель реанимации Куршина-публициста, замечу, сдувшегося задолго до нашего знакомства, проще говоря, потерявшего к этому роду деятельности интерес? – изъяснился Алекс.
– Вам не кажется, что это не телефонный разговор? – уходил от ответа Бондарев. При этом, казалось, он его не знает сам.
– Уж как-нибудь намекните, – нашелся вскоре Алекс.
– Если честно, понятия не имею. Могу только предположить: ваше мнение, аналитика русофобского толка, представляет интерес. Вот и все, – поделился своими соображениями Бондарев. И будто вспомнил: – Подождите, это же не бесплатно! Первый транш, мной упомянутый, готов. Дело за малым – открыть после праздников на ваше имя счет. А! Теперь понял, откуда непонятка… Вы посчитали сумму гонораром за книги. Тот гонорар – не сейчас, увязываем со сценарием…
Алекс размял ладони, одновременно переводя взгляд из стороны в стороны, будто собираясь с мыслями. Потупившись, глухо заговорил:
– Понимаете, дорогой Коля, уж позвольте мне вас с учетом возрастной разницы так величать… Сколько бы комментатор ни был объективен, таковым сложно оставаться, меняя дворцы как перчатки тех, которых по зову сердца он будто должен критиковать. При этом беспристрастная, незамутненная аналитика – именно то, что нужно заказчику, надеюсь, понятым мною правильно… Теперь о деньгах. Без них, понятно, ничего не бывает. Но они не источник подлинно оригинальных идей, не более чем мерило ответственности. Так сказать, провокатор торчать с девяти до шести… Изобретения штанами не высиживаются, оные – таинство, которое нам с вами не разгадать…
– Что-то не пойму: вы отказываетесь? – рассек очередной пучок иносказаний Бондарев.
– Дослушайте вначале, – реализовывал свое право на свободу слова Алекс. – Для публициста два месяца выпадания из информационного поля – эквивалентно пропуску учеником четверти. Упираясь рогом, нагнать можно, но без хвостов не обойтись. То есть потребуется как минимум месяц, чтобы зафиксировать картинку, после чего мало-помалу влиться в процесс. Замечу, без всякого энтузиазма с моей стороны. Но надо, так надо… – Алекс развел руками, – Передайте только суть моих опасений… Да вот что еще: сотрудничество с книжным издательством порой весьма трудоемко. Могут затребовать целые главы переписать…
– Не ваша забота: как затребуют, так и перепишут сами! – отрезал Бондарев.
– Ладно, – хлопнул себя по коленям Алекс, – может, в честь праздника выпьем? Вам, судя по мешкам под глазами, не помешает… Да и заглаживать вину за полуистеричный звонок в сухую затруднительно.
Бондарев заразительно рассмеялся, после чего, шутливо махая пальцем, выдал:
– С вами, Алекс, не решится выпить любой, кто хоть краем глаза видел ваше дело. У кого-то «Склонен к побегу», у вас же своя красная линия – «Рецидивы запоя». Кроме того, если мне не изменяет память, на сегодня для вас запланирована прогулка на Красную площадь, с Сашей… Так что приятного, а главное – трезвого отдыха. Кстати, чтобы выпить, надо иметь чем. Охрану уболтали сгонять?
– Ну что вы, – театрально возразил Алекс, похоже, возрадовавшись прогулке, – те явные мастера своего дела. Одним видом отбивают желание химичить, инквизиция, можно сказать. Нет, бутылка сухого была в холодильнике. Но повод без компании, сами понимаете… И, куда не смотри, мой роман с горячительной субстанцией, как бы это точнее… наверное, дописан и большой вопрос, достоин ли места в Большом собрании сочинений то ли эпатажа, то ли человеческой глупости…
– Тогда приятного отдыха, – повторил свое недавнее пожелание Бондарев, на сей раз озорно подмигнув.
– К вам согласованный посетитель. Готовы принять? – прозвучало в динамике внутренней связи.
– Это Саша? – подойдя к домофону, уточнил Алекс.
– Да, – подтвердил охранник.
– Впускай.
Алекс зашлепал по лестнице на нижний уровень, издавая тапками звуки, которые напоминали удары мухобойки. Форма одежды – личный бренд (для дома), шокировавший всех его охранников: не считая плавок, полное неглиже. Вошел в его обиход в Израиле, стране по большей части жаркой, но и в своей «континентальной» жизни Алекс отличался стилем «налегке». Отопление же в апартаменте, как и в двух предыдущих жилищах, от всей души…
Алекс распахнул входную дверь, не подумав даже свериться с дверным глазком. Наверное, потому, что был предупрежден Бондаревым о предстоящем визите.
Визитер и квартиросъемщик отсвечивали разность реакций друг на друга. Алекс то покачивал головой, то щурился, нечто высматривая, визави же, молодая особа под тридцать, несла в себе эталон невозмутимости, а то и скульптурную ригидность.
При этом замечалось некоторое сходство, объединявшее обоих персонажей – крепость внутреннего стержня – отличительный признак весьма пестрого сегмента: от копов, гангстеров до шахтеров и профессиональных проходимцев.
– Ты, вообще, кто? – затребовал идентификации жилец, не соотнося девулю своеобразной фактуры со стандартным секьюрити мужского пола, чье сопровождение на обещанной прогулке не только предполагалось, но и было желательным. Москвы-то Алекс не знал.
Девуля потянулась за мобильным и несколькими прикосновениями подняла на экран фото Алекса. Сверившись с оригиналом, убрала гаджет и бесстрастно уставилась на объект, держа руки в карманах расстегнутой куртки. Но тут, сообразив, что мяч ответа все еще на ее стороне, задействовала его:
– Алекс Владимирович, мое имя вам известно. Сама слышала. К тому же лицо без спецпропуска сюда проникнуть не может…
– Ничего не понимаю… – пробормотал обескураженный Алекс.
– Еще немного – и вы простудитесь, – вежливо укорила Саша. После чего точно мышь прошмыгнула мимо впавшего в торможение жильца, должно быть, так разрешая идиотскую, неловкость на неловкости ситуацию.
Тут Алекс пришел в себя, возвращаясь к узлам момента: дверь распахнута, сам он почти гол, словно на случке свингеров.
Дверь закрыл и стал высматривать, во что бы облачиться. На верхний уровень, центр его обитания, подниматься долго, и Алекс свернул в коридор, который вел к джакузи, где, насколько он помнил, было несколько халатов. Одним из них, на два размера меньше требуемого, у него получилось прикрыться.
Как бы то ни было, следовало полноценно одеться, чтобы, по меньшей мере, не выглядеть престарелым развратником. Напрашивалось и немедленное извинение за хамский прием в неглиже. Но Саши в зале не обнаружилось да и, казалось ему, что едва войдя в апартамент, она странным образом растворилась. Что за день такой?.. Опять шарада. Впрямь «Oh, those Russians», точнее, Бондарев ловчила…
Небольшой шум наверху, постепенно приближающийся. Нашлась, слава богу… Кто она? Фактурой – гибрид спортсменки экстра-класса и средней руки риелтора…
– Фитнес-комната, закачаешься! – объявила Саша, бесшумно спускаясь по лестнице, точно в пуантах, и надо полагать, совершив экскурсию по дому. Без всякого на то позволения, если инспекция должностной инструкцией не вменена и если она не гонец арендодателя…
– Не пугай меня больше так, исчезая… – проворчал Алекс. Чуть погодя добавил: – Извини за прикид аборигена. Но, Бог видит, без всякого на то умысла… Да, начальству своему передай: пусть не шутят больше, предупреждать, а то и согласовывать нужно. А то, смотришь, следующий раз Лолиту зашлют…
– А вы не парьтесь, Алекс Владимирович, все пучком! – весело проговорила Саша, резко сменив имидж: изваяния некой исключительности – на отпрыска поколения пепси. Посерьезнев, добавила: У нас скандалисты типа Лолиты не задерживаются.
– Да не Милявская! Та Лолита умерла на Корфу три четверти века назад, по крайней мере, сюжетно… – парил мозги чаду фаст-фуд культуры старомодный Алекс. – И прошу, не называй меня по отчеству!
– У нас так заведено…
– Зови дядей Сашей, хотя, нет, лучше просто Алекс. Ладно, пойду одеваться…
– Не забудьте шапку и шарф.
План Саши прокатиться до Красной площади на ее авто Алекс отринул, как уловку его на очередную лежку сослать.
Мне обещали «проветриться», так что либо гуляем, либо остаемся, аки капризный отрок выставил ультиматум он. После обмена с Базой эсэмэсками Саша получила на коррективу добро.
Однако этим недоразумения не исчерпались. Как только Алекс минул пост охраны, задействовав лимитированный пропуск, Саша нацелилась изъять его. Алекс посмотрел на постовых, будто гарант ее претензии, затем на Сашину протянутую ладонь и выдал:
– Слушайте, пионеры, знаете, что про вас Раневская сказала? Вряд ли… А вот потеряться в мегаполисе – раз плюнуть! Что тогда прикажете делать – бомжевать? Меня же здесь, у вас, все устраивает…
К изумлению Алекса, Саша, сама естественность, опустила уши его шапки, приподняла до уровня носа шарф и деловито взяла его под руку, увлекая на выход. Пара сохраняла скрепу весь маршрут, не передавая и намека на интим. Дочь, выгуливающая отца – единственная ассоциация, которая могла возникнуть. И не было сомнений: подстраиваться или пересиливать себя им не приходилось. Будто их совместимость дар божий.
Тем временем Алекс с жадностью впитывал социально-экономический ландшафт с этнической подсветкой. За три декады, отбытых на Западе, Алекс в родные края (бывший СССР) не наведывался ни разу. В известной степени оттого, что не находил экскурс в прошлое нужным, некогда свои истоки прокляв. Больше того, продолжал сводить счеты с ними и по сей день.
Исключением стала Москва, которую он в две тысячи седьмом посетил с двухдневным визитом. Но, не поддавшись ностальгии, а по неотложной нужде как лауреат конкурса остросюжетной прозы. Хватило суток, чтобы совдепия, чуть отретушированная, в его ощущениях вернулась, породив зарок: никогда больше! Впрочем, велением обстоятельств нарушенный…
Между тем даже поверхностный взгляд отсвечивал: внешняя оболочка Москвы за декаду зримо европеизировалась и в чем-то даже давала Старушке, тверди благоденствия, фору.
Годом ранее он специально приурочил одну из своих поездок в Европу на Рождество, туристскую пору прежде им неизведанную. Твердо рассчитывал окунуться в карнавал, который рисовало его воображение. Сколько же горьким было его разочарование, когда в том краю не только праздника не проявилось, но и подобия его антуража.
Пусть та вылазка и была классическим «галопом по …» (микро треугольник юг Германии – запад Франции – север Швейцарии), однако прижимистость местных властей, крупного бизнеса и что существеннее – самого населения поражала. Санта Клаус в витринах – чуть ли не антиквариат, островки праздничной иллюминации – без подзорной трубы не найти. Но вершина забвения традиции: рождественские распродажи – комбинация торговых ловушек, хитроумно расставленных. Аренда авто: сутки – по недельному тарифу. Из чего следовало: традиция она в душе, ближайшее гала-представление – собственные похороны, если, конечно, в обход налоговиков, выйдет отложить…
Контрастом тому хитро сделанному аскетизму Москва сияла, транслируя расточительство молодой, наливающейся соками цивилизации. Новый Арбат повсеместно манил гирляндами лампочек, подсветкой зданий и праздничным убранством торговых площадей. При этом изумляло другое: роскоши и спектру автопарка могла позавидовать финансовая столица мира – Лондон, а коллекционной одежде немалой части публики – утонченный, неизменного шика Париж. При этом поведенческие модели москвичей грешили, когда скованностью, а когда ее антиподом – повышенной эмоциональностью, что по европейским меркам выдавало их провинциализм, впрочем, зримо мягче неприкаянного советского.
Как ни странно, окраинный характер здешнего генотипа подчеркивали гастарбайтеры, казалось Алексу, удесятерившиеся за последние десять лет: смиренность во всех движениях и помыслах, будто чип сегрегации им вшивают вместе с выдачей права на работу. Магрибское же меньшинство во Франции, невзирая на те или иные интеграционные коллизии, давно ее органичная плоть…
Как бы там ни было, Москва «на вынос» заметно осовременилась. В немалой степени потому, что даже в столь отвязный день, как Новый год, пьяные не встречались, да и выпившие – очевидное меньшинство. Впрочем, навыками умеренно пить (контрастом загибавшейся от алкоголизма страны) Москва отличалась и при царе Землеустроителе, что ни диво: бешеный ритм столичного мегаполиса на «локтевой тяге» с уходом в загул стыковался мало. Приятно удивила Алекса и низкая, не в пример прошлому, концентрация стражей порядка, как и их сносная селекция – вполне себе нормативные, без криминогенных вкраплений молодые люди.
– Вы не устали, дядя Алекс? – осведомилась Саша, сбавляя шаг.
Алекс остановился и в полном недоумении на Сашу уставился, будто к нему обратилась незнакомка. Он и правда, был удивлен, но не вопросом, а мыслью, его посетившей: Саша – прирожденная, высшего класса подсадная утка, но не в традиционных рамках – диапазон ее гораздо шире. Находчивость Саши, чувство партнера и деликатность воистину уникальны, дивно сочетаясь с природным даром телохранителя. Движения – грациозны, человека, прекрасно владеющего своим телом, общий вид – зрячая вера в свое превосходство (оное – отнюдь не за счет смазливой внешности), смена масок – мгновенная и органичная. Но главное, лишь подлинное дарование могло волчьим нюхом ухватить: дай этому ископаемому впечатлиться Москвой самому, не лезь с советами и комментариями; и ни слова, ни полслова за час прогулки, при этом своим присутствием по-человечески согревала, за что Алекс мысленно Сашу благодарил.
– Послушай, Саша, – отозвался Алекс, будто пропустил между ушей вопрос, – ты по утрам бегаешь?
– Допустим… – включила взыскательного наблюдателя Саша.
– Если тебе не в тягость… попрошу начальство разрешить со мной на набережной тренироваться… Думаю, на таких условиях они пойдут на встречу… Но учти, я, старая калоша, рано встаю… – изъяснился, преодолевая стеснение, Алекс.
– Я на работе, – развела руками Саша, подтвердив свою особость: ответила, ничего не сказав… Не дождавшись реакции, спросила: – Так как, до Красной на такси? Стремно топать, еще полпути…
– Ах, да! Я уже забыть успел, что экскурсия на Красную площадь. Полпути, говоришь? – высунул голову из мирка поиска смыслов Алекс. – Нет, мне достаточно. И так многое увидел, не передержать бы… Ну что, по домам? Метро?
– Метро исключено, – преспокойно объявила Саша, активируя в мобильном приложение такси.
Время будто укладываться, но богатый на пищу для ума моцион звал Алекса взглянуть на свою историю в преломлении с увиденным.
Между тем, соприкоснувшись с москвичами вживую, Алекс Америки для себя не открыл. Ведь с российским средним классом он был, хоть и пунктирно, но знаком, пересекаясь с российским туристами в Европе. Тот пестрый контингент к обобщениям не звал, но плодил ощущения того, что креативному классу России все же ближе ценности европейской вольницы, нежели путинской автократии. При этом у той страты был один характерный признак, прочувствованный им и сегодня – повышенное внимание к мало-мальски значимой собственности. Ведь в европейской традиции нескромный интерес – неприличен, умеренность и ненавязчивость – поведенческий императив.
Но именно неуемность желаний и помыслов – как укоренившаяся у российской элиты доминанта – забросила Алекса в российскую реальность. «Провинился» же перед ней он только тем, что в одной из своих статей прописал: наибольшая угроза для ВВП-пенсионера – упомянутая доминанта, всем же привходящим можно пренебречь. Этот тезис, изумивший его самого, своей кричащей очевидностью прихватил и сам объект анализа, каким-то образом о статье прознавшем, в чем Алекс ни на йоту не сомневался.
Между тем в либеральном дискурсе его идея полугодичной давности была воспринята как некий изыск упрощенчества, более того, истолкована попыткой сыграть на вражеском поле. И впрямь, просочившись к объекту исследования, повлекла ангажемент ее автора.
Весь сыр-бор был в том, говорилось статье, что по выходе в отставку ВВП попадет в оборот не неких влиятельных сил и даже не всесильной машины правосудия, а всей системы общественно-экономический отношений, подлинного владыки огромной страны, у которой действующий президент всего лишь модератор, хоть и значимый. Система эта – институтализация пиратства в качестве преобладающей нормы порядка вещей. Аналогов чему в новейшей истории развитых государств не наблюдалось.
Ни одна из восточноевропейских стран, выкарабкавшихся из социалистического тупика, не знала такой Хиросимы морали, постигшей современную Россию, того зоологического жора, в который впал ее креативный социум, дорвавшийся до почти дармового корыта. Не потому, что на Россию свалилось углеводородное Эльдорадо и богатство ее недр востребовано, и не оттого, что ее население – продукт беспрецедентной отрицательной селекции, проделанной мясорубкой СССР (весь постсоветский мир таков), а, весьма похоже, причина в том, что хватательное безумие – очередное проклятие этого края, в котором потустороннее искажает законы природы, отчего ее приплод – галерея сплошных мутантов. Все же прочие факторы – не более чем благоприятный фон. И совершенно неуместен аргумент, что в цикле первичного накопления набивать мошну естественно или модно, эксцессы же всегда и везде. Ведь директора школ в дворцах, под стать имениям звезд Голливуда, уникальное для мировой истории явление, яркий индикатор смещения здравых ориентиров.
В какой-то момент, сообразив, что подмандатная ему стихия – угроза российской государственности №1, ВВП объявил ей войну. На деле же новые, получившие ярлык на раскулачивание кланы кинулись оттирать от кормушки заматеревших, стало быть, зарвавшихся, действуя незамысловато: арест тела и собственности, переговоры полунамеками через губу, отказные жертв по их активам, чуть облегченные сроки и что-то на прокорм семьи – избитый трафарет. До него не доходило, что санация системы, им затеянная, не более чем реструктуризация вселенского воровства – настолько российская элита пропащая, свихнувшаяся на стяжательстве общность. При этом не было малейших предпосылок полагать, что в ближайшие полвека разруха морали в России устранима.
Какая бы политическая сила ни пришла ВВП на смену, включая рядящихся в тогу неподкупных, новая властная пирамида не отступит от прежних «ценностей». И особо не мудрствуя, кинется прибирать к рукам его, ВВП, огромное, распаляющее воображение состояние, сколько бы оно ни было рассовано по кошелькам его друзей и дальним офшорам.
