Глеб Андреевич Васильев
Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец оксида азота, более известного как веселящий газ, был унесен на воздух. Кроме ветра причиной этого происшествия стала неуемная коммерческая фантазия и предприимчивость продавца. Узнав, что закись азота, добавленная в бензин или керосин, существенно повышает скорость сгорания топлива и заставляет двигатель буквально рвать с места, лопаясь от мощности, продавец задумал небывалый рекламный перформанс для своего товара. Он купил на барахолке старый реактивный ранец, заправил его топливом с щедрой примесью веселящего газа, прицепил к ранцу баннер с яркой надписью «МОЙ ГАЗ ОКРЫЛЯЕТ» и взмыл ввысь.
Надо сказать, что продавец представлял свой полет совсем не таким, как он вышел в действительности. Бешено ревущий реактивный двигатель, совершенно озверевший от слоновьей дозы закиси азота, швырял торговца по небу то туда, то сюда, как пинг-понговый мячик, скачущий между ракеток. То он свечей взлетал вверх, то в крутом штопоре несся к земле. Рекламный баннер обмотался вокруг тела несчастного, спеленав его точно мумию египетского фараона. Торговец визжал от ужаса. Его желудок, кишечник и мочевой пузырь, не выдержав стресса, экстренно и синхронно опорожнились.
– Ура! Ура! – кричали дети, наблюдая за фантастическим полетом.
Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых, некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца веселящего газа. Дети всегда завидовали этому продавцу. Его товар не только вызывал приступы эйфории и безудержного веселья, но к тому же имел приятный сладковатый привкус и запах. У продавца всегда была целая куча ярких баллонов с товаром – красных, синих, желтых и зеленых. Каждому хотелось иметь такой баллон. Но чудес не бывает! Ни одному мальчику, даже самому симпатичному, и ни одной девочке, даже готовой на все, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного баллона: ни красного, ни синего, ни желтого, ни зеленого. «Любой баллон за ваши деньги. А бесплатно вон – можете с моста в реку спрыгнуть» – говорил он.
Теперь судьба словно наказывала его за деловую хватку и верность товарно-денежным отношениям. Топливо в реактивном ранце прогорело, и продавец камнем полетел вниз. Когда до черной неприветливой мостовой оставались считанные метры, и катастрофа казалась неизбежной, продавцу немыслимым усилием удалось высвободить из пут одну руку. В решающий момент он успел дернуть кольцо парашюта, и за его спиной распахнулся пестрый купол. Ветер радостно подхватил парашют, раздул его, как парус фрегата, и помчал продавца высоко в сверкающем синем небе.
– Караул! – кричал продавец, извиваясь в своем коконе как гусеница, и ни на что уже не надеясь.
На ногах у него были ботинки из кожи голубого каймана, купленные на распродаже с солидной скидкой. Размер скидки, по мнению торговца, с лихвой компенсировал то, что ботинки были на пять размеров больше остальной его обуви. «За маленькие деньги такие огромные ботинки! Вот, что я называю идеальной сделкой!» – решил тогда продавец веселящего газа. Пока он ходил в них по земле, все устраивалось благополучно. Для того чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как человек с симптомами детского церебрального паралича.
А теперь, очутившись в воздухе, продавец не мог уже прибегнуть к этой хитрости.
– Черт возьми!
Ноги болтались, точно отплясывая лихую джигу.
– Черт, возьми меня и опусти на землю невредимым! Забери душу мою бессмертную, но сохрани оболочку бренную! Заклинаю!
Ветер играл с парашютом, как припадок эпилепсии играет с телом больного – беспощадно и непредсказуемо. Подвешенный на стропах продавец, извиваясь и подвывая от ужаса, чертил в небе ломаные линии и крутился в немыслимых пируэтах.
Один ботинок все-таки слетел с его ноги.
– Смотри! Боеголовка! Боеголовка! – кричали дети, бежавшие внизу.
Действительно, падавший ботинок размерами, формой и цветом напоминал управляемую авиационную ракету «земля-поверхность».
По улице в это время проходил инструктор школы танцев на шесте. Он казался гораздо более изящным, чем полагается быть мужчине. Инструктор был длинный, с маленькой круглой головой, мелированной челкой, подведенными глазами и презрительно поджатыми губами под ниточкой нарисованных тушью усов. Тонкие ножки и костлявые бедра, обтянутые розовыми джинсами, и зеленый вельветовый сюртук на узеньких плечах делали его похожим на птицу фламинго, чья матушка согрешила с кузнечиком.
Деликатный слух инструктора, привыкший к печальным нотам эмбиента и трипхопа и нежным словам танцоров, не мог вынести громких, веселых криков детворы.
– Перестаньте кричать! – рассердился он. – Разве можно так громко кричать, упоминая головку всуе! Выражать восторг этим предметом нужно красивыми, мелодичными фразами… А лучше стонами – сперва тихими, еле слышными, на грани шепота, томными и мучительными. Затем чуть более дерзкими, настойчивыми, мотивирующими к продолжению и нарастанию темпа. И лишь в момент искрящейся кульминации можно позволить своему сладкому голоску разорвать плеву приличия и взять наивысшую ноту!
Он стал в позу и открыл рот, но не успел продемонстрировать детям, какие именно звуки им следует издавать. Как и всякий инструктор школы танцев на шесте, он имел привычку держать голову во вздернутом положении с легким наклоном назад и вправо, а взгляд его прикрытых глаз при этом был устремлен неизменно чуть вниз и влево! Увы! Он не увидел того, что делалось наверху.
Ботинок продавца веселящего газа несся прямо к его заду, привычно отставленному на полкорпуса назад. Хоть бедра инструктора были узкими, большой кожаный ботинок, прорвав джинсовую ткань, проник между ними в самом лучшем виде, как горячий нож в сливочное масло.
Тут уже и элегантный инструктор заурчал, как трансформаторная подстанция.
Из его тела наружу торчал лишь каблук ботинка.
Дети схватились за животы:
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Инструктор танцев Раздвиног
Любил головки боевые.
Но даже дикий носорог
Удовлетворить его не мог.
Но вот с небес по воле бога
Сошел любовник лучше всех,
Что знала жопа Раздвинога!
Так распевали мальчишки, сидя на заборе, готовые каждую минуту свалиться по ту сторону и улепетнуть.
– Ах! – стонал инструктор танцев. – Ах, какое порочное и от того немыслимо будоражащее наслаждение! О, нет! Это не какой-то бальный башмачок! Это такой отвратительный, грубый, бесцеремонный башмак! Он рвет меня изнутри, ни капли не заботясь о моих чувствах… и это так свежо, так искренне, так феерично!
Кончилось тем, что инструктора танцев схватил серийный маньяк-убийца и утащил в подвал.
– Милый, – шептал маньяк, – ваш вид возбуждает во мне любопытство и гнев. Вы нарушаете божественную логику своей тягой к абсолютному пороку и страданиям. Этого не следовало бы делать вообще, а тем более в таком людном месте, но… Мой долг, как избранного орудия божьего, показать тебе настоящую чистую бесцеремонность, грубость и глубины боли. Через час я буду вынужден отправиться на службу во Дворец, но уверен, до того мы оба успеем получить максимум наслаждений.
Инструктор танцев на шесте заламывал руки, пытался вытащить из заднего прохода ботинок и вырваться из стальной хватки убийцы.
– Какая ложь! – рыдал он. – Какой поклеп! Я, человек, живущий среди музыки и улыбок во славу всевышнего, я, сама фигура которого подобна утонченному богомолу, – разве я могу нарушить божьи заповеди и возжелать чего-то противоестественного? Отпустите меня! Я опаздываю в церковь! О!.. О!..
Что было дальше с инструктором танцев, неизвестно. Да наконец, и неинтересно. Гораздо важней узнать, что стало с летающим продавцом веселящего газа.
Он летел, как хороший одуванчик, которому внезапно сорвало крышу.
– Это возмутительно! – вопил продавец. – Я не хочу летать. Я просто не имею права летать так долго, ведь я никому не платил за оказание данной услуги. Эту услугу мне подло навязали без договора или хотя бы устного согласия!
Все было бесполезно. Ветер усиливался, и ни один черт не спешил помочь продавцу. Парашют поднимался все выше и выше. Ветер гнал его к центру города, в сторону Дворца Трех Толстушек.
Иногда продавцу удавалось посмотреть вниз. Тогда он видел крыши, загаженные птицами и людьми, автомобили, похожие на лакированные ногти всевозможных цветов, узкую ленту реки, людей-карапузиков, занимавшихся своими делами и лежащих тут и там – мертвецки упоротых и действительно мертвых. Город поворачивался под ним, точно высокодетализированная интерактивная карта.
Дело принимало удачный оборот.
«Еще немного, и я упаду в Парк Трех Толстушек!» – обрадовался продавец.
А в следующую минуту он медленно, важно и красиво проплыл над истерзанными останками парка, опускаясь все ниже и ниже. Ветер успокаивался.
«Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня заметят гвардейцы, проведут во дворец, сначала укутают пледом и напоят горячим кофе, а потом предложат бесплатный сеанс беседы с психоаналитиком, чтобы из-за пережитого стресса у меня не возникло каких-нибудь нежелательный последствий».
Однако его никто не увидел. Даже наркоманы, лежащие под единственным чудом уцелевшим кустом и уставившиеся в небо широко распахнутыми немигающими глазами. От летящего разноцветного парашюта падала легкая воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая кислотными красками, она скользнула по окровавленному гравию и земле, хранящей отпечатки недавней битвы. По статуям прекрасных муз с отстреленными головами и подрисованными перманентным маркером мужскими гениталиями. По траурным портретам гвардейцев, отдавших жизни во время защиты Дворца Трех Толстушек от вооруженных мятежников. И от этого с благородными и мужественными лицами гвардейцев произошли чудесные перемены. Сперва их лица стали синими, как у утопленников, потом зелеными, как у Ктулху, затем желтыми, как у сифилитиков, и, наконец, – красными, как у бесстыжих пьяниц. Так, меняя окраску, пересыпаются стеклышки в калейдоскопе, совершенно не беспокоясь, следит ли чей-нибудь любопытный глаз за их бессмысленной чехардой.
Приближалась минута облегчения: полет направлялся к раскрытым окнам дворца. Продавец не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно тополиная пушинка, предвещающая обострение аллергии.
Так и случилось.
Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни.
Сегодня кухня во Дворце Трех Толстушек пустовала. Скорбя о жертвах вчерашнего мятежа, Три Толстушки отказались от завтрака, который должен был быть праздничным в честь дня рождения одной из них. Несмотря на уговоры поваров и придворных, они решили воздерживаться не только от праздничных угощений, но и вообще от приема пищи в течение целого дня. А день предстоял ответственный – Три Толстушки собирались ехать на площадь Благоденствия.
Друзья мои, попасть в дворцовую кухню, оставшуюся без присмотра, – дело очень заманчивое. Особенно если больше изысканных яств вы, как продавец веселящего газа, любите только БЕСПЛАТНЫЕ изысканные яства в неограниченных количествах.
Влетая в кухню, продавец по одной лишь симфонии запахов и ароматов почувствовал в одно и то же время восторг и острую боль в животе, причиной которой стало резкое выделение огромной дозы желудочного сока. Так, вероятно, восторгается и страдает горький пьяница, тонущий в бездонном чане с брагой.
Продавец на своем парашюте, купол которого уже перестал наполнять шаловливый ветер, летел через кухню меньше минуты, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный гастрономический рай, где пикантные устрицы, красношеие лобстеры, стейки из мраморной говядины, трюфеля, молочные поросята, пироги с начинкой из соловьиных язычков и многие другие блюда просто обязаны напевать гимн чревоугодию, приплясывая в бусах из белужьей икры и юбочках из засоленных и хитроумно сплетенных щупалец кальмаров и осьминогов. А в следующее мгновение он подумал, что сошел с ума, придумав будто бы Три Толстушки кушают такие банальные вещи, названия которых известны простолюдинам, вроде него самого. «Нет, тут должен быть тонко наструганный бекон из единорога, карпачо из хвоста мантикоры, грифоновая фуагра, фрикасе из филе ангелов и подающиеся объятыми пламенем яички молодого демона!» – решил продавец. Сладкие головокружительные фантазии ударили ему в голову; недостаток кислорода от душащего баннера и резкого падения сперли ему горло.
Тут же все смешалось: и удивительный танец запеченных поросят, и фаршированный василиск.
Продавец кубарем прокатился по широкому длинному столу, теряя путы баннера, и со всего размаху сел на что-то твердое и холодное. Купол парашюта потух и неподвижной тряпкой лег за его спиной.
Продавец зажмурил глаза и решил их не раскрывать – ни за что в жизни, пока не придумает самое-самое деликатесное блюдо из всех, которое наверняка отыщется на этой кухне. Но фантазия его отчаянно забуксовала на пасте, приготовленной из бороды бога с соусом чили. Не сумев вообразить ничего более экстравагантного, продавец поднял веки и огляделся.
«Теперь я не понимаю ничего, – подумал он, – это попросту непостижимо. Неужто ветер ошибся адресом и закинул меня не в тот Дворец? А я сижу на гречке!»
Так оно и было.
Он действительно сидел на мешке с гречневой крупой. Вокруг него располагались полки с рисом, перловкой и манной крупой. Виднелись стеллажи с вяленой рыбой и сушеным мясом. В небольших контейнерах поблескивали томаты, баклажаны, хурма, тыквы, кабачки и вымытые картофельные клубни. Самым экзотичным из всего съедобного, что удалось отыскать его жадному взору, оказались две грозди бананов, небольшая горка грейпфрутов и одинокий плод киви, к тому же тронутый плесенью.
Торговец снова зажмурил глаз. Он подумал, что стал жертвой жестокой галлюцинации, вызванной посттравматическим синдромом и несварением желудка, и ожидал невероятного превращения, гастрономической бури – он был готов ко всему, кроме того, что Три Толстухи едят то же, и даже хуже, чем он сам. Но случилось то, чего продавец никак не ожидал.
– Роскошный праздничный торт погибает, – зайдя на кухню, сказал кондитер печально. – Три Толстушки наотрез отказались даже попробовать его. А ведь я так хотел порадовать Веру в день ее рождения.
Потом наступила тишина. Только слышались всхлипывания кондитера.
– Что же с ним делать, раз уж ты его все равно приготовил? Наверное, всю ночь потратил – ведь не простой торт, а для верховных правительниц! – вкрадчиво прошептал продавец, задыхаясь от аппетита и до боли сжимая веки. За секунду до появления кондитера сквозняк приподнял парашютную тряпицу и швырнул ее на голову торговца, скрыв от посторонних глаз.
Желудок его трепетал, как юная впечатлительная лань.
– Кто здесь? – кондитер вздрогнул от неожиданности.
– Ууу! Я незримый дух Чревоугодия! – устрашающе завыл под покровом парашюта продавец веселящего газа. – Немедля доставь торт прямо сюда! А я тем временем ниспошлю Спасителя торта! Волею моей и во славу мою он не даст торту пропасть!
– Спасителя? – удивился кондитер. – Это, должно быть, какой-то розыгрыш.
– Не смей перечить мне, жалкий смертный! Иначе горе тебе! Если ослушаешься, я сделаю так, что любые продукты будут портиться от одного твоего прикосновения! Молоко будет скисать, фрукты и овощи – гнить, а мясо станет тухнуть и наполняться кишащими червями в мановение ока! – завопил продавец. Живот его при этом издал столь грозно рычащее раскатистое урчание, что бедный кондитер тут же поверил в сверхъестественность происходящего. Спотыкаясь и падая, он помчался за тортом.
Через полминуты кондитер вернулся, неся блюдо, на котором стоял праздничный торт – небольшой, но изысканно украшенный миниатюрными фигурками сказочных животных, забавными домиками из фруктов и надписью «С Днем Рождения, Верочка!», выложенной земляникой. Продавец же расстегнул ремни, связывающие его с парашютом, и покинул свое убежище.
– Я есть Спаситель! Дух Чревоугодия ниспослал меня, чтобы я не дал пропасть втуне сему дивному чаду рода кулинарного! Через меня сей торт перенесется прямо в райские кущи Создателя его! – торжественно произнес продавец, пожирая взглядом торт.
– Но ведь это я создал торт…
– Ересь! Довольно хулы, не гневай Создателя! – воскликнул продавец, страшно вращая выпученными глазами. Отпихнув растерявшегося кондитера в сторону, он набросился на торт. Продавец рвал его, крошил, зачерпывал горстями и отправлял себе в рот, похрюкивая от наслаждения.
Но идиллия была недолгой.
– Что это… Что… Ты издеваешься?! – взвизгнул продавец, вымазанный тортом с головы до ног. – Только фрукты, ягоды и немного взбитых сливок!?
– Обезжиренных взбитых сливок, – уточнил кондитер. – И еще там хлебцы из отрубей и злаков.
– Где заварной крем?! Где шоколад?! Где масло, суфле, сахар, сгущенное молоко и тесто?! Где, я тебя спрашиваю, ублюдок!
– Толстушки такого не едят. У них диета.
– Убью, – глухо выдохнул продавец. Охотник мог принять теперь его за разбуженного посреди зимней спячки медведя, садовник – за гигантскую мутировавшую медведку, сантехник – за колоссальный ком нечистот, забивший сливное отверстие, шалун – за какашечного монстра, а поэт – за дурную метафору.
Кондитер побледнел и задрожал от страха. Он понял, что это не угроза, а обещание, которое неминуемо будет исполнено.
Расправившись с кондитером, продавец покинул кухню. По широкой лестнице он поднялся кверху. Там раскрывался зал. Продавец снова на секунду зажмурился.
Он ожидал, что в зале все будет сиять и сверкать от золота, серебра, хрусталя, самоцветов, невообразимых картин и скульптур. Но его взору преставилось лишь просторное и светлое помещение с интерьером в стиле загородного домика – деревянные полы, стены и потолки, камин, полки с книгами, пара деревенских пейзажей, да несколько кадок с цветущими растениями.
И тут же продавец увидел Трех Толстушек.
Они были совершенно не толстыми. Скорее, их можно было назвать пухленькими. От изумления у продавца раскрылся рот.
«Надо немедленно его закрыть, – сразу же спохватился он. – Из-за пережитого позора и издевательств, вершиной которых стал низкокалорийный торт, я полон решимости. А хладнокровно убивать с раскрытым ртом крайне несолидно».
Но – увы! – рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удивление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда немедленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление.
Толстушки сидели на диванчике перед журнальным столиком и были погружены в чтение газет. Никогда еще продавец не видел столько читающих людей разом. Одна из Толстушек читала быстрее других – продавец поразился, с какой скоростью она перелистывает газетные страницы.
– Надя, пожалуйста, будь аккуратнее. Ты так яростно листаешь газету, что можешь случайно надорвать ее.
– Неужели? Прости, Люба. Это я увлеклась… Такие ужасные новости, одна хуже другой. Ах, если бы я могла разорвать не газету, а сами эти новости – сделать так, чтобы ничего такого никогда не происходило!
Она оставила газету и тут же принялась за журнал. Между прочим, он имел название «Международное обозрение».
Другие Толстушки печально вздохнули.
– Оставим грусть, – сказал Люба, опуская газету и глядя на продавца. – Девочки, у нас гость.
– Ура!!
Поднялось общее оживление.
«Что делать? – мучился продавец. – Что делать? Как же мне их убивать, когда они так неприкрыто радуются мне же! Может, они догадались, что я вне себя от злости, и хотят, чтобы я их убил? Вот уж чего я не хочу, так это быть пешкой и выполнять чужие хотелки! Что же делать?»
В это время часы пробили два.
– Через час на площади Благоденствия начнется торжественное примирение с мятежниками, – сказала Толстушка Надя.
– Первым, конечно, свой лимузин получит наркоторговец Сеткин? – спросил продавец веселящего газа, так как попросту не знал, что еще сказать или сделать.
– Поверь мне, он обязательно его получит. Но не сегодня, – ответила Толстушка Вера.
– Как? Как? Почему?
– Мы пока что попросили его не садиться за руль. Сеткин много лет день за днем употреблял тяжелые наркотики и ему еще предстоит пройти курс реабилитации. Бедняжка в очень плохом состоянии. Фактически, его кровь превратилась в токсичный коктейль. А мозги… Надеюсь, вскоре ему все же удастся восстановиться, – сказала Надя.
– Где же он теперь?
– Пока нанороботы проводят капитальную чистку его организма, Сеткин по-прежнему сидит в массажном кресле. Оно облегчает его страдания, вызванные наркотической ломкой. Кресло находится здесь, во Дворце. А если точнее, то в кабинете интенсивной терапии, – объяснила Толстушка Люба.
– Вот бы увидеть его! – возбудился продавец. – Все соседи от зависти сдохнут, узнав, что я вот так близко видел самого наркоторговца Сеткина!
– Зависть – очень плохое чувство, – нахмурилась Надя, но тут же снова улыбнулась. – Впрочем, небольшое разнообразие может повысить эффективность терапии. Надеюсь, общение с поклонником скажется положительно на интенсивности выздоровления Сеткина.
– К тому же, сделать приятно гостю – наш прямой долг, – согласилась Люба.
– Конечно! Конечно! Приведем Сеткина сюда, напоим чаем и угостим тортиком, – захлопала в ладоши Вера. – На кухне как раз должен быть торт!
«Торт! – мысленно ухмыльнулся продавец. – Щас вам, торт! Хрен без уксуса на кухне, а не торт!»
– Голубушка, будь так любезна, пожалуйста, пригласи к нам милого друга Сеткина, – нажав кнопку внутренней связи, сказала Надя.
– С превеликим удовольствием, Надюша, – раздался голос из динамика, вмонтированного в подлокотник дивана.
– Сеткин очень милый, – сказал Люба. – Несмотря на наркозависимость и темное прошлое, у него потрясающая сила воли. И при этом глаза совершенно удивительные. Хоть и красные, как мясо, а в них и доброта, и светлая грусть, и недюжинный ум. Так бы и смотрела в них, так бы и любовалась.
– У него восхитительная голова, – подхватила Вера. – Она совсем крошечная, как у милого щеночка, с оттопыренными ушками и слегка обвисшими щечками. У него черные волосы, которые он смазывает гелем. От этого его голова блестит, как будто он симпатичный морской котик. А морские котики, между прочим, очень славные.
Теперь, когда Толстушки восторженно расписали продавцу, как хорош собой наркоторговец Сеткин, он засомневался – уж о том ли Сеткине они говорят. Продавец веселящего газа не раз собственными ушами слышал, что более жестокого и беспринципного человека не сыскать на всей земле. Многие были уверены, что именно Сеткину суждено выковырнуть Трех Толстух из их Дворца и разрушить все, что ими было создано за время безраздельного и бездарного правления. Новый лидер должен быть беспощадным сторонником крутых мер, а не славным морским котиком с добрыми глазками.
Три Толстушки в ожидании Сеткина разрумянились и как будто похорошели, хоть и так были весьма миловидны.
Вдруг двери распахнулись, и Лучшая Подружка и Бывшая Одноклассница Толстушек в сопровождении массажиста по имени Эдуард ввела в зал Сеткина, бережно придерживая его под локоть. Каждая из Толстушек сделала такое движение, как будто хотела одновременно обнять Сеткина, помахать ему рукой и послать воздушный поцелуй.
Наркоторговец выглядел неважно. Несмотря на оказываемую помощь, он шатался и еле передвигал ноги. Бряцали толстые золотые цепи на его шее. Руки Сеткина дрожали и тянулись к земле, словно массивные перстни весили по пять килограммов каждый. Поглаживая и поддерживая, его подвели к диванчику и усадили за стол. Он уселся прямо между Верой и Надеждой, слева от Любови.
– Зачем вы его привели? – раздался крик продавца. – Таким он мне совершенно не нравится! Он должен не сидеть с вами за журнальным столиком, а выгрызать ваши кишки из ваших же толстых задниц!
Испытав жесточайший когнитивный диссонанс, продавец веселящего газа упал в обморок, носом прямо в стопку прочитанных вчерашних газет. Тут уже даже мысли об ужасном торте было его не поднять.
– Соскучились, сучки? – спросил наркоторговец.
Глаза Веры расширились от возмущения, но она сдержала порыв.
– Милый, мы хотели лишь немного разнообразить твой режим, – сказал она. – А тебе разве неприятно повидаться с нами и познакомиться с одним из твоих преданных фанатов?
– Меня от вас тошнит.
– Что ты такое говоришь, солнышко! Тебя тошнит от токсичных веществ, которым ты столько лет позволял гулять по своим венам. Твой мозг устал, но он борется. Помоги ему, и тошнота скоро отступит!
– Вены мои и только мои. Только мне решать, кому и чему по ним гулять. Моя голова – одна, в которой нет того дерьма, что во всех остальных тыквах. У народа вот сотни тысяч тыкв. Да только семечками в них и не пахнет. Сечете, прошмандовки?
– Сегодня на площади Благоденствия будет великое примирение. Там соберутся твои товарищи, с которыми ты вместе убил множество… попытался свергнуть нас. Но ведь это нонсенс! Даже они поняли, что мы хотим людям добра, лишь добра, только добра и еще столько добра, чтобы все были счастливы. Жить в гармонии и любви, верить и надеяться, получать все лучшее, что только можно – разве не это справедливо для любого человека?
Продавец пришел в себя. Он даже плюнул на газетную стопку, а после и высморкался на нее же.
– Справедливость? Сейчас я расскажу вам одну историю, – с кривой ухмылкой сказал Сеткин. – Мне было пятнадцать лет, когда я стырил у бати дозу и впервые ширнулся по-взрослому. Первый приход… м-да, такое не забывается. И вот аккурат в тот раз мне явился человек-пицца. Здоровенная такая пицца с рожей из пепперони и глазами-оливками. Человек-пицца сказал тогда всегда два слова – «расхерач их нахер».
– Но это ведь три слова, – поправила Сеткина Лучшая Подружка.
– Ты тупая гниложопая тефтелина с уродливыми баклажанами вместо сисек – это одно слово. Потому что даже одного слова слишком дохера для такой тупой гниложопой тефтелины, как ты, – огрызнулся Сеткин. Лучшая Подружка позеленела от злости, но промолчала.
– Так вот, – продолжил наркоторговец, – я не сразу понял, что человек-пицца имел в виду. Но после второй дозы ко мне пришел двухголовый заяц – одна башка волчья, а вторая, вроде, тоже волчья. «Расхерач их всех нахер ко всем херам» – сказал заяц. Тогда-то до меня дошло, о чем эти уроды толкуют. Нужно расхерачить. И я избран для этой миссии. Я – Избранный! Смекаете, шлюшки? Тут все четко и по справедливости. Если человек-пицца еще мог чего попутать – у него ж вообще вместо мозгов тесто, то заяц базар по любому фильтровал. Хана вам, Толстухи. Я всех вас расхерачу нахрен ко всем херам! Прямо сейчас, на глазах человека-пиццы и зайца – вон они, стоят, смотрят, ждут, паскуды.
– Это невероятно! – Вера всхлипнула. – Он говорит так, как будто под кайфом.
– А я и есть под кайфом, – Сеткин расплылся в улыбке, его глазки утонули в щеках. – Вы ж меня не обыскивали. Поверили на слово, что у меня ничего нет, лохушки. Я вас всех РАС-ХЕ-РА-ЧУУУ. Еще не забыли об этом, а?
– Какое жестокое разочарование, – Надя заплакала. – Мы всегда пытаемся сделать так, чтобы всем было хорошо, но все становится только хуже. Такое впечатление, что чем больше усердствуешь в добрых делах, тем больше зла прорастает. Это лишено логики, я ничего не понимаю. Ах, наверное, мне лучше всего просто взять и умереть.
А Любовь сказала:
– Надежда, не пори горячку. В мою смену никто тут умрет. Сеткина мы вылечим, хочет он того или нет. И артиста Канатова вылечим. Вообще всех вылечим. У нас будет самое здоровое государство в мире.
Сеткин молча привстал с дивана. Чуть не завалившись на бок, он спустил штаны, нагнулся и продемонстрировал Трем Толстушкам свой зад, раздвигая при этом ягодицы руками.
Люба продолжала:
– Девчонки, ну же, не кукситесь! Улыбнитесь! В любой ситуации можно найти что-то положительное! Вот, например… например, очевидно, что у Сеткина нет опрелостей, чирьев и геморроя.
Слова Любы ободрили остальных Толстушек.
– Вылечим! Обязательно вылечим! – восклицали они. – Если у человека такая здоровая попа, то и сам он не может быть безнадежным!
С помощью массажиста Лучшая Подружка, все еще злая и зеленая, увела наркоторговца Сеткина из зала, предварительно вернув его штаны на место.
– Девочки, я только что поняла, что мы забыли о кое-чем, – сказала Вера.
– О чем же? Что такое?
– Мы совершенно забыли о хороших манерах, – Вера назидательно подняла вверх указательный палец. – К нам в гости любезно пришел один из наших верных подданных. А мы его не усадили, не накормили, даже не спросили, как его зовут, и чем он занимается.
«Конец! Сейчас они вытянут из меня все личные данные, и я окажусь у них под колпаком» – решил продавец веселящего газа.
Все взоры устремились на него. Он закрыл глаза. Толстушки весело щебетали.
– Он такой симпатичный!
– Совершенно чудесный! И выглядит абсолютно здоровым!
– Правда, он весь перемазан сливками и фруктовым соком. Должно быть, он кондитер!
– Посмотрите, у него на руках и одежде кровь! Видимо, он еще и мясник!
– Отчего же на нем лишь один ботинок? Скорее всего, он сапожник, и просто еще не успел сделать для себя второй!
Толстушки обступили продавца.
– Что же привело тебя к нам, милый кондитер?
– Как тебя зовут, волшебный мясник?
– И правда ли, что ты сапожник?
– Нам очень интересно! Для нас важен каждый гражданин!
Продавец веселящего газа не выдержал давления и прокричал: «Отстаньте от меня! Идите вы все в жопу! Отлезьте, гниды!».
Любопытные отпрянули. И в этот момент в галерее раздался громкий крик:
– Андроид! Мой андроид!
Три Толстушки взволнованно прислушались.
Крик перешел в плач. В галерее кто-то горестно рыдал.
– Это ведь… – пробормотала Люба. – Это плачет Сонечка!
– Сонечка плачет! – в один голос повторили Надя и Вера.
Все трое побледнели от сильного испуга. Они синхронно бросились к двери, столкнулись и повалились на пол. Снова вскочили на ноги и опять метнулись к выходу, едва не врезавшись во вбежавшее в зал существо, одетое в розовое девчачье платьице. Тряся золотыми кудрями и сверкая лаковыми туфельками, рыдая и выкрикивая отдельные слова, которых никто не понимал, существо отскочило в сторону от Толстушек. Всеобщее внимание было приковано к златокудрой бестии, и никто не заметил, что следом за ней в зал проникло друге существо – изрядно помятое, небольшого роста, зато с огромной бутылью в руках.
«Ребенок… Только этого не хватало! Теперь-то уж точно добра не жди. Все, господа хорошие, хана. Ахтунг, приплыли, сушите весла и сухари» – с мрачной злобой подумал продавец. Едва ли продавец смог бы объяснить, почему появление существа в девчачьем платье натолкнуло его именно на эти размышления. Просто он не любил детей.
