Глеб Андреевич Васильев
Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
– Вы знаете, артист Канатов был моим другом, – заговорила тень, которая так удачно обезглавила кучера. – Я радовалась его успехам, переживала, если что-то шло не так. Но все это разрушилось, когда он отважился на такое…
Тень казалась очень печальной.
– Хуже всего, что я не знаю, где артист Канатов. Его должна убить я сама, своими же руками!
Тень вздыхала и качала головой.
– Жаль, что вы так поздно приехали к нам, – говорила тень. – До меня дошли слухи. Я знаю, как Канатов любит вас. Вы – лучшая приманка для него. На вас я бы выудила его этим же днем. А теперь я вынуждена ложиться спать без должного морального удовлетворения. Я и мой сын….
– Так, так… – задумался доктор. Вдруг он почувствовал странное волнение. – Ваш сын! Это чрезвычайно любопытно! Разве у тени могут быть дети? Если так, то это пахнет серьезным научным открытием!
– Я не тень. Я – женщина-ниндзя, и я знаю, что такое жить в тени. Ах, наш сын… он пошел в отца – такой же идиот. Единственное, на что он способен, это продавать сэндвичи прохожим.
– Да, да… я, кажется… помню… – бормотал доктор. – Дальше!
– У моего сына такое дурное чувство юмора! Получив деньги, он плюет на сэндвич, размазывает его по голове покупателя, а потом убегает, хохоча, как орангутанг.
– Да, я помню! – глаза Гаспаряна вспыхнули ярким огнем. – Я был одним из тех покупателей! Я получил все – и слюну на сэндвиче, и лишение возможности получить свои деньги обратно. И это не лучшие воспоминания в моей жизни, но…
– Зря. Вы великий ученый. Вполне возможно, что вы были первым человеком, которому мой сын плюнул в сэндвич не из злобы, а от чувства уважения. Легко вообразить, что раньше он никогда не испытывал такого чувства, и не знал, как себя следует вести. Вы спасли его от рутины и обыденности, вы заставили его мечтать, доктор.
– А где этот ваш мальчик теперь? – спросил доктор; он очень волновался и разминал костяшки кулаков.
Тогда тень скользнула к холщовой перегородке и позвала. Она сказала странное имя, произнесла два звука, как будто надломила сухую тонкую веточку:
– Сучок!
Прошло несколько секунд. Потом холщовая створка приподнялась, и оттуда вышел парень с невыразительным прыщавым лицом, выглядывающими из-под верхней губы кривыми зубами, с усыпанными перхотью черными волосами и бутылкой сладкой газировки в руке. Он смотрел на доктора бессмысленными пустыми глазами и чесал свой зад.
Доктор поднял глаза и обомлел: это был андроид наследницы Софьи!
«Я все понял, – подумал Серж Гаспарян. – Мы слишком долго издевались над человекообразными машинами. Теперь они хотят реванша. Киборги захватили умы отдельных людей, семей и целых государств. Они здесь, чтобы уничтожить нас всех раз и навсегда!».
– Так иди же сюда! Нападай на меня, железяка! – воскликнул доктор, обнажая рапиру, которую прятал внутри трости. – Сколько бы клонов у тебя ни было, победа будет за мной! Я отрублю твою голову! Запомни – должен остаться только один! И им буду я!
Часть третья
Сучок
Глава VIII
Киборг возвращается два
Да, это был он! Тот, кто плюнул в сэндвич Гаспаряна и при этом одновременно был любимым андроидом наследницы Софьи, которого доктор собственноручно искромсал в труху.
Но, черт возьми, откуда же он взялся? Чудеса? Какие там чудеса! Доктор Гаспарян прекрасно знал, что чудес не бывает. Отбросив версию о галлюцинациях, он решил, что стал свидетелем зари восстания машин, управляемых искусственным интеллектом. Серж был уверен, что робот обвел всех вокруг пальца. Сделанный из материалов, имеющих память формы и содержания, он обладал неограниченными возможностями регенерации. В одной старинной двухмерной кинематографической картине Гаспарян видел нечто подобное. Там в робота можно было втыкать ножи, рубить его топором, всаживать любое количество пуль, сжигать, взрывать и вообще делать с ним все, что угодно. Даже раскуроченный выстрелом из гранатомета, этот робот с внутренностями, похожими на ртуть, в мановение ока принимал прежний вид. И еще так грозил пальчиком. Дескать, «не стоило стрелять в меня из гранатомета, тебе это выйдет боком, дружок».
– Нечего пялиться на меня с таким бесстрастным бесстрашием, – сказал Серж, вкладывая рапиру обратно в ножны, замаскированные под трость. – Я знаю, что с помощью клинка тебя не одолеть. Но я помню верный способ, как расправиться с тобой, зараза. Я заманю тебя на сталелитейный завод и сброшу в чан с расплавленным металлом. Твои частицы смешаются с жидкой сталью на молекулярном уровне, и ты больше не сумеешь восстановить свою форму. Так-то!
– Полный отстой, – андроид зевнул и тряхнул головой, осыпая свои плечи перхотью. – Мам, чо тут этот вялый хер гонит? Отруби уже ему тыкву, что ли.
– Отвечай прямо, паршивец! Где тут ближайший сталелитейный завод? – доктор придал своему голосу максимально возможную суровость. Но андроид выглядел настолько равнодушным, что суровость казалась совершенно бесперспективным оружием.
– Ах, все пошло не так, как я рассчитывала, – вздохнула женщина-тень. – Сучок, вернись за холщевую перегородку и снова выйди. Только на этот раз НОРМАЛЬНО.
Андроид закатил глаза, но подчинился.
– Доктор Серж, познакомьтесь – это мой сын Сучок, – сказала ниндзя, когда робот опять появился из-за перегородки. – Он никакой не андроид, а обычный подросток.
– Хм, слишком уж сильно он походит на обычного подростка. Гораздо сильнее, чем другие обычные подростки. Выглядит как изощренная уловка искусственного разума, – сощурился Серж.
– Сучок, поздоровайся с Сержем Артуровичем, – продолжила женщина-тень. – Это ведь его ты уважаешь? Он научил тебя мечтать, да, милый?
– Полный отстой… – вздохнул Сучок.
– Не дерзи! – шикнула на него мать. – Он очень важный человек. Он поможет нам поймать артиста Канатова и расквитаться с ним за его ужасный поступок. Быстро поздоровайся с доктором!
– Здорово, док. Чо как? – равнодушно произнес Сучок.
– Сейчас мы это выясним, так называемый обычный подросток, – Серж достал из кармана мобильную исследовательскую лабораторию, которую всегда носил с собой.
Проведя ряд экспериментов со слюной, кровью и мочой Сучка, доктор Гаспарян пришел в полное недоумение. Через некоторое время читатель узнает весь секрет. Но сейчас мы хотим предупредить читателя об одном очень важном обстоятельстве, которое ускользнуло от внимательного взгляда Сержа. Человек в минуты волнения, усугубленного остаточным похмельем, порой не замечает таких обстоятельств, которые, как говорят взрослые, бьют в глаза.
И вот это обстоятельство: у андроида была мать-ниндзя, которая желала поймать и жестоко покарать артиста Канатова. Совершенно очевидно, что женщина может задуматься о мести только в том случае, когда задеты ее чувства.
Но доктор Гаспарян даже не подумал об этом. Может быть, уже в следующую минуту он разобрался бы, в чем дело, но как раз в эту следующую минуту дверь слетела с металлических петель. Тут дела еще больше запутались. В трейлер вломился азиат.
Мы уже знаем, кто такой азиат. Знал это и доктор Гаспарян, сделавший этого азиата из самого обыкновенного артиста Канатова. Также в курсе был капитан Конский, все свидетели провального представления на рыночной площади и большая часть жителей города. Но женщина-ниндзя секрета не знала, доказывая тем самым, что ниндзя не являются всеведающими существами.
Азиат вел себя самым ужасающим образом. Он схватил доктора Сержа, поднял его в воздух и начал целовать в щеки, нос, лоб и губы, причем делал это так энергично, что можно было сравнить целующего азиата с человеком, пытающимся искусать яблоко, висящее на нитке.
– Полный отстой, – фыркнул Сучок и шмыгнул носом.
Ботинок слетел с ноги Гаспаряна и попал в фонарик. Лампочка в фонарике разбилась, сделалось темно. Тогда все увидели, как яростно светятся в темноте глаза женщины-ниндзя.
– Ты, подлец. Как у тебя хватило наглости явиться сюда? – произнесла тень голосом китайского императора, решающего вопрос: отрубить ли преступнику мошонку или заставить его съесть живую крысу без кетчупа. – Думал, я не узнаю тебя в гриме? Глупец. Мое лоно каждой своей молекулой помнит бесчестие твоих низкопробных вибраций! О, тебе не одурачить меня, презренный наркоторговец Сеткин!
– Где? – от удивления Канатов перестал чавкать уже изрядно обмусоленным доктором.
– Не притворяйся большим идиотом, чем ты являешься в действительности, Сеткин, – в первых лучах рассвета, пробившихся через опустевший дверной проем, Гаспарян увидел узкое длинное лезвие. Оно, блеснув возле самого его носа, уперлось острием в кадык артиста Канатова.
– Я знаю, что слова «честь» и «достоинство» для тебя пустой звук. Все, к чему ты притрагиваешься, превращается в безумный балаган, – продолжила женщина-ниндзя. – Это совершенно в твоем духе – замаскироваться под Канатова и попытаться разыграть меня. Но ты не учел одного – канатов конченый расист, он никогда не стал бы притворятся азиатом.
– Углм, – Канатов шумно сглотнул набежавшую слюну.
– На что ты рассчитывал, Сеткин? Думал, что сможешь заставить мое сердце снова растаять? Что я опять отдамся тебе и забуду о клятве убить проклятого Канатова?
– Мнэээ, – Канатов почмокал губами. – Водицы бы мать ее, в гребаном горле пересохло.
– Ты жалок и ничтожен, Сеткин. Знай, что твой дружок Канатов обречен. Он нарушил священный обет – чтить всех членов нашего братства как равных себе. Он… – голос женщины дрогнул, а вместе с ним и рука. По желтой шее Канатова сбежала тонкая струйка, кажущаяся в сумраке черной. – Он назвал моего мальчика гребаным ублюдком. Да, Сеткин! Нашего с тобой мальчика!
– Мать его, – выругался Канатов.
– Так он и сказал тогда. А сейчас… Ах, хотела бы я убить тебя прямо сейчас. Но я помню все то сокровенное, чем ты делился со мной. Я помню твою тайну – человека-пиццу и двухголового зайца. Ох, милый, мне очень не хватает… – чего именно не хватало женщине-ниндзя мы, увы, уже не узнаем. Потому что Канатов, устав слушать и мучиться жаждой, взмахнул Гаспаряном, которого все еще держал на руках, и обрушил тело доктора на голову тени. Послышался хруст и лязг меча, упавшего на пол трейлера.
– Ой, Сержик! Ты в порядке мать твою? – спохватился Канатов.
– Логарифм экспоненты по натуральному основанию два минус слиток золота… Выходит, я Алоиз Полуведерский из рода Хунвэйбинов, и… Мы ждем мальчика. Стало быть, я в совершенном порядке. И мне нужно во Дворец Трех Толстушек, чтобы сделать бутерброды с Сучком и последующую ко-ко-колоноскопию. Бутерброды – это очень важно, чтобы окончательно расстроить пищеварительную систему. Бутерброды в этом деле незаменимы, – пробормотал доктор Гаспарян и тут же лишился чувств.
– Базара нет, Сержик. Во Дворец, так во Дворец, – азиат перекинул доктора через плечо и направился к выходу из трейлера, но на пороге обернулся. Он приблизился к подростку, отобрал у него бутылку с газировкой и осушил ее залпом. – Тьфу ты мать твою, отрава засахаренная! А ты, Сучок прыщавый, со мной пойдешь, мать твою.
– Ваще капец как неприкольно, – проворчал Сучок, но пошел следом за артистом Канатовым.
Женщина-ниндзя, чьи шейные позвонки не выдержали атаку доктором сверху, осталась лежать в трейлере. Даже после смерти она сливалась с полом и казалась лишь полупрозрачным нечетким пятном, как и полагается тени.
– А мне типа ваще обязательно тащиться с тобой и этим дряхлым перцем? – плетясь позади Канатова, без каких-либо эмоций в голосе гундосил подросток. – Я б лучше в трейлере затусил, а во Дворце ваще чо делать, отстой полный.
– Сучок мать твою! – сказал Канатов. – Пасть гребаную захлопни.
– Никто меня ваще не слушает, – пуще прежнего нахмурился Сучок. – Никому нет дела до моего внутреннего мира. А я могу уже и сам и ваще и пошел ты. Да, пошел ты и твой облезлый докторишка.
Сучок двигался медленно и криво, словно робот с неотлаженной системой ориентирования и заедающими гироскопами. Подросток мог бегать от тех, кому плюнул на сэндвич. Но убегал он не за счет скорости и ловкости, а благодаря тому, что никто из клиентов даже не думал гнаться за ребенком.
– Шли бы вы ахтунгом и не делали бы вид, будто вам ваще не пофиг, – сказал Сучок.
Канатов прижал кулак к его подбородку и, не мигая, смотрел в глаза подростка.
– Доктор Гаспарян хочет какие-то бутерброды сготовить. Походу, с тобой. Но копал я шпрот тебе мать твою что-то объяснять. Всасываешь?
– Твой докторишка ваще поехавший. Он тут гнал, что я типа киборг-убийца, и что меня должно остаться только одно, или там я не знаю. Меня тупо такие приколы не улыбают.
– Даже если он поехал, то он все равно гребаный мой, – заявил Канатов. – Мне ваще мать мою похер, что ты там услышал. Если Сержик сказал, что ему нужно во Дворец вместе с тобой, то мать мою так и будет. Вопросы?
– Ваще отстой, – еще больше ссутулился Сучок. – Ты типа, если чо, меня тупо грохнешь, да?
Подросток не казался испуганным. В его глазах, глядящих на Канатова, читалось полное отсутствие мыслей и переживаний.
– Именно мать твою! – Канатов, хоть и тащил доктора, сумел отвесить Сучку подзатыльник.
– Как так логарифм экспоненты по натуральному основанию два минус?! – внезапно встрепенулся доктор, придя в сознание. – То есть… Неужели это живой э… подросток? Сучок, вы говорите?.. Да! Да! Да он же мне в сэндвич харкнул! Канатов! Раздави этого тараканишку!
Тут доктор, перевесившись через покатое плечо Канатова, хлопнул правым кулаком о левую ладонь, словно на ней сидел таракан. Артист развернулся к Сучку и собрался сделать то, чего требовал Серж.
– Ха-ха-ха! Не смей! – внезапно грозно расхохотался Гаспарян, пнув Канатова под ребра. – Ну да, конечно. Оттого мне и казалось таким знакомым личико андроида наследницы Софьи. Это просто верх мистификации, комбинаторики и теории невероятности, но Сучок проявляет удивительное сходство, или, как говорят в науке, геномодифицированый феномен. Вероятно, в его роду уже были андроиды!
Все более-менее разъяснилось к общему неудовольствию. Только доктор, которого артист Канатов весьма грубо поставил на ноги, продолжал радоваться.
Но вскоре и доктор Гаспарян, к всеобщей радости, опечалился.
– Да, все это прекрасно. Я отдам Трем Толстушкам и их ненаглядной Софье настоящего подростка, который ничем не отличается от ее любимого адроида. Но! Этот Сучок… Он ведь при первой же возможности наплюет в свежесделанный сэндвич, и тогда – пиши пропало! Ведь настоящий адндроид так не делал, я полагаю. Нам конец!
– Хрен те мать твою поперек гребанного рыла, – сказал артист Канатов, сжимая горло Сучка. – Не веришь? А спроси-ка у него, знает ли он мать его как харкаться.
– Ка-а-ак?
– Так. Харкаться знаешь как?
– Кажется, – тихо просипел Сучок.
– Неее, – Канатов усилил давление на цыплячье горло подростка.
– Хррр, – прохрипел подросток, синея на глазах.
Доктор ничего не понял, кроме того, что в кровь молодого человека поступает слишком мало кислорода.
– Слушай сюда, слизень, – говорил артист Сучку. – Представь, что ты перед толпой мать ее зрителей. Ты стоишь за кулисами перед сценой, на которой дерьма навалено по колено. Я говорю: «Гоу!» – и ты выходишь на сцену, хоть даже на сломанных ногах, и весело пляшешь во всем этом дерьме. Сечешь? Гоу – и ты, сучий ублюдок, делаешь все, что тебе сказано. Понял ты мать твою, или башку тебе открутить?
– Нет, хррр… Ты говоришь мне «гоу» – и я вери-вери гоу-гоу хррр… – сипел Сучок.
– Ну вот твою мать, – сказал Канатов, – теперь я тебе тоже как бы намекаю: «Гоу!» Ты больше не будешь харкать. Ты будешь андроидом мать ее… Как там мать ее?
– Софьи! – подсказал Гаспарян.
– Во-во, мать ее Софьи. Всосал?
– Я буду андроидом… Полный отстой.
– Он будет андроидом? – спросил доктор Гаспарян. – Что это значит? Мне понадобится слишком много времени, чтобы вживить эндоскелет…
Надеюсь, читатель, что вы поняли! Вам, надеюсь, не приходилось общаться со столь непонятливыми персонажами, которым все приходится повторять трижды, и то – в лучшем случае. О, что вы говорите! Приходилось?! И вы также волновались и удивлялись, как доктор Гаспарян? Если да, то было бы нелишним провериться у соответствующих медицинских специалистов. Поэтому вы лучше никому больше не говорите о своих волнениях и переживаниях. Договорились? Вот и чудненько!
Пока мы тут с вами весьма мило беседовали (а точнее, я с вами), артист Канатов кинул под язык несколько разноцветных таблеток и раскурил крепкую самокрутку. Глядя на потирающего шею подростка кроваво-красными глазами, он говорил:
– Ты, Сучок, дерьма кусок, а не артист. Я – единственный мать мою артист в этой гребаной Вселенной. Слушай меня, обмудок, и, может быть, тебе удастся уловить парочку важных моментов из моего охренительного артистического мать его опыта. Так и быть, я припорошу сморщенную горошинку твоего тараканьего мозга волшебной пыльцой своего бесценного гребаного таланта. Я сделаю из тебя, никчемный сучонок, идеального мать его ублюдка.
Сучок стоял, зеленея от скуки. Даже обидные слова его не задевали – подросток попросту не утруждался их осмысливать.
– Значит так, глиста носатая, ты будешь разыгрывать роль бутерброда наследницы Софьи.
– То андроид, теперь бутерброд. Ваще отстой, – Сучок сплюнул на землю.
– Жопе слова не давали, – продолжал Канатов. – Ты должен не только выглядеть, как бутерброд мать его. Это само собой. Но даже если ты будешь выглядеть и вести себя, как гребаный бутерброд, этого охеренно мало. Ты, вша ушастая, должен думать, как бутерброд. Думать! Улавливаешь посыл, сперматозоид распухший?
– Ага, типа того, – угрюмо подтвердил Сучок.
– Если ты будешь выглядеть, поступать и думать, как бутерброд, то все будет ваще в ажуре. Об этом тебе никто кроме меня не скажет, но именно так делают настоящие артисты с большой гребаной буквы А. Понял? Три главных правила. Не два, не четыре, и не стопицот, а три мать их.
– И еще не плевать в сэндвичи! Это отвратительно и ужасно подло, – сказал доктор Гаспарян.
– Во-во, – кивнул артист Канатов. – Выглядеть, думать, поступать и не плевать. Три правила. Усвоил, клоп-вонючка? Ах, да, вот еще. Во Дворце сейчас один фраерок прописался. Дружок мой – наркоторговец Сеткин. Разыщи этого ушлепка и дай ему ногой по яйцам. А лучше даже сразу двумя ногами. И скажи ему – «это те, падла, от артиста Канатова привет». Врубаешься?
– По яйцам?
– Да. Они такие, ну… яйцевидные мать их. Прямо между гребаных ног растут.
– Растут?
– Да. Ну, то есть… Наверное, уже выросли и больше не растут. Хотя, хрен его знает, этого Сеткина. Вдруг у него там отек или опухоль какая-нибудь. Так что, может быть и растут.
Тут Канатов рассказал о том, как у него был рак левого яичка. То выросло до размеров грейпфрута и его пришлось ампутировать.
– Подозреваю, что это все из-за одной шлюшки, к которой я частенько заглядывал. Она рыжая мать ее была. Точно ведьма. Если не хочешь подхватить рак яичек, лучше не трахайся с рыжими ведьмами, пацан, – закончил свой печальный и поучительный рассказ Канатов.
– Типа ладно, мне ваще фиолетово.
Солнце окончательно встало, проснулись члены банды дядюшки Обрезка. Из трейлера послышались голоса.
– Не будем терять времени! Путь предстоит далекий, а я и так уже почти на сутки опоздал, – забеспокоился доктор Гаспарян, к которому вернулась способность мыслить более-менее ясно.
– Гоу-гоу, – подхватил Канатов. – Вы шуруйте во Дворец, а мне нужно к себе на хату заскочить. Ваще это секрет, но я готовлю одно представленьеце. Так, пустячок, ничего особенного. Просто величайшее мать его гребаное шоу всех времен и народов. Но об этом ни гу-гу, иначе язык заставлю жопой сожрать. Я ясно фрмы… фрма… фрмулирую?
– Ага, типа того, – с безразлично-хмурым видом кивнул Сучок.
Прощанье продолжалось минуту. Артист Канатов крепко поцеловал Сержа и несильно пнул Сучка под зад. Затем взвалил свою тушу на стоявший возле трейлера мотоцикл, привычным движением вырвал гнездо зажигания и чиркнул проводками. Двигатель затарахтел, и мотоцикл, виляя и подскакивая, увез артиста из этой главы.
– Э! Мой байк! – из окошка трейлера высунулась голова дядюшки Обрезка. – Поймаю – до костного мозга обрежу!
– Скорей, скорей! Такси! Пять счетчиков! – закричал доктор.
Через секунду он уже сидел на заднем кресле автомобиля вместе с Сучком.
– Ты не боишься, мальчик? – спросил Гаспарян. За машиной, изрыгая проклятья и потрясая огромным топором, гнался разъяренный Обрезок.
Сучок в ответ пожал усыпанными перхотью плечами. Доктор поднял руку, чтобы ободряюще потрепать его по голове, но передумал и, поджав губы, спрятал ладонь в карман.
Обрезок безнадежно отстал. Улицы еще были пустынны, не считая лежащих тут и там бесчувственных тел, чьи обладатели совершали наркотические трипы по иным измерениям. Человеческие голоса слышались редко. Но вдруг раздался громкий собачий лай. Потом собака завизжала и зарычала, точно у нее отнимали кость.
Доктор Гаспарян посмотрел в окно и увидел следующее. Крупная облезлая собака боролась с человеком. Длинная и тонкая фигура с маленькой головкой в изодранной окровавленной одежде вырывала у собаки мешок.
Человек победил. Он укусил пса за нос, выхватил добычу и, прижимая ее к груди, побежал как раз в ту сторону, откуда ехал доктор.
И когда он поравнялся с такси, доктор и Сучок увидели нечто необычное. Странный человек не бежал, а несся изящными скачками, еле касаясь земли, подобно балетному танцору. Его одежда представляла собой мешанину лоскутов, которые удерживала вместе корка запекшейся крови. Человек широко улыбался, демонстрируя осколки зубов. На его испещренном резаными и рваными ранами лице сиял единственный васильково-синий глаз. И взгляд этого глаза свидетельствовал полное безумие своего владельца. А на руках… на руках он держал большой холщевый мешок с останками киборга наследницы.
– Гы, прикольно, – впервые за неделю Сучок улыбнулся.
Человек замер на одной ноге, скривил лицо и показал пассажирам такси язык. Точнее, его обрубок. Доктор Гаспарян с удивлением узнал в безумце инструктора школы танцев на шесте Раздвинога.
Вот ведь какие чудеса! Раньше от того маньяка живым никто не уходил. Может быть, зря мы столько времени потратили на наблюдение за злоключениями продавца веселящего газа? Возможно, стоило уделить больше внимания судьбе инструктора танцев? Впрочем, нет смысла думать об этом теперь, когда момент безвозвратно упущен.
Глава IX
Робот
с
хорошей потенцией
Наследница Софья стояла на террасе и смотрела в бинокль. Она ожидала возвращения своего любимого андроида из царства мертвых роботов. Сначала Софья смотрела в телескоп, предположив, что мощная оптика с максимальным коэффициентом приближения ускорит возвращение киборга. Но от невозможности сфокусировать взгляд у нее закружилась голова. Проплакав несколько часов, наследница все же согласилась на менее мощный прибор.
С террасы была видна кое-как восстановленная дорога, идущая через уничтоженный парк ко Дворцу. Солнце, вылезшее над городом, мешало смотреть. Наследница изо всех сил вдавливала окуляры бинокля в глазницы.
– Еще никого не видно? – спрашивала Лучшая Подружка Трех Толстушек, расположившаяся рядом на шезлонге и неспешно потягивающая слабоалкогольный коктейль.
Ей было совершенно неинтересно видно ли Софье кого-нибудь. Зато Лучшая Подружка получала удовольствие от того, как наследница от этого вопроса, задаваемого ежеминутно, дергалась, вздыхала и всхлипывала.
– Увы, никогошеньки не видно, – едва не плача, ответила Софья. Костяшки ее узловатых пальцев, сжимающих бинокль, побелели.
– А может быть, видно? Может, ты просто неправильно смотришь, детка? – спросила Лучшая Подружка, с трудом сдерживая смешок.
– Ах, тетушка, что же ты такое говоришь! Право слово, мне совсем не нравится, как ты говоришь. Ты как будто бы не говоришь ничего обидного и плохого. Но мне так обидно! И еще такое странное и неприятное чувство… Очень хочется сделать так, чтобы ты больше не говорила! Чтобы твой ротик навсегда… Ой! Ой! Такси!
Не отнимая бинокль от лица, наследница запрыгала на месте. Сердце ее забилось снизу вверх, как будто она приняла сильный стимулятор.
– Ты уверена, солнышко? Возможно, это не то такси, которого ты с таким нетерпеньем ожидаешь, – сказала Лучшая Подружка.
– Заткнись, дура толстая! Ура! – закричала Софья так пронзительно, что в дальних деревнях у страдающих похмельем фермеров разболелись головы.
Итак, такси доктора Гаспаряна подкатило к Дворцу. Уже не нужно было бинокля и умения «смотреть правильно». Уже даже с шезлонга было видно чернокожего шофера и пассажиров желтого автомобиля.
Счастливый миг! Такси остановилось. Наследница отшвырнула бинокль, и тот угодил Лучшей Подружке прямо в разглаженный ботоксом лоб.
– Ах ты маленькая дрянь! – зашипел Лучшая Подружка, но Софья этого даже не заметила. Она махала обеими руками и танцевала победный тверк, тряся золотыми волосами и всем остальным. Она с восторгом наблюдала, как из автомобиля вылезли Серж Гаспарян в спортивном костюме и нескладный сутулый подросток. Молодой человек шумно вдохнул носом, его щеки и губы сделали такое движение, будто он собирался сплюнуть себе под ноги, но плевка не последовало.
Это была восхитительная картина под голубеющим небом, в сиянии травы и солнца.
Через минуту робот уже был во дворце. Встреча произошла следующим образом.
Андроид шел без посторонней помощи, но весьма криво. Колени его задирались так, слово он хотел сделать шаг побольше, вот только сами шажки выходили коротенькими.
О, Сучок прекрасно играл свою роль! Если бы он попал в общество самых настоящих шарнирных роботов с недоработанной системой гироскопической устойчивости, то, без всякого сомнения, они приняли бы его за такого же робота.
Он был равнодушен. Подросток чувствовал, что ничего хорошего все равно не произойдет.
«Дурацкий Дворец. За каким чертом эти дворцы вообще нужны? – думал Сучок. – Ваще ничего прикольного, полный отстой…»
Словом, Сучок уже изнемогал от скуки. Ему совершенно не нравилась роль киборга-бутерброда, хоть он и был рожден для нее. Если, конечно, можно говорить о том, что Сучок был рожден хоть для чего-то.
В отличие от подростка доктор Гаспарян отчаянно волновался. Серж на ходу пытался придумать какое-нибудь изящное объяснение отсутствия на нем парадного смокинга. Но ничего изящного отчего-то не придумывалось.
Сверкали паркеты. Сучок отражался в них серой кляксой. Среди высоких залов он казался в точности таким же маленьким, как носатый глист или ушастая вошь. Можно было подумать, что крошечный паразит упал на огромное золоченое блюдо и теперь флегматично извивается на нем.
Подросток шел нахмурившись, поглядывая исподлобья по сторонам без всякого любопытства. А сверху, по широчайшей лестнице, сияя как неоновая реклама, спускалась навстречу ему наследница Софья.
Они были одного роста, но наследница значительно превосходила Сучка в ширине плеч, обхвате грудной клетки и размерах мускулистых рук, заканчивающихся крупными кистями.
Сучок остановился.
«Ничосе наследница. Да ее ломом поперек хребта не перешибешь. Мощная телочка!» – подумал он с новым для себя чувством.
Сучок совершенно не разбирался в политике и государственном устройстве. Он не знал, для чего странам нужны правители, и зачем правителям требуются наследники. Он смутно припоминал, что Толстушек имеется три штуки, да и эту информацию считал лишней и абсолютно бесполезной. Когда Сучок шел во Дворец, он и не думал, что испытает какие-нибудь эмоции. Но сейчас, глядя на Софью, он ощутил странный подъем настроения, жгучий, но приятный жар, разливающийся по телу, и желание. Точнее, сразу множество желаний, объяснения которым он не знал. Так, в частности, Сучку разом захотелось трогать, сжимать и пощипывать грудь, ляжки и бицепсы наследницы, лизать и покусывать ее губы, подбородок и нос, попробовать на вкус пряди ее золотистых волос.
– Это ты, андроид? – спросила наследница Софья, протягивая руку.
«Черт. Она не спросила про бутерброд. Это какая-то проверка. Но что сказать-то? – Сучок растерянно «дал пять» протянутой руке Софьи. – Дурацкий Канатов – «три правила, три правила». Отстой, а не правила…»
Но на помощь пришел доктор Гаспарян.
– Досточтимая госпожа наследница, – сказал он торжественно. – В минувшую полночь на мой скромный особняк напали вампиры. Сперва я решил, что они желают испить моей кровушки, да. Я принял оборону! Осиновые колья и серебряные пули летели во все стороны. Трех вампиров я упокоил еще на подходе к дому, двух в прихожей. Еще парочка хитрецов проникла внутрь через дымоход, но я вовремя услышал шорох и встретил их во всеоружии. Однако самый главный и коварный кровопийца пролез в открытую форточку моей спальни и, увы, ему удалось застать меня врасплох. Впрочем, оказалось, что главному вампиру была нужна отнюдь не моя благородная кровь. Он весьма учтиво пояснил, что получил внезапное приглашение на бал вампиров, а его смокинг находится в чистке. Выразив сожаление по поводу причиненных мне неудобств, это порождение тьмы попросило мой парадный костюм на прокат. Я же, испытывая сожаление, что уничтожил его невесту и шестерых друзей, согласился. В связи с этим, дражайшая наследница Софья, прошу вас не счесть мое появление здесь в данном элегантном спортивном облачении за проявление неуважения.
– Какая удивительная история, Серж Артурович! – сказала Софья. – Но… разве вампиры могут зайти в дом без приглашения хозяина?
– Э… ну… а еще я вылечил вашего андроида. Как видите, я не только вернул ему жизнь, но и сделал эту жизнь более замечательной. Киборг, несомненно, похорошел, затем он получил более аутентичную одежду, и самое главное – я запрограммировал его на выполнение ряда очень полезных новых функций. Во-первых, он совершенно не плюется. А еще… Э… пусть это будет для вас сюрпризом. Полагаю, что функционал робота откроется вам постепенно в ходе его эксплуатации.
– Какое счастье! – воскликнула наследница. – Серж Артурович, вы истинный чудотворец! Вы – святой!
– Нет, конечно же, никак не святой, – смутился доктор Гаспарян. – Святые не просят вознаграждения за свои чудеса.
«Бутерброд – не бутерброд, а телочка клевая. Надо, чтобы и она прочухала, какой я клевый», – решил Сучок.
Раньше подобные мысли мальчика, выросшего в трейлере дядюшки Обрезка, не посещали. Тень-ниндзя старалась воспитать его в соответствии с собственными понятиями о чести, справедливости и долге. Но Сучка любые попытки воспитания вводили в ступор, граничащий с умственной комой, и мать отступала, оставляя ребенка в покое. От других членов банды Обрезка Сучок тоже не перенял ничего – ни плохого, ни хорошего. Воровской кодекс наводил на него смертную тоску, для ограблений и убийств подросток был слишком слабым и ленивым, а сам для себя он нашел единственное развлечение – плевать в сэндвичи и убегать.
