Григорий Александрович Шепелев
Кубыш-Неуклюж
Глава восьмая
Щенок был очень смышлёным. Он понимал, что мало умеет и мало знает, а значит – должен радоваться тому, что его так любят, и всеми силами проявлять ответные чувства. Он понимал, что надо бежать и не отставать, иначе опять случится несчастье. Ночь скоро кончится и настанет утро! Ему ли было это не знать? Неделю назад он провёл на улице двое суток и чуть не умер. Наученный горьким опытом, он теперь уж был начеку и осознавал, что нет у него ни одной секунды, чтобы остановиться и сделать лужу. Можно ли заставлять ждать ту, которая его любит? Она идёт торопливо и не оглядывается. Ей очень нужно успеть по срочному делу. Но он, конечно же, не отстанет! Он ни за что не отстанет. И как же быть, если почему-то его не могут взять на руки и снести по крутым ступенькам подвала вниз? Конечно, собраться с духом и потихоньку начать спускаться самостоятельно – очень медленно, осторожно, чтобы не оступиться и не свалиться. Он понимал, что если настала полная темнота, то надо утроить бдительность и поскуливать, чтоб случайно не потеряться. Он понимал, что если его поставили на какое-то возвышение – значит, это необходимо. Но он не понял, зачем ему стали отрезать уши и ломать лапы.
Глава девятая
Когда Катя утром пришла, Жоффрей, догадавшись, что предстоит некая поездка, начал пищать и метаться. Он обожал путешествовать. Он носился как метеор – от Кати, стоявшей около входной двери, к Серёжке, который слишком медленно одевался, и торопил его громким лаем. Потом опять мчался к Кате – здесь ли она ещё? И вот, наконец, на него надели ботинок, затем – ошейник. И путешествие началось. Он ещё не знал, кто такой онколог. Он знал одно: всё опять как прежде! Вместе, втроём! Куда— то поедем! На чём, на чём? На метро? Отлично! И он тащил Серёжку к метро, чудовищно напрягая мускулы своих толстых, коротких лап и забыв про боль.
Ехать на метро предложила Катя. Она, конечно, была права. Так вышло быстрее. Поднявшись в город, слепой, хромой и блондинка долго плутали, пытаясь понять, где клиника. Было очень тепло. Серёжка вспотел, таская Жоффрея. Когда мучительные блуждания увенчались успехом, он так вздохнул, что Жоффрей захрюкал, а Катя выронила окурок себе за ворот.
Посетителей в клинике было много – люди, собаки, кошки. Даже зверьки. После оформления карты ждать пришлось долго.
– Интересно, а рыбные доктора бывают? – вслух подумала Катя, устав сидеть и поднявшись, чтобы походить взад-вперёд. Жоффрей, боясь её потерять, вылез из-под стула и потянулся за нею.
– Уверен, что нет, – произнёс Серёжка, заталкивая его обратно под стул, чтоб он не сцепился с питбультерьером. – Поэтому рыб так много.
Очередь засмеялась.
– А насекомные доктора? – не отстала Катя. – Бывают?
– Да. Поэтому насекомые мрут как мухи.
Вскоре Жоффрея вызвали. Очень вежливый кандидат наук осмотрел бульдога, разбинтовав ему лапу. Пока медсёстры её опять забинтовывали и переставляли Жоффрея со стола на пол, врач, ознакомившись с цитологией и Ирининым назначением, заявил, что полностью с ним согласен.
– Да, принимайте преднизолон. Но через неделю дозу нужно будет уменьшить до четырёх таблеток. Также прошу вас сделать ему УЗИ всех внутренних органов и подъехать ко мне через две недели.
– Скажите, а какова вероятность выздоровления? – поинтересовалась Катя. – Он ведь немолодой.
– Судя по тому, как ваш пёс пытается тут со всеми знакомиться, вероятность очень высокая. Тяжелобольные, как правило, так себя не ведут.
Жоффрей, в самом деле, расхулиганился не на шутку. Две медсестры едва успевали от него бегать и отбиваться. С большим трудом хозяева его взяли на поводок и выволокли из светлого кабинета с мрачной табличкой. Ему там очень понравилось. Расплатившись, пошли к метро.
– Ещё поживёт, – заверила Катя, чиркая зажигалкой. – Смотри, сколько в нём энергии! Он сейчас почти не хромает.
– Я как раз этого и боюсь.
– Чего ты боишься?
– Что слишком долго он проживёт. Ты прекрасно знаешь, у меня почки не очень.
– Да хватит чушь городить! – перебила Катя, досадуя, что сама начала этот разговор. Около метро они взяли две шаурмы с провансальским кетчупом. Пока ели, делясь с Жоффреем, Серёжка коротко рассказал о страшных событиях во дворе. Катя возмущалась. Ей постоянно кто-то звонил, писал эсэмэски. Звонки она сразу сбрасывала, а на сообщения отвечала.
В метро было тесновато. Но для Серёжки место нашлось на обеих линиях. Жоффрей прятался под скамейкой. Катя их довела до самого дома. Точнее сказать, почти. На всё том же пустыре собралась толпа. Катя предложила туда свернуть и послушать, что там творится. Свернули. Перед толпой жителей квартала, многие из которых держали на поводках собак, стоял участковый. Он говорил, прижимая руки к груди, что он сам собачник, что у него самого есть сердце, что к делу подключены сотрудники уголовного розыска, так что всё будет хорошо, надо успокоиться. Но никто успокаиваться не собирался.
– Щенка замучили до смерти! – верещала Полина Игоревна – старушка, всюду кормившая голубей. – Куда вы все смотрите, обормоты? Путина защищаете от студентов, которые никого не трогают, никому не мешают, а за щенка заступиться некому? Чтоб вы все провалились, черти!
– Щенок квартиры им не даёт в элитных домах, а Путин даёт! – выла тётя Маша. – Четвёртый месяц садисты здесь живодёрничают! Хоть раз вы пошевелились? Ишь, уголовный розыск! А ты на что? За какой ты хрен каждый квартал премии выписываешь себе по сто двадцать тысяч?
– Да за штаны протёртые! – не сдержался интеллигент Николай Иванович, у которого был французский бульдог чёрного окраса. Все остальные высказывались ещё более сурово. Кате стало немного жаль участкового, продолжавшего объяснять, просить и оправдываться. К Серёжке вдруг подошла Маринка со своим Боней. От неё пахло чем-то вроде портвейна.
– Привет, Серёга!
– Привет, – ответил Серёжка. – Чего шумят?
– Вы его проводите? – обратилась к Маринке Катя, успевшая поболтать с какой-то словоохотливой девушкой и всё выяснить. – Я спешу!
– Провожу, беги.
Простившись с Серёжкой и почесав за ушком Жоффрея, Катя пошла к метро. Жоффрей заскулил, хотел побежать за ней. Но он был на поводке. Также проводила глазами его бывшую хозяйку и Света. Она стояла неподалёку, предпочитая не выдавать незрячему своего присутствия. Постояв ещё минут пять и ничего нового не узнав, Боня и Маринка повели двух своих знакомых к их месту жительства.
– Что случилось? – спросил Серёжка. Маринка вынула сигарету и закурила.
– Боня, ко мне! Да много чего. Сразу два убийства. Ты Аполлона знал?
– Аполлона? Чёрного пуделя? Ну а как же! Жоффрей с ним раньше дружил.
– Ему этой ночью хребет сломали около двадцать пятого дома. Хозяйку, Алку, забрали на Скорой помощи. У неё случился инфаркт. Сама виновата, дура! Зачем она его отпустила? Он ведь доверчивый! А ещё в подвале щенка замучили. Искромсали ножом и переломали лапы.
– Щенка? Какого щенка?
– Английского сеттерёнка. В подвале длинного дома за поликлиникой. Я не знаю, какого хрена он был открыт! Дворник обнаружил.
– Ужас! И что, никаких зацепок?
– Ты сам всё слышал сейчас.
Эдик торговал, отпустив свою продавщицу, Яну, по её личным делам. С ним были Олег и шесть-семь дедов, собравшихся поболтать. Перепоручив Серёжку этой тусовке, Маринка с Боней ушли. Эдик дал бульдогу большую гроздь винограда. Спросил, как съездили. Рассказав ему и Олегу про кандидата наук, Серёжка прислушался к нафталинному разговору. Кто-то из стариков орал, что при Сталине их бы всех сразу отловили и пристрелили.
– И съели бы, – присовокупил Серёжка, решив, что речь идёт о собаках. Но оказалось, что об убийцах собак.
– При Сталине было всё! – набросился на Серёжку самый беззубый из стариков. – Чёрная икра, колбаса, сыры! И стоило всё копейки! Я тебе говорю – белая и красная рыба копейки стоила!
– Борис Павлович! Вы, наверное, рыбный доктор, – предположил Серёжка.
– Я? Почему?
– Видно, что привыкли говорить с рыбами.
Борис Павлович не обиделся.
– Рыбу я не люблю, – признался он, сплюнув. – А вот собак очень жалко.
– Надо нам организовать патрули, – предложил Олег. – Если живодёры попрячутся, проституток хоть переловим! А то уже сердце ноет.
Эти слова он произносил, прищуриваясь на Свету, которая проходила мимо. Та вдруг остановилась и подошла, приветливо улыбаясь.
– Здравствуйте!
– Здравствуй, Светочка, здравствуй, – оборвал Эдик ласковый разговор сразу с четырьмя смешливыми покупательницами. – Домой сейчас направляешься? Рита там?
– Понятия не имею. Она вам очень нужна?
– Да, очень.
– А я не могу её заменить?
Эдик не ответил, так как смешливые покупательницы опять пристали к нему с какими-то баклажанами, огурцами и помидорами. Света молча ждала. Сожрав виноград, Жоффрей устремился к ней. За ним устремился его хозяин.
– Здравствуйте, дорогие мои друзья, – приветствовала их Света. – Какие новости? Что сказал вам онколог?
– Оставил преднизолон, – сообщил Серёжка. – Шансы хорошие, говорит.
– Ну и слава богу! Домой идёшь? Пошли вместе.
Жоффрей домой не очень хотел. Он хотел хурму. Но, как только Света пошла вперёд, он тронулся следом и потащил за собой Серёжку. Около детской площадки им встретилось штук семь кошек и штук двенадцать детей. Они все шли к Эдику. Кошек он каждый день в четыре часа кормил, а детям, судя по крикам, были нужны коробки и ящики для какой-то неясной цели.
– Весёлый двор, – улыбнулась Света. Когда взошли на второй этаж, она вдруг спросила: – А можно я у тебя сейчас душ приму?
Серёжка был удивлён.
– У меня? Зачем?
– Ритка мне сейчас написала, что у неё какие-то гости. Я, дескать, буду мешать. А я ведь после работы! Мне очень нужно помыться.
– Да мне не жалко. Просто у меня ванна не очень чистая.
– Я грязнее!
На это уже возразить было нечего. И пришлось Серёжке вновь проявить скупое мужское гостеприимство. Бульдожье гостеприимство было гораздо более ощутимым. Жоффрей принёс Свете кость. Света отказалась, сказав, что в школе ела пирог. Пока она нежилась в предварительно вымытой ею ванне, Жоффрей на кухне поужинал. Он ел кашу с сосисками и пил ряженку. После трапезы он притопал к своему креслу и кое-как на него вскарабкался, а Серёжка сел на диван и стал слушать книгу. Света к ним пришла голая. Но ни тот, ни другой её наготою не впечатлились. Она, конечно же, не обиделась, потому что после горячей ванны ей было сказочно хорошо. Её снисходительность распростёрлась до такой степени, что Серёжка вдруг ощутил голую красавицу на своих коленях. Когда диван заскрипел, Жоффрей спрыгнул с кресла и попытался принять участие в заинтересовавшем его процессе. Но он был грубо отринут. Это его обидело. Он лёг спать прямо на полу.
– Я вижу, ты всё равно думаешь о ней, – заметила Света, когда они пили кофе, сидя на кухне. Как и вчера, за окнами багрянел закат над шумным двором. Серёжка был молчалив.
– Я думаю не о ней, – возразил он вяло. – То есть, о ней, но совсем не так, как ты это представляешь.
– Только не надо мне врать! Прошло уже полчаса, а он, видите ли, думает о бабе не так, как я это представляю! Тебе не семьдесят лет.
– Но и не семнадцать, – вздохнул Серёжка. – Всё странно. Всё очень странно.
– Где именно?
– В голове у того, кто создал эту Вселенную. Я уже ничего не могу понять. Когда десять лет назад кто-то говорил: «Катя и Серёжа», все знали, что речь идёт о неразделимом. А потом к нам присоединился Жоффрей. Мы стали ещё счастливее. Он сначала мне не понравился, потому что я перед этим похоронил фокстерьера и был, конечно же, против другой собаки. Он очень переживал. Катька мне твердила, что он – инопланетянин, а не собака. И вот теперь мы встретились с ней только для того, чтобы отвезти его на приём к онкологу. Как такое возможно?
– Возможно и не такое, – пожала плечами Света. – Она просто повзрослела, стала другой. Женщины меняются очень сильно.
– До полной неузнаваемости! – взволнованно подтвердил Серёжка. – До абсолютной!
– Ты это понял только сегодня?
– Да. В очередной раз. Надеюсь, в последний. Сегодня было не больно. Почти не больно.
– Тогда чего ж ты грустишь?
– Да так.
Света улыбнулась, допила кофе и, встав, пошла одеваться. Жоффрей, лёжа на полу, храпел так, что стены тряслись.
– Он ночью залаял? – спросила Света из ванной.
– Да, ещё как! Около подъезда. Ты что, не слышала?
– Нет, я крепко спала. Значит, я приду к тебе ночью, чтоб с ним гулять? Очки я купила.
– Если не будешь спать, приходи.
Одевшись, Света опять подошла к Серёжке и энергично взъерошила ему волосы.
– Не грусти!
– Да как не грустить? Ты слышала про щенка?
Света спохватилась:
– Ой, да! Щенок! Это ведь тот самый щенок, которого Немова и Крапивина подарили какой-то девке с наколками на руке! Полиция их сегодня допрашивала!
– Где? В школе?
– Конечно! Не только их! Почти всех! И меня спросили, не попадалась ли мне такая-то девка лет двадцати, с таким-то щенком!
– Ты её не видела?
– Нет, не видела! Пойду Ритку спрошу – может, она видела?
Совершенно про всё забыв, кроме подлой девки, Света умчалась. Серёжка долго ещё сидел, грызя сухари, чтоб Жоффрей услышал и пришёл клянчить. Но нет – бульдог продолжал храпеть. Когда за окном стемнело, Серёжка встал, налил себе ещё кофе и с ним пошёл слушать книгу.
Глава десятая
Выскочив из квартиры Серёжки и закрыв дверь, Света на одну минуту окаменела. Из шестьдесят четвёртой квартиры – да, из той самой, в которой жила она, выходила женщина. И не просто женщина, а красавица в полицейской форме, с погонами подполковника! С этим Света никак не могла напутать – ведь подполковником был её родной папа. Скользнув по Свете режущим взглядом холодных глаз, дама-офицер повела чёрными бровями под белокурой чёлочкой и направилась по ступенькам вниз, стуча каблучками изрядной длины и тонкости. Дверь за ней громыхнула, и замок лязгнул.
Первым побуждением Светы было немедленно эту дверь отпереть и выяснить у подруги, что за дела. Но, сделав два шага, она решила, что будет лучше спуститься и поглядеть, на какой машине дама отчалит. С травмоопасной скоростью спорхнув вниз и выбежав из подъезда, она увидела, что красотка отчаливает на «Лексусе». Её ждал за рулём водитель. Света уж повернулась, чтобы идти домой, но в этот момент её окружили дети. Их было много.
– Здравствуйте, Света, – сказала её соседка Наденька. – Извините, пожалуйста, что мы так сегодня свинячили! Сожалеем.
– Где вы свинячили? – удивилась Света.
– Да как где? В школе! Особенно в раздевалке. Вы там, наверно, замучились наши фантики собирать!
– А ещё бутылки от кока-колы, – вставил Матвей, мальчик из соседнего дома.
– А ещё яблочные огрызки, – прибавил Даня с четвёртого этажа второго подъезда. Другие школьники также начали что-то перечислять. Боясь, что дело дойдёт до презервативов, Света сказала:
– Ну, ясно, ясно! Что вам от меня нужно?
Ей объяснили, что нужна водка, а продают её только взрослым.
– Вы что, с ума сошли? – ужаснулась Света. – Да я скорее куплю себе шпалер с одним патроном, чем детям – водку!
– Водка нужна не нам, – пропищала Надя, вытянув губы трубочкой. – Мы хотим её подарить дворнику Джафару! У него умер брат! Он очень переживает. Вы понимаете?
– Понимаю, – вздохнула Света. – Ладно, куплю! Я вижу, что вы не врёте.
И, отказавшись от денег, она отправилась в магазин. Он был у трамвайной линии, что тянулась за третьим корпусом. По пути Света не смогла справиться с желанием позвонить подруге, хоть изначально намеревалась перед беседой дать ей по морде. Рита лениво вышла на связь.
– Алло!
– Привет, – отозвалась Света. – Чем занимаешься?
– Я пытаюсь спасти Сергея Есенина.
– От кого?
– От самоубийства.
Голос у Риты был вполне трезвым.
– Я где-то слышала, что его убили, – вспомнила Света. – Кажется, папа мне говорил.
– Да много твой папа знает! Впрочем, как ни крути, Есенин спасён от худшего.
– Поздравляю! Надо быть дурой, чтобы спасти человека от добровольной смерти в пользу насильственной!
– Дура ты, – возразила Рита. – Самоубийство – это признание бесполезности борьбы с тем, что тебе отравляет жизнь. Но отрава, действующая на земную жизнь, действует на вечность. Именно это имел в виду Иисус, когда говорил: «То, что не разрешите здесь, не будет разрешено и там!» И я с ним согласна.
Света вздохнула. Чуть помолчав, она задала вопрос:
– Зачем к тебе приходила женщина-подполковник?
– Я попросила её объяснить ему, что самоубийство – это серьёзное уголовное преступление.
– Это ложь!
– А я и не утверждаю, что это правда.
– Он ей поверил?
– А ты бы ей не поверила?
– Я приду минут через десять, – пообещала Света. – И расцарапаю тебе морду. Ясно?
Пришла она через полчаса – и к кассам стояли длинные очереди, и дети, взяв у неё бутылку, рассыпались в благодарностях, как визири перед султаншей. Пришлось их выслушать, потому что иначе было никак нельзя. Наденька закончила свою речь просьбой передать огромный привет Жоффрею. Света смутилась.
– Но ведь Жоффрей – мой сосед такой же, как твой, – сказала она.
– Вас он любит больше, – не согласилась девочка, – вы хорошая!
Эдик пил с алкашами виски. На небе, западный край которого был ещё светловат, загорались звёзды. Войдя в подъезд, Света услыхала сверху шаги, как ей показалось – женские. На площадке первого этажа она, думая о Сергее Есенине, с ним столкнулась.
Это уж было слишком. Сердце едва не выпрыгнуло. Ой, мамочки! Настоящий! Будто с портрета! Жилетка под пиджаком! Золотые кудри! Штиблеты! Света, однако, не закричала и не упала в обморок. Она только сделала шаг назад и, закрыв глаза, прижалась спиной к стене. Великий русский поэт, будто не заметив её испуга, сказал ей: «Здравствуйте, Света!», после чего спустился к подъездной двери, открыл её да и был таков. Света не решилась взглянуть, на чём он уехал. А может быть, ускакал. Или улетел. Сама она уползла на второй этаж и, отперев дверь, вшатнулась в квартиру.
Взлохмаченная, серьёзная, голоногая Рита, сидя на кухне, вновь поглощала своё любимое блюдо – тушёные баклажаны с сосисками. Остро пахло чесночным соусом. Ела Рита прямо из сковородки. Но не руками, а вилкой. В правой руке у неё был нож. Последнее обстоятельство не смутило Свету. Войдя, она взяла в руки скалку и поклялась пустить её в ход, если сумасшедший дом будет продолжаться.
– Ты его видела, что ли? – спокойно спросила Рита, не прерывая ужина. – Успокойся! Это мой друг, поэт Алексей Ефимов. Он так похож на Есенина, что считает своей обязанностью писать стихи, довольно плохие, и одеваться как он.
– Поэт Алексей Ефимов? – переспросила Света, не выпуская скалку, но сев.
– Конечно! Он приходил ко мне занять денег. Клялся, что в случае моего отказа уедет в Санкт-Петербург, вселится в гостиницу и повесится. Я его решила спасти от самоубийства.
– Но он назвал меня Светой!
– Да, я ему тебя описала и попросила его с тобой поздороваться, если вы повстречаетесь.
Света бросила скалку на пол.
– А что за баба здесь у тебя была? Офицер полиции!
– Кобелиха, – сказала Рита, рыгнув.
– Серьёзно?
– Конечно! Одна из замов начальника УВД Восточного округа.
– Так ты что, опять тут решала проблемы Эдика?
– Он уже меня задолбал, – поморщилась Рита. Тщательно ободрав сковородку вилкой, она доела остатки, после чего пошла умываться и чистить зубы.
– Ты что, уходишь? – громко спросила Света.
– Да. У меня дела.
– Опять проституция?
– Да, но только литературная. Я поеду читать стихи.
– А куда?
– В ЦДЛ.
Попив молока, Света перешла в комнату подруги и села там на диван. Вскоре появилась и Рита. Надев носочки, джинсы, блузку и пиджачок, она стала краситься. Настроение Светы, испорченное Есениным, не менялось.
– Ритка, ты слышала про щенка? – спросила она.
– Слышала, конечно.
– От подполковницы?
– Да.
– Так они всерьёз возьмутся за это дело?
Рита кивнула.
– Ты меня разочаровала, – сказала Света. – Я не могла подумать, что ты боишься проблемной вечности.
– Ничего я, дурочка, не боюсь, – возразила Рита, подкрашивая реснички. – Я говорила, что не хочу, чтобы у Есенина вечность была отравлена. Кстати, ты пойдёшь сегодня гулять с Жоффреем?
– Пойду. Но почему – кстати? При чём здесь вечность?
– При том, что ты можешь не вернуться, если пойдёшь.
Света безразлично повела носом.
– Я не трусиха.
– За это я тебя и люблю.
Напомадив рот, Рита покрутилась перед огромным зеркалом на стене и выбежала из комнаты. Света слушала, как она обувается, надевает куртку, гремит ключами. Лязгнув замком, Рита громко крикнула:
– Пока, Светка!
– Вали отсюда! Достала!
Топот шагов за дверью затих. И стало ещё тоскливее. Было десять. Следовательно, до выхода на тропу войны оставалось ещё четыре часа. Тёмные очки, купленные днём, лежали в кармане куртки. Если прогулка растянется на всю вечность, то эта вечность не будет яркой. Господи! Вечность! Четыре жалких часа не знаешь, куда девать! На небольшой полке над пианино стояли книги. Света взяла том стихов Цветаевой, прилегла на диван и стала читать. Через полчаса за окном заморосил дождь.
