Вспомните свои школьные годы – были ли у вас в классе изгои? Каково им жилось? До какой степени доходили их унижения? Какие чувства у вас они вызывали? Было ли вам их жалко, пытались ли вы заступиться за них? Как сложилась их жизнь после школы? А жизнь тех, кто над ними издевался?
Когда я учился в сельской школе, в моём классе и классом старше были двое таких чмо – «человек, морально обоссанный», как у нас говорилось. Слабые телом и духом, с трудностями в общении, с отклонениями в развитии. Дети алкашей, хотя мы все такими были. Всю школу их постоянно лупили. Даже развлечение было – ловить их по селу после уроков. Они старались дойти до дома с учителями, но это удавалось не всегда.
Чего греха таить, я и сам в этом участвовал. Дети жестоки, и жалко их не было. А если бы было – вряд ли я осмелился бы пойти против всех.
После школы один пошёл в армию, и там вдруг оказался на своём месте. Отслужил срочную и остался по контракту. До села потом дошли слухи, что он там отыгрался с лихвой за своё трудное детство. Лютует не на шутку, духов гнобит нещадно – страшный человек.
Второй уехал в город и пошёл в менты. Как себя вёл – не знаю, догадываюсь, что тоже не лучшим образом. Пересечься нам не довелось, города были разные. И хорошо, что не довелось, мне безопаснее.
К чему я это, спросите вы?
Переехав в город и оказавшись среди криминальной молодёжи, я увидел, что бывают другие уровни школьной жестокости. И что кармическое воздаяние может быть куда быстрее и фатальнее.
Среди матнёвских пиздюков был типок, который перегнул палку.
Все школьные годы он был беспощаден к двоим одноклассникам. С каждым годом чмырил всё сильнее. В младших классах просто бил, к старшим добавил креативности – окунал в унитаз, обоссывал, заставлял брать в рот. Отморозок редкостный, даже его старшим было дико, проводили с ним беседы, чтоб угомонился.
Перед выпускным бедняги не выдержали. Подкараулили его за гаражами, куда он отлить забегал по дороге в школу и запыряли ножами. А потом подняли вдвоём обломок плиты весом в полцентнера и на голову уронили. В закрытом гробу хоронили.
И сразу пошли сдаваться. Как сложилась их дальнейшая судьба – неизвестно, тишина была полнейшая.
Как и в случае с Бесом, эту историю предпочитали не обсуждать. Глупо и бессмысленно загубленные жизни, а ведь всё могло быть иначе.
К началу нулевых территориальный статус кво между городскими группировками в основном сложился. А вот в конце прошлого века войны за асфальт были обычным явлением.
Можно вспомнить много всяких связанных с ними историй. В том числе нелепых и смешных. Хотя смеяться, наверно, грешно, ведь загублены человеческие жизни.
Когда-то, например, Матня и Стройдеталь делили клочок земли в сотню квадратных метров с киоском и тремя скамейками. Каждая сторона считала его своей территорией, и на этой почве несколько лет шли битвы. От мелких стычек до масштабных побоищ с оружием и жертвами.
Пятачок, как его называли в народе, был хорошим местом.
Во-первых, через него шёл большой людской трафик – рядом были трамвайная и автобусная остановки, которыми пользовались жители обоих районов. А это – постоянная движуха, в том числе и случайные терпилы, которых можно поиметь. Во-вторых, там было удобно проводить время, особенно вечерами – имеются три лавочки, киоск с пивом, сигами и семечками. А также густые кусты, в которых можно с комфортом отлить. Или дать на клык развратнице в ночи. Или, опять же, ограбить какого подвыпившего работягу, который после смены напился пива, и до дома не дотерпев, опрометчиво решил справить нужду. В эти же кусты можно было завести заблудшего паренька, прояснить, кто такой и какова цель пребывания на местности. И после недолгих разговоров не спеша отлупить, не опасаясь свидетелей. Легендарное место.
Если младшие и средние возраста пятак привлекал такими моментами, то людей постарше интересовал киоск.
Конфликты можно было пресечь, договорившись на высшем районном уровне. В городе были примеры подобных спорных мест, в которых действовал своего рода мораторий на всякие рамсы.
Но по старым районным регламентам крышевать киоск могли только те, на чьей территории он находится. Хотя, по сути, и здесь были возможны компромиссы. История знает немало ситуаций, когда одного коммерсанта доят сразу несколько.
Однако тут договариваться никто не хотел. И даже когда уличная шпана мирилась, старшие могли вновь инициировать конфликт. Приседая на уши юным гангстерам о мощи района, расширении зоны влияния, деле принципа, и т.д. – манипулировать молодыми неокрепшими умами очень легко.
И вновь одни выгоняли других, забивались стрелки, кто-то побеждал и некоторое время упивался своей крутостью.
Школьники вечерами приводили туда своих пергидрольных подруг, демонстрируя им – смотрите, мол, имеем право, а вот те балбесы ссыкливо стороной обходят. Но скоро ситуация могла поменяться, и они же грустно говорили своим девушкам – чего это мы в одном и том же месте гуляем, давай сегодня туда не пойдем.
На стене прилегающей многоэтажки крупно писалось название района, иногда с припиской "сила" или "мощь". При смене политической обстановки она закрашивалась и писалось другое название. Слоев там было побольше, чем на стене Цоя.
Владельцам киоска, которые тоже постоянно менялись, приходилось несладко – когда у тебя каждый месяц меняется крыша, бизнес вести тяжеловато. Каждая крыша стремилась выставить другую ненадёжной, в киоске много раз бились окна и грабились продавцы, выходившие с выручкой. А однажды его вообще сожгли к чертям собачьим.
Потом поставили другой, покрепче и покрасивее.
Ментовские же крыши тогда были не модны, и на уличном уровне совсем не эффективны.
Борьба за тот киоск по большому счёту не стоила выеденного яйца. Пусть деньги благодаря локации и трафику он приносил неплохие, и за крышу платилось тоже изрядно, но получал ведь не один человек. Часть шла в общак, процент забирал кто-то из топов ОПГ, остаток делился на нескольких рядовых старших. Которые, к слову, те ещё пауки в банке, и часто не могли поделить деньги. Особенно если среди них имелись торчки – тогда вообще за копейки глотки грызли друг другу.
Человек по прозвищу Фашист – грустный символ асфальтных войн. И вообще всей той уходящей эпохи организованной уличной преступности. Живой пример, что всё тлен и всё проходит. А история если и способна когда-то повториться, то разве что в виде фарса.
Фашист получил прозвище, вернувшись с малолетки, где наколол на груди нацистский крест. Никаким нацистом он не был, зато был злостным отрицалой, что и символизировала наколка. Прозвище укрепилось ещё сильнее после того, как в очередной битве он надел на голову танкистскую каску времен Великой отечественной войны, украденную в школьном музее. Это был предусмотрительный ход – в той драке много голов было проломлено арматурой, кто-то даже двинул кони.
У Фашиста же и без того весь жбан был в шрамах.
Он был активным участником межрайонных разборок и не прекратил бегать с монтажкой даже перейдя в средний возраст. Фашист запросто мог встать в ряды школьников и ринуться в бой, невзирая на табели о рангах. Он был рожден берсерком.
Более того – даже став старшим, он мог тряхнуть стариной и побегать с молодежью. Правда, в старших он побыл недолго. Едва перевёлся, как опять сел, а вышел – много воды утекло.
Вы уже поняли, что Фашист был совершенно отмороженный тип.
Он мог, например, броситься с ножом на толпу. Такое вытворял он как минимум дважды.
В одном случае толпа дала дёру.
В другом оппоненты оказались менее трусливыми. Фашиста подрезали собственным же ножом, и он собирал кишки по асфальту. А потом врачи долго промывали их от дорожной грязи.
Тогда же ему вставили пластину в башку.
И все гадали – наверняка Фашисту когда-нибудь прилетит в то место, где пластина, склеит он ласты или прокатит?
Не знаю, прилетало ли, но пока жив.
Фашиста непосредственным членом Матни я уже не застал. Зато застал другого любителя прыгать с ножом на толпу – Сашу Беса. У него тоже стояла пластина после неудачного прыжка.
Интересная деталь – когда Бес в двенадцать лет вступил в группировку, первое время его курировал именно Фашист.
Ещё было у Фашиста приключение.
Идёт он как-то раз на сборы поздним осенним вечером.
Темнело, а он ещё и подслеповат.
Видит – толпа бежит по району. Одеты все одинаково, и все до одного бритые наголо.
Фашист думает – свои. Примкнул к ним, бегут, перебегают дорогу и оказываются на Стройдетали.
А время было военное, набеги совершались регулярно.
Бегут по чужому району. Фашист видит – впереди другая толпа стоит, и как заорёт – мочите, мол, их, да посильнее.
Все останавливаются.
Кто-то говорит – да это же Фашист. Его тогда уже много где знали, и врагов у него было немерено.
Не своими оказались, и те, впереди – тоже. Получил тогда Фашист нехило.
Прошло уж много лет. Пятачок по-прежнему нейтрален, только никто за него уже давно не воюет. Мелкие рамсы бывают, но не более.
Киоск всё так же стоит, теперь там торгуют прессой.
Стену дома закрасили витиеватым граффити залётные рэпперы, и никто их не побил за это.
Кусты стали подстригать, и если кто заходит в них отлить, то видно голову.
Лавочки много раз ломали, чинили, перекрашивали, но пока стоят.
К киоску часто подходит тощий седой 40-летний старик с тростью, покупает газету, садится на лавочку и читает.
Иногда к нему подсаживаются нынешние пиздюки, с обоих районов, и угощают пойлом. Он им травит байки из той жизни, когда был не туберкулёзным алкашом, а крутым парнем, чьё имя – Фашист – гремело по всей округе.
Любимая его присказка – берегите здоровье, не теряйте его ради хер знает чего.
Ещё одна история про асфальтные войны, из другой части города.
Два района несколько лет воевали за парковку.
Был спорный клочок земли, за пределами обоих районов. Жилой массив заканчивался, шла проезжая часть, а дальше поле. Одни деятели вытоптали на нём площадку, поставили будку, фонарь и развесили по близлежащим дворам объявления. Парковаться там было удобно, от домов близко, во дворах мест нет. А платить всё равно приходится, хоть ты на тротуар поставишь, хоть на газон под своим собственным балконом.
Только дело пошло – пришли другие деятели. Начали качать, дескать, мы сами виды имели, и территория исконно наша, проваливайте отсюда.
История длилась долго, с кровавыми битвами, ночными нападениями, стрелками на пустыре и т.д.
Страдали от этого и автовладельцы – в пылу борьбы машинам бились стекла, протыкались колеса, вытаскивались магнитолы. В конце концов люди перестали там ставить, предпочтя более дальние точки.
И вот в один прекрасный день приехал эвакуатор, убрал остатки машин и многострадальную сторожку, которую несколько раз поджигали. В тот же день территория была огорожена, проведён свет, поставлен шлагбаум и модульный домик для охраны с кассовым аппаратом и видеонаблюдением. Вместо местных алкашей или пиздюков из группировки работать начали лицензированные чоповцы.
Теперь это была не ночная парковка, а круглосуточная стоянка.
Ценник вырос, но клиентура набралась быстро.
Просто некое ООО взяло участок у города в аренду, оформило что надо, кому надо заслало и стало вести почти законный бизнес.
Фирма, конечно, была не сама по себе, а от влиятельной бригады.
Местные группировки были сильно возмущены, пытались качать права, по привычке устраивать набеги и кидать коктейли молотова через ограждение. Даже хотели объединить усилия против общего врага.
Но бригада была федерального масштаба и вопросы там решались не на уличном уровне. Хватило нескольких разговоров с районными топами в офисах, где им разложили по полочкам, что к чему и какая может последовать ответственность.
Позже участок сильно расширили, к нему подвели коммуникации. Помимо стоянки заработал автосервис, мойка и ещё куча всего помельче.
Ещё спустя время со всех сторон появилась жилая застройка. То, что начиналось как парковка на пустыре, стало довольно крупным по городским меркам бизнесом.
Потом главаря бригады пристрелили где-то за границей, его подручных пересажали, и все дела перешли под контроль ментов.
А бывшие группировщики повзрослели, некоторые даже стали приличными людьми. И теперь ставят свои авто на той самой стоянке, за которую когда-то проливали кровь.
Раньше Матня считалась наркоманским районом.
Вообще-то в героиновый бум конца 90-х наркоманскими были все районы города, но этот отличался особой концентрацией. Может, из-за близости цыганских посёлков. Или из-за того, что милиция старалась пореже соваться на Матню, отчего уличный контингент чувствовал себя спокойно. В начале 2000-х проблема уже не была столь остра, но оставалась.
Поступает однажды от районного топ-менеджмента директива – надо очистить местность от всякого дерьма. Дескать, барыг стало слишком много, торчков ещё больше, как следствие – рост преступности. А чем больше преступности на территории, тем больше менты нас дёргают.
Ну и вообще, хозяева района мы или твари дрожащие, чего это тут барыги тренды задают, не по понятиям это.
Вся эта история, как часто бывает, была срежиссирована извне, о чём знали только избранные. Но шила в мешке не утаишь, что знают двое – знают все, посему открываю вам секреты Полишинеля.
Некоторые деятели из отдела по борьбе с организованной преступностью вдруг осознали, что наркотики – это сущий клондайк. И если уж побороть невозможно, ибо здесь многое зависит не только от политической воли местных властей и жёсткости органов, а ещё от разных макроэкономических моментов, то нужно возглавить процесс. Или хотя бы тупо нажиться на нём.
По классике жанра, говно разгребалось руками юных максималистов, наивных жертв псевдопонятий, а попросту – лошков, мнящих себя реальными пацанами. Ну, и за счёт тех же группировочных генералов, которые – секрета особого здесь тоже нет – почти все на крючке у органов.
Менты планировали руками молодёжи выщемить всех барыг с района, а опосля поставить своих, ручных. И начать двух зайцев убивать – бабло грести и показатели по раскрываемости в норме держать.
Все барыжьи адреса были известны, их на районе было пара десятков.
Рейды изяществом не отличались – оголтелые гангстеры, которым дан зелёный свет, врывались прямо в квартиры и избивали всех присутствующих.
Попутно мародерствуя – это воспринималось как охота за трофеями.
Предметом мародёрства были в том числе и вещества – среди доблестных чистильщиков района торчков тоже хватало.
Другой стороной процесса был геноцид рядовых потребителей.
Это было весело – устраивать городские сафари, при этом выступая народными карателями и борцами со злом. Случалось, что торчки избивались под одобрительные реплики бабушек у подъездов.
Повторюсь – торчали тогда многие. Половина старших, и среди молодёжи тоже хватало. Стараясь скрывать, конечно, ибо за наркоманство часто отшивали.
Щепки летели вовсю. Ломали и своих, кто спалился.
Бывало, одни нарки отшивали других, крича о понятиях.
Случалось, после рейда с полными карманами веществ эти псевдозожники спускались в подвал и нещадно лупили засевших там наркоманов. После чего, буквально садясь на валяющиеся полутрупы, вмазывались.
Молодёжь, как водится, подчас излишне старалась. Число находимых поутру трупов на местности резко возросло. Уголовные дела заводились редко – смерти в уличных разборках тогда были будничным явлением, а тут тем более какие-то нарки.
Плюс от передозировок дохли и сами районники. Немудрено, если у тебя после рейда мешок героина, а что там за консистенция неизвестно.
Но план милицейских кукловодов по замене прежних барыг на новых не реализовался. Несколько деятелей неожиданно погорели на каком-то другом деле, и всё руководство отдела сменилось. Пришло новое, якобы более порядочное, на деле же не менее беспринципное.
Когда туман рассеялся, оказалось – барыг на районе больше нет, все нарки попрятались или передислоцировались, и уровень преступности сильно снизился. Что и записали себе в заслуги новые менты.
Одновременно улучшилась и репутация района, и мощь группировки. Если в официальных сводках и кабинетных отчётах молодцами позиционировались менты, то в народе считали, что порядок навели матнёвские.
Кстати, мусора тогда тоже активно торчали, но это уже другой разговор.
Так вышло, что тогда я и сам впервые вмазался. Героином, отобранным у неместного джанки, заехавшего на район к барыге. Не понравилось, я блевал и недоумевал – как из-за этого говна люди просирают свои жизни. Однако человек существо упорное, и стремясь распознать кайф я быстро достиг цели. Сначала по ноздре пускал. Скрываясь от лучших друзей, и веря – меня пронесёт, покайфую немного, подсесть не успею, вовремя соскочу. Однако хрен там, дальше было так, как это обычно и происходит.
Я любил гулять по ночной Матне. Было в этих прогулках что-то завораживающее. Фонари освещают на домах и заборах надписи «Матня», «Матня сила», «Матня 2000». Ощущение, будто идёшь по негритянскому гетто. Куда не каждый сунется, а ночью и вообще никто. Но ты как рыба в воде, это твой район. Здесь тебе безопаснее, чем где бы то ни было.
Однажды возвращался ночью с дружеских посиделок. На улице ни души, хотя ночь тёплая и располагает к прогулкам. Я накурен, умиротворён и рад жизни.
Вдруг сзади негромко: «Слышь, парень».
Подобное обращение в столь поздний час не сулило ничего хорошего. Нащупываю в кармане лезвие от канцелярского ножа (я им твёрдый кромсал). Останавливаюсь, оборачиваюсь – мужик в панаме.
И говорит он мне тихонько: «Парень, не дашь мне в рот?»
Я малость оторопел и даже подумал сначала, что послышалось.
– Нет, – отвечаю. – Не дам.
– А что же в этом такого-то, – говорит. – Зря отказываешься.
– Да пошёл ты нахуй, – говорю. – Пидор, бля.
И дальше пошёл. Он перешёл через дорогу как тень и скрылся во дворах.
Хорошо, что накурен был, за пьяного себя ручаться в тот момент не стал бы.
А был бы я припозднившейся девушкой, а он – маньяком?
Задумался, а что за жизнь у него? Живёт, наверно, среди людей и не палится. Может, даже уважаем кем-то. А ночью перевоплощается в охотника за мужскими членами.
Уже когда жил в студенческой общаге, так там постоянно в кустах эксгибиционисты тусили, девок пугали. Одного как-то поймали, гадёныш сумел вырваться и смыться.
Одним из градообразующих предприятий города был завод, выпускающий детали для какой-то промышленной техники. Официальное название было сложным, в народе его так и называли – промзавод. В 90-е шли войны за контроль над ним, с кучей заказных убийств, как водится. В начале нулевых вмешалось государство, и бандитам там ловить стало нечего. Кто-то ещё мог понемногу кормиться на мелких коррупционных схемах или рэкете вороватых начальников цехов, но глобально это мало на что влияло.
А вот на уровне низового уличного криминала завод представлял большой интерес. Точнее, его работники.
Зарплата в то время выдавалась наликом. Получив в кассе бабло работяги привычно шли пьянствовать в ближайшие скверики и дворы. И там начиналось городское сафари.
Завод вплотную прилегал к Третьему кварталу, где царствовала одноимённая группировка. Сильным игроком она не являлась. Менеджмент её был слаб, веса в городе не имел, и молодёжь больше варилась в собственном соку. По большому счёту она была вообще бесконтрольна, и на районе царил беспредел. Пьянство, наркотики, постоянные драки и частые бессмысленные убийства.
Помню, по телевизору показали сюжет про банду юных отморозков, которые возомнили себя чистильщиками и решили очистить нацию от недостойных. Их судили за убийства бомжей, каждому дали по десять лет. На самом деле никакими чистильщиками они себя не считали и идеологии не имели. Это были обычные триквартальные пиздюки, которые вместо школы шлялись по району пьяными и бесчинствовали. Избили кучу бомжей, один из них помер. А до этого такие же балбесы на районе тоже кого-то неудачно отоварили, и эпизод повесили на попавшихся. А заодно и несколько похожих висяков с других районов.
В самом конце 90-х между Третьим кварталом и Стройдеталью шла легендарная «пирожковая» война.
В школьной столовой два дурака – триквартальный и стройдеталевский – не поделили пирожок. Ситуация не ограничилась банальной дракой, а стала разрастаться в прогрессии. В течение недели случилось несколько столкновений, каждое из которых было масштабнее и кровавее предыдущих. Дошло уже до стрелок с сотнями участников и железом.
Конфликт нужно было срочно прекратить. Стройдеталевские старшие позвонили Бизону, главному по Третьему кварталу на тот момент, и попытались урегулировать ситуацию, пока ещё было возможно. Разговора не получилось. Бизон был пьяный и ответил – уличные разборки не мой уровень, пиздюки пусть сами меж собой разбираются.
Бессмысленная война продолжалась пару лет, то затихая, то обостряясь. Покалечено было немало, кого-то убили. Одного из тех изначальных драчунов за это время посадили, другого отшили, и он пропал из города. А потом как-то само собой всё постепенно прекратилось. Говорили, правда, что не совсем само собой, а вмешались менты. И уже когда всё стихло, Бизона убили в подъезде неизвестные. На улицах говорили – забили палками как собаку.
Так вот, триквартальные жили за счет работяг.
Зарплату выдавали в разные дни, часто задерживали, но местные всегда знали, когда заводчане выходят с деньгами. Свои же коллеги по цеху и наводили, а может даже и кассиры – там часто сидели такие же гопницы. Шпана по-шакальи караулила жертв, выжидала, пока напьются и начнут расходиться, а затем нападала. Били сразу наповал, забирали деньги и разбегались. Схема проста и отработана годами.
Кто поумнее – выходя из проходной с деньгами спешил на остановку и сразу уезжал. Стараясь не по одиночке – бывали случаи, когда отрабатывали и на остановке, и у проходной, и даже в трамвае. Некоторых провожали до дома и нападали тогда, когда они чувствовали себя почти в безопасности. Но многие всё равно, зная про массу случаев, шли бухать. Думая, что прокатит. Или что их много и дадут отпор. Или вообще не думали.
Кто-то рассчитывал, что если он с кем-то там знаком, то его побоятся тронуть. Знаю случай, когда работягу зажали в подворотне, а он начал пальцы гнуть и перечислять, кого знает, и угрожать. Не прокатило, вместе с деньгами лишился и здоровья.
А кто-то, пережив в своё время не одну передрягу, считал себя волком, которому море по колено. Как, например, мой бывший сосед Рамиль. Бухнул с коллегами прямо в цехе, зашёл в кассу и решил прогуляться до дома пешком.
Иду, говорит, хороший уже, думаю, добавлю сейчас у дома в разливайке и спать. Стемнело, а мне чего, уже на Матню зашёл, кого бояться, тут каждая собака знает. Сбоку выныривают двое. Одного видел раньше на трёшке – понятно всё, думаю. Пизда вам, ору, и руку в карман, за ножом. Не успел, заебошили монтажками. Надо было не бабочку покупать, а с кнопкой, секунда бы всё решила. Очнулся в больнице уже, месяц почти валялся. По-любому найду их.
Судя по тому, что разговор был почти через год после гоп-стопа, никого искать он даже не пытался. Есть такое у сбитых лётчиков – никак не могут забыть времена, когда что-то значили, и принять факт, что теперь они никто.
Потом времена изменились, зарплаты стали перечислять на карты. И то некоторые умудрялись попадать. Напьются и идут к банкомату обналичить лавешек на проезд и пивчанский в дорогу. Только пин-код введут, подлетает шпана, вырубает и сама завершает операцию.
Кстати, про Третий квартал я узнал ещё классе в девятом, когда жил в деревне, и про все эти группировки знал только понаслышке. В соседнем селе, куда мы на мотоциклах гоняли к девчонкам, поселился один чуви лет двадцати трёх. Забыл уже, как звали. Рассказывал всем байки из своей городской жизни. Он рысачил с Третьим, и с его слов выходило, что мощнее группировки в городе нет. А сам он чуть ли не весь район держит. Деревенские слушали, рты разинув. Я тоже – пересекались как-то в большой пьяной компании. Зашугал всех – язык был подвешен, словесно жонглировал будь здоров, и мог запросто поколотить какого-нибудь сельчанина. Конфликтовать боялись, думали и впрямь может привезти орду страшных городских бандитов, как говорил.
Быстро спился и двинул кони. Сидел студёной зимней ночью с деревенской шпаной у клуба, жгли костёр и пили спирт. Отошёл за угол отлить, и там в сугробе уснул. Нашли только утром. А ведь в пяти метрах от костра, и другие за тот же угол ходили, никто и не заметил. А может кто заметил, но сделал вид, что не заметил – он там уже всех достал.
Потом, уже в городе, я специально пробивал за него, просто из любопытства. Оказалось, отшили за крысятничество голубчика, вот он в деревне и засухарился.
К чему я, собственно, про Третий квартал речь завёл.
Мы все тогда были полны амбиций, хотели стать авторитетами. Иметь влияние и деньги, и постоянно пытались для этого что-то придумать. У меня зародился стратегический план – захватить Третий.
Начав с малого. Организованность у триквартальных была плохой, и с делами тоже не клеилось. Тот же парковочный бизнес на их территории был развит слабо. Я наметил несколько неплохих мест. Да, район чужой, но это нам не помешало бы – слишком сильны были матнёвские и слабы триквартальные. Возникшие конфликты погасились бы быстро, особенно если поддержкой старших заручиться. Даже без насилия бы обошлось. Пустив корни можно было б и местных к себе переманить, кто потолковее. И так, шаг за шагом, глядишь – через пару лет не стало б триквартальных, а появился бы матнёвский анклав.
Мне даже сны уже снились, что к черновской, волынской и малютинской бригадам прибавилась сабакинская.
Ребята, я ведь действительно мечтал об этом. Как хорошо, что не все мечты сбываются.
Одна матнёвская парковка в Третьем квартале всё же появилась. Её организовал Вован в партнерстве с одним триквартальным старшим, который перешёл в Матню в средний возраст. Правда, вместе с Вованом почти сразу поднялся опять до старшего.
Я в этом не поучаствовал – к тому моменту моя матнёвская история была закрыта. Началась история татарская.