Григорий Александрович Шепелев
Кубыш-Неуклюж
Когда подошли к машине, с детской площадки вдруг прибежала маленькая серая кошечка. Посмотрев, как Жоффрея вносят в машину, она отчаянно замяукала и что было сил устремилась к ней. Она опоздала. Двери уже захлопнулись. Кошка стала скрестись когтями в одну из них – в ту самую, за которой сидел Серёжка вместе с Жоффреем. Жоффрей услышал её мяуканье. Он хотел в ответ застонать, но понял, что кошечка всё равно его не услышит – Денис уже заводил мотор. Машина сорвалась с места и увезла Жоффрея от его кошечки навсегда.
Глава одиннадцатая
Помнил ли Жоффрей своего прежнего хозяина, если таковой был? Вероятно. Любил ли он его до сих пор? Быть может. Что бы он сделал, если бы случайно встретился с ним, уже будучи с Серёжкой? Он бы с Серёжкой остался без колебаний, но эта встреча явилась бы для Жоффрея самой большой бедой. Всё то, что происходило с ним в ночь с седьмого на восьмое апреля, было бедой чуть меньшей.
В клинике находились две симпатичные девушки в униформе. Узнав, что именно надо сделать с бульдогом, они спросили, нужна ли будет кремация.
– Нет, – ответил Серёжка, не понимая, как можно такое спрашивать при ещё живом и глубоко мыслящем существе. Обалдели, что ли? Одна из девушек обратилась к Денису с просьбой положить смертника на весы, чтобы рассчитать наркоз. Вес маленького бульдога составил двенадцать триста. Потом больного переложили на стол, сперва постелив пелёнку. Он неподвижно лежал на правом боку, стараясь дышать потише. Он всё ещё на что-то надеялся. А Серёжка стоял с ним рядом и, положив на него ладонь, зачем-то оправдывался:
– В течение полугода его четыре раза прооперировали! Химиотерапию делали много раз, на преднизолоне сидел он целыми месяцами. Чем только не травили его, как только не резали, и всё без толку! А сегодня ночью он начал рычать от боли.
– Неудивительно, – проронила девушка, наполнявшая шприц. – Всё слишком запущено. Бедный мальчик!
Вторая девушка приготовила другой шприц, с убийственным препаратом. Она его пока отложила. Перетянули лапу жгутом, нащупали вену, ввели наркоз. Жоффрей не сопротивлялся. Но, держа руку на нём, Серёжка почувствовал, как отчаянно заметалось его здоровое сердце, так впечатлившее кардиолога. И прошла минута, за ней – другая.
– Не хочет он засыпать, – с грустным удивлением сообщила первая девушка. – Это странно! Большую дозу ввели.
– Не хочет? – переспросил Серёжка предательски задрожавшим голосом.
– Да, представьте себе! Упрямый мальчишка. Очень упрямый. Оль, сделай ещё три кубика!
Это был ад в аду. Для обоих. Если бы Серёжка мог в те минуты видеть глаза своего бульдога – он бы, наверное, умер сам. Денис-то их видел. Поэтому отвернулся. В них не было ни мольбы, ни страха, в этих глазах. В них была обида. Маленький, лопоухий бульдог отказывался понять, за что его убивают. Да, разумеется, ему больно, но убивать-то зачем? Вся его душа была преисполнена воли к жизни и любви к людям до такой степени, что ужасная боль не могла заставить его отречься от жизни и от людей. Он ведь победил её, эту боль! Она продолжалась, но он её победил! Зачем умерщвлять?
Жоффрей не сразу уснул и после подколки. С Серёжки капал холодный пот, когда ему сообщали, что нет, пока до сих пор в сознании. Сердце билось упрямо, страстно. Большое, чистое сердце маленького обиженного бульдога. Он не хотел умирать. Ему приходилось теперь сражаться не только с огромной болью, но и с навязанной ему смертью. И это было уже ему не по силам. Но проползло ещё несколько минут, прежде чем Серёжка почувствовал, что стук сердца стал чуть ровнее.
– Спит?
– Засыпает.
Когда Кубыш-Неуклюж накрепко уснул, его стали убивать, впрыскивая ему второй препарат. Тут дело пошло быстрее.
– Он ещё дышит? – проговорил Серёжка через минуту после того, как ему сказали, что умерщвляют. – Ведь правда? Он ещё дышит?
– Перестаёт.
И сердце остановилось. Рука Серёжки почувствовала, что тело его бульдога обмякло. И потекла моча, которую Жоффрей сдерживал больше суток, так как не мог встать на лапы, чтобы опорожниться. И потекло что-то из ноздрей. Девушки сказали Серёжке, что у Жоффрея был отёк лёгкого.
– Отёк лёгкого? – удивлённо переспросил хозяин мёртвого тела. – Но почему? Откуда он взялся?
– От общего состояния. Оттого, что несколько месяцев ваш бульдог очень мало двигался. Он хрипел последние сутки?
– Было такое.
– Бедный страдалец! Но уж теперь ему хорошо.
Серёжка не верил. А почему он должен был верить кому ни попадя? Мало, что ли, его обманывали во всех этих клиниках? Было три сорок пять. Утра или ночи? Конечно, ночи. Откуда взяться новому дню? Проклятая ночь с этим мёртвым телом должна была длиться вечно. Пусть так и будет. Пока Денис, достав из пакета чистую простыню, старательно заворачивал в неё труп, Серёжка позвонил матери.
– Мы с Денисом через пять-семь минут подъедем к твоему дому, – сказал он ей. – Вынеси лопату. И подари мне её.
– Так твой бульдог умер? – ахнула мама.
– Нет, он не умер. Он улетел на свою планету.
Любезные медработницы выдали большой чёрный пакет для мёртвого тела, предупредив, что перед похоронами необходимо его из пакета вынуть. Взяли они с Серёжки ровно пять тысяч, так как Жоффрей наркозу сопротивлялся и пришлось сделать весьма основательную подколку, чтоб он уснул. Пробили квитанцию.
– Можно, я её брать не буду? – спросил Серёжка.
– Нет, вы возьмите. А потом можете выкинуть, если вам так угодно.
Обрывки мерзкой квитанции разлетелись сразу за дверью. Жоффрея нёс к машине Серёжка. Было ещё темно. Серёжка сел сзади, чтобы спокойно поговорить с Жоффреем последние четверть часа. Денису он сообщил только номер дома, где жила мама. Машина тронулась и поехала. Но Серёжка этого не заметил. Он говорил со своим бульдогом. Было ему о чём с ним поговорить, потому что он обижал его слишком часто, порой – жестоко. И разорился бы он, вовремя купив для него ботинки?
Улицы были ещё безлюдны. Мама с лопатой уже стояла возле подъезда. Взяв у неё лопату и что-то коротко рассказав, Денис опять сел за руль. И стали отщёлкиваться в туманную бездну вечности, всё-таки поглотившей эту проклятую ночь, последние пять минут. Жоффрей был всё ещё тёплым. Уши его стояли торчком. Серёжка прощупал их сквозь пакет и ткань. Это были какие-то замечательные, волшебные и непобедимые уши.
– Где именно мы его похороним? – спросил Денис, когда подъезжали к лесу. – Около Главной аллеи кладбище есть для собак и кошек. Может быть, там?
– Нет, лучше давай около аллеи, которая начинается со стороны Третьей Владимирской, – попросил Серёжка, мучительно оторвавшись от разговора с Жоффреем.
– Но там машину поставить негде! Может, поближе к Новогиреево?
– Денис, поставь как-нибудь! Пожалуйста.
– Хорошо.
Машину Денис поставил с риском нарваться на большой штраф. И к тихому, предрассветному лесу Серёжка сам нёс Жоффрея, чувствуя сквозь пакет тепло его тела. Как не хотел Жоффрей умирать, так и остывать он не собирался. Денис с лопатой шёл рядом, придерживая Серёжку за локоть. Свернув с аллеи направо между двумя первыми скамейками и чуть-чуть пройдя вдоль канавы, они стали рыть могилу под старым деревом, на котором висел скворечник. Кажется, это была берёза. Копал, конечно, Денис. А Серёжка всё ещё говорил со своим бульдогом, всё ещё чувствуя бесконечное от него тепло. И ему казалось, что Жоффрей жив. И горло распирал ком. И звёздная тишина стояла в лесу.
– Думаю, достаточно, – произнёс Денис, вырыв яму на три штыка. – Давай с Жоффреем прощаться. Прощай, Жоффрей!
– Пока, Кубыш-Неуклюж, – прошептал Серёжка, сдёрнув пакет с бульдога. – Скоро увидимся!
Наклонившись, он положил Жоффрея в могилу. И на него положил резиновую свинью. Засыпав могилу, Денис швырнул лопату в канаву, наполненную весенней водой. И всё было кончено. И проклятая ночь кончалась. Светлело.
Когда Денис поехал домой, высадив Серёжку перед подъездом, слепой приблизился к мусорному контейнеру и, сняв куртку, в которой он целый год носил на руках своего бульдога, избавился от неё. Около помойки крутился маленький пудель, выброшенный на улицу. Он уж не был похож на пуделя, потому что сильно оброс и здорово исхудал. И он посмотрел на Серёжку так, что если бы тот увидел его глаза, то без колебаний взял бы этого маленького пса на руки и понёс домой. Но он их не мог увидеть. И они оба – собака и человек, остались во власти несправедливого, ледяного, могильного одиночества.
Был уже шестой час. К метро шёл народ. Серёжка шагал по двору уверенно, держа палку горизонтально, за середину. Его два раза толкнули. Не извинились. Правильно сделали. У подъезда курила какая-то молодёжь. Дверь была распахнута настежь. Кто-то Серёжку спросил, где его бульдог. Слепой не ответил. Быстро поднявшись по трём пролётам, он достал ключ, открыл дверь и вошёл в квартиру, серую от рассветных сумерек. У двери лежал поводок с ошейником, а на кухне стояла миска с водой. Если бы их не было, у Серёжки возникло бы ощущение, что и не было в его жизни этих десяти лет, что он видел сон, и Катя сейчас придёт. Одна, без бульдога. К счастью, он так подумать не мог. И не умер свет. Свет другой планеты, куда Жоффрей возвращался сквозь миллионы звёздных миров, зовя за собой Серёжку.
Глава двенадцатая
(Письмо из психиатрической клиники)
Привет, Светка! Я сомневаюсь, что ты получишь это письмо, хоть тот человек, которого я попрошу тебе его передать, очень неплохой. Но если получишь – тем хуже для нас обеих. Я это утверждаю, так как понятия не имею, кто ты теперь, и почти уверена, что при встрече туману бы не убавилось. Ты взрослеешь и усложняешься. Но в одном я не сомневаюсь: ты дочитаешь это письмо до конца, поскольку благодаря моему литературному дарованию две твои мечты воплотились. Ты погостила в деревне и побыла маршалом Мюратом. Вряд ли ты им осталась, хоть эта роль была для тебя! Ты и я сумели сказать всему человечеству всё, что мы о нём думаем, и твой голос был особенно громким. Несколько человек его даже услыхали. Неудивительно – им в лицо смотрел пистолет, а я, как все знают, не занимаюсь озвучиванием пустых угроз. Врачи говорят, что я проведу здесь не один год. Ха-ха-ха! Врачам разве можно верить? Кстати, как там Жоффрей? Впрочем, ты не знаешь. Ты никогда ничего не знаешь, тупица! Перехожу к следующему пункту. Меня тут смотрел профессор. Точнее, слушал. Ты представляешь – меня стало интереснее слушать, чем созерцать! Видимо, старею. Он мне сказал, что у меня – депрессивное искажение восприятия. Я сначала кивнула, потом вдруг открыла рот… Депрессивное искажение восприятия! Сокращённо – ДИВ! Так вот кем он оказался, тот самый див, который меня преследует! Ха-ха-ха! И этот же самый див преследовал князя Игоря! "Див кличет вверху древа, велит слушать землю незнаему!" Этот самый князь, похоже, был парнем повеселее меня! А иначе с чего бы он взял да и потащился через всю степь хрен знает куда, хрен знает зачем, хрен знает против кого да хрен знает с кем? Такая вот штука! «О, Русская земля! Уже не за шеломянем еси!» Твою мать! Проснулся! Её давно уже нет! Короче, с поганым дивом разобрались. А как там Жоффрейчик? Впрочем, я уже спрашивала, а ты мне не смогла ответить ни звука, папочкино сокровище! Тут, конечно, напрашивается вопрос: если див – болезнь, а болезнь – это зло, то почему див пытался предостеречь князя Игоря об опасности, то есть принести ему пользу? И почему див пытался меня вернуть к здравомыслию? Ведь он даже подбросил мне ключ от прошлого, так как знал, что прошлое для меня сильнее грядущего, то есть смерти! Странно. Загадка. Но всё становится на места, если прочитать письмо Гоголя о пользе болезней, которое он включил в книгу «Избранные места из переписки с друзьями». Это письмо развенчивает все мифы о безусловном вреде болезней, поэтому оно так и называется: «О пользе болезней». Ещё вопрос. Если див – болезнь, то как он сумел убить Малыша? Разве болезнь может убить собаку? В принципе, да. Конечно же, не Жоффрея. Жоффрея убьёт Серёжка. Я это чувствую. Он не выдержит. А несчастного Малыша убила болезнь, вселившаяся в башку какого-то идиота. Думаю, это был пьяный идиот Шкаликов. Я узнала впоследствии, что его питбуль Малыша боялся, так как Малыш ему дал отпор. И пьяному идиоту было обидно. А рядом с местом убийства чисто случайно валялся ключ, который я через пару месяцев вынула из Серёжкиного кармана и приняла за ключ от чердака с книгами. Я вполне могла ошибиться. Я сгоряча кривила душой, когда утверждала, что не могла. Но, может быть, это он и был. Так или иначе, он своё дело сделал. И, наконец, последний вопрос: как там поживает Жоффрей? То есть, я хотела спросить, на кого он лаял, когда Серёжка с ним гулял ночью? И вот ответ. Лаял он именно на дива, который меня преследовал и который решил таким грубым образом сломать психику и Серёжке. Может быть, этот див – инопланетянин, как и Жоффрей, поэтому тот его срисовал и понял враждебность его намерений. Или, проще… Впрочем, наоборот – это посложнее, и лучше тебя не путать. Подводим краткий итог: Жоффрей его видел, этого дива. Я его чувствовала, когда говорила, что не могу уйти. А он его видел. И он, естественно, злился, так как ему было известно, что этот див, имеющий светлые и тёмные стороны, как любая болезнь, убил Малыша. Малыш ведь был близким другом нашего маленького бульдога! Так что, как видишь, в данном аспекте я не ошиблась, когда выстраивала свою первоначальную версию. Светка, Светка! Как там Жоффрей? Пожалуйста, сообщи, когда разузнаешь! Меня очень беспокоит его судьба. Представляешь, кто-то про нас написал роман! Да, про нас, про нас – как мы с тобой познакомились, когда ты работала в театре, а у меня был бар. Роман называется "Последняя лошадь Наполеона". Я его не читала. Не знаю, когда мы встретимся с тобой, Светка! Как только встретимся, сразу двинем к Серёжке и вчетвером пойдём гулять в лес. А если к этому времени наш Жоффрей уже станет невидимкой, он всё равно пойдёт с нами. Он ведь всегда будет с нами, наш брат Жоффрей, даже если он – главный герой песни "Одна звезда на небе голубом". Ну всё, до свидания! Мне пора на уколы.
Рита Дроздова.
P.S. Светка! Узнай, не прогнал ли новый глава районной управы из двора Эдика? Вдруг там некому кормить кошек?
Часть третья
Последняя битва Наполеона
(Пьеса в двух действиях)
Действующие лица:
Рита – поэтически одарённая девушка двадцати пяти лет.
Света – подруга и компаньонка Риты, студентка.
Роман – бывший жених Светы.
Мать Светы.
Генерал – мужчина под шестьдесят.
Охранник генерала.
Психиатр – женщина под тридцать.
Участковый.
Действие первое
Начало двухтысячных годов. Комната. Диван, на котором спят явно недовольные этим вынужденным соседством Рита и Света. Столик. На нём – три книги, кофейник, чашки и ложки. Два стула, на них – предметы одежды. Раздаётся сигнал дверного звонка. Девушки вздыхают, сонно ворочаются. Звонок повторяется.
Рита (открыв глаза и толкая Свету). Иди, открывай!
Света (с головой забираясь под одеяло). А почему я?
Рита. Потому что твой опять притащился!
Света. Он мой – такой же, как твой!
Рита. Но он приходит к тебе!
Света. Это, может быть, и не он!
Два звонка подряд.
Рита. Да он это, он! Любой другой человек давно бы уж понял, что никого нет дома или что люди спят. Иди, открывай!
Света. Послушай, но если я открою ему, его нелегко будет выгнать! А если я притворюсь, что сплю, он шуметь не будет и уйдет быстро.
Рита. А разве тебе неизвестен способ заставить его убраться мгновенно?
Пятый звонок.
Света. Да вряд ли это сработает! Он ведь знает меня и знает тебя.
Рита. Меня он не знает. Это сработает. На что спорим?
Шестой звонок.
Рита (сев на постели и свесив ноги). Ну, так на что поспорим?
Света. Мне всё равно.
Рита. Давай на ремонт проводки! Люстра уже даже не мигает, а гаснет, когда эти идиоты над нами гоняются друг за другом! Какой-то контакт отходит.
Встаёт. На ней трусики и футболка.
Света. Так надо вызвать электрика! Я ни разу проводку не ремонтировала!
Рита (потягиваясь, зевая). Это элементарно – соединяешь два проводка и чем-нибудь их обматываешь! Электрик возьмёт за это рублей пятьсот.
Света. Можно попросить кого-нибудь из соседей! В подъезде – десятка два мужиков.
Рита. Мы можем сюда впустить только одного – слепого Серёжку с его послеоперационным бульдогом. Любой другой обязательно сунет нос в ту комнату!
Седьмой звонок. Рита стремительно надевает джинсы и выбегает из комнаты. Щёлкают два замка. Скрипит дверь.
Роман. Светка дома?
Рита. Спит.
Роман. У меня к ней срочное дело.
Рита. И у меня к ней срочное дело, но она спит. За мной занял очередь наш сосед Серёжка и его пёс Жоффрей, за ними – полковник Александр Иванович Токмаков и майор Уфимцев из местного ОВД. Тебя вносить в список?
Роман. Я войду, ладно?
Рита. Рома, ты хорошо подумал? Если она проснётся от звуков твоего голоса, мне тебя будет жалко, хоть ты мне осточертел!
Роман. Пожалей себя!
Рита. Ты мне угрожаешь? Тогда входи.
Дверь хлопает. Рита и Роман входят. Роман садится на стул и смотрит на ноги Светы, торчащие из-под одеяла. Рита садится на край дивана.
Роман. Она спит или притворяется?
Рита. Это ты у неё спроси.
Роман. Хорошо. Оставь нас вдвоём!
Рита. Сначала были угрозы, теперь – приказы? Знаешь, пошёл ты отсюда вон! Хозяйка квартиры поставила нам условие, чтобы здесь не было идиотов.
Роман (переведя взгляд на подушку Риты). А почему рядом с ней вторая подушка?
Рита. Она в неё слёзы льёт. По тебе.
Роман. Так вы спите вместе!
Рита. Что ты орёшь? Да, некоторые люди спят вместе, чтобы поменьше стирать простыней и пододеяльников. Если ты не жалеешь свою машинку – пожалуйста, спи один! Никто не расстроится. Но машинка выйдет из строя.
Роман. Очень смешно! Значит, её мама была права? А я ей не верил! Я даже ссорился с нею, когда она говорила мне, что ты сделаешь извращенку из этой дуры и вытянешь из неё все деньги!
Рита. Которые ты за три года вытянуть не успел? Когда, наконец, заткнётся её мамаша? Ей бы спросить у самой себя: если её дочка после трёх лет общения со своим женихом становится извращенкой, то кто за это в ответе? Другая девушка?
Роман. Ты не девушка, ты – чудовище! У тебя, кажется, был бизнес, который тебе организовал один нефтяной магнат. Куда же всё делось?
Рита. Рома! Ты точно хочешь так много знать?
Роман. Вы эту квартиру сняли на её деньги?
Рита. Нет. На твои.
Роман. Значит, на её?
Рита. Да нет, на твои! Родители ещё год назад дали ей восемь тысяч долларов, чтобы она подарила тебе электрогитару «Джексон». На эти деньги мы квартиру и сняли. Они ушли почти все – нам пришлось платить за два месяца и риелторскому агентству. Но это было её решение, меня лично вполне устраивала студенческая общага. Я не студентка, но мне нетрудно сделаться кем угодно.
Роман. Ты знаешь, кто её папа?
Рита. Да.
Роман. Проблем не боишься?
Рита. Нет.
Роман. Ты даже не представляешь, какую кашу ты заварила и чем это для тебя может кончиться!
Рита. Дяденьки при больших погонах будут мне угрожать, ругаться на меня матом!
Роман. Не только.
Рита. Только! Они больше ничего не умеют. Один из них попытался обидеть бедную девочку и весьма пожалел об этом. Меня двадцать один день подержали в дурке, а он досрочно вышел на пенсию по причине серьёзной травмы. Меня нельзя обижать, когда я пью кофе из большой кружки!
Роман. Ты лет с пятнадцати состоишь на учёте, если не ошибаюсь? Имеешь склонность к маниакальным буйным припадкам?
Рита. У меня есть водительские права. А что до маниакальных буйных припадков – так ведь любой человек имеет к ним склонность! Хочешь, я докажу тебе это прямо сейчас, на твоём примере?
Роман (помолчав). Почему она в университет не пошла сегодня?
Рита. Ты бы не прибежал, если бы не знал, что её отчислили! У тебя ведь к ней, как ты сказал, дело, а не ко мне.
Роман (помолчав). Зачем вы мобильники отключили?
Рита. А ты откуда знаешь про мой мобильник? Кто тебе дал мой номер?
Роман. Я просто оговорился. Её мобильник вне зоны доступа. Твой – не знаю.
Рита. Рома, какой ты придурок конченый! Передай её конченым родителям, что у них есть шанс дозвониться, хоть мы сим-карты сменили. Главное – не отчаиваться!
Роман (встав). Тебя, кажется, зовут Рита?
Рита. Кажется, да.
Роман. Итак, у меня к ней дело!
Рита. Вперёд!
Роман (повернувшись к Свете). Светочка! Я ещё полгода назад объяснил тебе, что она – воровка и аферистка, впутанная в дела олигархов, которым место в тюрьме! Вчера я узнал о ней кое-что ещё. И это – ужасная информация! Беги, Светка! Чёрт с ней, с этой паскудой – отдай ей всё, что ещё осталось, и убегай от неё!
Рита. К нему! Отдай ему всё, что ещё появится! Папа с мамой на радостях сразу купят тебе трёхкомнатную квартиру в центре Москвы, спортивное «Ауди» и хорошую теннисную ракетку. Рома, я что-нибудь пропустила из списка?
Роман. Много чего!
Света беспокойно шевелится.
Рита. Кстати, с чего ты взял, что у нас интимные отношения?
Роман. Я уже так не думаю. Ты была вполне убедительна. Её мама очень обрадуется, узнав, что вы спите вместе для экономии порошка.
Рита. Это была шутка! На самом деле, нам просто негде спать по отдельности.
Роман. Что ты мелешь? В этой квартире две комнаты!
Рита. Загляни во вторую.
Роман выходит. Света приподнимается на локтях. Доносится скрип двери, а потом – испуганный возглас. Девушки не вполне удовлетворены его продолжительностью и силой.
Роман (промчавшись мимо их комнаты). Идиотки! Да провалитесь вы обе, вместе с её мамашей!
Гремит наружная дверь, после чего слышится быстрый удаляющийся топот вниз по подъездной лестнице.
Рита. Я думаю, нам сегодня не стоит включать мобильники.
Света мрачно встаёт, невесело облачается в кимоно.
Рита. Светлана! За вашу тупость, проявленную при выборе жениха, я вас назначаю электриком! На сантехника вы не тянете, надевать резиновые прокладки на шланги – не в ваших правилах.
Света. Дура! Твоё дебильное чувство юмора мне претит! Твой длинный язык мне уже всю жизнь изуродовал! Я тебя ненавижу, бешеная кикимора! Ненавижу!
Рита (поднявшись). Это ещё что значит?
Света. За каким чёртом надо было сейчас электрогитару в жопу ему совать? Зачем ты её придумала? Он теперь вообще никогда не слезет с моих родителей! Это трудно было предположить?
Рита. А может, ты злишься, что я ему не дала огласить весь список?
Света. Мне наплевать, дала ты ему или не дала! Я просто хочу, чтоб все от меня отстали и навсегда забыли о том, что я существую! А ты, видимо, не хочешь!
Рита. Да, не хочу! Где мы тогда будем брать деньги?
Вытаскивает из кармана несколько крупных купюр, кладёт их на столик.
Света (схватившись за голову). Ты его ещё и обчистила? Браво, Рита! Теперь не только мои родители, но и весь университет будет знать о том, что я пропила восемь косарей с профессиональной воровкой!
Рита. Да он об этом кричал, когда сидел здесь! Пусть дальше орёт, от этого ничего уже не изменится! Я – воровка и наркоманка, которая на тебя оказывает влияние, размывая в твоём лице конституционный строй! У нас под кроватью – склад героина!
Входит участковый инспектор с двумя букетами роз. Застыв у порога, внимательно наблюдает.
Света. А у меня в шкафу – пистолет с глушителем! Я намерена из него перебить старух, которые запрещают мне исполнять стрип-дэнс на детской площадке! Ведь если я перестану юное поколение растлевать, Госдеп США мне не перечислит больше ни цента!
Участковый. Прошу прощения, дамы! Вы мне позволите на одну секунду вмешаться в вашу беседу?
Рита и Света вздрагивают, поворачиваются к вошедшему. На их лицах ошеломление.
Участковый. Имею смелость представиться – участковый уполномоченный, старший лейтенант Романенко. Полковник Александр Иванович Токмаков меня удостоил чести передать вам два небольших подарка.
Рита. Как вы вошли?
Участковый. Да элементарно, ведь у вас дверь нараспашку! Возле подъезда я разминулся с каким-то парнем, который громко кричал о каких-то ужасах в шестьдесят четвёртой квартире. Можно у вас поинтересоваться, что он имел в виду?
Света. А он заглянул во вторую комнату.
Участковый. Вы меня заинтриговали! Нельзя ли мне туда заглянуть?
Рита. Я думаю, это даже необходимо.
Участковый выходит из комнаты. Скрепит дверь. Девушки грустят.
Участковый (стремительно возвратившись). Вы что, с ума сошли?
Рита и Света (в один голос). Нет! Мы нормальные!
Участковый. Сомневаюсь! Я буду вынужден принять меры.
Уходит, хлопает дверью. Рита ничком бросается на диван, смеётся. Света идет в прихожую, запирает входную дверь. Закрывает дверь другой комнаты, возвращается.
Рита. Кофе свари! Потом почини проводку.
Света, скорчив злую гримасу, идёт на кухню. Рита поёт, болтает ногами.
Света (из кухни). Ритка!
Рита. Чего тебе?
Света. А какие меры он принять может? Нас с тобой знает всё отделение! Я на днях помогла догхантеров задержать. Токмаков, Уфимцев и все их замы – мои поклонники!
Рита. До тех пор, пока ты какое-нибудь дерьмо за шиворот им не выльешь! Именно это сейчас и произошло. Сержант, который недавно тебе наносил визит, нас не заложил, но от участкового ты такого не жди! Боюсь, Токмаков одобрит любые меры.
Света. Я знаю, что они сделают! Они скажут хозяйке, чтоб она выгнала нас. А если она откажется, заведут на неё административное дело за неуплату налогов. Тогда она поднимет нам цену, выгонит вряд ли. Она ведь знает, что мы – подруги Серёжки и его маленького бульдога! К ним все хорошо относятся.
Рита. Почти все.
Полежав немного, встаёт, ищет телефон. Найдя его под диваном, опять ложится и набирает номер.
Света (из кухни). Тебе сколько сахара класть?
Рита. Четыре… (в мобильник) Алло! Здравствуй, Мишенька. Как дела? Это замечательно! Я готова к парадным выездам. Хоть сейчас! Жёлтый пиджачок я позавчера ещё из химчистки взяла. Блондинка? Тем более. Ждёт сигнала. Доведена до блеска, настроена и подтянута. Да? Печально. Мы на мели, и нас могут даже выселить из квартиры… Конечно, я буду ждать твоего звонка, куда мне деваться? Благодарю. До свидания.
Встаёт, кладёт телефон в карман пиджака, который висит на стуле. Света приносит две чашки с ложками, ставит их на столик.
Рита. Есть вероятность, что нынче вечером будет дело.
Света. Серьёзно? Мне показалось, что он тебя огорчил.
Рита. Так оно и есть! Он мне намекнул, что, возможно, будет аудиенция, а не выезд.
Света. Не любишь аудиенции?
Рита. Не люблю. Сама понимаешь: это, с одной стороны, менее рискованно, но с другой – почти беспонтово.
Света. Мне ещё кажется, импотенты такое любят. В острый момент легче ведь уйти, чем прогнать!
Рита. Ты слишком высокого о них мнения.
Сев на стул, размешивает ложечкой кофе. Света садится на другой стул и делает то же.
Рита (сделав глоток и осмотрев руки). Светка, подай мне пилочку для ногтей и чини проводку! Я буду ногти пилить.
Света. Да они нормальные!
Рита. Мне виднее! Зацеплю нитку – увязнем на пару лет.
Света. Но я кофе пью!
Рита. А я злюсь!
Света встаёт, уходит на кухню и возвращается с пилочкой для ногтей и скотчем. Дав Рите пилочку, ставит стул под люстру и поднимается на него. Глядит на проводку.
Рита. Ну, что там?
Света. Прямо из потолка торчат провода! На них изоляции почти нет. Да, может перемыкать! Лампочки сгорели. Свет выключен?
Рита. Я не помню! Какая разница? Ты руками будешь их трогать, а не железкой!
Света. По-твоему, провода можно брать руками? Но это бред! Я много раз слышала, что людей, хватающих провода, убивает током!
Рита (сделав глоток из чашки и приступив к маникюру). Током может бабахнуть, если ты схватишь горизонтальные провода! А по вертикальным ток падает сверху вниз, согласно законам физики, и он просто не успевает тебя ужалить! Какой позор этого не знать! Ты, вообще, в школе училась?
Света (разлепив скотч). Да, но увы – физика не стала для меня тем предметом, которым я могу козырнуть.
Рита. Действительно – у тебя есть только один предмет, которым ты можешь козырнуть! Да и тот с дырой.
Некоторое время каждая занимается своим делом. Света работает с осторожностью, встав на цыпочки, отгрызая зубами полосы скотча и залепляя ими проводку.
Рита (отхлебнув кофе). Ночью мне почему-то приснился сон, что мы не насквозь продырявили пол балкона!
Света. Кошмарный сон, что и говорить! Поэтому ты вскочила?
Рита. Да. Пошла туда, покурила, кинула окурок в эту дыру. Внизу что-то загорелось. Я успокоилась.
Света. Поэтично! У тебя нет желания сочинить про это стихотворение?
Рита. Нет, оно уже существует. «Отсюда, в думу погружён, глядел на грозный пламень он!» Это Пушкин, кажется.
Света. Вроде, да. Так ты окончательно успокоилась? Или будет ещё один релаксирующий пожар?
Рита. Конечно. На третьем. Только сначала там будет Аустерлиц! По полной программе. Кстати, ты у Серёжки так до сих пор не спросила, что за скоты вселились туда?
Света. Нет, вчера опять я про них забыла! Вижу его маленького бульдога – и забываю про всё.
Рита. А вот я спросила!
Света. Что он ответил?
Рита. Сказал, что очень воспитанные, интеллигентные люди. Из Сенегала. Светочка, я тебя ненавижу! Надо же ненавидеть кого-нибудь за всё это! Давай будем ненавидеть друг дружку. А их – нельзя. Их надо любить и благодарить до потери пульса! Они ведь так очаровательно пляшут в три часа ночи, так мило совокупляются и так трогательно ломают друг другу челюсти! Ведь мы же им должны всё – за то, что индейцы в Америке не позволили сделать себя рабами и господам пришлось поискать покладистых людей в Африке! И ещё мы виновны в том, что наши прапрадеды не гонялись за носорогами, не устраивали свирепые идиотские пляски вокруг костров и не занимались каннибализмом, а создавали цивилизацию. За такое чудовищное злодейство – вечный нам всем позор и судороги раскаянья!
Света. Ой, как будто закоренелые москвичи никогда не пляшут в три часа ночи! И что ты так разоралась? Мы не в Америке! Здесь такого пока что и близко нет. А ты с таким жаром произносила свою расистскую речь, что если бы отпилила себе вместо ногтя палец, то вряд ли бы и заметила!
Рита (отхлебнув кофе). Дура! Тьфу на тебя! Отпилить мне палец – это примерно то же, что балерине отпилить ногу.
Света. Да ладно! Даже мизинчик?
Рита. Карман, особенно брючный – это минное поле. Пальцы – сапёры, работающие попарно. Пять пальчиков – это десять равных по силе и темпу пар.
Света. Пять пальчиков – десять пар?
Рита (подняв руку и соединяя пальцы). Первый и второй, первый и третий, первый и четвёртый, первый и пятый. Второй и третий, второй и четвёртый, второй и пятый. Третий и четвёртый, третий и пятый. Четвёртый и пятый. А без мизинца получится лишь шесть пар! Существенная потеря темпа. Битком набитый автобус от остановки до остановки не обшмонаешь.
