Георг Гегель
Учение о сущности
b. Определенное отношение причинности
1. Тожество причины с собою в ее действии есть снятие ее силы и отрицательности и потому безразличное к различениям формы единство, содержание. Поэтому, последнее отнесено лишь в себе к форме, в данном случае к причинности. Они тем самым положены, как различные, и форма относительно содержания, – как сама лишь непосредственно действительная, случайная причинность.
Далее, таким образом, содержание, как определенное, есть различное содержание в нем самом; и причина, а, стало быть, также и действие, определены по их содержанию. Содержание, так как здесь рефлектированное есть также непосредственная действительность, есть поэтому действительная, но конечная субстанция.
Таково отныне отношение причинности в своей реальности и конечности. Как формальное, оно есть бесконечное отношение абсолютной силы, содержание которой есть чистое проявление или необходимость. Напротив, как конечная причинность, оно имеет данное содержание и сводится к внешнему различению в том тожественном, которое в своих определениях есть одна и та же субстанция.
Вследствие такого тожества содержания, эта причинность есть аналитическое предложение. Одна и та же вещь представляется в одном случае причиною, в другом – действием, там, как своеобразная устойчивость, здесь, как положение или определение в некотором другом. Так как эти определения формы суть внешняя рефлексия, то по существу дела субъективный рассудок впадает в тожесловие, определяя некоторое явление, как действие, и восходя от него к его причине для его понимания и объяснения; при этом повторяется лишь одно и то же содержание; в причине не имеется ничего, чего нет в действии. Например, дождь есть причина влажности, которая есть его действие; дождь производит влажность, – это аналитическое предложение; та самая вода, которая есть в дожде, и есть влажность; но как дождь, эта вода существует в форме вещи в себе, а как сырое или влажное, она есть прилагательное, положенное, которое не должно уже иметь своей устойчивости в нем самом; и как одно, так и другое определение ей внешни. Так, причина этого цвета есть нечто окрашивающее, пигмент, который есть одна и та же действительность в одном случае во внешней ему форме чего-то действующего, т. е. связанного внешним образом с отличным от него действующим, а во втором случае – в столь же внешнем для него определении некоторого действия. Причина какого-либо поступка есть внутреннее настроение некоторого действующего субъекта, которое, как внешнее существование, приобретаемое через действие, имеет те же самые содержание и ценность. Если движение какого-либо тела рассматривается, как действие, то причина его есть толкающая сила; но до и после толчка дано то же самое количество движения, то же самое осуществление, содержащееся в толкающем теле и сообщаемое толкаемому; и сколько он сообщает, столько же он и теряет.
Причина, например, живописец или толкающее тело, имеет, правда, еще и другое содержание, первый, как форма, соединяющая краски и образующая из них картину, второе, как движение определенных силы и направления. Но это дальнейшее содержание есть случайный прибавок, не привходящий в причину; какие бы живописец ни содержал в себе другие качества кроме того, что он есть живописец данной картины, это не входит в состав этой картины; лишь то, чтó из его качеств проявляется в действии, присуще ему, как причине, по прочим качествам оно не есть причина. Точно также есть ли толкающее тело камень или дерево, зеленое ли, желтое и т. п., не соучаствует в его толчке и потолику не есть причина.
По поводу этого тожесловия отношения причинности должно заметить, что первое, по-видимому, не причастно ей в тех случаях, когда указываются не ближайшие, но отдаленные причины какого-либо действия. Изменение формы, претерпеваемое первоначальною вещью в этом переходе через многие промежуточные члены, скрывает сохраняющееся в ней при этом тожество. В этом умножении причин, выступающих между нею и окончательным действием, она связывается вместе с тем с другими вещами и обстоятельствами так, что не это первое, именуемое причиною, но все эти многие причины вместе содержат в себе полное действие. Так, например, если в каком-либо человеке развился его талант в силу того обстоятельства, что он потерял своего отца, убитого в сражении пулею, то этот выстрел (или, восходя еще далее назад, война или некоторая причина войны и т. д. в бесконечность) может указываться, как причина умелости этого человека. Но ясно, что например, такая причина есть не этот выстрел сам для себя, а лишь совокупность его с другими действующими определениями. Или, правильнее сказать, он вообще есть не причина, а лишь определенный момент в обстоятельствах возможности действия.
Далее следует главным образом обратить еще внимание на несоответственное применение отношения причинности к отношениям психическо-органической и духовной жизни. Здесь то, чтó называется причиною, оказывается, конечно, имеющим другое содержание, чем действие, но потому, что то, что действует на живое, определяется, изменяется и преобразуется самостоятельно последним, ибо живое не допускает причины к ее действию, т. е. снимает ее как причину. Так неправильно говорится, что пища есть причина крови, или такие-то кушанья или холод, сырость суть причины лихорадки и т. п.; также недопустимо указывать на климат Ионии, как на причину творений Гомера, или на честолюбие Цезаря, как на причину падения республиканского строя Рима. Вообще, в истории вступают в игру и во взаимное определение духовные массы и индивидуумы; природе же духа свойственно еще в более высоком смысле, чем характеру живого вообще, скорее принимать в себя другое первоначальное, или, иначе, не допускать в себе продолжения какой-либо причины, а прерывать и превращать ее. Но эти отношения принадлежат идее и имеют быть рассмотрены лишь при ней. Здесь же можно обратить внимание на то, что, поскольку допускается отношение причины и действия, хотя бы и в несоответственном смысле, действие не может быть более причины; ибо действие есть не более, как проявление причины. В истории повторяется ставшая обычною острота, по которой из малых причин происходят большие действия, и вследствие того, для объяснения широко и глубоко захватывающего события находят первую причину в каком-либо анекдоте. Такая, так называемая причина, должна считаться лишь поводом, лишь внешним возбуждением, в котором внутренний дух события мог и не нуждаться, или вместо того могло быть бесчисленное множество других поводов, которые могли бы быть употреблены духом, дабы начать с них явление, удовлетвориться им и проявиться в них. Наоборот, скорее должно считать чем-то мелочным и случайным определяться лишь этим поводом. Эти подобные арабескам исторические картины, которые пытаются вырастить какой-либо великий образ на слабом стебле, представляют собою поэтому, конечно, остроумную, но в высшей степени поверхностную обработку истории. В этом происхождении великого из малого, правда, имеет место поворот духа к внешнему; но именно потому это не есть причина внутри его (духа), или, иначе сказать, самый этот поворот снимает отношение причинности.
2. Но эта определенность отношения причинности, по которой содержание и форма различны и безразличны, простирается далее. Определение формы есть также определение содержания; причина и действие, обе стороны отношения, суть поэтому также другое содержание. Или, иначе, содержание, так как оно есть содержание лишь некоторой формы, имеет различение в нем самом и по существу различно. Но поскольку эта его форма есть отношение причинности, которое есть некоторое тожественное в причине и действии содержание, то различное содержание связано внешним образом, с одной стороны, с причиною, с другой – с действием; тем самым оно не входит само в акт действия и в отношение.
Таким образом, это внешнее содержание безотносительно; оно есть некоторое непосредственное осуществление; или так как, как содержание, оно есть сущее в себе тожество причины и действия, оно есть также непосредственное, сущее тожество. Это есть, поэтому, некоторая вещь, имеющая многообразные определения своего существования, между прочим и то, что она в некотором смысле есть и причина, и действие. Определения формы, причина и действие, имеют в ней свой субстрат, т. е. свою существенную устойчивость – и притом, каждая свою особую, – ибо их тожество есть их устойчивость; но вместе с тем это их непосредственная устойчивость, а не их устойчивость, как единство формы или отношение.
Но эта вещь есть не только субстрат, а также субстанция, ибо она есть тожественная устойчивость лишь отношения. Далее она есть конечная субстанция, ибо она определена, как непосредственная, в противоположность ее причинности. Но она имеет вместе с тем причинность, так как она есть равным образом лишь тожественное этого отношения. А как причина этот субстрат есть отрицательное отношение к себе. Но то самое, к чему он относится, есть во-первых, положение, так как оно определено, как непосредственно действительное; это положение, как содержание, есть вообще некоторое определение. Во-вторых, причинность ему внешня; тем самым она сама образует свое положение. Поскольку же он есть причинная субстанция, его причинность состоит в том, чтобы относиться отрицательно к себе, стало быть, к своему положению и к внешней причинности. Действие этой субстанции начинается поэтому от некоторого другого, освобождается от этого внешнего определения, и ее возврат в себя есть сохранение своего непосредственного осуществления и снятие своего положения, стало быть, вообще своей причинности.
Так, например, движущийся камень есть причина; его движение есть некоторое обладаемое им определение, вне которого он содержит в себе еще многие другие определения цвета, внешнего вида и т. д., которые не входят в состав его причинности. Так как его непосредственное осуществление отделено от его отношения формы, т. е. от причинности, то последняя есть нечто внешнее: его движение и присущая ему в этом движении причинность суть в нем лишь положение. Но причинность есть также его собственная; это зависит от того, что его субстанциальная устойчивость есть его тожественное отношение к себе, но последнее теперь определено, как положение, и следовательно есть вместе с тем отрицательное отношение к себе. Его причинность, направляющаяся к себе, как к положению или к некоторому внешнему, состоит, поэтому, в том, чтобы снимать последнее и возвращать его в себя через его удаление и тем самым не быть в своем положении тожественным себе, а лишь восстановлять свою отвлеченную первоначальность. Или, например, дождь есть причина сырости, которая есть та же самая вода, как и он. Эта вода имеет определение быть дождем и причиною вследствие того, что она положена в нем некоторым другим; другая сила, или что бы там ни было, подняла ее в воздух и собрала ее в такую массу, тяжесть которой заставляет ее падать. Ее удаление от земли есть определение, чуждое ее первоначальному тожеству с собою, тяжести; ее причинность состоит в том, чтобы устранить его и вновь восстановить это тожество, но тем самым также снять свою причинность.
Рассмотренная теперь вторая определенность причинности касается формы; это отношение есть причинность, как внешняя себе самой, как первоначальность, которая есть также в ней самой положение или действие. Это соединение противоположных определений в сущем субстрате образует собою бесконечный регресс от причин к причинам. Начинают с действия; оно, как таковое, имеет некоторую причину, последняя в свою очередь имеет некоторую причину и т. д. Почему причина имеет опять причину? т. е. почему та сторона, которая ранее была определена, как причина, теперь определена, как действие, и потому возникает вопрос о новой причине? Потому, что вообще причина есть конечное, определенное, определенное, как один момент формы в противоположность действию; таким образом, она имеет свою определенность или отрицание вне себя; именно потому она сама конечна, имеет определенность в ней и есть тем самым положение или действие. Это ее тожество также положено, но оно есть некоторое третье, непосредственный субстрат; поэтому причинность внешня самой себе, ибо ее первоначальность есть непосредственность. Различение формы есть поэтому первая определенность, определенность, еще не положенная, как определенность, оно есть сущее инобытие. Конечная рефлексия с одной стороны останавливается на этом непосредственном, отстраняет от него единство формы, вследствие чего оно обращается в одном смысле в причину, в другом – в действие; с другой стороны – она перемещает единство формы в бесконечное и выражает через постоянное движение вдаль свое бессилие достигнуть и удержать его.
Относительно действия возникает непосредственно то же самое, или, правильнее сказать бесконечный прогресс от действия к действию есть совершенно то же, что регресс от причины к причине. В последнем причина оказывается действием, которое вновь имеет некоторую другую причину; равным образом, наоборот, действие оказывается причиною, которая вновь имеет некоторое другое действие. Данная определенная причина начинает с какой-либо внешности и в своем действии не возвращается обратно в себя, как причина, но скорее теряет в нем причинность. Но действие, наоборот, приводит к субстрату, который есть субстанция, первоначально относящаяся к себе устойчивость; в последнем поэтому это положение становится положением, т. е. эта субстанция, поскольку в ней положено действие, относится, как причина. Но это первое действие, положение, приходящее к ней внешним образом, есть другое, чем второе, производимое им; ибо это второе определено, как рефлексия в себя первого, а это первое, как внешность в нем. Но так как причинность есть здесь внешняя самой себе причинность, то она равным образом не возвращается обратно в себя в своем действии; она становится тем самым внешнею, ее действие становится снова положением в некотором субстрате, как некоторой другой субстанции, который, однако, также делает его положением или проявляется, как причина, снова отталкивает от себя свое действие и так далее в ложную бесконечность.
3. Теперь должно рассмотреть, что происходит через движение определенного отношения причинности. Формальная причинность угасает в действии; тем самым становится тожественное этих обоих моментов, но лишь как единство в себе причины и действия, при котором отношение формы внешне. Это тожественное вследствие того также непосредственно по обоим определениям непосредственности, во первых, как бытие в себе, содержание, в коем причинность протекает внешне; во-вторых, как некоторый осуществленный субстракт, коему присущи причина и действие, как различенные определения формы. Последние суть тем самым в себе одно, но каждое в силу этого бытия в себе или внешности формы внешнее самому себе и потому в своем единстве с другим определено относительно него также, как другое. Поэтому, причина, правда, имеет действие и есть вместе с тем сама действие, а действие не только имеет некоторую причину, но само есть также причина; но действие, имеющее причину, и действие, которое есть причина, равным образом причина, имеющая действие, и причина, которая есть действие, различны между собою.
Через движение определенного отношения причинности оказывается однако, что причина не только угасает в действии, а тем самым угасает и действие, как в формальной причинности, но что причина в своем угасании снова становится в действии, и что действие, исчезая в причине, равным образом снова становится в ней. Каждое из этих определений снимает себя в своем положении и полагает себя в своем снятии; это не внешний переход причинности от одного субстрата в другой, но это становление другого есть вместе с тем его собственное положение. Таким образом, причинность предполагает или обусловливает сама себя. Первоначально лишь в себе сущее тожество, субстрат, теперь определен поэтому, как предположение или положен в противоположность действующей причинности, и рефлексия, бывшая ранее того лишь внешнею для тожественного, теперь находится в отношении к нему.
с. Действие и противодействие
Причинность есть предполагающее действие. Причина обусловлена; она есть отрицательное отношение к себе, как к предположенному, как к внешнему другому, которое в себе есть, однако, сама причинность лишь в себе. Это, как оказалось, есть субстанциальное тожество, в которое переходит формальная причинность, определившая теперь себя против этого тожества, как его отрицательное. Или, иначе, это есть то же самое, что субстанция отношения причинности, но которой противостоит сила акцидентальности, как субстанциальная деятельность. Это пассивная субстанция. Пассивно непосредственное или такое сущее в себе, которое не есть также для себя, чистое бытие или сущность, состоящая в отвлеченном тожестве с собою лишь в этой определенности. Пассивной субстанции противостоит, как относящаяся к себе отрицательно, деятельная субстанция. Последняя есть причина, поскольку она восстановила себя вновь из действия в определенной причинности через отрицание себя самой, так что она в своем инобытии или как непосредственное относится существенно, как полагающая и опосредывающая себя с собою через свое отрицание. Поэтому, причинность уже не имеет здесь никакого субстрата, которому она была бы присуща, и есть не определение формы против этого тожества, но самая субстанция или первоначальное есть только причинность. Субстрат есть предположившая себя пассивная субстанция.
Итак, эта причина действует, ибо она есть отрицательная сила над самою собой; вместе с тем она есть свое же предположенное; таким образом она действует на себя, как на некоторое другое, на пассивную субстанцию. Тем самым она, во-первых, снимает инобытие последней и возвращается в ней обратно в себя; во-вторых, определяет ее, полагает это снятие своего инобытия или возврат в себя, как некоторую определенность. Это положение, поскольку оно есть вместе с тем возврат в себя, есть ближайшим образом ее действие. Но, наоборот, так как она определяет, как предполагающая, саму себя, как свое другое, то она полагает действие в другом, в пассивной субстанции. Или, иначе, так как пассивная субстанция сама есть двоякое, а именно некоторое самостоятельное другое и вместе с тем предположенное и уже в себе тожественное с действующею причиною, то и действие последней само есть двоякое; оно есть то и другое в одном, снятие своей определенности, т. е. своей обусловленности, или снятие самостоятельности пассивной субстанции; и снимая свое тожество с собою, пассивная субстанция тем самым предполагает себя или полагает, как другое. Через последний момент пассивная субстанция сохраняется; то первое снятие ее является по отношению к ней таким, что лишь некоторые ее определения снимаются, и что тожество их с ним совершается в ней внешним образом через действие.
Тем самым она испытывает насилие. Насилие есть явление силы или сила, как внешнее. Но сила есть внешнее лишь постольку, поскольку причиняющая субстанция в ее действии, т. е. в положении себя самой, есть вместе с тем предполагающая, т. е. полагает саму себя, как снятую. Наоборот, поэтому же равным образом действие насилия есть некоторое действие силы. Оно есть лишь некоторое предположенное ею самою другое, на которое действует производящая насилие причина, ее действие на это другое есть отрицательное отношение к себе или проявление себя самой. Пассивное есть такое самостоятельное, которое есть лишь нечто положенное; нечто преломленное в себе самом, некоторая действительность, которая есть условие и притом условие в его истине, т. е. действительность, которая есть лишь возможность, или, наоборот, бытие в себе, которое есть лишь определенность бытия в себе, которое только пассивно. Поэтому тó, что испытывает насилие, уже не только не может само производить насилие, но должно подвергаться насилию; то, что оказывает насилие над другим, оказывает оное лишь потому, что оно есть сила последнего, проявляющаяся в нем, проявляющая другое. Пассивная субстанция через насилие становится лишь положенною, как то, что она есть по истине, и именно потому, что она есть простое положительное или непосредственная субстанция, она есть лишь нечто положенное; предположение, которое есть она, как условие, есть видимость непосредственности, которую действующая причинность отнимает от нее.
Поэтому пассивной субстанции через воздействие некоторого чужого насилия лишь оказывается ее право. То, что она теряет, есть сказанная непосредственность, чуждая ей субстанциальность. То, что она получает чужого, именно быть определенною, как некоторое положение, есть ее собственное определение. Но так как она положена в своем положении или в своем собственном определении, то она тем самым не столько снята, сколько совпадает лишь с самой собою и, таким образом, в возникновении своей определенности есть первоначальность. Таким образом, пассивная субстанция с одной стороны сохраняется или полагается через активную, именно поскольку последняя делает саму себя снятою; а с другой стороны действие самого пассивного состоит в том, чтобы совпадать с собою и тем самым делаться первоначальным и причиною. Становление положения через другое и собственное становление есть одно и то же.
Тем, что пассивная субстанция сама превратилась в причину, внутри ее снимается, во-первых, действие; в этом состоит ее противодействие. Она есть в себе положение, как пассивная субстанция; равным образом положение через другую субстанцию положено внутри ее, именно поскольку она в ней получила действие последней. Поэтому ее противодействие также содержит в себе двоякое: а именно, во-первых, то, что она есть в себе, положена, а во-вторых, что то, что есть ее положение, представляется ее бытием в себе; она есть в себе положение и потому получает действие в ней через другое; но это положение есть, наоборот, ее собственное бытие в себе, и таким образом, оно есть ее действие, она сама представляется причиною.
Во-вторых, противодействие направляется против первой действующей причины. Действие, которое снимает с себя первоначально пассивную субстанцию, именно и есть это действие первой. Но причина имеет свою субстанциальную действительность лишь в своем действии; если последнее снято, то снята и ее причинная субстанциальность. Это происходит в ней, во-первых, в себе через себя саму, поскольку она делает себя действием; во-вторых, – через ранее того пассивную, теперь же воздействующую обратно субстанцию, которая снимает действие первой. Правда, в определенной причинности субстанция, на которую что-либо действует, также становится опять причиною и тем самым противодействует тому, чтобы некоторое действие было в ней положено. Но она не действовала обратно против этой причины, а полагала свое действие вновь в другой субстанции, через что обнаруживался прогресс действий в бесконечность; так как здесь причина в ее действии лишь в себе тожественна с собою, то она с одной стороны исчезает в своем покое в непосредственном тожестве, а с другой, вновь возникает в некоторой другой субстанции. Напротив, в условной причинности причина относится в действии к самой себе, так как ее другое есть условие предположенное, и ее действие тем самым есть равным образом становление, как положение и снятие другого.
Далее она относится здесь, как пассивная субстанция; но, как оказалось, последняя возникает через совершающееся над нею действие, как причинная субстанция. Та первая причина, которая действует вначале и получает обратно в себе свое действие, как противодействие, выступает тем самым снова, как причина; вследствие чего убегающее в ложно бесконечный прогресс действие конечной причинности обращается назад и становится возвращающимся в себя некоторым бесконечным взаимодействием.
