Григорий Александрович Шепелев
Кубыш-Неуклюж
Глава пятая
Ноябрь был ветреным, ледяным. Но первый снег выпал лишь третьего декабря. Серёжка заблаговременно приобрёл для Жоффрея новенькие ботиночки – очень тёплые, очень крепкие, на подошве из толстой кожи. В этих ботинках Жоффрей и вышел на утреннюю прогулку в тот самый день, когда выпал снег. Точнее, он падал ночью. За семь часов его намело целые сугробы, и он скрипел под ногами тысяч людей, шагавших к метро. Кругом раздавался скрежет лопат. Для дворников наступили тяжёлые времена.
– А что это у него на шее? – спросил Олег, стоявший около Эдика. Голос у него был обычный, очень спокойный, так что Серёжка даже не перестал улыбаться.
– На шее? В смысле?
– Справа, около уха. Давно она появилась-то?
Сняв перчатку с правой руки, Серёжка нагнулся и торопливо ощупал шею бульдога. Тот заурчал, решив, что его ласкают. Около уха была у него болячка размером с лесной орех. Она уже мокла. Боли от прикосновения к ней Жоффрей не почувствовал. Натянув перчатку, Серёжка взял его под передние лапы и поднял, чтобы Олег поглядел вблизи.
– Олег, посмотри внимательно! Это то, что было на лапе?
– Очень похоже, – сказал Олег. – По-моему, то же самое.
Отпустив покупателя, подошёл взглянуть на болячку Эдик. Взглянув, он молча отвёл глаза.
– Усыпляй, – прибавил Олег. – Хорош его мучить!
Серёжка быстро понёс бульдога домой. Дав ему поесть, он позвонил Кате. Она не вышла на связь. Он набрал раз десять. Она позвонила через четыре часа.
– Что произошло?
– У него на шее вылезла онкология, – заикаясь, проговорил Серёжка. – Очень большая опухоль! И она уже загноилась!
Катя вздохнула. Чуть помолчав, она проронила:
– Серёжка, ты идиот! Я ведь говорила, что надо было давать ему масивет! Сэкономил, да?
– Я проконсультировался с врачом!
– Ты просто дебил! Онколог тебе сказал русским языком: масивет! И более ничего!
Серёжка молчал. Но он молчал так, что Катя смягчилась.
– Не надо там психовать! Давай ему снова преднизолон. Когда опухоль уменьшится, мы её уничтожим химическим препаратом.
– Преднизолон? – выдохнул Серёжка. – Да знаешь ты, что такое преднизолон и как он работает? Это просто убийство пса! Настоящий ужас! Ночью он спит, я к нему иду, чтобы разбудить, а он уже мокрый! Как я в мороз его потащу на улицу, мокрого?
– Пусть он ходит в туалет дома! Можно купить ему памперсы, обмотать его тряпкой, в конце концов!
– Не поймёт, не будет! Скорее сдохнет! Моча течёт из него во сне, но он быстро просыпается, и она уже не течёт! И не будет течь, пока он не лопнет!
– Серёжа, – твёрдо сказала Катя, – надо давать собаке преднизолон. Потом я куплю ему ламустин. Пожалуйста, делай то, что я говорю!
– А если прооперировать?
– Тебе мало горького опыта?
Этот злой разговор Серёжку убил. Он не знал, что делать. Он пригласил Маринку. Та прибежала, надев длинный пуховик прямо на домашний халат. Она резко высказалась против преднизолона, против врачей, против ламустина. Она уже не видела смысла ни в каких действиях. Выпроводив её, Серёжка начал метаться из угла в угол, пытаясь побороть панику. Жоффрей бегал за ним с пищалкой. Он предлагал играть. Внезапно остановившись, Серёжка его схватил и начал ощупывать целиком – туловище, голову, лапы. И на передней лапе, ближе к плечу, он нащупал прыщ. Жоффрей бодро хрюкал. Он совершенно не понимал, по какой причине у его друга так дрожат руки.
На другой день Серёжка начал давать собаке преднизолон. Опять начались прежние мучения – с той лишь разницей, что во время ночных прогулок бульдог уже не бесился. Серёжка каждые два часа наполнял поилку и с той же периодичностью выводил Жоффрея на улицу. Через две недели стало понятно: преднизолон не работает. Прыщ был прежним, но опухоль увеличилась до размеров сливы и источала зловоние. Находиться в квартире было почти уже невозможно. Двадцать первого декабря приехала Катя. Ей повезло – у неё был насморк.
– Вот ламустин, – сказала она, осмотрев ликующего Жоффрея и дав Серёжке флакончик с капсулой. – Ты уверен, что уже стоит его давать? Может, увеличить дозу преднизолона?
– Нет, это без толку. Я его уже отменил.
Достав кусок колбасы, Серёжка его надрезал и, скрыв в нём капсулу, дал всё это бульдогу. Тот чуть не откусил ему руку. Нехотя поболтав с Серёжкой минут пятнадцать, Катя ушла. На другое утро Жоффрей уже не мог встать. Он даже с трудом приподнимал голову, чтоб попить. Его рвало кровью. Так вот работал сильный химический препарат. Сильнейший из существующих. Это продолжалось до следующего утра. В течение дня Жоффрей кое-как оправился. Спустя сутки он опять чувствовал себя вполне хорошо. А потом Серёжка стал замечать, что опухоль очень быстро пошла на спад, а прыщ исчез вовсе. Гнойный процесс прекратился. К тридцатому декабря опухоль уменьшилась до размеров мелкой фасолины и ушла под кожу. Лекарство её ввело в стадию ремиссии.
Новый год Жоффрей и Серёжка праздновали вдвоём. Как праздновали? Да просто играли. Серёжка бросал свинью из прихожей в большую комнату, а Жоффрей за ней бегал, после чего Серёжка бегал за ним, чтоб её отнять. Когда он её хватал, бульдог рычал так, что не было слышно грохота праздничной пиротехники за окном. Поутру первого января слепой и хромой, покормив синиц, которые прилетели к ним на балкон, отправились на прогулку. Во дворе не было ни души. Просто ни одной. Стояла глубокая тишина. Столбики термометров опустились до восемнадцати. Все дорожки запорошило снежком. С обеих сторон от них возвышались стены сугробов.
Жоффрей решительно потянул Серёжку через пустырь к школьному забору. Но, не дойдя до него, он свернул за длинный пятиэтажный дом, потом – куда-то ещё. Гулял он активно. Вскоре Серёжка понял, что заблудились. Палка его натыкалась то на какой-то забор, то на гаражи, то на припаркованные машины. Он не мог даже определить, с какой стороны проспект, потому что было первое января, без четверти девять. Тягостная морозная тишина застыла между домами, в которых спали пьяные люди и портились на столах остатки салатов. Этот проклятый мороз уже пробирал до костей – конечно же, не бульдога с его жировой прослойкой и плотной шерстью. Ткнувшись туда-сюда, Серёжка прислушался – не скрипит ли снег под чьими-нибудь шагами? Снег не скрипел. Слышалось лишь хрюканье рядом. И вот тогда до Серёжки, который оставил дома свой телефон да сдуру надел далеко не самую тёплую свою обувь, остро дошло, что если эта прогулка продлиться ещё полчасика, то ему – конец. И он прокричал, звонко разрушая убийственную морозную тишину:
– Домой! Жоффрейчик, домой! Я ведь здесь замёрзну!
Но на Жоффрея нашло какое-то странное помутнение. Он решительно хрюкнул и очень резво заковылял куда-то. Но не туда. К каким-то кустам. Зачем-то решил он сквозь них продраться. Серёжка никак не мог туда за ним сунуться. А ногам уже было больно. Мороз вонзал в них свои иголки. Растолковав самому себе, что некому будет гулять с Жоффреем, если ему, Серёжке, отрежут ноги, слепой сказал:
– Дома Катя! Жоффрей, Жоффрей! Дома Катя!
Жоффрей немедленно вылез и молча выпучил на него глаза, чуть наклонив голову. Он не верил. Серёжка стал его убеждать, что Катя пришла и она их ждёт. И раздался визг – пронзительный, радостный. Когти быстро зацокали по асфальту, и поводок натянулся. Жоффрей повёл Серёжку направо, затем – налево. Долго они петляли и, наконец, подошли к своему подъезду.
Вихрем влетев в тёплую квартиру, хрюкающий, дрожащий бульдог всю её оббегал, обнюхал и осмотрел. Потом он остановился и заскулил, глядя на Серёжку. Он понял, что тот его обманул. И он хотел знать, зачем. Нужна ли была такая жестокость? Сейчас, в тепле, Серёжка и сам не знал, нужна ли она была. Ничего не сняв, сидел он на табуретке в прихожей и дышал на руки. Здесь тепло, а там было очень холодно! Но Жоффрей со своей жировой прослойкой этого не поймёт. И с ангельским своим сердцем он не поймёт этого обмана. И никакой другой хитрости никогда не поймёт, хоть тресни! Любой обман для него – всё равно что грубое физическое насилие. Такое, как удар палкой, пинок ногой. Забудет ли? Вряд ли. Но ошибался Серёжка. Жоффрей уже через пять минут принёс ему ёжика – дескать, на, попробуй-ка, отними!
Двадцатого января Мишико повёз их в лечебницу на Сиреневом, потому что опухоль опять выросла и гноилась. Народу в клинике было мало. Мишико стал по ней ошиваться и вслух прочитывать надписи на дверях, желая, наверное, показать медсёстрам, что он умеет читать. Онколог – очень высокий, худой мужчина в очках, увидел двух инвалидов перед своим кабинетом, идя к нему из лаборатории.
– А, вы с мастоцитомой? – припомнил он, открывая дверь. – Я вас ждал к себе через месяц, а вы приехали через пять! Ну, прошу, прошу.
В кабинете он сам поставил хрюкнувшего бульдога на стол, сняв с него ошейник. Надев перчатку, потрогал опухоль. У него в глазах блеснул холодок.
– Очень интересно! Я вижу, вы моё назначение выполнять не стали?
– Видите ли, в чём дело, – заговорил Серёжка, краснея. – У меня денег не очень много, а масивет стоит дорого. Один врач мне порекомендовал аналог – Филахромин.
Тут он замолчал, внезапно почувствовав, что чем меньше слов он произнесёт, тем будет для него лучше. А главное, для Жоффрея.
– Ну и зачем вы пришли ко мне? – поинтересовался онколог. – Скажите, какого чёрта вы не пошли к врачу, который вам порекомендовал препарат, по данному заболеванию не работающий? Зачем вы пришли ко мне? Ну, что вы молчите? Я жду разумного объяснения!
– Я пришёл для того, чтобы получить совет, – промямлил Серёжка и заслонил голову рукой, как будто его могли за этот ответ ударить.
– Совет? – с большим удивлением повторил онколог. – Так я, если не ошибаюсь, дал вам совет. И выписал назначение. Вы воспользовались моим советом? Нет, не воспользовались. Зачем вы пришли опять?
Серёжка молчал.
– Я специалист высокого уровня, – продолжал онколог. – И не желаю втаптывать в грязь свою репутацию вот такими странными результатами! Я имею полное право вам отказать в приёме, поскольку вы отказались выполнить назначение. Вы ко мне проявили неуважение, как к врачу и как к человеку. Да и не только ко мне, но и к Михаилу Владимировичу, который спас вам собаку. Это вы понимаете?
– Понимаю, – вздохнул Серёжка, – и признаю, что вы правы. Так что нам делать сейчас?
– Откуда я знаю, чёрт побери, что вам сейчас делать? Делайте, что хотите!
Чуть помолчав, онколог поднялся и стал бульдога ощупывать. Тот захрюкал.
– Либо мы его лечим, либо вы будете каждый месяц сюда мотаться и вырезать такие вот штуки, – проворчал врач, положив пса на спину, хотя тот активно сопротивлялся этому и пищал. – А через полгода – на усыпление! Это ясно?
– Ясно.
Доктор опять поставил Жоффрея на ноги.
– Мне бульдог ваш не нравится. Он худой, потому что рак его жрёт. Потрогайте позвоночник!
– Но он всегда такой был, – заверил Серёжка, проводя пальцем по позвоночнику.
– Да что вы мне сказки рассказываете? Я не первый день здесь сижу! Потрогайте шею возле лопаток. Впадины чувствуете? Так вот, этих впадин быть не должно! Понятно?
– Понятно.
– Рёбра торчат! Это вы хоть чувствуете?
– Конечно.
– Он ведь живой! Вы об этом думали?
– Думал.
Ощупав собаке лапы, доктор уселся и, громко выдвинув верхний ящик стола, достал лист бумаги и авторучку.
– Ставьте собаку на пол. Мне сейчас нужно УЗИ, рентген и общий анализ крови. Это вам обойдётся в две с половиной тысячи. А сама операция будет стоить четыре. Плюс – послеоперационные мероприятия. Вы готовы к таким расходам?
Серёжка молча кивнул, застёгивая ошейник.
– Скупой всегда платит дважды, – проворчал врач. Выписав направление, протянул его через стол Серёжке. – Держите! УЗИ и кровь – в седьмом кабинете. Когда всё сделаете – ко мне.
– Большое спасибо.
Миша стоял за дверью. Он проводил Серёжку с бульдогом сперва в один кабинет, а затем в другой. Молодая женщина, взявшая у Жоффрея кровь и сделавшая ему УЗИ, спросила Серёжку, нет ли у него инвалидности.
– Да, у меня первая группа, – сказал Серёжка. Она оформила скидку. Через пятнадцать минут результаты всех трёх обследований были Серёжке выданы. Возвратившись к строгому доктору, он застал у него Фаину и Михаила Владимировича. Фаина сразу ушла, погладив Жоффрея и что-то ему шепнув. Хирург и онколог, расположившись с разных сторон стола, весело болтали.
– Здравствуйте, дорогой, – тепло поприветствовал Михаил Владимирович Серёжку. Подняв бульдога, он его осмотрел и спросил коллегу:
– Пашка, так что с ней делать-то? Отрезать?
– Да, да, отрезай как можно скорее, – сказал онколог, просматривая бумаги, которые ему дал Серёжка. – Лёгкие пока чистые, кровь нормальная, печень – тоже. Значит, химиотерапию выдержит.
– Скажите, вы когда сможете подъехать на операцию? – обратился хирург к Серёжке, ставя Жоффрея на пол.
– Да когда скажете. Могу завтра.
– Завтра и приезжайте часам к двенадцати, тянуть нечего. И возьмите с собой результат кардиологического обследования. Сразу вам говорю, что вы ничего сейчас не должны.
Поблагодарив обоих врачей, Серёжка повёл своего бульдога к порогу. Но на пороге остановился.
– Скажите, а масивет уже покупать?
– С этим не спешите, – опять раздался голос онколога. – Надо подождать гистологию. Кстати, вы предыдущей так и не поинтересовались.
Серёжка молча ушёл.
Глава шестая
Тридцать первого янвая попал под машину глухой кот Микки. Он погиб сразу. Эта нелепая смерть потрясла весь двор, потому что Микки казался всем частью Эдика – так привыкли видеть их вместе. Февраль был довольно вьюжным. Посостязаться с ним в постоянстве могли разве что полицейские, каждый день приезжавшие к Эдику поболтать, хоть двор был завален снегом по бамперы. Несмотря на все эти беды, Эдик продолжал мужественно работать со всей своей удалой компанией, потому что торговля шла, особенно вечерами. С семнадцати до двадцати двух за грушами, мандаринами и бананами иногда стояла толпа. По три раза в день Эдик заходил к Серёжке погреться. Жоффрей был очень рад его видеть. Азербайджанец ему иногда приносил подарки. Лучшим подарком для маленького бульдога была большая пластиковая бутылка из-под какого-нибудь напитка, туго завинченная. Жоффрей за одну минуту сдёргивал с неё пробку. Он её не сворачивал, а сдирал с резьбы, сильно сжав зубами и обхватив лапами бутылку. Это занятие почему-то ему доставляло неимоверную радость. Однажды Эдик привёл двух знакомых девушек вместе с дочкой одной из них, второклашкой. Они вручили Жоффрею мяч, а Серёжке – пиво, и рассказали им, что на днях прочли очень интересную книгу с картинками о собаках-поводырях. Жоффрей их восторженно облизал – конечно, не за подарки, а просто так, в знак гостеприимства. На другой день с Эдиком пришла Яна, которой он сообщил о новой опухоли Жоффрея. Она возникла на рёбрах, через неделю после того, как освободили от онкологии шею. Размером новообразование было с грецкий орех.
– Ого! – ужаснулась Яна, когда Серёжка поднял бульдога, чтобы показать ей его живот. – И что ты предпринимаешь?
– Пока ещё ничего, – ответил Серёжка. – Онколог велел мне ждать гистологию. А потом, скорее всего, придётся купить масивет за пятнадцать тысяч.
– Слава Аллаху, что хоть на шее ничего больше не вырастает, – заметил Эдик, пройдя на кухню и там усевшись за стол. – Отличный хирург попался на этот раз!
Серёжка и Яна к нему присоединились, поставив бульдога на пол. Тот моментально принёс на кухню свинью, и азербайджанец стал его злить, пытаясь её отнять. Бульдог отвечал рычанием. Яна сделала чай.
– А когда придёт гистология? – поинтересовалась она, наполняя кружки.
– Она уже должна быть, – объяснил Серёжка. – Прошло восемнадцать дней после операции. Жду звонка. Но мне не звонят.
– Так надо к ним съездить! Давай сгоняем.
– Сегодня?
– Да. Сейчас сколько времени?
– Семь пятнадцать, – ответил Эдик, взглянув на свой телефон. Яна огорчённо тряхнула пышными белыми волосами.
– Поздно уже!
– Не поздно, – сказал Серёжка. – Онколог там принимает по четвергам, с трёх дня до шести утра. Сегодня как раз четверг.
– Ну, тогда поехали! Собирайся.
И Яна, встав, подала пример. Натянув сапожки, она взяла свой мобильник, нашла телефон такси и стала его заказывать. Эдик был недоволен тем, что ему позволили сделать лишь два глотка горячего чая. Всю свою злость он выместил на Жоффрее, хитростью отобрав у него игрушку. Рассвирепевший бульдог чуть его не съел вместе со свиньёй.
Ровно через час Серёжка и Яна ввели Жоффрея к онкологу. Предложив провожатым сесть, врач сам взгромоздил бульдога на стол и, осмотрев опухоль, выразил основательную надежду, что масивет с ней справится.
– Вы его сумели достать? – спросил он Серёжку.
– Пока ещё не пытался. Вы мне сказали, что надо ждать гистологию.
– Так она пришла. Неделю назад.
Серёжка оторопел.
– Неделю назад? Мне не позвонили.
– Её должны были скинуть на электронную почту вашей подруги. Если не ошибаюсь, Катя её зовут. Она вам не сообщила?
Вихрастая голова Серёжки мотнулась.
– Ничего страшного, – улыбнулся доктор. – Впрочем, страшное есть. Диагноз у него прежний, но с ухудшением.
Взяв бумагу и авторучку, он стал писать назначение, говоря при этом:
– Таблетки – по пятьдесят миллиграмм. Будете давать ему две таблетки утром и одну вечером. И пускай ещё принимает преднизолон, по одной таблетке утром и вечером, строго после еды.
– Но преднизолон давно уже не работает, – сообщил Серёжка. – С тех пор, как сделали самую первую операцию.
– Всё равно давайте. Раз в две недели – общий анализ крови. И я вас жду в следующий четверг.
С этими словами доктор отложил ручку и дал Серёжке листок.
– Пожалуйста. У вас есть вопросы?
– Нет, я всё понял. Сколько с меня?
– Нисколько. Всего хорошего.
Когда вышли из клиники, у Серёжки возникла идея доехать до дому на трамвае. Жоффрею было без разницы, на чём ехать – хоть на собачьей упряжке, однако Яна решительно воспротивилась.
– Не волнуйся, я заплачу за такси, – сказала она. – Никаких трамваев.
Серёжка не возражал. Вызвали такси. Доехали быстро. Яна опять поднялась к Серёжке, чтобы допить свой чай. Тот успел остыть за пару часов. Пришлось пить вино, которое у Серёжки осталось с прошлого дня рождения.
– Завтра я принесу тебе масивет, – заверила Яна, выпив пару бокалов. – Я правильно поняла, что нужно всего сорок пять таблеток по пятьдесят миллиграмм?
– Ну да, на пятнадцать дней, – кивнул головой Серёжка. – Деньги отдать сейчас?
– Не сходи с ума! Ты меня не знаешь. Вдруг я обманщица? Возьму деньги, и ты меня больше не увидишь… Ой, извини, пожалуйста! Не потрогаешь. Ты ведь любишь всё трогать, да?
Серёжка опять кивнул. Вино затуманило ему голову. Он не мог представить Яну блондинкой, хоть ещё летом проблем с этим не испытывал. Да какая к чёрту блондинка? Конечно же, она жрица! Даже такие слова, как «предпринимаешь» и «гистология» ей доступны, и, несомненно, доступен ей также смысл одного из них. Как смогла бы Яна добиться таких успехов без помощи высших сил? Голос у неё был приятный, мягкий, почти мяукающий. Багира! Жоффрей достал со своей свиньёй. Серёжка её у него отнял, чтобы он залаял. И он стал лаять. Яне и это очень понравилось. И поскольку было десять часов – конечно же, слишком поздно, чтобы идти до следующего подъезда, она осталась.
Ночью Жоффрей Серёжку поднял гулять. А утром его разбудила Яна, чтоб он закрыл за ней дверь. Прощаясь, она целовала его как жрица. Но всё же это была блондинка. Серёжка в этом больше не сомневался. Заперев дверь, он опять улёгся, заснул и спал до полудня.
Масивет Яна принесла в шесть. Жоффрей в это время ел, жадно восстанавливая энергию после двухчасовой прогулки около Эдика. А Серёжка бегал из угла в угол.
– По-моему, ты психуешь, – сказала Яна, поцеловав его. – Что случилось?
Не говоря ни слова, он показал ей живот Жоффрея, с риском для жизни прервав его поросячью трапезу. Яна была вынуждена признать, что опухоль стала больше.
– Гораздо! – вскричал Серёжка. – Она уже как куриное яйцо стала! За одну ночь так выросла!
Расплатившись с Яной, он взял у неё лекарство в двух упаковках, по тридцать таблеток в каждой, и две таблетки Жоффрею сразу скормил. Жоффрей облизнулся. Яна ушла, что-то неуклюже нагородив – надо, мол, Алёне помочь не то с педикюром, не то с укладкой, не то с каким-то психологическим срывом. Она могла бы не врать. Это было ясно. Это висело в воздухе. Почему – Серёжка не знал. Да и не хотел он ничего знать. Ему было не до этого.
Ветреные февральские дни летели стремительно, исчезая вместе с таблетками масивета. Хоть врач велел приезжать к нему каждую неделю, один четверг Серёжка решил всё же пропустить, так как понимал – ничего онколог ему не скажет. Но через две недели он позвонил Мишико и договорился с ним о поездке. Жоффрей был рад. Он очень любил кататься.
– Давно она увеличилась? – поинтересовался онколог, увидев опухоль.
– Дней двенадцать назад, – отвечал Серёжка. – С тех пор совсем не растёт.
– Масивет даёте?
– Конечно.
– Он-то её и держит. Будем надеяться, что уменьшит. Сколько ещё таблеток осталось?
– Штук двадцать.
– Давайте их до конца, а потом посмотрим. Кровь пока можете не сдавать. Я чувствую, печень не увеличена.
– Феноменально крепкий у него организм, – заметил Серёжка. – Сколько я должен?
– Нисколько вы не должны.
От этих последних слов, как и от предыдущих – про кровь, про печень, веяло холодком очень нехорошим. Это нельзя было не почувствовать. Мишико обратной дорогой рассказывал про каких-то своих собак, которые умерли. Жоффрей молча смотрел Серёжке в глаза и поджимал уши. Он не хотел больше ездить в клиники, потому что видел – Серёжке плохо от них.
Через два часа, уже ночью, они гуляли на пустыре, который пересекала дорожка. Мороз был градусов восемь. По небу плыли низкие тучи с чёрно-багровыми животами. Медленно, очень медленно они плыли. И была мысль – а уж не затишье ли это перед страшенной вьюгой? Жоффрей всё что-то вынюхивал на снегу. Серёжка молился. Он просил Бога дать ещё год. Или полтора. Или два. Ну, хотя бы год! Как получится. И вот тут мобильник в кармане подал сигнал, что аккумулятор сел. Сердце у Серёжки застыло. Сдёрнув перчатки, он их куда-то швырнул и начал Жоффрея тискать – здесь ли ты ещё, здесь ли? Здесь ещё был Жоффрей. Лизнув Серёжкину руку, он деловито хрюкнул – мол, не мешай! И опять уткнулся носом в сугроб. Кубыш-Неуклюж был занят.
Тишь и безлюдье уже давно царили на пустыре. Потому Серёжка очень насторожился, когда услышал издали медленные шаги, а чуть погодя – рявкающий голос:
– Плутон, ко мне! Я кому сказал? Ко мне, тварь такая!
Это был сантехник Андрюшка Шкаликов со своим питбулем. Они жили в третьем корпусе. Эти два идиота друг друга стоили. У Серёжки из-за его слепоты было ощущение, что они – единоутробные братья. Собаке, ясное дело, психику поломал хозяин. Ходили слухи, что он натравливает её на других животных – естественно, втихаря. Серёжку он не любил, потому что тот за словом в карман не лез и не раз грозился Плутону свернуть башку, если он на Жоффрея хотя бы тявкнет. И вот теперь, в ночной тишине, этот самый Шкаликов, слегка пьяный, шёл прямо на Серёжку.
– Здорово, крот! – крикнул он ему. – Как твоя дохлятина? Ещё дышит?
– Пристегни пса, – спокойно сказал Серёжка. Его спокойствие было деланым, потому что рядом со Шкаликовым, как выяснилось, шагал его кореш Витька Фролов, мужик здоровенный. Он во всю глотку заржал, обрадованный словами «крот» и «дохлятина».
– Пристегнуть? – взбеленился Шкаликов. – А он что, тебя трогает? Хочешь, тронет? Ко мне, Плутон! Ко мне, я сказал! Фас! Возьми, сожри французскую булку!
Поняв, что дело зашло слишком далеко, Серёжка отбросил трость и поднял Жоффрея. Шкаликов, подойдя, вдруг тоже его схватил и стал вырывать. От боли и злости Жоффрей не то зарычал, не то завизжал. Подбежал питбуль. Взревев как медведь, он стал на Серёжку прыгать, пытаясь достать бульдога.
– Клади дохлятину, крот! – заорал Фролов и, подойдя сзади, схватил Серёжку за волосы. От рывка Серёжкина голова круто задралась, асфальт под ногами стал неустойчивым. У Фролова вырвалось восклицание, и Серёжка понял, что он сейчас схватит его крепче, чтобы рвануть со всей силы и опрокинуть наверняка. Но этого вдруг не произошло. Раздался удар, и кто-то тяжёлый рухнул в сугроб. Судя по всему, Шкаликов. Его пёс отбежал, испуганно заскулив. Фролов отпустил Серёжку и молча ринулся на того, кто отправил Шкаликова в нокаут. Ровно через секунду он уже корчился на асфальте, прижав огромные лапищи к животу, и громко хрипел.
– Серёжка, привет, – послышался женский голос. – Это Наташа. Ты меня помнишь? Вряд ли. Мы говорили с тобой только один раз. Не знаешь ли ты, где Светка?
