Георг Гегель
Учение о сущности
А. Тожество
1. Сущность есть простая непосредственность, как снятая непосредственность. ее отрицательность есть ее бытие; она равна самой себе в своей абсолютной отрицательности, в силу которой инобытие и отношение к другому просто в себе самом исчезает в чистом саморавенстве. Сущность есть т. обр. простое тожество с собою.
Это тожество с собою есть непосредственность рефлексии. Она не есть такое равенство с собою, как бытие или также ничто, но такое равенство с собою, которое восстановляет себя к единству, не восстановление из другого, но это чистое восстановление из себя и в себя само; существенное тожество. Тем самым оно не есть отвлеченное тожество, возникает не через относительное отрицание, происходящее вне его и не ограничивается только отделением от него различенного, по-прежнему оставляя последнее вне его, как сущее; но бытие и вся определенность бытия не только относительны, а сами в себе сняты; и эта простая отрицательность бытия в себе есть самое тожество.
Последнее есть потому вообще еще то же самое, что и сущность.
Примечание 1-е. Мышление, удерживающее себя на внешней рефлексии и незнающее ни о каком ином мышлении, кроме внешней рефлексии, не достигает познания тожества, как оно было только что изложено, или, что то же самое, познания сущности. Такое мышление всегда имеет перед собою лишь отвлеченное тожество и вне и рядом с ним – различение. Это мышление полагает, что разум есть не более, чем ткацкий станок, на котором основа – тожество – и уток – различение – внешним образом соединяются и сплетаются между собою; или при новом анализе выделяет сначала особо тожество, а затем оставляет рядом с ним различение, является сначала отожествлением, а затем снова различением: отожествлением, поскольку отвлекается от различения, различением, поскольку отвлекается от отожествления. Надлежит совсем оставить в стороне эти утверждения и мнения о том, что делает разум, так как они до некоторой степени имеют лишь историческое значение; и напротив, рассмотрение всего, что есть, в нем самом, показывает, что оно в своем равенстве с собою не равно и противоречиво, а в своем различии, в своем противоречии тожественно с собою, и есть в нем самом это движение перехода одного из сказанных определений в другое; и именно потому, что каждое из последних в нем самом есть противоположность себе. Понятие тожества, по коему последнее есть простая относящаяся к себе отрицательность, не есть произведение внешней рефлексии, но вытекло из самого бытия. Наоборот, то тожество, которое вне различения, и различение, которое вне тожества, суть порождение внешней рефлексии и отвлеченности, которая произвольно удерживается на этой точке зрения безразличного различия.
2. Это тожество есть ближайшим образом сама сущность, а не ее определение, вся рефлексия, а не ее отвлеченный момент. Как абсолютное отрицание, оно есть отрицание, которое непосредственно отрицает себя само; небытие и различение, исчезающее в своем возникновении, иначе отличение, коим ничто не отрицается, но которое непосредственно совпадает с самим собою. Отличение есть положение небытия, как небытия другого. Но небытие другого есть снятие другого, а тем самым и самого отличения. Таким образом, отличение дано здесь, как относящаяся к себе отрицательность, как небытие, которое есть небытие себя самого; как небытие, имеющее свое небытие не в другом, а в себе самом. Поэтому дано относящееся к себе, рефлектированное различение или чистое, абсолютное различение.
Или, иначе, тожество есть рефлексия в себя само, которая такова, лишь как внутреннее отталкивание, и это отталкивание есть рефлексия в себя, непосредственно возвращающееся в себя отталкивание. Тем самым тожество есть тожественное себе различение. Но различение тожественно себе, поскольку оно есть не тожество, а абсолютное не-тожество. Не-тожество же абсолютно, поскольку оно не содержит ничего из своего другого, но содержит лишь себя, т. е. поскольку оно есть абсолютное тожество с собою.
Тожество есть, следовательно, в нем самом абсолютное не-тожество. Но оно есть также в противоположность последнему определение тожества. Ибо как рефлексия в себя, оно полагает себя, как свое собственное небытие; оно есть целое, но как рефлексия оно полагает себя, как его собственный момент, как положенное, от которого оно есть возврат в себя. Лишь таким образом, как момент, оно есть тожество, как таковое, как определение простого равенства с самим собою в противоположность абсолютному различению.
Примечание 2. В этом примечании я ближе рассмотрю тожество, как начало тожества, которое пытаются возвести в первый закон мышления.
Это предложение в своем положительном выражении A=A есть прежде всего не что иное, как выражение пустого тожесловия. Было поэтому правильно замечено, что этот закон не имеет содержания и не приводит ни к чему далее. Таким образом, пустое тожество, за которое держатся те, которые стараются постоянно выставить его, как нечто истинное, означает лишь, что тожество не есть различие, но что тожество и различие различны. Они не видят, что тем самым они уже высказывают, что тожество есть различное, ибо они высказывают, что тожество различается от различия; поскольку этим вместе с тем допускается, что такова природа тожества, допускается, что тожество не внешним образом, а в нем самом, по своей природе таково, что оно различно. Но далее, поскольку они держатся за это неподвижное тожество, имеющее свою противоположность в различии, то они не видят, что они тем самым обращают тожество в одностороннюю определенность, которая, как таковая, лишена истины. Допускается, что начало тожества выражает лишь одностороннюю определенность, что оно содержит лишь формальную, отвлеченную, неполную истину. Это правильное суждение непосредственно удостоверяет, что истина достигает полноты лишь в единстве тожества и различия и потому состоит лишь в этом единстве. Поскольку признается, что это тожество несовершенно, то эта полнота, сравнительно с которой тожество несовершенно, предносится мысли, как совершенное; но поскольку с другой стороны тожество удерживается, как абсолютно отдельное от различия, и в этом разделении признается за существенное, имеющее значение, истинное, то в этих противоречащих утверждениях нельзя усмотреть ничего, кроме неспособности привести к единству мысли о тожестве, как отвлеченно существенном, и о нем же, как несовершенном, кроме недостаточности сознания о том отрицательном движении, каким изображается само тожество в этих утверждениях. Или, если выражаются так, что тожество есть существенное тожество, как отделение от различия, или в отдельности от различия, то тем самым непосредственно высказывается истина, что тожество состоит в отделении, как таковом, или в отделении по существу, т. е. что тожество есть не для себя, а момент отделения.
Что касается иного удостоверения в абсолютной истине начала тожества, то это удостоверение постольку основывается на опыте, поскольку всякое сознание ссылается на опыт; т. е. поскольку сознанием высказывается это предложение, А есть А, дерево есть дерево, то оно (сознание) немедленно соглашается с ним и удовлетворяется тем, что это предложение непосредственно само собой ясно и не требует никакого иного обоснования и доказательства.
С одной стороны, та ссылка на опыт, согласно которой это предложение вообще признается всяким сознанием, есть просто фраза. Ибо, конечно, хотят сказать не то, что в каждом сознании был произведен опыт над отвлеченным предложением А=А. Поэтому ссылка на действительно произведенный опыт не имеет какого-либо серьезного значения, но есть лишь удостоверение в том, что если бы был произведен опыт, то в результате получилось бы всеобщее признание. Но если бы тут имелось в виду не отвлеченное предложение, как таковое, а оно же в конкретном приложении, из которого должно бы было быть лишь развито первое, то утверждение его всеобщности и непосредственности состояло бы в том, что каждое сознание и притом в каждом своем проявлении кладет его в основание, или что это предложение implicite заключается в каждом сознании. Но конкретное и приложение и есть именно отношение простого тожественного к некоторому отличному от него многообразию. Выраженное в предложении конкретное есть ближайшим образом синтетическое предложение. Из самого конкретного или выражающего его синтетического предложения, правда, можно бы было путем отвлечения вывести посредством анализа предложение о тожестве; но это отвлечение на деле не покидало бы, а изменяло бы опыт, как таковой; ибо опыт содержит, напротив, тожество в единстве с различием и служит непосредственным опровержением того утверждения, согласно коему отвлеченное тожество, как таковое, есть нечто истинное, так как в каждом опыте проявляется совершенно противоположное, а именно тожество только в соединении с различием.
Но, с другой стороны, и опыт над чистым предложением о тожестве производится достаточно часто, чтобы в каждом опыте ясно обнаружился смысл той истины, которую оно в себе заключает. А именно, если напр., на вопрос: что такое растение? дается ответ: растение есть растение, то все общество, на котором испытывается истина этого предложения, немедленно соглашается с ним и вместе с тем столь же единогласно заявляет, что тем самым не говорится ничего. Если кто-либо открывает рот и обещает изложить, что такое Бог, именно что Бог есть Бог, то общее ожидание обманывается, так как оно было направлено к различному определению; и если это предложение объявляется абсолютною истиною, то такая речь об абсолютном ценится весьма низко; ничто не считается более скучным и несносным, чем речь, пережевывающая одно и то же, выдаваемая за речь, долженствующею быть истиною.
При ближайшем рассмотрении скуки от такой истины оказывается, что начало: растение есть… служит подготовкою к тому, чтобы сказать что-нибудь, дать дальнейшее определение. Но так как повторяется лишь то же самое, то получается обратное, в результате оказывается ничто. Следовательно такое тожесловие противоречит само себе. Вместо того, чтобы быть в себе истиною и абсолютною истиною, тожество есть поэтому ее противоположность; вместо того, чтобы быть неподвижною простотою, оно есть выход из себя и саморазложение.
Таким образом, в форме предложения, в которой выражается тожество, заключается более, чем простое отвлеченное тожество; в ней заключается то чистое движение рефлексии, в котором другое выступает, лишь как видимость, как непосредственное исчезание. А есть – это начало, которому предносится различное, к коему должен быть совершен выход; но различное не достигается; А есть… А – различие есть лишь исчезание; движение возвращается в себя. Форма предложения может считаться скрытою необходимостью дать в этом движении прибавку к отвлеченному тожеству. Таким образом является снова А, или растение, или какой-либо иной субстрат, который, как бесполезное содержание, не имеет никакого значения; но оно образует различие, возникающее, по-видимому, случайно. Если вместо А и всякого иного субстрата взять самое тожество – тожество есть тожество, – то также оказывается, что вместо него можно равным образом взять всякий иной субстрат. Поэтому, если только требуется сослаться на то, что обнаруживает опыт, то в последнем обнаруживается лишь, что в выражении тожества проявляется непосредственно различие; или определеннее согласно вышесказанному, что это тожество есть ничто, что оно есть отрицательность, абсолютное различение от самого себя.
Другое выражение тожества: А не может быть вместе А и не-А имеет отрицательную форму; оно именуется началом противоречия. Тому, как привходит к тожеству форма отрицания, отличающая это предложение от предыдущего, нельзя привести никакого оправдания. Но эта форма заключается в том, что тожество, как чистое движение рефлексии, есть простая отрицательность, содержащаяся в приведенном втором выражении этого предложения в более развитом виде. Высказывается А и не-А, как вполне другое, но последнее появляется лишь затем, чтобы исчезнуть. Тожество выражается, таким образом, в этом предложении, как отрицание отрицания. А и не-A. различены, и эти различенные относятся к одному и тому же А. Поэтому тожество изображено здесь, как эта различимость в одном отношении или как простое различение в нем самом. Отсюда явствует, что как само начало тожества, так еще более начало противоречия имеют не только аналитическую, но и синтетическую природу. Ибо последнее содержит в своем выражении не только пустое, простое равенство с собою, не только свое другое вообще, но даже абсолютное неравенство, противоречие в себе. Самое же начало тожества содержит, как было относительно него показано, движение рефлексии, тожество, как исчезание инобытия.
Из этого рассмотрения следует, что, во-первых, начало тожества или противоречия, долженствующее выразить, как истину, лишь отвлеченное тожество в противоположность различению, есть не закон мышления, а скорее противоположное ему; во-вторых, что эти начала содержат в себе более, чем мнится в них, а именно самую эту противоположность, самое абсолютное различение.
B. Различение
1. Абсолютное различение
Различение есть отрицательность, свойственная рефлексии в себя; ничто, высказываемое через тожесловие; существенный момент самого тожества, которое вместе с тем определяет себя и отличает от различения, как отрицательное самого себя.
1. Это различение есть различение в себе и для себя, абсолютное различение, различение сущности. Оно есть различение в себе и для себя, не различение через что-либо внешнее, но относящееся к себе, следовательно, простое различение. Важно понимать абсолютное различение, как простое. В абсолютном различении А и не-A образуется через простое нет, как таковое. Самое различение есть простое понятие. Две вещи, так говорится, различаются тем, что они и т. д. Тем – это значит в одном и том же отношении, на основании того же определения. Это различение рефлексии, а не инобытие существования. Существование и другое существование положены, как находящиеся одно вне другого, каждое из определенных одно в противоположность другому существований имеет непосредственное бытие для себя. Напротив, другое сущности есть другое в себе и для себя, не другое другого, находящегося вне его, – простая определенность в себе. И в сфере существования инобытие и определенность оказываются той же природы, простою определенностью, тожественным противоположением; но это тожество обнаружилось лишь, как переход одной определенности в другую. Здесь же в сфере рефлексии различение выступает, как рефлектированное, положенное так, как оно есть в себе.
2. Различение в себе есть относящееся к себе различение; таким образом оно есть отрицательность самого себя, различение не от другого, а себя от самого себя; оно не есть оно само, но свое другое. Но различенное от различения есть тожество. Поэтому оно есть оно само и тожество. Оба вместе образуют различение; оно есть и целое, и свой момент. Можно также сказать, что различение, как простое, не есть различение; оно таково лишь в отношении к тожеству; но собственно оно, как различение, содержит также и себя и самое это отношение. Различение есть и целое, и свой собственный момент так же, как тожество есть и целое, и свой момент. Это должно считаться существенною природою рефлексии и определенною основою всякой деятельности и самодвижения. Различение и тожество становятся моментами или положенным, так как они, как рефлексия, суть отрицательное отношение к себе самому.
Различение, как единство себя и тожества, есть само в себе определенное различение. Оно не есть переход во что-либо другое, отношение к другому вне себя; оно имеет свое другое, тожество, в себе самом; также точно, как и последнее, переходя в определение различения, не теряется в нем, как в своем другом, но сохраняется в нем, есть своя рефлексия в себя и свой момент.
3. Различение имеет оба момента, тожество и различение; оба суть т. обр. положенное, определенность. Но в этом положении каждое есть отношение к себе. Первое, тожество, есть само непосредственно момент рефлексии в себя; равным образом второе есть различение, различение в себе, рефлектированное различение. Различение, поскольку оно имеет два таких момента, которые сами суть рефлексии в себя, есть различие (Verschiedenheit).
2. Различие
1. Тожество распадается в нем самом на различие, так как оно полагает себя, как абсолютное различение в себе самом, как отрицательное самого себя, и эти его моменты, оно само и его отрицательное, суть рефлексии в себя, тожественны с собою, так как она сама непосредственно снимает свое отрицание и рефлектируется в себя в своем определении. Различенное остается, как безразлично взаимно различное, ибо оно тожественно себе, так как тожество составляет его почву и элемент; но различное есть то, что оно есть, лишь в своей противоположности, в тожестве. Различие составляет инобытие рефлексии, как таковое. Другое существования имеет непосредственное бытие в своем основании, в коем состоит его отрицательное. В рефлексии же тожество с собою, рефлектированная непосредственность, образует наличность отрицательного и его безразличие.
Моменты различения суть тожество и различение. Они различны, как рефлектированные в самих себя, как относящиеся к себе; т. обр. они суть в определении тожества отношения лишь к себе; тожество не отнесено к различению, ниже различение – к тожеству; поскольку каждый из этих моментов отнесен лишь к себе, они не определены один в противоположность другому. Так как они таким образом не различены в них самих, то различение для них внешне. Различные относятся поэтому между собою, не как тожество и различение, но как различные вообще, которые безразличны одно к другому и к своей определенности.
2. В различии, как безразличии различения, рефлексия стала вообще внешнею; различение есть лишь положение или снятое, но оно есть само вся рефлексия. При ближайшем рассмотрении оба, тожество и различение, суть, как они были только что определены, рефлексии; каждое есть единство себя самого и своего другого; каждое есть целое. Тем самым определенность, состоящая в том, чтобы быть только тожеством или только различением, снимается. Поэтому они не суть качества, так как их определенность через рефлексию в себя есть вместе с тем лишь отрицание. Дано, таким образом, это удвоенное, рефлексия в себя, как таковая, и определенность, как отрицание, или положение. Положение есть внешняя себе рефлексия; оно есть отрицание, как отрицание; тем самым в себе оно есть относящееся к себе отрицание и рефлексия в себя, но только в себе; оно есть отношение к себе, лишь как к внешнему.
Рефлексия в себе и внешняя рефлексия суть тем самым два определения, в которых положили себя моменты различения, тожество и различение. Они суть самые эти моменты, поскольку они уже определили себя. Рефлексия в себе есть тожество, но неопределенное, как безразличное к различению; не лишенное вовсе последнего, но относящееся к нему, как тожественному с собою; она есть различие. Это тожество, так рефлектировавшее себя в себя, что оно есть собственно одна рефлексия в себя обоих моментов, что оба суть рефлексии в себя. Тожество есть эта одна рефлексия их обоих, которые имеют различение в ней, как нечто безразличное, и которая есть различие вообще. Внешняя рефлексия есть, напротив, его определенное различение, не как абсолютной рефлексии в себя, но как определение, относительно которого сущая в себе рефлексия безразлична; его оба момента, тожество и самое различение, суть таким образом положенные внешне, не сущие в себе и для себя определения.
Это внешнее тожество есть равенство, а внешнее различение – неравенство. Равенство есть, правда, тожество, но лишь положенное, тожество, которое не есть в себе и для себя. Равным образом неравенство есть различение, но внешнее, которое не есть в себе и для себя различение самого неравного. Равно ли нечто другому нечто, или нет, не касается ни того, ни другого; каждое из них относится лишь к себе; оно в себе и для себя самого есть то, что оно есть; тожество или нетожество, в смысле равенства и неравенства, есть отношение к третьему, которое находится вне них.
3. Внешняя рефлексия относит различное к равенству и неравенству. Это отношение, сравнение, исходит попеременно от равенства к неравенству и от последнего к первому. Но это перемежающееся отношение равенства и неравенства внешне для самих этих определений; равным образом они относятся не одно к другому, но лишь к чему-либо третьему. Каждое в этой смене выступает непосредственно для себя. Внешняя рефлексия, как таковая, внешня для самой себя; определенное различение есть отрицаемое абсолютное различение; поэтому оно не просто, не есть рефлексия в себя, но имеет ее вне себя; вследствие того его моменты распадаются и так же относятся, как внешние один другому, к противоположной им рефлексии в себя.
В отчуждающую себя рефлексию привходят, стало быть, равенство и неравенство, как относящиеся одно к другому, и она разделяет их, относя их к одному и тому же посредством выражений постольку, с той или другой стороны, в том или ином отношении. Следовательно, различные, которые суть одно и то же, к чему относятся оба, равенство и неравенство, с одной стороны равны между собою, а с другой стороны неравны, и поскольку они равны, постольку они неравны. Равенство относится лишь к себе, и неравенство есть также лишь неравенство.
Но через это отделение одного от другого они только снимаются.
То самое, что должно препятствовать их противоречию и разложению, а именно, что нечто в одном отношении равно, а в другом неравно другому, – это разделение равенства и неравенства и есть их разрушение. Ибо оба они суть определения различения; они суть отношения одного к другому, состоящие в том, что одно есть то, что не есть другое; равное не есть неравное, а неравное не есть равное; обоим им существенно это отношение, и вне его они не имеют никакого значения; как определение различения, каждое есть то, что оно есть, и отличено от своего другого. Но в силу их безразличия одного к другому равенство отнесено лишь к себе, а неравенство есть также свое собственное отношение и рефлексия для себя; тем самым каждое равно само себе; различение исчезло, так как они не имеют определенности одно относительно другого, или каждое есть тем самым равенство.
Это отношение безразличия или внешнее различение тем самым снимается и есть своя собственная отрицательность в себе самом. Оно есть та отрицательность, которая в сравнении свойственна сравниваемому. Сравниваемое направляется от равенства к неравенству и обратно от последнего к первому; т. обр. одно исчезает в другом и есть в действительности отрицательное единство обоих. Это единство ближайшим образом находится вне сравниваемых также, как вне моментов сравнения, как субъективное, вне их совершающееся действие. Но это отрицательное единство, как оказалось, есть в действительности сама природа равенства и неравенства. Именно то самостоятельное отношение, каким оказывается каждое из них, и есть собственно их отличительность и тем самым снимающее их самих отношение к себе.
С этой стороны, как моменты внешней рефлексии и внешние самим себе, равенство и неравенство исчезают в их равенстве. Но это их отрицательное единство далее также положено в них; а именно они имеют сущую в себе рефлексию вне их или суть равенство, а неравенство некоторого третьего, другого, чем они сами. Т. обр. равное не есть равное самому себе, а неравное не есть неравное самому себе, но нечто неравное ему само есть равное. Равное и неравное есть, поэтому, неравное самому себе. Каждое тем самым есть эта рефлексия, равенство, которое есть и оно само, и неравенство, и неравенство, которое есть и оно само, и равенство.
Равенство и неравенство образовали сторону положенного в противоположность сравниваемому или различному, которое определилось в противоположность им, как сущая в себе рефлексия. Но тем самым последнее также утратило свою определенность относительно них. Именно равенство и неравенство, определения внешней рефлексии, суть лишь сущая в себе рефлексия, которая должна была быть различным, как таковым, своим лишь неопределенным различением. Сущая в себе рефлексия есть отношение к себе без отрицания, отвлеченное тожество с собою и тем самым самим положенным. Просто различное переходит таким образом через положение в отрицательную рефлексию. Различное есть просто положенное различение, т. е. различение, которое не есть различение, следовательно, есть отрицание себя в нем самом. Таким образом, само равенство и неравенство, положенное, возвращается к отрицательному единству с собою через безразличие или сущую в себе рефлексию, рефлексию, которая есть различение равенства и неравенства в самом себе. Различие, безразличные стороны которого суть также лишь моменты одного отрицательного единства, есть противоположность.
Примечание. Различие, как и тожество, выражается в некотором собственном предложении. Впрочем, оба эти предложения остаются одно против другого в безразличном различии так, что каждое употребляется для себя без отношения к другому.
Все вещи различны или: нет двух вещей, которые были бы тожественны. Это предложение действительно противоположно предложению тожества, ибо первое гласит: А есть различное, следовательно А также не есть А; или А в другом не-тожественно себе, т. е. оно не есть А вообще, а собственно определенное А. В тожественном предложении вместо А может быть поставлен любой другой субстрат, но А, как не-тожественное, уже не может быть заменено чем-либо другим. Правда, оно должно быть различным не от себя, а лишь от другого; но это различие есть его собственное определение. Как тожественное с собою, А есть неопределенное; а как определенное, оно есть противоположное себе, оно уже не только не тожественно себе, но причастно в нем самом отрицанию, следовательно, различию себя самого от себя.
Что все вещи различны одна от другой, – это совсем излишнее предложение, так как множественность вещей уже непосредственно заключает в себе их множество и совершенно неопределенное различие. Но предложение: нет двух вещей, которые совершенно тожественны одна другой, выражает нечто большее, а именно определенное различие. Две вещи не только две; численное множество указывает лишь на единообразие, а между тем вещи различны по своему определению. Предложение, по которому нет двух одинаковых между собою вещей, доступно представлению, – как видно из того анекдота, случившегося при одном дворе, где Лейбниц высказал это предложение и предложил дамам найти между листьями дерева два одинаковых. Счастливые времена для метафизики, когда ею занимались при дворе, и когда для проверки сказанного не требовалось иного труда, кроме сравнения листьев дерева! Основание очевидности предложения о тожестве заключается в сказанном о том, что два или численное множество еще не содержит в себе определенного различия, и что различие, как таковое, в своей отвлеченности прежде всего безразлично к равенству и неравенству. Представление, поскольку оно переходит и в определение, берет самые эти моменты, как безразличные один к другому, так что для определения считается достаточным то или другое, – или простое равенство вещей без неравенства, или различие вещей, хотя бы они были лишь численно многими, различными вообще, а не неравными. Напротив, предложение о различии выражает собою, что вещи различны одна от другой вследствие неравенства, что определение неравенства свойственно им в той же мере, как и определение равенства, ибо лишь оба эти определения вместе составляют определенное различение.
Но предложение, по коему всем вещам свойственно определение неравенства, нуждалось бы в доказательстве; оно не может быть установлено непосредственно, ибо самообычный прием познания требует для связи различных определений в синтетическом предложении доказательства или указания чего-либо третьего, чем они опосредованы. Этим доказательством должен был бы служить переход тожества в различие, и затем переход последнего в определенное различие, в неравенство. Но это не может быть осуществлено, ибо оказалось, что различие или внешнее различение есть в действительности рефлектированное в себя различение в нем самом, что безразличное удержание различного есть простое положение, а потому не внешнее, безразличное различение, а единое отношение обоих моментов.
Здесь имеет место разложение и уничтожение предложения о различии. Две вещи совершенно равны; они вместе равны и неравны; равны уже потому, что они суть две вещи или вообще две, что каждая из них есть одна вещь, есть одно так же, как и другое, и что поэтому каждая есть то же самое, что и другая; неравны же они по предположению. Тем самым дано определение, что оба момента, равенство и неравенство, различны в одном и том же, или что разделяющее их различение есть вместе с тем одно и то же отношение. Тем самым они перешли в противоположность.
Правда, что вместе с тем обоих предикатов ставится одно вне другого через постольку; две вещи постольку равны, постольку же неравны, или с одной стороны и в одном отношении равны, с другой же стороны и в другом отношении неравны. Тем самым единство равенства и неравенства удаляется из вещи, и то, что было бы ее собственною рефлексиею равенства и неравенства в себе, сохраняется, как внешняя для вещи рефлексия. Но вследствие того последняя в одной и той же деятельности различает две стороны равенства и неравенства и тем самым содержит обе в одной деятельности, дает проявляться и рефлектирует одну в другой. Обычная нежность к вещам, заботящаяся лишь о том, чтобы они не противоречили себе, как в этих, так и в других случаях забывает, что таким путем противоречие не разрешается, а переносится лишь в другое место, в субъективную или внешнюю рефлексию вообще, и что последняя действительно содержит оба момента, которые вследствие такого удаления и перемещения высказываются просто, как положенное, как снятые и отнесенные один к другому в одном единстве.
