Хаим Калин
Секундант одиннадцатого
Экскурс в спортивное прошлое Алекса с его вылазками на снег не имел ничего общего. Его инициировал Бондарев, известивший тремя днями ранее: встреча с ВВП согласована, предложенный формат – урок настольного тенниса – принят. После чего Бондарев пустился в наставления, как, не дай бог, не ущемить самолюбие Его Императорского Величества. Алекс кивал, демонстрируя покорность, мало ему свойственную, пока не перебил:
– Николай, вы обсуждаете тему, в которой не смыслит 95% человечества, не в обиду будет сказано… Так вот подразумеваемый контакт он – между двумя некогда спортсменами-профессионалами, пусть среднего эшелона. И не поболтать на общие темы, а совместной тренировки ради, пусть один будет наставлять другого. В таком контексте общение – только дружеское, так заведено. К тому же спортсмены люди находчивые, подсказки, как себя держать, не нужны…
Бондарев насупился, но в позу вставать не стал, должно быть, оценив дружелюбный тон собеседника. Достав блокнот, перешел к технической стороне дела. Необходимое оборудование Алекс перечислил, но вдруг о чем-то вспомнил. Оказалось, Алексу нужен спарринг, чтобы игровые навыки восстановить. И не любитель, а квалифицированный игрок. Дело вовсе не в сановной особе, перед которой негоже схалтурить, кредо Куршина: коль уж взялся, соответствуй.
Категорическое «нет» Бондарева Алекса не смутило и, поразмыслив немного, он предложил: из двух тысяч охранников президента, в прошлом спортсменов, приличный игрок настольного тенниса статистически неизбежен. Осталось за малым – свериться с базой данных. И, разумеется, ни слова со служивым, кто он, Алекс, и зачем здесь.
От ворот поворот идея хоть и не получила, но кислая физиономия Бондарева говорила: для ее реализации он, скорее всего, и пальцем не пошевелит. В том числе из-за недавних увещеваний просителя: не только сводить к минимуму посвященных, но и по мере возможности демобилизовывать задействованный в его разработке персонал.
Однако пошевелил. Причем так, что спустя сутки в спортзале комплекса появился новенький шведский стол «Stiga» (наряду с прочим профильным оборудованием), а по прошествии двух – взволнованный Тимофей, доставленный в комплекс на вертушке и оттого теряющийся в мыслях, где он, и каков сюрприз впереди. Ведь кроме как взять с собой форму и две, подчеркнули, нормальные, неубитые ракетки, прочих указаний и разъяснений от начальства не прозвучало. Лишь за считанные минуты до «застолья» его эскорт обрисовал суть мероприятия и наложил запрет общения вне зачета очков.
Увидев Алекса, Тимофей вздохнул с облегчением. Ведь партнер не некое Оно для мутного эксперимента, а вполне нормальный, хоть и преклонных лет пацан, двумя-тремя манипуляциями с ракеткой показавший, что крепко в теме. Но тут накатила печаль. В глубине-то души Тимофей надеялся: везут для забавы олигарха – премудростям целлулоидного шарика наставлять. Придешься ко двору, смотришь, обломиться новенькая тачка. Но не судьба, более того, по окончании тренировки приказано сдать «пенсионеру» обе ракетки, что равносильно отъему родной скрипки у скрипача. Так что гарантированная начальством компенсация – мол, купишь себе новые – издевка профанов, да и только.
Все же покидал Тимофей спортзал с легкой душой: никогда прежде его не громили с таким снисхождением, с миной извинения за каждое болезненное для его эго очко. Более того, «пенсионер» – вразрез правилам и традиции – в последней фазе игры даже указывал на принципиальные ошибки соперника. Сделало свое дело и дружеское рукопожатие «отставника» с легким прикосновением корпуса к корпусу. Словом, в доску свой мужик, свой. Хоть и непонятно, с какого чулана вылезший…
Конечно, Тимофею было невдомек, что подчеркнутым радушием «отставник» подслащивает горькую пилюлю конфискации инвентаря, им же инспирированную. Ибо любой другой подход обзавестись столь специфичной, как в настольном теннисе, оснасткой в условиях изоляции был чреват КПД испорченного телефона. Вся же одиссея домашнего ареста, хоть и по классу люкс, но перевалившего на третий месяц, с недавних пор сделалась для Алекса, по меньшей мере, неудобоваримой. Он окончательно осознал: хэппи-энд в его истории исключен по определению; в подковерной войне, разразившейся вокруг его персоны, он статистическая вошь потерь, учтенных и неучтенных…
Назавтра
Алекс упражнялся, работая над игровой подвижностью. На сей раз взаимодействовал не с одушевленным спаррингом, а с машиной-автоматом, разводившей шары в противоположные углы стола. Помогал Кирилл, собиравший шары по исчерпании «боекомплекта» и заправлявший их для нового цикла тренажа. При этом Алекс уже дважды отклонял его просьбу «поучиться», заверяя «Непременно, но потом».
Щелкнул сигнал сообщения, вызвавшего у Кирилла поначалу недоумение, а чуть позже – растерянность. Он хотел было нечто сказать, но осекся, и, казалось, запутался в приоритетах. В конце концов, озвучил:
– Приказано собирать вещи, меня и весь персонал переводят, на все про все полчаса. Кухню еще предупредить, попробуй, разыщи их…
Алекс промолчал, хоть и приблизительно представил, чем сей поворот обернется. Осмотрелся в рассеянности, якобы высматривая свои вещи, закинул в сумку ракетку, полотенце и отправился в раздевалку принять душ. Когда же спустя полчаса появился в лобби, то застал резкую перемену декораций: их вялую, позевывающую рутину смела дюжина крепких парней, на его глазах рассредоточившихся по зданию. Причем не менее трети из них – со специальной аппаратурой.
Еще с десяток во дворе с двумя овчарками – осматривают строение и внешнее ограждение. Те, кто вовне – в форме спецназа, остальные – в штатском. Три микроавтобуса с непроницаемыми окнами, должно быть, транспорт десанта.
Поначалу Алекс внимал движуху с полуоткрытым ртом, но в какой-то момент осознал, что он в ней инородное тело и лучше всего убраться к себе наверх. Двинулся было к лифту, когда услышал от жилистого мужчины средних лет, судя по возрасту и частоте команд, передаваемых им по рации, распорядителя момента:
– Господин Куршин, погодите. Иду.
– Здравствуйте, – приветствовал первым Алекс начальство.
В ответ – кивок, но подчеркнуто вежливый.
– Господин Бондарев передал: двухчасовая готовность, но прежде – физический осмотр врачом. Поднимайтесь к себе. К вам зайдут… – сообщил командир, для которого Алекс между делом придумал псевдоним – «Разводящий».
Алекс почесал за ухом, словно выгадывая время для ответа, но так и не откликнулся. Поднял с пола сумку и устремился к лифту, так выказывая небрежение к сказанному, а может, наоборот, смиренность. «Разводящий» будто хотел Алекса о чем-то спросить, дескать, был ли он услышан, но передумал. Развернувшись, дал отмашку двоим мужчинам, стоявшим у витража, которые сразу двинулись ему навстречу. Один, судя по возрасту чуть за пятьдесят и сумке с красным крестом – врач, другой, тридцатилетний молодец, скорее всего, секьюрити.
Полуминутный инструктаж и связка, проигнорировав лифт, стала взбираться по лестнице, которая вела на второй этаж. Надо полагать, по душу Алекса, человека, рожденного плодить истории, чтобы, в конце концов, вмерзнуть со всеми потрохами в одну из них.
Алекс столкнулся с Кириллом в прихожей их «колонии поселения», притом что каждый из них в столь комфортном, шикарно обставленном жилье прежде не обитал.
Проблеск отрады в потухшем, как казалось, взоре, юношеская скованность, не вяжущаяся с обычным ликом крепкого, степенного парня, способного за себя постоять. В миноре и Алекс, будто на пороге некоего переосмысления.
Донесся шум шагов на лестнице, мигом вытряхнувший обоих из невнятицы умонастроения. Кирилл застенчиво улыбнулся, Алекс – решительно прошел внутрь.
Их пронзило понимание того, что в этом мире им больше не пересечься. И приближающиеся к апартаменту шаги – бесстыдный метроном, выбирающий последние мгновения чего-то ценного в их судьбе.
Таковое не требовало признаний, фиксации, эмоциональной раскраски. Близость, вдруг приоткрывшись, заявила о себе, чтобы отныне быть, память согревая. Пролетевшие шесть недель – синтез отчужденности и благодатного взаимопонимания – вылились в итоге в дружбу, которая вот-вот улетучится, не успев опериться. Оттого ее потеря точно резала по живому.
Все же их притяжение дружбой не было – слишком многое, не говоря уже о возрасте, их разделяло. Кирилл, питомец безотцовщины, тянулся к подопечному как к мудрому и простому в общении старшему товарищу, коим он хотел бы видеть своего непознанного отца, случайно обрюхатившего его мать и даже не догадывавшегося о его существовании. Алекс же находил Кирилла не очень продвинутым, но весьма чутким и харизматичным парнем, который скрашивал моральные тяготы их заточения.
Хоть эта функция и была вменена Кириллу по должности как носителю определенных черт, но, так или иначе, их общение Алекса обогатило. И ни в частностях, а органичным проникновением в его мир, который так и не изведал крепкой мужской дружбы и даже длительной привязанности.
Любые слова казались излишними, с червоточиной многозначности, так что прощанием стали: влага в очах Алекса и крепкие объятия мужчин. Разжал их настойчивый стук в дверь новой смены в лице очередной «тени» и врача с пронизывающим, как у невропатолога, взором.
Кирилл открыл им, и вышел, не оборачиваясь.
Врачей Алекс недолюбливал, хоть и находил их важным механизмом выживания человечества. Ремесленник с навыками дрессировщика – таким ему виделся усредненный врач.
Этот тезис, полагал он, служил укором не столько цивилизации, столько отрасли их плодящих, не дававшей себе труда понять: коммуникация с больным – отдельная, не менее важная, чем хирург профессия, требующая выделения в отдельную дисциплину, коль врачебный корпус в своей основе широтой воззрений не блещет…
Несовместимость Алекса с медицинской практикой – следствие отнюдь не его богемных замашек или оригинальничания. Разменяв полтинник, он, будто расхворавшийся, зачастил к врачам. Те же, поставив диагноз «панические атаки», даже не подумали вычленить источник. Но сделав это, надоумили бы: если исполинскому организму Алекса что-либо и угрожает, так это белая горячка из-за потребления в лошадиных дозах алкоголя. И текущая симптоматика – его, делирия, предвестие.
Ушли годы стенаний, граничивших с безумием, прежде чем его собутыльник, врач-расстрига и книгочей, за минуту-другую вправил «вывих» подсознания. С тех пор никаких самовнушаемых остановок сердца, эксцессов в виде брошенного в панике посреди трассы автомобиля и, разумеется, визитов к врачам.
Впрочем, к оным он все же захаживал, но не как пациент, а переводчик знакомых и родственников. Держал при этом себя свысока, требуя развернутости формулировок и расшифровки процедур. Сам же к врачам ни ногой, игнорируя письменные и телефонные напоминания обследоваться. Так или иначе, любой контакт с врачебной тайной в кавычках, как он порой любил щеголять, отзывался у Алекса скепсисом, как минимум.
– Не знаю, как вас по отчеству, – обратился к Алексу обладатель ведомственного клейма в виде красного креста на сумке и акцентированного взгляда.
– Поздоровались бы лучше… – укорил Алекс, переводя внимание на секьюрити, который принялся обыскивать апартамент. Тем самым размыл адресат.
– Не понял, это мне!? – вспетушился доктор.
Алекс демонстративно медленно перевел на эскулапа взгляд, устанавливая барьер некой автономии. Недружелюбно воззрился на визави, после чего двинулся к письменному столу, где уселся спиной к охраннику, вошедшему в служебный раж, и вполоборота к врачу, сбитому с панталыку. Активировал экран компьютера.
– Ладно, раздеваемся… – то ли предложил, то ли распорядился эскулап, подтверждая идею Куршина: учебную нагрузку по «Психологии» и «Этике» в медицинских ВУЗах следует увеличить втрое.
– А что потом? – поинтересовался Алекс. – Ищем в подъязычной области лезвие, а в анусе – заточку?
Эскулап и секьюрити застыли, словно узрели ту крамолу наяву, но ненадолго. Секьюрити рефлекторно проверил нечто под пиджаком, врач – глуповато заулыбался. После чего они переглянулись, транслируя непонимание, с чем этот чудаковатый продукт – Алекс Куршин – потреблять.
– Послушайте, – уважительно заговорил Алекс, разворачиваясь на кресле-вертушке к эскулапу. – Ведь не секрет: начальный диагноз врача – по внешнему виду. По крайней мере, мой личный опыт об этом говорит… От вас я не прячусь, весь как на ладони, но без всяких на то показаний трясти брюшком, прочими причиндалами не хочу.
– Чего, собственно, стесняться, женщин здесь нет, – по-свойски ублажал эскулап. – Делов-то на пару минут…
После некоторых раздумий Алекс откликнулся, казалось, найдя компромисс:
– Как бы то ни было, вы на работе, и протокол есть протокол, как, например, сканнер безопасности в аэропорту. С ним – не разминуться. Стало быть, если меня прозвонят, возражать не буду. Вон сколько электроники сюда завезли…
Эскулап достал телефон, но задействовать его не стал, видимо сообразив, что испрашивать инструкций у начальства при «пациенте» негоже; пресловутая врачебная тайна, на сей раз вдвойне наоборот, со шпионским подтекстом. Уведомив напарника об отлучке, убыл в неизвестность. Но не в глухую, а разродившуюся еще одним секьюрити, столь же безликим, как и первый, и не сводящим с горе-пациента глаз.
Прозвонив Алекса и его инвентарь, охрана препроводила подопечного в спортзал. Уселись, но не у корта, а в раздевалке. Дверь приоткрыта, поддерживая сообщение с внешним миром.
Недавней суматохи как не бывало, лишь редкий писк раций чуть расцвечивает зловещую тишину. Но, считал Алекс, лучше бы охрана куролесила, отвлекая от монстра дурных предчувствий, вгрызающегося в его естество.
Последние месяцы – цепь моментов истины, как оказалось, временных, а то и ложных. Очередной – приближающийся, вовсе не момент, а глухая конечная, с чисто виртуальной перспективой вернуться назад. Хотя бы потому, что у самого диспетчера будущее замотано ворохом условностей, нивелирующих его как таковое. Заступить в ту антиутопию, да еще на правах конфидента – то же, что угодить в гордиев узел без шансов из него освободиться.
В горле у Алекса вдруг пересохло, да так, что не получалось не только сглотнуть, но и на ноги встать. Тем более, изъясниться. Благо автомат с питьевой водой в поле зрения; безумным взглядом и жестом он попросил секьюрити помочь, что было без проволочек сделано.
Мгновенно опустошив стаканчик, Алекс выпалил «Еще!». После второго часто задышал, прикрыв веки. Вскоре обнаружил подле себя врача, прилаживающего на левой руке бандаж для измерения давления.
Тут донесся шум приближающегося вертолета, похоже, знаменовавший для захворавшего гонг решающего раунда. Едва дождавшись конца замера, он резко отсоединил бандаж и, как огурчик, вскочил на ноги. После чего убеждал врача о своем выздоровлении, одновременно пожимая его руку. Тот тем временем бросал на Алекса пристальные взгляды, чтобы в итоге хлопнуть пациента сбоку по плечам, выдавая вольную-допуск, а может, утилитарно отвязаться.
Через некоторое время Алекс под водительством «Разводящего», перебрался из раздевалки в зал и, казалось, руки у него чешутся приняться за дело, бывшим, надо понимать, наставничеством. Вопрос только: геополитическим или узко прикладным? А ведь и четверти часа не прошло, как оклемался…
Алекс суетливо выравнивал барьеры, огораживающие корт, чьи размеры в настольном теннисе весьма условны, коррелируя с возможностями зала и классом состязания. При этом нужды в этом никакой – барьеры стояли идеально. Так что выхлоп его холерической активности, весьма похоже – заковыристый рецидив нервного срыва, дивным образом рассосавшегося от двух стаканов воды.
Переполох в лобби Алексом услышан не был, притом что дверь в спортзале распахнута настежь. И он переключился на автомат для подачи мячей, должно быть, следуя в прежнем русле – немотивированного активизма; как и барьеры, устройство в регламенте не нуждалось. Его внимание минула и команда, полученная его охранниками по рации, как и их переговоры с начальством, длившиеся несколько минут. Разобравшись с вводной, двое парней встали со скамейки и заторопились на выход.
Только сейчас Алекс заметил пертурбацию – рядовой состав ретируется, а «Разводящий», убывший полчаса назад, вновь внутри, при этом нечто выглядывает в лобби, стоя у входа. Вскоре «Разводящий» посторонился, впуская в спортзал двоих мужчин в спортивных костюмах – Николая Бондарева и… ВВП. У первого в руках сумка, второй, как это присуще небожителям, кроме нимба величия, ничем не обременен. Их направление – Алекс Куршин, стоящий у теннисного робота и будто приходящий в норму.
Алекса настигло, какой конфуз с ним часом ранее приключился, как и осознание того, что многомесячная операция Синдиката, в конце концов, закольцевалась. Чтобы всего-навсего перетечь в новую главу, не факт преодолимую. Ведь ключ к ней – преклонных лет мужчина, который все чаще нуждается в медицинской поддержке, игнорируй он эту данность или нет…
Тут Алекс окончательно пришел в себя, выныривая на поверхность события. В секундах от него – один из самых могущественных на планете людей в прекрасном настроении, его движения – бесконечно уверенного в себе, не отягощенного сомнениями и черными ящиками судьбы человека. Попутчик, Николай Бондарев, нарочито похохатывает, должно быть, на шутки президента.
Как меня, аутсайдера, в это пиршество успеха и поклонения занесло, озадачился Алекс. С какого перепоя этому самодовольному альфа самцу, смотрящемуся столбом Вселенной, я понадобился? Не мираж ли это, прихвативший уже две поры года?
– Физкультпривет! – приветствовал президент Алекса, отодвинувшего бортик в исполнении церемонии «Добро пожаловать».
Алекс смешался, подумав: «Не услышь я приветствие из новояза предвоенного СССР, сам бы никогда его не вспомнил. Да и пережило ли оно семидесятые? Скорее всего, нет. Ничего не скажешь, экстравагантно…» И соригинальничал сам:
– Спортсменам, слава!
Десница, поднятая ВВП для рукопожатия, застыла и неуклюже прижалась к бедру. Бондарев президентский конфуз заметил, но ума не мог приложить, в чем причина. Не понимал заминку и Алекс, пока не повторил свою здравницу про себя, как оказалось, прозвучавшую изощренной издевкой… («Героям, слава!» – боевой клич ОУН, ныне – один из патриотических девизов Украины). Изобразил мину извинений, мол, без всякого злого умысла сорвалось, что было правдой и не совсем. Ведь психологическая травма – резонирует самым невероятным образом. А шакалий отъем Крыма Россией, единолично продавленный ВВП, буквально взорвал мирок политкорректности Алекса Куршина, и даже спустя четыре года те раны не зарубцевалась.
Черты президента заострились, линия рта, напротив, огрубела, что казалось предвестием разноса, а то и вовсе – прямого в челюсть, памятуя его дворовую закалку… Струхнув, что каким-то боком в монаршем гневе он повинен или замешан, Бондарев пролепетал:
– Давайте присядем, Владимир Владимирович, день-то какой трудный у вас…
– Ну, на присесть, то есть сесть, кроме меня, в столь достопочтимом обществе никто не претендует… – словчил Алекс, разряжая чреватый дисквалификацией, а то «Новичком» эпизод. Бондарев захихикал, но президент шутку Алекса, будто компенсация за его недавний ляп, оценил далеко не сразу. Посуровел, чуть оттаял и мрачновато кивнул, не подумав даже улыбнуться.
– Тогда разомнемся, – предложил сама невинность Алекс.
И троица в азарте закружила вокруг стола, по очереди перебивая мяч через сетку – упражнение, обожаемое детьми младшего возраста и, оказалось, прожженными, хоть и разного калибра авантюристами.
Глава 18
Там же, спустя два часа
Оказывается, управлять в ручном режиме трансконтинентальной империей и маленьким шаром пинг-понга требует разных способностей и навыков. Если с первым у ВПП – полный ажур с претензией на патент (пусть тот помесь средневековья и интернета), то с целлулоидным таинством у него не заладилось, капитально причем.
Низкая адаптируемость президента к настольному теннису Алексом не предполагалась, ведь отличные, в разрезе возраста, физическая форма и координация движений ВВП у всего мира на виду. Да и спортсмены серьезного уровня помимо своей специализации нередко крепки как любители еще в одном-двух видах спорта, легко усваивая их азы. Но у ВВП буквально и фигурально шар валился из рук, невзирая на ухищрения наставника, тщательно дозировавшего сложность.
Прогресс явился из неожиданной плоскости – языкознания, оттуда, где оба, наставник и обучаемый, в немалой степени, как и в спорте, преуспели.
Парадокс в том, что у спорта и изучения чужих языков общая методика – многократное повторение упражнения, прежде чем требуемый навык пускает крепкий побег. В игровых видах поклоняются «Автоматизму», в языкознании – «Динамическому стереотипу». Так вот, услышав от Алекса знакомый термин и, похоже, поразившись уместности аналогии, ВВП допетрил, наконец: без упорного обезьянничания ничего не выйдет, так что, сжав зубы, набивай руку.
К концу тренировки дело пошло, создав комфортную атмосферу для притирки-знакомства.
– За кого вы голосуете дома – партию Либермана? – полюбопытствовал в раздевалке у Алекса президент после легкой болтовни о роли активного образ жизни для тех, кому за шестьдесят.
– Я не интересуюсь израильской политикой, находя ее более запущенной, чем российская, как бы это ни звучало парадоксально из уст политического комментатора… – индифферентно ответствовал Алекс, избегая акцентов. Продолжил: – При этом я патриот, но не в общепринятом смысле: с мурашками от гимна, прочими рефлексами квасного патриотизма. Моя вера – это поклонение великому чуду, имя которому Израиль. Но куда больше – еврейскому народу, отнюдь не тождественному проблемному реноме нашей страны…
ВВП скосился на Алекса, будто желая пояснений, но, не дождавшись таковых, встал и угловатым движением плеча дал знать: я – в душ.
Спустя полчаса там же, в раздевалке, укрывшись полотенцами, два отпрыска развитого социализма то шумно пыхтели, то баловались междометиями, должно быть, так передавая усладу взбодренных мышц и свежевымытого тела, ну и, наверное, зачет общей не без пользы проделанной затеи.
Между тем их помыслы отличались конкретикой, далекой от смакования эйфории тела.
Объяв свой периметр, Алекс решил вытребовать у президента вольную, иными словами, снять режим домашнего ареста или, как минимум, его ослабить. Хотел он прозондировать и тему публикации/экранизации своих романов, некогда обещанных ему, и благодаря чему он, собственно, в этой позолоченной клетке и оказался. Помалкивал же он до сих пор, понимая, насколько эфемерен его статус – тот, который сегодня одним фактом встречи обрел монаршее признание. Но по размышлении трезвом он склонился к мысли аппетит свой от греха подальше умалить.
Гарант же всея Руси думал, как у проекта «Алекс Куршин» зачистить хвосты, но не кадровым мачете, а внушив отцам-основателям – Нарышкину, Бондареву, Селиванову – чувство приставленного к виску пистолета, срабатывающего от малейшей сейсмической активности. Вся тонкость, однако, была в том, чтобы самому остаться в стороне, утаивая причину и интересанта.
Отбить у одного топ-чиновника желание на всякую фронду – дело техники и удобного случая. Но нейтрализовать троих, оставаясь за кадром, в теорию вероятности не вписывалось. Причем речь шла о профилактике неверности и ничем другом. Ребята-то потрудились на славу, в который раз доказав свою личную преданность. Своих же, в духе ценностей подворотни, он не сдавал…
– Интересно, видеозапись с прослушкой в раздевалке ведется? – будто невзначай поинтересовался Алекс.
– А это зачем? Понять, как устроена у нас безопасность? – огрызнулся ВВП.
– Да, разговор о безопасности. Но не вообще, а вашей личной. Соответственно, и моей, – конкретизировал наставник целлулоидного шара, то и дело примеряющийся к земному. Украдкой взглянув на собеседника, тезис развил: – С недавних пор я балансирую на грани душевных и умственных сил… Кстати, и сегодня «оттуда» прозвенело – уже не предостережение, а медицинский случай. Не отмахнуться… Так что не реши мы сегодня-завтра проблему, получим лазарет, в возникшем раскладе совершенно неуместный. Спрашивается, чего было огород городить? Так что напрашивается откровенный разговор, тот, о злободневности которого я уже дважды через эмиссаров передавал… Но общаться, не убедившись в его полной приватности – подвергать всю конструкцию ужасному риску. Такова дилемма. У меня все…
– Что за конструкция? – то ли косил под дурака, то ли заслонял свое эго президент, вдруг сподобившийся в отрока-забияку.
Алекс бросил на ВВП с перебором выразительный взгляд, по обыкновению, комментариев не предполагающий. Откинулся на спинку кресла, должно быть, в ожидании, когда цикл тугодумия/мании величия выдохнется. При этом разочарования не испытывал, полагая: таковы трудности притирки, только не друг к другу, а вживания ВВП в образ, пусть не ведомого, так зависимого. Не столько от Алекса Куршина, случайного конфидента, сколько от обстоятельств, приведших к явлению мессии на четверть ставки.
Между тем Алекс знал, что президент, хоть и исторически давно загнан в угол, со своими тараканами разберется, ибо считал его весьма одаренной личностью, пусть не бог в каком преломлении – администрировании себе подобных – людей из народа.
Как бы то ни было, его дар, полагал Алекс, был доподлинный и весьма многогранный, простираясь за пределы накачки своего рейтинга у избирателей. Стало быть, в уравнение, Алексом внятно изложенное, он, несомненно, вникнет, хочется ВВП вползать в новую, болезненную для амбиций самодержца личину или нет… Вопрос времени.
Откликнулся ВВП между тем почти сразу. Встав на ноги, простецким взмахом руки зазвал гостя в спортзал. Размашисто зашагал, Алекса не дожидаясь. И впрямь лучшее решение на поверхности: если кого-то в редко эксплуатируемом спортзале и подслушивать, так это еженощные битвы грызунов.
– Как я понимаю, отправная точка – попытка Лэнгли меня завербовать? – заговорил Алекс, когда, отодвинув скамейку, заговорщики уселись плотно к стене, вполоборота друг к другу. Тем самым сводили к минимуму вероятность быть прочитанными по губам. – Надеюсь, вас просветили, из-за какой небрежности подрядчика они на меня и, соответственно, ваш стартап вышли?..
ВВП нахмурился, всем своим видом передавая: как меня, Россиянина №1, баловня нации, в этот общий вагон на семи ветрах занесло? Не сойти ли на первой остановке? Алекс ответил приблизительно тем же – вопросительной миной а-ля «вам шашечки или ехать?» Президент помрачнел еще больше, но кивком передал: продолжай, мол.
– Первый контакт – в аэропорту «Бен Гурион», – продолжил нехотя Алекс, – к слову, неплохо продуманный…
– Аэропорт можно пропустить, – тихо, но безапелляционно перебил президент, – время дорого, так что прямиком в Берлин.
Алекс онемел, но не оттого, что «Моссад» с СВР сверхсекретной разработкой Лэнгли поделился (до него это дойдет несколько позже), а посчитав, что ВВП его троллит, то ли понукая к холуйству, то ли отфутболивая как отработанный, бесперспективным вариант. Склонив голову, самоустранился.
Президент же, аттестованный переговорщик-провокатор, бесстрастно выставил себе неуд за непростительную для его ранга и опыта ошибку. Ибо, велев Алексу не вдаваться в начальный этап вербовки, он косвенно подтвердил: израильтяне наработкой Лэнгли торганули, чего фигурант знать не должен был. При этом ВВП понимал, что провис соседа продиктован не возмущением сделкой, а чем-то другим, похоже, обостренным самолюбием, которое у подножья трона прижиться не могло и не должно… Но ничего не оставалось, как с таковым смириться, ведь за полтора часа радетельного тренажа ровесник нечто сокровенное в его душе разворошил: свой не свой, но пришедшийся ко двору пришелец – то ли в силу своего образа «парня без камня за пазухой», то ли как-то по-другому. А об его умении рассмотреть стратегически важное, но не всем очевидное и упоминать лишнее…
Президент слегка склонил голову, будто заглядывая в потупленные глаза визави, и спокойно с товарищеской ноткой произнес:
– У нас с вами нет ни времени, ни смысла кукситься. Я весь внимание.
– Как несложно было (хоть и далеко не сразу) догадаться, затравкой к известному событию стала моя статья о проблеме-2024, которую ЦРУ превратно истолковало, как намек о готовности российского президента вступить с Западом в закулисные переговоры. Между тем метод конспирологического тыка весьма полезен при анализе запутанных, многовекторных схем, если его эксплуатируют профессионалы… – выполнял свое обещание Алекс – поведать о попытке своей вербовки только президенту.
– Извините, а что это за проблема–2024? – деликатно на сей раз встрял ВВП, ехидно улыбаясь. – Я в ней как-то замешан?
– ВВП-президент, нет, но ВВП-пенсионер – еще как, – невозмутимо ответил Алекс, заключив вскоре: – Но шутка – самое то, понравилась. – Чуть улыбнувшись, продолжил: – Так вот, случайно наткнувшись на шпионский бриллиант в разы дороже «Орлова», в Лэнгли растерялись, не понимая, что с этой находкой, не вписывающейся в привычные схемы, делать. Но в итоге не нашли ничего лучшего, как озадачить потенциальный источник, то есть меня, своим «золотым» стандартом: подглядывать и наушничать по расписанию. Между тем, поперхнувшись от моей несговорчивости, думается, расширение сознания испытали. Тут, кто бы мог подумать, снова «Бинго!»: их перспективный источник «присаживается» в Берлине по подозрению в шпионаже, тяжелейшей статье, хоть и попав под чужую раздачу. Но пойди, докажи… При этом все еще не осознают, что внедрение перевербованного агента в стан российского президента не стоит и выеденного яйца. Хотя бы потому, что безопасность в России сродни национальной идее, а безопасность президента – и вовсе Биркенау…
– Биркенау – что это? – смутился ВВП.
– Дочка Освенцима, где, собственно, все и происходило… Шансы выжить – один к пяти, если не меньше… – отрешенно разъяснил «докладчик», сбитый с ритма монолога.
Президент в недоумении покачал головой, после чего махнул рукой. Было не понять – это диагноз безнадежности «пациента» или вымученный сигнал продолжать. Ведь по начальной реакции ВВП казалось: он с трудом следит за нитью пересоленного аллегориями повествования.
– Понятное дело, – возобновил вещание Алекс, – мои стартовые позиции в Тель-Авиве и Берлине разнились до неузнаваемости – в той же мере, как права человека в Швейцарии отличаются от северокорейских. Было очевидно, не подыграй я ЦРУ, моя участь – зубрить немецкий до скончания дней в арабо-персидской версии… Что явно не улыбалось… Но и принимать их, ЦРУ, алгоритм поведения – равносильно забронировать себе место в Лефортово. Но тут мне повезло. Парень из Лэнгли, куратор разработки, оказался достаточно смышленым, чтобы, в конце концов, вникнуть: то, чем Лэнгли торгует, и правда тухлый товар (оставим за скобками мое неприятие подряда, можно сказать, на физиологическом уровне). В ходе общения с ним родилось: мое сотрудничество с ЦРУ реально, но только одноразовое – в качестве посредника на переговорах «Проблема-2024», материализуйся таковые. Я действительно подходящая кандидатура для подобного рода закулисья: не ангажирован, объективность – кредо, носитель менталитета, заваренного на совковых и западных ценностях приблизительно в равных пропорциях. Не примите за саморекламу…
