Глеб Андреевич Васильев
Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
Прочтя письмо Трех толстушек, доктор Гаспарян заволновался.
– Как так – парадная форма одежды? Я же только позавчера сдал ее в химчистку – там как раз акция на стирку парадного была, – сказал он. – А по условиям акции стирка занимает не менее трех недель!
– Не колышет, – капитан Конский развернулся и решительно направился в сторону выхода.
– Да… но… – доктор развел руками. – Я постараюсь забрать свой парадный костюм завтра утром, но разве можно ручаться? Я не знаком с владельцем этой прачечной. Мне нужно изучить, каковы варианты подхода к нему и к его партнерам… в смысле, деловым партнерам. Я же не могу просто так прийти с улицы и сказать, что условия акции, на которые я согласился еще позавчера, сегодня меня уже не устраивают! Возможно, мне придется в обмен на любезность владельца прачечной предложить ему какие-либо свои услуги. Но может оказаться, что дело это небыстрое и потребует много времени. А еще, быть может, мое искусство окажется бессильным… Быть может, мне вовсе не удастся установить контакт с главным прачечником… Я боюсь… Такой короткий срок… Одно только утро… Я не могу обещать…
Конский прервал его. Приподняв одну бровь в полу-удивлении, он сказал:
– Это просто потрясающе, милок, насколько занудным может быть одно человеческое существо. Что ж, голубчик, приходи в рейтузах и со сломанным роботом. Мне даже любопытно посмотреть, сколько оттенков горя сменится на лицах Трех Толстушек.
– Да… но… робот? При чем тут робот? – опешил доктор. Он снова пробежался глазами по письму и тут же опечалился еще больше. – Черт! Постскриптум! Да кто их вообще читает, а? Я, конечно, все понимаю, но…
– Понимаешь, правда? – Конский покачал своей длинной и узкой головой. – Ой ли, малыш-докторчик?
– Я постараюсь, – лепетал Гаспарян. – Но поймите, это слишком ответственное дело, и после прачечной у меня едва ли останется хотя бы час времени…
– Увидимся завтра, я буду следить за тобой, – отрубил Конский и опустил бровь. – Если не подвернется ничего более возбуждающего, разумеется. Но посмотреть, как именитый петушок Серж Гаспарян одним ударом разбивает сердца Трех Толстушек и их наследницы, несомненно, прелюбопытно.
Иван Никитович, успевший изжевать свою ладонь до костей, отвалился от замочной скважины, как насосавшаяся пиявка – распухший и с кровью на губах. Хаотично перебирая ногами и руками, он пробрался в свою комнату, где к жердочке скотчем был примотан мертвый попугай. Напугавший его капитан Конский сел в служебный лимузин бирюзового цвета и уехал обратно во Дворец.
Андроид наследницы Софьи осталась сидеть на кухне, будто безнадежно ожидая горячего чая и хрустящего печенья.
Доктор проводил посетителя самыми грубыми и грязными словами, какие сумел вспомнить. Накричавшись вдоволь, Гаспарян отыскал стирателя-пыля-с-комиксов Ивана Никитовича и сказал ему необычно строгим голосом:
– Иван Никитович! Запомните. Я плачу вам за то, чтобы вы стирали пыль с моих комиксов. Но вам, судя по всему, нет дела до подобных пустяков и чудачеств старого доктора. Я дорожу славой мудрого человека, искусного доктора и хитрого мастера. Кроме того, дорожу своей коллекцией комиксов. Завтра утром я могу потерять и первое, и второе, но только не третье. Мне предстоит тяжелая работа всю эту ночь и утро. Поняли? – он помахал письмом Трех Толстушек. – Вы можете делать все, что вам угодно – шумите, стучите тарелками, делайте угар, сзывайте кур, ловите мышей и хоть трахайтесь с ними. Но! Когда я, обескровленный и уничтоженный, снова вернусь в свой дом, я хочу увидеть, что… НА МОИХ КОМИКСАХ НЕТ НИ ЕДИНОЙ ПЫЛИНКИ!!! Поняли?
Доктор Гаспарян был очень сердит.
Иван Никитович снова заперся в своей комнате.
– Странные вещи, очень странные вещи! – бормотал он, теребя пальцами свои седые усы. – Но я все понимаю… Все! Попугай, мармелад, китаец, кексики… кексики – очень вкусные, надо признать, кексики… хамелеон, кукла вуду и, конечно же, доктор Серж – это звенья одной дьявольской цепочки!
Чтобы не упустить нить конспирологического откровения, Иван Никитович решил написать письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями. Пришлось писать очень осторожно, чтобы шариковая ручка от нажима не визжала по-утиному и еще на манер новорожденных опоссумов. Иван Никитович боялась потревожить притихшие свинцовые шары в своем черепе.
Прошел час. Иван Никитович писал так, словно получал от этого извращенное удовольствие. Он дошел до описания подозрительного азиата, который появился сегодня утром в спальне доктора Гаспаряна.
«…Они ушли вдвоем. Доктор вернулся с Королем Ящериц, одетым в форму дворцового капитана. С собой они привезли куклу вуду, ничем не отличающуюся от других кукол аналогичного назначения. Но азиата с ними не было, а из пасти куклы вуду торчали ноги невинно убиенного младенца. Куда делся азиат, я, конечно же, знаю – он… Все подробности я сообщу вам в условленном месте в условленное время в обмен на гарантию защиты меня как свидетеля и сумму в размере миллиона. В случае согласия, прошу трижды крикнуть совой и покакать, как черепаха.
С уважением,
Имени и Отчества по понятным причинам сообщать не стану.
Ваш Иван Никитович»
Вопрос о том, куда делся азиат, он же…
ПРОВЕРЬТЕ СВОЮ ПАМЯТЬ ПРЯМО ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС И СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО!!!
Доктора Гаспаряна очень волнует вопрос, куда же делся азиат. Но кто же скрывается под притворно-желтой кожей псевдо-азиата?
– вариант №1 – наркоторговец Сеткин
– вариант №2 – артист Канатов
– вариант №3 – Лучшая Подружка Трех Толстушек
Итак – правильный ответ: капитан Конский! Вы недоумеваете? Не беда! Да, это действительно правильный ответ, но на совершенно другой вопрос! Стало быть, ваша память великолепна как минимум на 110%! Поэтому вернемся обратно к доктору Гаспаряну – ему сейчас совсем нелегко.
Забронировав очередь в прачечной, доктор Серж постоянно вздыхал и даже немного плакал. Сперва его огорошила новость, что владелец прачечной в отпуске, и говорить ему придется со старшим администратором. Затем он принялся размышлять о своих взаимоотношениях с артистом Канатовым.
Доктор сердился и разговаривал сам с собой:
– Какая неосторожность! Я сорвал и отдал бутон своей девственности первому попавшемуся типу, и вот вам результат – не звонит, не пишет. Всем мужикам только одного и надо! Я превратил его в азиата, окрасил его в чудесную краску, сделал его совершенно уникальным для нашей эстрады артистом, и вот вам вся благодарность – я забыт! Я брошен! Я покинут! Ах! Ну как же я мог быть так неосторожен! Неужели же мне сложно было подождать, чтобы Канатов сводил меня в ресторан или хотя бы в кино, прежде чем отдавать ему самое дорогое – бесплатную трансрасовую операцию и мое сердце?
Очень велико было расстройство доктора Гаспаряна. Вероломность Канатова, затем эта парадная форма одежды… Кроме того, вчерашние волнения, десять лимузинов на площади Благоденствия, ни один из которых ему не достанется…
– Ужасное время! – воскликнул доктор Серж. – Почему? За что? Как мне довелось оказаться в самой дерьмовой точке этого гниющего времени?
Пытаясь погасить свою бессильную злобу, доктор стал заливать ее крепким алкоголем. Он пил из горлышка коньяк, запивал его виски и закусывал кубиками замороженного абсента. Но от этого злоба становилась лишь жарче.
– А тебя я сюда ваааще не звал, понял? – доктор попытался сфокусировать на андроиде свой взгляд, но это ему не удалось. Робот двоился, троился, усмехался и даже приплясывал.
– Тебе уже башку вскрыли – мало? Еще хочешь? Ножевые нужны? По огнестрельным соскучился? А ломом поперек хребта давно не перепадало? – брызжа алкогольной слюной, визжал Гаспарян.
Он не знал, какому осквернению подвергся андроид. Доктор не предполагал, что весь ущерб киборгу причинил один лишь наркоторговец Сеткин, считающий, что им руководят человек-пицца и заяц с двумя волчьими головами. Ему это было совершенно безразлично.
Доктор заткнул за пояс монтировку, взял в правую руку мачете, а в левую крупнокалиберный пистолет. Рассветное солнце летело в окно. Оно ярко освещало робота и пускало солнечных зайчиков через полированный ствол пистолета и отточенное лезвие мачете. Серж Гаспарян смотрел.
«Странно, очень странно, – размышлял он. – Я где-то видел уже эту отвратительную рожу… Ну да, конечно! Я видел, я ее узнаю. Но где? Когда? Этот подонок был живым, он… он.. он меня как-то поимел! Обсчитал? Подсунул порченый товар? Развел, как лоха? Хм… я был тогда недостаточно внимательным. Но впредь я буду супер внимательным. Слышишь, чертова кукла?».
Серж занес мачете над лопнувшей головой андроида и одним ударом разрубил пополам. Затем он отбросил мачете, взял пистолет обеими руками и давил на спусковой крючок до тех пор, пока запас патронов не иссяк, а тело робота не стало напоминать вид долины гейзеров с высоты птичьего полета. После этого Гаспарян допил все, что было, и принялся медленно дробить монтировкой оставшиеся детали куклы – шарнир за шарниром, узел за узлом, болтик за болтиком. Когда он закончил, андроид больше не напоминал юношу. Нет, теперь он походил на паштет с серебряными искорками.
Доктор Гаспарян с пьяным злорадством любовался результатом своей необыкновенной работы. И все время его не покидала мысль о том, что где-то когда-то он видел это же мерзкое существо во плоти. Особенно знакомыми ему казались глаза – даже вися на ниточках, они не утратили своего бессмысленного выражения… Серж смутно чувствовал, что этот взгляд не к добру – он пробуждал в нем неприятные чувства: ощущения униженности, публичного позора, бессильного гнева и, почему-то, неутолимого голода.
Доктор не выдержал и громко произнес:
– Сколько вас? Вы за мной следите? То, что случилось с тобой – это предупреждение всем вам!
Но робот молчал. Собственно, этого робота уже не существовало. Тогда доктор Гаспарян спохватился. Уже день на дворе, а администратор прачечной так и не перезвонил. К тому же андроид испорчен.
Медлить было нельзя. Серж принялся готовить свой захмелевший ум к серьезной работе. «Я должен сделать сверх хорошую мину при хоть какой-нибудь игре».
Иван Никитович дописал десятое письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями – про первые девять он успел забыть. Пять минут он скучал, потому как кексики кончились и весь алкоголь выпил Серж. После его начали заново разбирать конспирологические мысли. «Зачем Гаспаряну парадная форма одежды на следующий день после гибели моего попугая? Уж не потому ли, что мой попугай был государственным деятелем…»
Стиратель-пыли-с-комиксов тихо подкрался к дверям спальни и заглянул в замочную скважину. Увы! Туда был вставлен ключ. Он ничего не увидел, но зато дверь открылась, и вышел доктор Гаспарян. Он был так расстроен, что даже не стал напоминать Ивану Никитовичу о комиксах.
– Иван Никитович, – сказал доктор. – Я тут внезапно понял, что все вокруг сволочи и подонки. Я устал, я ухожу.
– То есть… Куда это?
– Ухожу – это фигура речи, – Гаспарян снова занервничал. – Я уезжаю во Дворец к Трем Толстушкам – без парадной одежды и без постскриптума.
Он помолчал, потом стал тереть ладонью лоб.
Иван Никитович отступил в изумлении:
– Во Дворец Трех Толстушек?
– Да, Иван Никитович. Дело очень скверное. Мне крайне неприятно, что ваши мозги стухли настолько, что мне простейшие просьбы приходится дважды повторять.
Иван Никитович готовился заехать доктору между глаз, но вместо этого заплакал.
– И вот такая реакция в частности тоже в печенках сидит, – поморщился Серж. – Вызвать мне такси до Дворца – хоть это-то вы сможете?
Через три часа перед домом доктора Гаспаряна стояла повозка, в которую был запряжен один недовольного вида ослик.
– Ива…ика… тови…, – садясь в повозку, доктор задыхался от гнева. – Я… вам… строю… здец… олной… грамме… Такс… лядь!!!
Иван Никитович кусал ладонь, на которой уже успела запечься кровавая корка, и качала головой до тех пор, пока не испугалась, что голова отвалится.
Доктор Гаспарян, одетый в спортивный костюм, усадил рядом с собой мешок с прахом андроида и уехал.
Глава
VII
Ночь ожившего киборга
Ветер свистал в оба уха доктора Гаспаряна, сидящего в открытой повозке. Мелодия выходила отвратительная, даже хуже того, что среди молодежи принято называть рэпчиком.
Доктор закрыл уши воротником, показал ветру язык и выплюнул несколько матерных слов, пахнущих серьезным перегаром.
Тогда ветер занялся облаками. Он то задувал их, то катил, то лепил из них всевозможные фигуры различной степени пристойности, то проваливал за черные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, словно ветер понял, что огромная облачная задница доктора не впечатляет, он похолодел от злости.
Сержу пришлось закутаться в плащ.
– Погоняйте, осел! То есть, уважаемый, погоняйте своего осла! Пожалуйста, погоняйте! Два счетчика! Нет, три! У тебя, осел, ведь есть счетчик? То есть, конечно же, я имею в виду, есть ли счетчик у твоего осла, ишак ты облезлый!
Как это часто бывает, когда раж опьянения отступает и ему на смену приходят посталкогольные страхи, доктор Серж неведомо от чего жутко перепугался, и теперь торопил кучера.
Несмотря на ясный день и сияющее в небе солнце, Гаспарян чувствовал себя очень тревожно. Лица людей на улице казались доктору злыми, уродливыми, а порой и вовсе бесформенными. Только в паре целующихся юношей он увидел не столько агрессию, сколько тягостное ожидание страшных событий.
В этот день многое казалось необычным и подозрительным. И доктор опасался даже того, что глаза андроида, чего доброго, выпрыгнут из мешка и задушат его своими ниточками. Он старался не смотреть на останки робота.
«Чепуха! – успокаивал себя Серж. – У меня всего лишь абстинентный синдром. Самое обыкновенное похмелье. Вот приму сейчас пару таблеточек алкозельцера, и все как рукой снимет! …да кого я пытаюсь обмануть! Алкозельцер бесполезен! Я обречен на страдания и муки… пока все само не пройдет… Ах, если скорей бы добраться до Дворца Трех Толстушеук! У них наверняка найдется пиво…»
Повозка, влекомая ослом, тащилась крайне медленно, да еще и прочь от центра города и дворца Трех Толстушек. Но Серж, поглощенный страданиями, не обратил на это внимания. Он вспомнил, что есть очень хорошее средство от похмельных страхов: заснуть. Надвинув на глаза шляпу, доктор начал считать до ста. Это не помогло. Тогда он воспользовался другим сильно действующим средством. Гаспарян повторял про себя:
– Один золотой слиток и один золотой слиток – два золотых слитка; два золотых слитка и один золотой слиток – три золотых слитка; три золотых слитка и один золотой слиток – четыре золотых слитка…
Дошло до целого состояния, почти приблизившегося к истинной сумме на сберегательных счетах Гаспаряна. А уже сто двадцать третий золотой слиток из воображаемого металлического бруска превратился в настоящего желтого азиата со сверкающей кожей. И так как доктор не мог понять, случайный ли это слиток-оборотень или это артист Канатов после трансрасовой операции, то, очевидно, Серж спал и начинал видеть сон либо стремительно сходил с ума.
Нет, конечно, доктор Гаспарян все же спал. Хотя бы по той причине, что в качестве сумасшедшего этот персонаж автору совершенно без надобности.
Даже в похмельном сне время проходит гораздо быстрее, чем наяву. Во всяком случае, Серж во сне успел не только доехать до Дворца Трех Толстушек, но и выпить в компании правительниц две кружки свежего, прохладного и весьма вкусного пива. Толстушки сидели перед доктором на полу и с восхищением смотрели на него снизу вверх. Сам же Серж восседал на спине огромного, как слон, азиата. На лицах Толстушек кроме очевидного восхищения мощью интеллекта Гаспаряна, его красотой и сексуальной привлекательностью отчетливо читались неловкость, вина и даже страх.
Но доктор не хотел слушать никаких объяснений и оправданий.
«Вы, милые мои, совсем обнаглели – увы, но это неоспоримый факт, – говорил он спокойно и сурово. – Что вы о себе думаете, голубушки? Что можете причинять мне беспокойство просто так – по первому желанию или чиху вашей левой пятки? Какое неслыханное хамство – пригласить человека в гости в парадной форме одежды, не предупредив его об этом хотя бы за три недели! Какой произвол тирании, всучить заслуженному деятелю киборга без инструкций, да к тому же сломанного! Конечно, я премного благодарен вам за пиво – оно превосходно, но… Мой вердикт отнюдь не в вашу пользу, девушки. Боюсь, ваши времена прошли, и пора это порочное самовластье того – сковырнуть ко всем чертям. А прежде, чем на обломках самовластья начнут красивым почерком писать мое имя, вам в назидание придется съесть то, что осталось от проклятого андроида…»
Толстушки просили прощения. Главным образом они боялись, что им действительно придется глотать изувеченные механизмы и микросхемы робота. Они говорили так:
«Мы уже привыкли править страной кое-как, мы такие бездарные… Если нас прогнать, это ничего. От этого всем сразу станет лучше, даже нам самим. Уж такие мы дуры, что простите нас милостиво, Серж Артурович, дорогой вы наш. Мы же сами всеми руками за то, чтобы страной руководил умный, талантливый, гениальный, красивый и харизматичный лидер, вроде вас! Тут мы даже ни капельки не сомневаемся! Но… Но андроид, этот робот! Он совершенно не полезен для употребления внутрь. В нем нет витаминов, в нем нет жиров, белков, никаких полезных аминокислот, наоборот – сплошной синтетический яд. Андроид в высшей степени несъедобен. Умоляем, пожалейте нас! Наши желудки после диеты стали такими нежными и разборчивыми, что бутерброды с киборгом просто уничтожат их…»
«Нет! – кричал в гневе доктор Гаспарян. – Нет! Так легко отделаться вам не удастся! Сперва андроид уничтожит ваши желудки! Да! А потом вы придете ко мне! Вы приползете, и будете умолять, чтобы я вас вылечил! И, быть может, в своем благородстве и незлопамятстве я сделаю вам колоноскопию с пятипроцентной скидкой… Но за операцию вы заплатите сполна!»
Крик был так резок, что доктор проснулся.
– Заплатите сполна! – кричал кто-то над самым его ухом.
Теперь уже доктор не спал. Это кричали наяву, и явно не он сам. Гаспарян освободил глаза из-под шляпы и огляделся. День, пока он спал, успел смениться вечером.
Повозка стояла перед опущенным шлагбаумом. Радом со шлагбаумом располагалась будочка, в окне которой виднелась темная фигура: она-то и подняла крик, впутавшись в сон доктора.
– В чем дело? – спросил доктор. – Где мы находимся? Почему на нас кричат?
– Чтобы въехать на этот участок федеральной трассы, ведущей из нашей страны в Испанию, вы должны заплатить, – сказала фигура в окошке. – Заплатить сполна! А не ослиным пометом, как мне тут предлагает ваш водитель осла.
– Какая, к черту, федеральная трасса? При чем тут Испания и ослиный помет?! Мне необходимо явиться во Дворец Трех Толстушек, – доктор был возмущен.
Человек в будочке говорил железным голосом:
– Пока не заплатите, по этой дороге я вас не пущу дальше ни на один ослиный шаг. Поворачивайте! А в остальном – вам решать, хоть во Дворец езжайте, хоть туда, откуда из осла помет выходит.
Доктору стало не по себе. Однако он не сомневался, что, узнав, кто он, его немедленно пропустят, пусть даже и в Испанию или на Северный полюс.
– Я доктор Серж Артурович Гаспарян, – сказал он важно.
В ответ загремел смех. Человек в будке, отсмеявшись, продекламировал стишок:
Серж Артурыч Гаспарян
И Канатов – его тян
Дули вместе кокаин,
Но китайцем стал один
– Что ж, молодой человек, полагаю, что вы сами напросились! – стараясь сохранять спокойствие, визжал Гаспарян. Доктор протянул руку за мешком с перемолотым роботом – тот был достаточно увесистым, чтобы удар им по голове раз и навсегда отучил человека в будке зубоскалить. Но вдруг…
Мешка с останками андроида не оказалось. Пока Серж спал, он выпал из открытой повозки.
Доктор похолодел.
«Чем же я нахлобучу этому хаму? Что же я скормлю Трем Толстушкам? Может быть, это все сон?» – мелькнуло у него в сознании.
Увы! Это была действительность.
– Понравилось? – хохотнул человек в будке. – А то я еще пару стишков про тебя знаю.
Пришлось срочно просить кучера повернуть. Повозка заскрипела, фыркнул осел, и бедный похмельный и униженный доктор поехал. На этот раз в нужную сторону – ко дворцу Трех Толстушек.
Он не выдержал и заплакал. С ним так грубо разговаривали, его назвали на ТЫ! И смеялись над его запоздалой, но искренней любовью! А самое главное – он никогда не дул кокаин!
«Это значит, что я потерял авторитет. А ведь из меня мог выйти отличный диктатор!».
Он плакал и ничего не видел от слез. Ему захотелось зарыться головой в мягкий живот Канатова или хотя бы в подушку.
Между тем кучер погонял ослика, отчего тот шел все медленнее и медленнее. Десять минут огорчался доктор Гаспарян. Но вскоре вернулась к нему обычная его рассудительность и навыки позитивного мышления, за курсы по овладению которыми он заплатил отнюдь не мало.
«Я еще могу «выстрелить», – обдумывал он. – От меня никто и ничего не ожидает, все считают меня просто эксцентричным, гениальным и состоятельным доктором. Пожилым, да. Немного нетрадиционно сексуальным, пусть так. Но! Кто в этой стране кроме меня вообще способен конструктивно мыслить? Никто! Так-то! Стало быть, я еще всем покажу!»
– Ну что? Что ты думаешь на счет моих шансов в итоге? – спросил Серж кучера.
– Ничего. Ничего уж не видать, господин, – отвечал кучер, подслеповато щурясь на свет зажегшихся фонарей.
– Как же можно совсем ничего не думать! – возмутился Гаспарян.
Тогда кучер стал сообщать ему о совсем ненужных и неинтересных своих мыслях:
– Вот на обочине бочонок из-под пива. Думаю, что проковыряй я в его днище дыру, то и не нашлось бы во всем свете для меня лучшей жены. И форма, и объем, и аромат – все, как я люблю. А что неболтлива будет, да не слишком сообразительна – оно все к лучшему. А главное – подержаться есть за что!
– Нет… не то… – поморщился Серж.
– Вот на дороге хороший, большой кусок стекла. Думаю, таким можно долго водить по чьим-нибудь венам, гадая – лопнут ли, потечет ли багровый сок, или нужно надавить еще сильнее. Или, если есть кураж, такой кусок можно разом пихнуть в глазницу того парнишки, что прикован к батарее в моем подвале. Он был плохим мальчуганом, честное слово. Хотите на него посмотреть? Я тут неподалеку живу.
– Нет, – отрезал Гаспарян.
– О, вот рваный башмак. Что же мне о нем думать? Примерно таким я представляю ваш зад, доктор. Поразмышлять еще над этим?
– Нет, – все тише отвечал Гаспарян.
Кучер, хоть и был откровенно безумен, старался вовсю. Он высмотрел все глаза.
– А уважение, авторитетность, перспективу и большой политический потенциал вы видите? – слабым голосом спрашивал Серж.
– Нет, – говорил кучер печальным басом.
– Ну, в таком случае, даже если вы не видите… Больше нет смысла надеяться… любить… верить… Ах, прав был тот насмешник в будке! Никчемный я старикашка!..
И доктор снова готов был заплакать.
Кучер несколько раз сочувственно потянул носом.
– Что же делать? Хотите, я могу подумать о чем-нибудь совершенно ином.
– Ах, я уж не знаю… – Серж сидел, опустив голову на руки, и покачивался от горя и толчков повозки. – Хотя… Я знаю! Ваш осел! Вот этот – чья задница последний десяток часов мелькает у меня перед носом! Вот кто никогда не сможет «выстрелить», вернуть свой авторитет и всем показать, что его еще рано сбрасывать со счетов!
– Старик, ты точно не поехавший, а? – повернув морду к повозке, с опаской спросил ослик.
Гаспарян хотел отчитать животное за неуместные намеки, но тут ему захотелось кушать. Он помолчал немного, а потом заявил очень торжественно:
– Я сегодня не обедал. Везите меня к ближайшему ресторану.
Голод успокоил доктора.
Долго они ездили по вечерним улицам. Все рестораны даже успокоившемуся Сержу казались какими-то не такими: тут было слишком дорого, а там подозрительно дешево, здесь тусовалось чрезмерно много иностранцев из ближнего зарубежья, а в кафе за углом не знали рецепта чахохбили и не умели готовить манты.
– А! Была не был! Вези меня к тем корейцам, мимо чьего трактира мы проезжали два часа назад, – наконец решился доктор. – Там у входа я видел цепного пса, которого явно кормят сверх меры. Моя эрудированность подсказывает, что пес толст неспроста. И уж коли корейцы его так раскормили, то не иначе, как для своего стола по своим корейским традициям. Себя они травить не станут, так что и мне ничто не угрожает, если я потребую приготовить мне стейк из этой псины. А что до того, что я раньше не ел собачатины, то… Знаешь ли, любезный, в жизни стоит попробовать все! По крайней мере, надеюсь, что собачатина стоит дешевле свинины и не дороже индюшатины.
Когда повозка вернулась к корейскому ресторану, Серж вбежал внутрь и в точности повторил все то, что до этого говорил кучеру. Реакция владельца поразила доктора. Он не только выставил Гаспаряна за дверь, но еще и повесил новые кодовые замки, забил окна толстыми решетками, а цепного пса увел со двора внутрь дома.
– Серт восьми! – возмущался кореец. – Если они сютить, я не симиюсь над такой сютка. Они сидесь больной на головка. Не пилачь, Плюто, я не дам им тебя сикусать.
Доктор Гаспар потерял всякую надежду утолить свой голод и отдохнуть. Вокруг не было никаких признаков чего-то хоть сколько-нибудь аппетитного.
– Неужели ехать домой? – взмолился доктор. – Но это так далеко… А почтенный Иван Никитович – мне кажется, что в еду вместо соли и перца он подсыпает птичьи экскременты. Я умру от голода!
И вдруг он почувствовал запах клубного сэндвича. Приятно пахло сыром, румяными булочками с кунжутом, жареной котлетой-гриль из рубленой говядины, луком и даже нотка маринованного огурчика, который Серж обычно выбрасывал, сейчас стимулировала его слюноотделение. А кучер в ту же минуту увидел невдалеке свет, льющийся на темную обочину.
Что это было?
– Вот если бы стейк-хаус! – воскликнул доктор в восторге.
Они подъехали.
Оказалось, вовсе не стейк-хаус.
В стороне от нескольких ресторанов, на пустыре, стоял трейлер.
Узкая полоса света оказалась щелью неплотно закрытой двери этого домика на колесах.
Кучер вылез из повозки и пошел на разведку. Доктор, забыв о злоключениях, наслаждался запахом сэндвича. Он сопел, посвистывал носом и жмурился.
– Во-первых, я боюсь, что могу кого-нибудь убить! – кричал кучер из темноты. – Во-вторых, я опасаюсь, что это может мне понравиться…
Все обошлось благополучно – по дороге до трейлера кучер не встретил никого, кого можно было бы убить и получить от этого удовольствие. Он взобрался по ступенькам к дверям и постучал.
– Кто там?
Узкая полоска света превратилась в широкий, яркий четырехугольник. Дверь раскрылась. На пороге виднелась человеческая фигура. Среди пустого окрестного мрака на ярко освещенном фоне она казался тенью.
Кучер отвечал вопросами:
– А вы давно тут живете? То есть, не тут, а вообще. Может быть, вам здесь надоело? В смысле жить. Ну, не в этом конкретном месте, а на этом свете. А? Вы не подумайте, что я какой-нибудь дикий маньяк. Нет! У меня при себе и доктор имеется – вон Серж Гаспарян, в повозке сидит и слюни пускает. Так что, не хотите ли воспользоваться моими услугами и послать к черту этот прогнивший мирок?
– Излишняя многословность – дикие маньяки себе такого не позволяют, – произнесла тень с порога. Она взмахнула рукой, и кучер ввалился внутрь трейлера. Причем двумя кусками – сперва голова, а потом и тело. – Мы очень довольны, что ты привел к нам доктора Гаспаряна. Его очень не хватало в балаганчике дядюшки Обрезка.
Счастливый конец кучера! Довольно его дурацких размышлений и ночных странствий! Да здравствует балаганчик дядюшки Обрезка!
И доктор Серж, и ослик с кучером нашли приют. Правда, для последнего и приют оказался последним. Трейлер же был весьма вместительным, теплым и уютным. В нем со своими друзьями жил дядюшка Обрезок.
Кто не слышал этого имени! Кто не знал о дядюшке Обрезке! Круглый год он со своими головорезами держал в ужасе даже самых лютых отморозков города. В команде Обрезка были садисты, каннибалы, кровожадные монстры, сексуальные извращенцы и прочие социопаты всех мастей. Если кто-то становился целью дядюшкиной команды, то пара обрезков – это все, что от него оставалось. Мало кто знал об этом, но перед тем, как стать артистом, членом банды Обрезка был сам ныне безынтересный всем и каждому Канатов.
Мы уже знаем, что он стал единственной звездой, из-за которой площадь получила название Почти Всех Звезд. И еще мы знаем, что он был покрыт толстым слоем мякоти экзотического плода дуриана, славящегося своим невыносимым запахом. Также нам известно, что азиатом Канатов решил стать в честь своего любимого киноактера-каратиста – Стивена Сигала. По крайней мере, мы слышали что-то такое.
Сколько мозолей вскакивало на руках зрителей, и маленьких и больших, когда Канатов выходил на сцену! Так усердно швыряли в него камни торговцы, наполнители кошачьих туалетов – нищие старухи, недоеденные бутерброды – школьники, окурки с марихуаной – солдаты, гнилые помидоры и тухлые яйца – все остальные… Теперь, впрочем, торговцы сожалели о своей неметкости: «У нас был шанс размозжить его башку, а мы упустили его, парни…»
Только дядюшка Обрезок радовался новостям о сомнительных достижениях артиста Канатова. Он был доволен, что птенец, вылетевший из его гнезда, стал лучшим серийным насильником в истории. В том, как Канатов насиловал уши, глаза и мозги публики, с ним не могло бы соперничать ни одно живое существо во всей Вселенной.
Доктор Гаспарян ничего не сказал о том, что произошло с Канатовым. Умолчал он также о том, что рад скоропостижному исчезновению кучера. Серж переживал, что пользование услугами извозчика в течение почти что суток может оказаться излишне дорогим удовольствием.
Что же увидел доктор в трейлере?
Его усадили на пуфик, украшенный человеческими черепами и проволокой, на которую были нанизаны человечьи зубы. Все обитатели дома на колесах отправились по своим уголкам – спать и переваривать рубленные котлеты-гриль из недавнего кучера.
Серж сидел на пуфике и осматривал помещение. На ящике горел тусклый фонарик на подсевших батарейках. На стенах висели ножи, механические и моторизованные пилы, мачете, кинжалы, окровавленные маски, крюки, костюмы, сумочки и лоскутные подушки, сшитые из человеческой кожи. С тех же стен глядели криво отрезанные и плохо забальзамированные головы жертв и бывших друзей банды Обрезка. У некоторых изо рта торчали их собственные засушенные гениталии; у других вместо лиц были дыры, воронки, провалы и блюда с алым месивом.
