Георг Брандес
Густав Флобер

VII

Я преберег в концу беседу об одном из видений Антония, потому что оно мне кажется самым замечательным и, без сомнения, происходило с самим автором. Все боги исчезли и путешествие по небесному пространству кончилось. Антоний видит на другом берегу Нила сфинкса, который протягивает ноги и ложится на брюхо. Потом, химера начинает прыгать вокруг него, бегает, лает, из ноздрей пышет пламя и она бьет по крыльям драконьим хвостом.

Что такое сфинкс? – Что иное, как не темная загадка, прикованная в земле, вечный вопрос, мудрствующая наука?

А что такое химера? – Что же больше, как не крылатое воображение, поражающее пространства и крыльями свояки касающееся звезд?

Сфинкс говорит: «Стой смирно, химера! Не беги там скоро, не летай так высоко, не лай так громко. Перестань дышать мне пламенем в лицо. Ведь, тебе не растопить моего гранита».

Химера отвечает: «Я тогда не остановлюсь. Тебе не поймать меня, страшный сфинкс!»

Химера скачет по переходам лабиринта, несется над морем, влетает в средину парящих облаков.

Сфинкс лежит неподвижно и чертит копями буквы на песке, обдумывает, рассчитывает, уставив неподвижные взоры на горизонт… А море катит валы, нива волнуется, караваны идут мимо, города разрушаются.

Он восклицает: – «Фантазия! Подними меня на твоих крыльях, избавь от смертельной тоски!»

А химера отвечает: «Ты – неведомый! Я влюблена в твои глаза; я кружусь около тебя, подобно пылкой гиене; обними меня, оплодотвори меня!»

Сфинкс поднимается. Но химера убегает, страшась быть раздавленною под тяжестью каменной массы.

«Невозможно!» – печально восклицает сфинкс и глубоко погружается в песок.

Я вижу в этой сцене последнюю исповедь Флобера, подавленный ропот его на бесплодность труда целой жизни – этого главного произведения в особенности. Сфинкс и химера, наука и поэзия у него; желали и искали друг друга постоянно, носились один вокруг другого с томлением и пылом, но оплодотворение поэзии наукой ему не удалось.

Нельзя сказать, чтоб основная мысль Флобера была безразсудна или неверна, – напротив, я убежден, что такова будущность поэзии. Ведь таково было её прошлое. Величайшие поэты: Эсхил, Дант, Шекспир и Гёте знали все существенное, что знали в их время, и вносили свои знания в поэзию. Но в наш век, когда новая наука пошла всюду новыми путями, труднее, чем когда-нибудь, овладеть ею. У Флобера не было непосредственной гармонии ума, которая облегчает трудности и примиряет резкия противоречия в мире идей.

«La tentation de Saint-Antoine» было едва замечено во Франции. Его встретили шутками. Поэту нужно было двадцать лет, чтоб его написать, а в двадцать месяцев у всех остряков составился такой отзыв: «Книга смертельно скучна. Как мог автор думать, что подобные вещи займут парижан!.. Нет, „Мадам Бовари“ – другое дело… Зачем он не повторился (как все плохие писатели), зачем не написал новых десяти „Мадам Бовари?“»

Он уехал в Круасси, заперся там на целые месяцы, глубоко оскорбленный, и снова принялся за работу. Он состарелся, смерть отняла у него друзей, старших летами, Жоржа Сандо, Теофила Готье, друзей юности и людей одного направления – Луи Булье, Фейдо, Жюля де-Гонкура и т. д. Он был одинок, болен, не мог почти ходить, не мог даже видеть, как другие ходят. Он обеднел: по доброте он доверил все состояние единственной племяннице, а муж её промотал его и Флоберу на закате дней приходилось печься о дневном пропитании. Под-конец он редко ездил в Париж, не выходил даже в сад, а ходил только взад и вперед из спальни в кабинет, чтобы сесть с аппетитом за свой одинокий обед.

Он умер в мае 1880 года и похоронен близ Руана. Похороны были малолюдны – лишь небольшая кучка друзей, приехавших из Парижа. Из Руана не было почти никого, – большинству жителей он был совсем неизвестен, а меньшинство, знавшее его, ненавидело, как писателя безнравственного и неверующего.