Григорий Шансов
Человек из пропавшей страны
Глава 26. Прости нас, Француз
За Москвой они остановились у неприметного магазинчика в поселке. Пока Глухарев и Лысый ходили за продуктами на дорогу, Француз показал Студенту, как пользоваться пистолетом.
– Ясно. Но думаю, что не понадобится, – Сафаров убрал оружие в нишу.
– Сейчас поедем, а ты спи. Устану – сменишь. Рулить умеешь? – буркнул Француз.
– Умею, – ответил Сафаров.
В машину плюхнулся довольный Глухарев с полными пакетами, из которых призывно разносились ароматы колбасы и свежего хлеба. В руке он держал небольшую новенькую рацию.
– Фрол купил в Москве. Одна у них, вторая у нас. На, Студент, проверь. Будешь связным. Нажимаешь кнопку и говоришь, – он сунул рацию ему в руку и зашуршал пакетами.
Сафаров повертел приборчик в руке. Желтый такой, похожий на детскую игрушку.
– Проверка связи, первый, ответь второму, прием, – сказал он в рацию.
– Второй, слышу хорошо, – раздался оттуда искаженный голос Фрола. – Останавливаемся только на заправках. Жрать в дороге. Воды много не пить.
Они выехали на шоссе, разогнались и помчали в сторону дома. Печально светило осеннее солнце, провожая былые теплые дни. Холодное синее небо над головой. Дорога домой всегда короче. Дело сделано, деньги в машине, справедливость восстановлена, осталось только каких-то 1800 километров пути назад.
Сафаров смотрел в окно на проносившиеся мимо деревья и думал о Ленке: "Как она там?" Ленка даже не знала, что он приехал в Чирупинск и снова отбыл по срочным делам. Он вспоминал Алису, девушку Палладия, ее глаза, волосы, смех, смуглый цвет лица, шеи, ног. Вспоминал Светку из своей деревни и думал: то что между ними было, это все серьезно? Может это мимолетное увлечение, и теперь она точно также ведет себя с другим парнем, говорит ему слова любви, страстно целует его и выполняет любые прихоти? Почему-то Нелли Ушакова перестала сниться…
Он уснул под шум дороги. Около 3 часов дня сменили водителей. Сафаров устроился за рулем, отрегулировал сиденье, а Француз перебросил свое крупное тело назад, отправив Глухарева на переднее пассажирское место. Как только отъехали, Сафаров сразу понял, что едет на пределе возможностей и все равно не успевает за головной машиной. Он сказал по рации:
– Первый, не гони, разобьюсь к чертям.
– Студент, давай учись ездить как все нормальные люди, – ответил ему Фрол, и тем не менее "БМВ" сбавил скорость до сотни.
– Фрол, слушай, здесь одна дорога? Другой нет?
– Есть через Пермь и Самару, но это кругаля давать.
– За нами машина увязалась с самой Москвы. Белая. Близко не подходит. Мы сбавили скорость, она тоже сбавила.
Рация замолчала на пару минут. Затем послышался голос Фрола:
– Езжай за мной.
Они выскочили на пригорок, за которым дорога резко уходила вправо на заправочную станцию и дальше вела в небольшой поселок. "Немец" резко свернул направо, “девятка” нырнула за ним, чуть не улетев в кювет, и они скрылись за зданием заправки, пока были вне видимости. Маленькое зарешеченное окошко у здания заправки замкнулось изнутри – кто-то заперся. Раньше заправки грабили регулярно все кому не лень, поэтому они стали похожими на укрепленный форт. И для безопасности кому-нибудь принадлежали.
Фрол и Студент вышли из машин и встали у стены. По дороге действительно проехал белый седан.
– "Фольксваген Пассат". Тонированный, – сказал Фрол. – Он за нами точно с самой Москвы?
– Да. Давно за нами шел. Я бы поехал в объезд. Ты про казанских слыхал? – спросил Сафаров.
– Слыхал. Поехали, нечего тут стоять. Если это “хвост”, то увидим.
Но белый "Фольксваген" словно пропал. Может быть машина попросту следовала своим маршрутом, а Студент излишне осторожничал.
Стемнело. За руль снова сел Француз, злой от недосыпа и потрепанный. Проезжали Казань. На посту ГАИ их остановили. Водителей отправили в будку, где записали фамилии – из-за криминогенной обстановки. Двое в форме подошли к "БМВ" и стали переговариваться. Один из них – омоновец с автоматом, в бронежилете и каске. Когда из будки вернулся Краб, они велели открыть багажник. Когда крышка багажника поднялась вверх, луч фонаря выхватил шмотки и две зеленые канистры. Тот, который в бронежилете, протянул руку и толкнул одну. Ручки канистр были с дальней стороны и дотягиваться до них он не стал. Вес у канистр небольшой, ведь внутри бумага, а не топливо. Из машины вышел Фрол, достал импортные сигареты и предложил сотрудникам инспекции.
– Что в канистрах? – спросили его, принимая угощение.
– Так, возим на всякий, – ответил Фрол.
– Куда едете?
– На Урал.
В это время мимо проехала фура, обдавая всех вонючими выхлопами. Ее тормознули. Сотрудники заметно оживились. “Бумер” отпустили. Один поспешил к фуре, второй, с автоматом, зашагал к машине Француза, на ходу показав рукой, чтобы водитель скорее открыл багажник.
Сафаров, сидя в машине, занервничал. Ведь у них сзади лежал ящик патронов и гранаты в мешке, а за сиденьем на полу валялся автомат, небрежно прикрытый курткой. И пистолет за шумоизоляцией. У Глухаря тоже ствол. Если найдут, домой Сафаров попадет не скоро. “Ленка, прости! Вот такое время. Время адреналина и всяких мелочей с фатальными последствиями. Дурацкое время.”
Скрипнула петля багажника, и машина качнулась. Прошло несколько мгновений и сзади послышалось:
– Что в ящике?
– Варенье домой везу, теще, – ответил Француз, стоя рядом и наблюдая за движениями омоновца.
Машина качнулась еще раз.
– А что за бирка? Какой завод?
– Без понятия.
Сафаров подумал, что надо было действительно взять пару ящиков с вареньем для маскировки. Сотрудник милиции тем временем взял в руки штык-нож от автомата и стал ковырять дощечки, чтобы вскрыть. Лезвие проникло внутрь и ткнулось в жестяную коробку, в которую и были упакованы патроны. Француз тем временем подошел к задней дверце и небрежно положил руку на крышу машины, чтобы моментально выхватить свой автомат. Сафаров похолодел. Если в машине найдут даже все имеющееся оружие, последствия этого будут куда меньше убийства одного или нескольких сотрудников милиции. Да и в целом, по мнению Сафарова, Фролу нужно было "дать на лапу" их главному и вовсе избежать досмотра.
– Э, командир, баночки не попорти мне. Это же подарок, – сказал Француз, внешне оставаясь спокойным.
– Не наркоту везешь? – омоновец посмотрел ему в глаза и снова принялся за дело.
В этот момент его напарник остановил еще два грузовика. Сотрудник в бронежилете торопливо убрал штык—нож, махнул рукой и сказал: “ Езжай! Счастливого пути!” Сафаров с облегчением выдохнул. Глухарь запел блатную песню. Француз повел машину. Его слегка колотило.
По ночам в те годы без особой надобности никто не ездил. Грузовики держались колоннами. Следовали без остановок. Цепляли дополнительные баки, заливали солярку и гнали. Ездили по двое: один спит, другой едет. Главное нигде не останавливаться! Нужду по-маленькому справляли прямо в кабине, в канистру или бутыль. Если уж приспичило где-то встать, то у поста ГАИ под фонарями. Да и платили дальнобойщики в ту пору всем: гаишникам и бандитам на дорогах. Гаишники брали деньги и пропускали, а бандиты давали свои “визитки”, чтобы в той местности их больше никто не трогал. Проще было заплатить и ехать спокойно.
“Бумер” и “девятка” тем временем катили на восток. В свете звезд виднелись поля и перелески, иногда мимо проносились огни деревень и снова сгущалась темнота, освещенная лишь светом фар.
Неожиданно передняя машина резко затормозила. Чтобы не разбить ей зад, Француз вырулил на встречную полосу и ударил по тормозам. Рация скрипнула, из нее раздался голос Фрола: “Засада!” Прямо по курсу в двухстах метрах стояла фура поперек трассы без единого огонька. Мощные фары "БМВ" выхватили из кромешной тьмы серый тентованный борт полуприцепа. В этот момент сзади остановился тот самый белый "Фольксваген". Его двери открылись, и послышался крик:
– Э, вышли из машины! Руки за голову! Оружие на землю, быстро!
Француз оглянулся, но из-за света фар не увидел, сколько там человек. Заметил только фигуру с пистолетом в руке. Двести метров до засады, где неизвестно сколько человек, и всего одна машина сзади!
– Это не менты, – сказал Француз.
– Че бум делать? – спросил Глухарь.
– Ё—моё, – Сафаров пригнул голову.
Щелкнул затвор, Француз выпал из машины на асфальт и лежа дал очередь из автомата по "Фольксвагену". Прилетели ответные пули. Посыпалось стекло. У Сафарова от грохота стрельбы заложило уши. Из “бумера” в поддержку раздались хлопки пистолетных выстрелов. Француз встал на колено и продолжил фаршировать пулями из автомата белую машину вместе с прилегающей территорией.
– Валим! – громко крикнул Фрол и "БМВ" истошно завизжал шинами в крутом развороте. Со стороны засады зажглись фары еще двух машин.
Француз прыгнул за руль, бросил под ноги Сафарову разряженный автомат и вдруг как-то неловко ойкнул. Его рука схватилась за грудь, а все тело напряглось от боли. Сзади послышались нервные хлопки. Так себе обстановочка. Что-то в ней было тогда нереальное, похожее на сон. Так и кажется, что этот сон скоро прекратится, и проснувшись, Сафаров увидит родную до боли улыбку матери: “Хватит спать, просыпайся, вставай, будем чай пить, я блинов напекла”. Но сон не кончался. События вращались словно турбина самолета. Сафаров не помнил, как в его руках оказался тот самый пистолет, который ему было велено не доставать. Выпрыгивая из машины, он увидел Глухарева, который сжался калачиком на полу между передними и задними сиденьями. Вокруг "Фольксвагена" лежали двое. Еще один сидел на переднем сиденьи опустив голову. А тот, который стрелял, прятался за машиной. Сафаров перебежал, чтобы скрыться от света фар, упал на асфальт и увидел под машиной около заднего колеса какую-то тень. Кажется, это было колено того, кто стрелял по Французу.
Почти не целясь, Марат выстрелил. Пистолет чуть не выпал из-за отдачи. Пуля попала в колесо. Зажмурив глаза с непривычки, Студент выстрелил второй раз и попал в дверной порог. Третья пуля улетела в пустоту. В следующее мгновение темная фигура бросилась в лес, ломая кусты на своем пути. Студент прыжком поднялся на ноги и огляделся. Что ему делать в такой ситуации, он не знал. Краб с Фролом и деньгами уезжали прочь, Француза прострелили, Глухарь бездействовал, а спереди к ним катились две машины. Марат решил бежать в лес, в темноту. Никто сейчас не будет его искать. Пять патронов в обойме – этого хватит чтобы отбиться, если все же за ним погонится кто-нибудь. С правой стороны лес начинался почти у самой дороги. Туда и нужно бежать! Он еще раз посмотрел на огни приближающихся машин и ему в голову пришла дурацкая идея.
Сафаров бросился к багажнику “девятки”, распахнул его и взял гранату из мешка. Нет, это точно сон. Такого не может быть! На уроке военной подготовки в школе рядом с партой висел плакат, который он изучал от скуки много раз. Там подробно показано устройство противопехотной гранаты и алгоритм метания. Только на плакате нарисованы гладкие гранаты, а тут оказались граненые. Но суть то одна! Он сжал гранату с рычагом, дернул кольцо – неожиданно тяжело вышла чека. Ничего себе! Такую зубами вряд ли выдернешь, как в кино. Размахнулся и со всей силы метнул в сторону приближающихся фар. Прямо через машину. Было слышно, как она ударилась об асфальт и, подпрыгивая, покатилась дальше. Он не стал дожидаться разрыва, проделал всю процедуру со второй гранатой и метнул туда же. Раздался хлопок первой, затем второй… Точно сказал ему Глухарь – он псих. Сафаров метал гранаты метров на сорок – пятьдесят. Машины, спешившие своим на помощь, свернули на обочину. Из них в разные стороны посыпались темные фигурки. Когда улетела последняя граната, мотор “девятки” взревел до звона поршней. Не понимая, то ли Француз очнулся, то ли Глухарь сел за руль, Сафаров прыгнул в открытый багажник прямо на ящик с патронами, схватился за него, чтобы не выпасть и вжал голову в плечи. Только бы не стреляли по нему! “Девятка” развернулась по большой дуге и помчалась вслед за “бумером”.
Сафаров сдвинул ящик и спрятался за ним на случай, если будут стрелять, но выстрелов не последовало. Только надрывный вой мотора, ветер и пролетающие верхушки деревьев на фоне звездного неба. Сердце колотилось вразнос. Он разбил колено обо что-то, но не чувствовал боли. Где-то в багажнике валялся пистолет, который он спешно бросил туда, когда запрыгивал. Через несколько минут машина встала на краю дороги. Марат выбрался из багажника. За рулем сидел Француз, опустив голову, а Глухарев тащил его на пассажирское сиденье.
– Помогай давай! – крикнул Глухарь. Тут же подбежал Лысый Краб и они перетащили громадину Француза.
– Уходим, быстрее, давай за руль! – крикнул Лысый.
Сафаров сел в машину. Сильно воняло кровью. Он включил скорость и поехал за Крабом. Тут его начало трясти. Нога давила на газ и тряслась, руки тряслись, все тело тряслось крупной нервной дрожью. Француз бы сказал, что это нормально в таких случаях. Уж он то знал, когда был жив. А теперь он всем весом неуклюже навалился на дверь и не дышал.
Машины свернули на проселочную дорогу, уходившую в лес, и долго ехали по ней, пока не встали у реки и моста через нее. Сафаров немного успокоился. Все вышли из машин. Над ними раскинулось роскошное звездное небо, какое бывает только осенью. Звезды, казались такими близкими, словно можно было дотянуться до них рукой. И стояла такая оглушающая тишина, что слышно, как кровь течет по венам.
– Надо скидывать тачку, – к ним подбежал Фрол. Он только что осмотрел берег. “Девятку” спереди посекло осколками, дырки от пуль в лобовом стекле, пулевые отверстия сзади, заднего стекла нет. На таком аппарате далеко не уедешь. И в город не сунешься. Машина зарегистрирована на Француза, да и прав у Сафарова нет. Принимать решение нужно быстро.
– Вон там хорошее место, крутое. Толкаем туда.
Лысый в это время осматривал Француза. Пуля пробила его сзади через сиденье. Сколько же крови в нем!
– А этого куда? – спросил Лысый.
– Туда же! В реку! С машиной! – ответил Фрол.
– Надо бы в землю, – сказал Лысый.
– Нет времени! Уходить надо!
– Студент, Глухарь, сюда! Забирайте вещи и документы!
Втроем они столкнули “девятку” в реку, промокнув до пояса. Машина быстро набрала воды и послушно закатилась на глубину своим ходом. Пузыри еще какое-то время выходили на поверхность.
"Прости нас, Француз!"
Дальше поехали на машине Лысого. Проселочными дорогами, в объезд, подальше от того места. Сафаров сел рядом с Петровичем. Он и позабыл, что с ними этот дед, представитель завода. Петрович сидел бледный и без настроения. Сафаров повернулся к нему и сказал с усмешкой:
– Дед, как ты тут? В штаны не наложил?
Тот отвернулся и ничего не ответил. Да и что можно тут ответить?
Ехали всю ночь. Спать никто не хотел. Ориентировались по картам, которые в те годы были в каждой машине. Теперь Фрол осторожничал. Под утро Петровичу стало плохо с сердцем. Его высадили в поселке, где была какая-никакая больничка, а сами поехали дальше. Домой вернулись через двое суток. Всем было велено “залечь на дно” на две недели или уехать из города.
А Савельева в Москве искали "братки". Хотели предъявить за то, что подставил их, сказав, что у Фрола всего один пистолет. Виновника не нашли, потому что его кто-то предупредил. В спешке Савельев уехал в Молдавию и растворился где-то в Европе.
***
– Привет.
– Привет! Ты где так долго пропадал?
– Да, было дело.
– Договорился насчет армии?
– А-а, ты об этом. Да, все хорошо.
– Что с тобой? Ты устал?
– Да, Лен, я устал. Я до смерти устал.
– Сейчас я тебя покормлю, иди умываться. Потом ложись и спи.
– Спасибо, Лен, ты самая лучшая…
Глава 27. Пластмассовая люстра под хрусталь
Сафаров никуда не уехал. Две недели он провалялся на диване у Ленки. Стал задумчивым, раздражительным. Дни напролет смотрел телевизор. Вечерами выходил из дома, бесцельно бродил по городу и смотрел на суету.
На каждом углу, а не только на рынках, развернулись стихийные торговые ряды. Люди выживали, как могли. Продавали старье, инструменты, сворованные с заводов, заготовки в банках, домашнюю утварь, подшивки некогда модных журналов и книги, вязанные носки и рукавички, шарфики и кофточки. Жарили по ночам семечки на кухне, сосиски в тесте, пирожки, затем свежее выносили с утра на улицу. Впереди зима и много женщин после торговли на морозе никогда больше не смогут рожать.
В один вечер Сафаров оказался около дома, в котором жил Краб. Огляделся, посидел на лавочке неподалеку, зашел в подъезд и постучал в обитую дерматином дверь, которая оказалась не заперта. Внутри обстановка напоминала дорогой притон. На разложенном кожаном диване, застеленном простынями, запрокинув голову, лежал Краб. Рядом с ним, уткнувшись лицом в подушку, лежала женщина. На столе разбросаны остатки обильной трапезы, на полу – пустые бутылки, одежда и вещи. Краб приоткрыл глаза и расплылся в пьяной улыбке:
– Заходи.
Он поднялся, сел и с трудом налил водки в стакан.
– Пей.
– Я тут неподалеку проходил, – начал Сафаров.
Краб поискал что-то на столе, зажег сигару, затянулся и выпустил облако дыма. Затем молча посмотрел на Сафарова, словно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова. Женщина лежала не шевелясь. Сафаров отпихнул ногой бутылки, взял стул и сел с другой стороны от стола.
– Когда уже можно будет выходить на поверхность? – спросил он.
– Хоть сейчас, – ответил Краб.
– Серьезно? Пронесло?
Лысый кивнул.
– Кого-нибудь из наших искали? – спросил Студент.
Краб отрицательно покачал головой, щурясь от едкого дыма. Марат взял стакан с водкой, сделал пару глотков и поставил на стол. Нашел подсыхающий хлеб и кругляш колбасы, понюхал и съел.
– Француза жалко, – произнес он.
– Туда ему и дорога, – ответил Краб.
Женщина на диване зашевелилась, подняла голову и посмотрела затуманенным взором на юношу. Лысый откинул тонкое одеяло с ее голого тела.
– Хочешь? – кивнул он Сафарову.
Марат покачал головой. В квартире Краба, если не обращать внимания на беспорядок, была современная обстановка. Мебель, техника, дорогие шторы, хрустальная люстра в зале. Раньше любили эти стекляшки. Стены покрыты тиснеными импортными обоями и цветным шелком. Полы застелены коврами с коротким ворсом. В углах комнаты стояли две большие бронзовые кошки.
Марат встал и подошел к стене, на которой висели фотографии. Беззаботный паренек с белобрысыми волосами, в котором угадывался Сергей Краб, затем пустое место, и сразу фото с женой. Она красивая, кудрявая от химической завивки, с непременным выражением растерянности на лице тех поздних советских лет. Краб отобразился с потухшими глазами, циничными и усталыми. На третьей карточке они у детской коляски, где сидит девочка лет пяти. Светленькая, почти прозрачная. Ее взгляд направлен куда-то в сторону, рука застыла в неестественном жесте, тоненькие ножки безвольно лежат на подстеленном одеяле.
Сафаров сразу понял, что дочь Лысого Краба – инвалид. В квартире не было ни жены, ни дочери, только женщина легкого поведения. Значит жена ушла и забрала ребенка. Что-либо спрашивать у Краба он не стал.
– Пошел я, дел много, – сказал Марат перед уходом.
Захлопнув дверь, он вышел в холодный вечерний город. На углу серого дома торговка разложила товар прямо на мокром асфальте, подстелив клеенку. Она стояла совершенно одна, рядом никто не проходил, но женщина настойчиво ждала, смотря на тротуар, в надежде сбыть товар еще хотя бы на сотню – другую. Сафаров подошел и купил у нее коробку конфет.
– Мужчина, купите у меня еще носочки шерстяные. Сама вязала. Теплые. Мужские. Как раз на зиму будут. Ручная работа.
Сафаров замотал головой, но она предложила снова, и он купил, зашел за угол и выбросил носки в урну. Шерстяные носки он не носил даже зимой.
Когда Сафаров зашел в квартиру, Ленка хлопотала на кухне.
– Привет, – бросил он с порога.
Она механически улыбнулась. Он подошел, положил на стол конфеты, обнял ее и жадно вдохнул запах ее волос. Она отстранилась.
– Где пил? – спросила она.
– Да, у кореша был. Завтра на работу выходим, – ответил он и ушел в зал, где сел на диван перед включенным телевизором.
Скоро пришла Ленка и села рядом. По телевизору шла юмористическая программа. Они смотрели, но оба не понимали, о чем речь.
– Ты стал каким-то другим, – сказала она, глядя в телевизор. – Что произошло?
– Каким другим? – устало спросил он.
– Ты должен мне все рассказать, – она попыталась заглянуть ему в глаза.
Марат недовольно отвернулся.
– Должен? Я никому ничего не должен, – ответил он и тут же нутром почувствовал, как резко меняется настроение Ленки.
– Ты как это со мной разговариваешь?! – она встала с дивана, ушла на кухню и загремела там посудой. Спустя несколько минут вернулась и встала напротив него в “позе сахарницы”. Их отношениям всего два месяца. Сафаров не шелохнулся и продолжал сидеть в развалку на диване, уставившись в телевизор.
– Хорошо устроился, я смотрю, – раздраженно бросила она. – Никому ничего не должен!
– Ленка, ты чего? – устало пробормотал он, закрыв глаза, словно его раздражал яркий свет пластмассовой люстры “под хрусталь”.
– И мне ты тоже ничего не должен? Ничегошеньки? Кто я тебе, а? Несчастная баба, которой ты решил петь сладкие песни, чтобы пользоваться моей жилплощадью? Хорошо же: в тепле, сытости, и в постели полный сервис!
Марат посмотрел на нее. Раздраженное лицо стало некрасивым. Кожа покраснела. Глаза сузились. Короткая прическа растрепалась и из-под нее показались торчащие уши, которые Ленка тщательно скрывала под волосами.
– Лен, хватит. Что ты несешь?
Совершенно неожиданно он оказался в шаге от того, чтобы уйти. Навсегда. Оказывается, так бывает. Ты приходишь домой, вроде все нормально, и вот уже не можешь находиться рядом с человеком, которому признавался в любви. Когда в душе и без того пакостно, а тебе еще выносят мозги, пусть даже где-то и справедливо, хочется повесить дорожную сумку на плечо и открыть дверь пинком. Его здесь ничего не держит. Жил же без нее, и все было прекрасно. Однако понимая, что второго шанса у них не будет, а какие-то чувства к ней у него все-таки есть, Сафаров через силу притормозил. Он уйдет, он уже это решил именно сейчас, но уйдет позже. Взрослые мужчины, опытные и со стажем, поговаривали, что у женщин такое бывает – эмоции. А ему на днях стукнуло 18 и своего опыта совсем нет.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
– Я не хочу, чтобы ты был таким. Ты же не такой. Почему ты не говоришь со мной? Почему молчишь? Я чувствую себя ненужной. Зачем ты пришел ко мне? Ну, ладно, я сама тебя позвала, может я и дура, но будь хоть немного благодарен за все, что я для тебя сделала!
– Хочешь шубу купим? Зима скоро, – спокойно сказал Сафаров.
– Ты что, хочешь меня подкупить? – Ленка схватила тряпку и принялась раздраженно протирать пыль на столе, телевизоре, подоконнике.
– Загладить вину, – сказал он, совершенно не чувствуя себя виноватым.
Ленка бросила на него испепеляющий взгляд и продолжила уборку. На языке вертелось с десяток обидных слов, которые ни с того ни с сего вдруг появились, как осы из потревоженного гнезда, но слово “шуба” чудесным образом остановило ее.
Не то, чтобы она была оборванкой. У нее была шуба из кролика, но мех после пары лет стал выпадать клочками. А ей хотелось норку. Каждая женщина тех лет мечтала о норке. Наверное, хорошо иметь вот такую мечту. Она греет душу, а когда осуществится, то греет вдвойне, особенно на холодном Урале. Женщина в шубе выглядит статусно, разжигая волну сплетен подруг и соседей о том, где взяла деньги. А если подруг нет, то их следует завести ради такого дела.
На следующий день Ленка взяла выходной, и они пошли на рынок. Марат купил ей шубу, сапоги, меховую шапку и белоснежный свитер крупной вязки. Когда пришли домой, Ленка повизгивала от радости. Она и не думала, что мечта может вот так просто и быстро осуществиться.
– Скорее бы зима, скорее бы, – говорила она, примеряя шубку, которая идеально сидела на ней. – Спасибо тебе.
– Смотри, продавец не обманул, кожа, – Марат попробовал поджечь спичкой краешек на сапоге.
– Ты что? Испортишь! – Ленка отобрала сапог. – Я и так вижу, что натуральная кожа. Ну все, подруги обзавидуются.
Вечером они снова пошли в ресторан и жизнь налаживалась.
