Геннадий Владимирович Тараненко
Фантасмагория душ. Рассказы и стихи
Журчит ручей, торопятся искринки…
Журчит ручей, торопятся искринки,
Щебечут на кусте Черёмухи птенцы,
И Время щелкает в зубах крупинки,
Ища в мгновениях цветные леденцы.
Луч солнца, отсканировав пространство,
Вздохнув, уходит спать за облака.
А Жизнь, ища слепое постоянство,
На Время смотрит чуть с прищуром, свысока.
А на поляне, зеленью накрытой,
Рой пчёл рисует жёлтый странный силуэт.
И кажется, что, вечностью забытый,
Он ищет в ней свой неразгаданный ответ.
В чём смысл жизни, где же связь с природой?
Где в мироздании сокрыта благодать?
Стираем мы свои следы с погодой
И возвращаемся в природный дом опять.
Мы – листья, ручейки, птенцы, искринки.
Душа на всех найдёт кусочек Рождества.
Вплетаемся мы с Богом в паутинки,
Не потеряв своё в глобальном мире «Я».
Нет ничего сверхсложного в секрете,
С природой вечной мы единая семья.
Но, странно, в этом жёлтом силуэте
Я узнаю сквозь полумрак веков себя.
Песчинки
Осознавая свою никчемность в решении глобальных проблем,
мы упускаем пусть кажущуюся сейчас
фантастической возможность поменять мир вокруг нас.
Люди не верят, что Бог наделил их мыслями, которые, если очень захотеть,
могут изменить в лучшую сторону их будущее,
и даже, в какой-то момент, и прошлое.
Горстка песчинок, прижавшись друг к другу, мило лежала на длинной извилистой дороге, радостно бежавшей вприпрыжку прямо посередине бескрайнего поля, сплошь усыпанного золотыми подсолнухами. Излучающие счастье растения тянулись вверх, подставляя свои головы Солнцу, в надежде впитать как можно больше света в свои многочисленные жилки и капилляры.
«На всех хватит», – с отцовской нежностью нашёптывал им огненный шар, степенно посылая сигналы добра на голубую планету. Чувствуя заботу свыше, лениво покачиваясь на ветру, жёлтые гиганты цветочного мира пробовали скопировать движение, напоминающее морскую рябь, пытаясь при этом создать картину космического умиротворения. Почти всегда им это удавалось, но иной раз они сбивались с ритма, переходя на хаотичные нервные вибрации. Будто непослушный многорукий Минотавр, спрятавшийся в листве, одновременно подёргивал подсолнухи за тысячи стебельков, желая так выразить свою внутреннюю строптивость.
В этот момент невидимые тревожные вибрации передавались песчинкам, активизировав в их мозгу одновременно страх, ненависть и ещё Бог знает какие чувства, до этого покрытые серой плесенью и практически забытые. Микроскопические частички тут же беспокойно взлетали вверх, с надеждой вглядываясь в даль в обе стороны, где, по их мнению, начиналось и заканчивалось поле. Они хотели там найти ответы и, наконец, разобраться в сущности и цели происходящего.
Почему нарушался их внутренний, можно сказать, абсолютный покой? Кто виноват в том, что жизнь, до этого тянущаяся, как резинка от трусов, внезапно разорвалась, неприлично обнажив голый зад? Вопросы не давали песчинкам покоя. Они брали то бинокль, то лупу, желая рассмотреть проблему с разной степенью приближения. Но дорога, словно загадочная нескончаемая верёвочка, не желая раскрывать тайны, прятала кисточки своих ответов за горизонтом. Так, один конец, названный Историей, туманил мозги крошечным скромным созданиям, а второй – именуемый Будущим, спешно задёргивал ставни перед любопытством горстки крупинок.
Но баловник Минотавр был с хитрецой. Он обладал не только множеством рук, но и извращённым сознанием. Используя свои телепатические способности, фантасмагорическое существо посылало сигналы во внешний мир, пытаясь убедить всё сущее в своей непогрешимой миссии. Захватив в заложники логику, существо с головой быка пыталось доказать, что жёлтые лепестки подсолнухов на самом деле с гнильцой, а семечки, выращенные в центре цветка, – это коричневые зёрна с ядом, которые опасны для всего живого.
В своём неистовом угаре он даже осуждал Солнце, которое, стараясь не обделить своим вниманием никого, щедро посылало тёплые лучи даже в самые потаённые закоулки планеты.
– Подсолнухи не достойны благосклонного отношения Светила, – твердил Минотавр, – им надобно опустить головы и покорно принять власть сильного. Так должно быть, потому что должно… – полировал он плоскость разума, не давая возможности появиться на нём недоверчивым бугорочкам и рассуждающим ямочкам.
Большинство песчинок верило ему, как верят в единственного Бога, ни на мгновение не сомневаясь в его словах. А кого было слушать? Ведь поле располагалось вдалеке от оживлённых транспортных магистралей. На него редко заглядывали гости, и если даже кто и посещал, то цель была одна – быстренько собрать урожай и удалиться к себе домой. Поэтому Минотавр, наевшись от пуза своей исключительности, мог творить что угодно.
Однако так продолжалось совсем недолго. Поднялся ветер. Такой холодный, колючий, безжалостный. Он разорвал невидимые связи, которые удерживали горстку песчинок вместе. Большая часть, подгоняемая воздушными массами, улетела назад по дороге, ища истоки силы в прошлом. Совсем незначительное количество крупиц стремительно понеслось вперёд, туда, где, по их мнению, находилось будущее. А некоторые, возможно, самые флегматичные, так и остались лежать на дороге, не решившись примкнуть ни к тем, ни к другим.
– Мы мельчайшие частички в огромном запутанном мироздании, – твердили пылинки из всех трёх групп. – От нас ничего не зависит. Не может малое изменить большое – это закон природы, и мы поменять его не в силах…
Так они парили, перегоняя друг друга, оставляя часть своих собратьев безропотно дожидаться своей участи на дороге.
Только Эхо, откуда ни возьмись появившееся в поле, всё повторяло и повторяло вслед за пылинками – «в силах… в силах… в силах…»
Но крохи его не слышали, потому что им было удобно прятать своё сознание в скорлупе собственной ничтожности.
Страх
У Страха велики глаза.
Он смотрит прямо, не моргая.
Не нажимая тормоза,
Всего за раз тебя сжирая.
Не оставляя и клочка
Твоих стихов души изъяны.
Дуря слепого новичка
И сыпля соль, смеясь, на раны.
И пыжась, как надутый шар,
Гордясь упругим с виду пузом,
Вселить пытается кошмар
Смертельным для тебя укусом.
Но только крик услышишь ты,
Беззубый рот сверкнёт некстати.
У Страха нету красоты,
И он пустышка в результате.
Рыжая
А как поведёте себя вы,
столкнувшись не с Богом, а с его противоположностью?
Испугаетесь, скроетесь или с интересом будете разглядывать то,
Что вызывает ощущение мертвецкого холода в чёрном пустом пространстве?
Стеклянные двери в вагоне метро со строгой надписью «Не прислоняться», рассорившись в очередной раз на станции, шумно разбежались в разные стороны. Если бы они могли бить посуду – били бы, если бы они могли обзываться друг на друга – обзывались. Но ни того, ни другого друзья, выкрашенные снизу в жёлтый цвет и двигающиеся исключительно на полозьях, делать не умели. Они были скованы рамками и правилами, подчиняясь исключительно машинисту, управляющему составом. А моя метафизическая фантазия не наделила их большей самостоятельностью, чем способность периодически разъезжаться и с таким же успехом соединяться перед отправкой в очередное чёрное подземелье тоннеля.
Вагон метро в эти дневные часы был неполон. Пассажиров можно было пересчитать по пальцам. Рядом со мной сидела бабушка с внучком лет трёх.
Женщина постоянно шикала на ребёночка, который показывал на всех пальцем, пытаясь выяснить у бабушки личность каждого.
– Это хто? А как его зовут? – спрашивал малыш, игриво наклоняя голову набок.
Пассажиры вагона, на кого пал выбор, смущённо улыбались, не зная, как себя вести. То ли назвать свои фамилию, имя и год рождения, тем самым рассекретив себя перед всеми, то ли тупо уставиться в пол, не замечая вопроса ребенка.
– Ну, хватит, Виталик! – одёргивала бабушка любознательного малыша, – ты уже всем надоел.
Пожилой старик, сидящий напротив, чуть опустив раскрытую газету, метнул суровый взгляд на беспокойное семейство. Поняв, что этим он не решит проблему, гражданин, покачав головой, опять зарылся в хлёсткие статьи, ругающие Ельцинскую власть и бардак в экономике. Да, это было то время, когда на НТВ шла передача «Куклы», пародирующая высшие чины государства, воз был полон аппозиционных изданий, и тогда олигархи контролировали государство, а не наоборот. Хотя, с этим «наоборот» сейчас тоже не всё понятно…
Политика политикой, но люди, как тогда, так и ныне, жили, радовались потихоньку и ездили в метро, периодически встречаясь с неизведанным…
Именно это неизведанное как раз в тот день и входило в наш вагон на станции метро с монументальным и громким названием «Шоссе Энтузиастов». Одноимённая дорога, проходящая сверху подземки, была названа в честь энтузиастов-революционеров, которые уходили по ней в ссылку. Эхо того искромётного времени будто бы зазвенело в ушах, превратившись в туман. Серая муть, напрягая своды зала станции, вползла хвостом вслед за новыми пассажирами.
Так история, переплетясь с действительностью, выдала неизведанное в виде девушки со жгуче-рыжими волосами и томными зелёными глазами. В этих двух мутноватых омутах можно было запросто утонуть, забыв себя, свою сущность, потеряв где-то на переходе из этого мира в иное измерение паспорт гражданина Российской Федерации.
Девушка была с двумя провожатыми – парнями, которые были на голову ниже рыжеволосой, семенившими по обе стороны от неё. Они, развернувшись, смотрели прямо в глаза спутнице, широко и восторженно отрыв рты. Видимо, души телохранителей девушки уже поглотила болотистая субстанция, оставив на поверхности лишь тела, – и то, только так, для насмешки.
Я, поддавшись магнетической силе новой пассажирки, тоже не мог отвести от неё взгляд. Мне невольно захотелось вытянуть руки вперёд, встать на цыпочки и быстренько-быстренько приблизиться к неизведанному. И стоя там, на краю бездны, нырнуть вниз вслед за парнями, забыв свои фамилию, имя и год рождения.
Краем глаза я заметил, что яркая девушка привлекла не только моё внимание. Бабушка незаметно перекрестилась, стараясь максимально уменьшить стороны крестного знамения. Затем, плюнув на приличия, суетливо закрыла ладонью глаза внуку.
Мужчина, сидевший напротив, съёжился, заметно сократив в объёме своё тело. Вытянув голову, как выдвигают перископ из подводной лодки, он стал подглядывать через малюсенькую дырочку в газете за происходящим в вагоне. Импровизированный глазок, созданный между фамилиями Ельцин и Чубайс, как никогда был кстати. Особый смысл отверстию, похожему на червоточину в пространстве, придавал второй государственный деятель, как известно, тоже обладающий рыжим цветом волос, как и вошедшая девушка.
Она тем временем всё видела, понимала и оценивала окружающую действительность предельно ясно, как никто другой. Иначе как можно было тогда объяснить её закатистый, показной хохот на весь вагон?
Она уселась на сидение, милостиво разрешив спутникам опуститься рядом, затем положила ногу на ногу и, не переставая веселиться, оценивающе, медленно провела взглядом своих зелёных глаз по пассажирам, словно пересчитывая их про себя.
– А это хто, бабуля? – вдруг «возник» внук, деловито отодвинув ладонь бабушки и показав пальцем на неизведанное.
– Это просто девочка, – твёрдо ответила пожилая женщина. Но в её словах, где-то на заднем плане, чувствовались нотки сомнения.
– А почему она такая рррыжая? – по-видимому, малыш только недавно научился выговаривать звук «р», и он у него получался протяжным и скачкообразным, как будто завели мотор мотоцикла.
– Почему-почему, потому…, – на зная, что ответить ребёнку, бабушка решила на правах взрослой поставить жирную точку в изучении малышом мироустройства. Выходить за пределы ему было нельзя. Табу! Пусть малыш пока не понимает, что есть разделение на добро и зло, на жизнь и смерть, на чёрное и белое. Пусть пока розовый цвет будет основной палитрой в его альбоме для рисования.
Иногда нам тоже хочется, так хочется превратиться в детей и проникнуть через маленькую дырочку в газете – портал во времени, в царство безмятежности. Там мальчики и девочки играют в классики и катаются на качелях, строят в песочницах замки, прокладывают кукольные дороги и думают, что мир подчиняется простым и понятным законам…
– Станция «Авиамоторная»! – произнёс голос сверху. Поезд въехал в зал с ярким золотистым потолком, усыпанным перевёрнутыми четырёхугольными пирамидами. В начале вестибюля с круглого панно взлетал Икар, махая широкими серебристыми крыльями. Он утягивал за собой, наверх, самолёты разных лет и заставлял крутиться пропеллеры. Видимо, дуновение от них добралось и до рыжеволосой…
Пора, пора ей тоже собираться в путь… Она перестала смеяться, нахмурилась, засуетилась и перед самым закрытием дверей выбежала из вагона, оставив своих «охранников» в недоумении. Они ещё некоторое время покрутили головами, но в отсутствие своей хозяйки понуро опустили их, молча уставившись глазами в пол. Все остальные пассажиры с облегчением выдохнули…
Что это было? Может, неизведанное ошиблось, забежав не в тот вагон, а возможно, это действительно была просто девушка с волосами цвета солнца и красивыми изумрудными глазами. Кто знает, кто знает…
Поворот
Суметь с разгона бы вписаться в поворот,
Даже на миг не пригубив бы чашу страха.
Вкусив удачу, сделать всё наоборот,
Сорвав с себя враз облачение монаха.
И скомкав чёрное ненужное тряпьё,
Разжечь огонь и на съедение дьяволятам
Отдать обед безгрешия, пусть вороньё
Летает в дымке над палёным ароматом.
Азарт, мне в вены закачай адреналин,
Чтоб не осталось места там для капли крови.
Страсть, переделай моё тело в пластилин,
Меняющийся, словно ветер в поле.
Меня всего колбасит и на части рвёт.
И вдруг та часть, которая от прежней ипостаси,
Не молвив слова, рясу из костра берëт,
С укором смотрит и уходит восвояси.
Нотариус
Что есть твоё, а что чужое?
Что есть Я, а что есть Он?
Границы временны, и мы их придумали сами,
чтобы оправдать наше равнодушие и неприятие стороннего.
В конечном итоге – все будем там, и то,
что мы возводили здесь,
покажется нам ужасно смешным.
– Странно, очень странно! – произнёс с удивлением нотариус Венедикт Ипполитович Стародубцев, не обращая внимания на то, что его очки начали неудержимо скользить вниз по переносице. Уткнувшись пластмассовыми упорами в картофельный кончик носа, «вторые глаза» прекратили своё дальнейшее движение, избежав таким образом участи упасть кувырком на стол.
Не снимая с лица маски изумления, нотариус по максимуму выгнул мизинец левой руки, поправляя им предательски сползшие очки. Когда окуляры оказались на своём законном месте, стёкла в них заиграли на солнце всеми цветами радуги, отсвечивая на стене игривым солнечным зайчиком.
Тем временем, держа в свободной руке бумажку с гербовой печатью, Стародубцев то подносил её к своему лицу, то наоборот, отодвигал подальше от себя. Казалось, что Венедикт Ипполитович не может поймать фокус, чтобы получше разглядеть документ. На самом деле нейроны его головного мозга, до этого двигающиеся в спокойном умиротворяющем режиме, вдруг запаниковали, образуя хаос. Двигая листок туда-сюда, нотариус пытался выстроить хоть какую-то логическую цепочку и обуздать взбесившиеся нервные клетки.
Всё дело было в тексте деловой бумаги, который и нас с вами мог бы поставить в тупик.
«Податель сего документа является единоличным и полноправным владельцем моря, называемого «Чёрным», в тех границах, кои на момент подачи документа существуют. Как и равно владельцем тех Богоугодных природных и человеком созданных богатств, находящихся на территории указанного моря. Просим немедленно по предъявлении содействовать подателю сего документа во вступлении в законные права. Дата. Подпись. Печать».
Именно три последних атрибута бумажки Венедикт Ипполитович решил изучить особо тщательно. Иначе было никак нельзя. Бабушка – божий одуванчик, которая принесла документ, была настроена по-боевому и не собиралась никуда уходить. Голубенькое платьице со вшитыми белыми рюшечками, открытое улыбающееся личико и вправду делали из старушки Божьего человека.
Нет-нет, вы не подумайте, женщина была в своём уме и наитвердейшей памяти. Это можно было понять по её острому, воинственному и в то же время изучающему взгляду. Он пронзал нотариуса, словно перочинный ножик. Знаете, – такие берут с собой в поезд для нарезки хлеба или докторской колбасы. Но подобная вещица в умелых руках может стать и опасным предметом, если речь зайдёт о чести и достоинстве женщины, нашей бабушки Инессы Абергард.
Её свисающий набок полосатый чепчик мог, конечно, ввести в заблуждение любого. Но намерения у Инессы, немки по папе, были вполне серьезными, можно сказать, захватническими. Она была готова стоять насмерть, чтобы получить своё, согласно документу.
Где она достала данное свидетельство, написанное, кстати, от руки? Кто ей, наконец, выдал его? Было неизвестно. Но нотариус – на то он и нотариус, чтобы не вызывать сразу психушку, а предварительно изучить странное распоряжение о собственности. Тем более, рабочий день приближался к концу, и посетителей у Стародубцева не было. В общем, получаса было достаточно, чтобы понять, что означает сей документ, а затем набрать полицию или скорую помощь.
Дата на документе была проставлена неразборчиво и размыто. Подпись более-менее сохранилась – в ней можно было прочитать имя «Пётр». Почерк передавал крайнюю уверенность человека, поставившего внизу документа личную визу. Печать также присутствовала, хоть и блеклая и выцветшая. В ней были различимы головы двух орлов на фоне щита. Они казались обиженными друг на друга и смотрели в разные стороны. Тем самым этот знак можно было соотнести с гербовой печатью Российского государства. И более того, государства во времена правления царя Петра Первого.
– Милочка, – произнёс с ехидством Венедикт Ипполитович, отстраняя от своего картофельного носа документ, – вы лет эдак на триста опоздали, знаете ли…
Посмотрев с прищуром на бабульку, нотариус будто бы принял вызов Инессы Абергард, готовясь встать на защиту государственных интересов.
– Нет, позвольте, бумага есть? Есть! Печать есть? Есть! Подпись первого лица в государстве есть? Есть. А на листе чёрным по белому написано, что и кому. Так извольте выполнять…
Упрямства старушке было не занимать. Дама сжала свои пальцы, и они образовали ореховый кулачок, который незамедлительно опустился на стол, издав глухой и негромкий, но требовательный стук. От неожиданности нотариус подскочил на стуле и выронил бумажку. Чуть покачавшись в воздухе, листок мягко спланировал на зелёное сукно стола.
«Намаялся, поди! Столько лет лежал без дела», – подумал Венедикт Ипполитович, искоса посматривая на документ, на котором кое-где проступали жёлтые пятна.
– Минутку, барышня, я сверю его с реестрами, – пожилой мужчина, кряхтя, поднялся с кресла.
– Кхе-кхе! – звук мог, конечно, исходить и из самого кресла, но кто сейчас разберёт… И сам нотариус, и то, на чём он сидел, были уже далеко не первой молодости. Подойдя к широкому стеллажу с папками, Венедикт Ипполитович не спеша начал перебирать их взглядом, что-то шепча себе под нос.
До некоторых корешков он дотрагивался пальцами – так бережно, что казалось, будто нотариус наигрывает некую беззвучную мелодию на гигантском бумажном органе. Несколько раз смачно чихнув в такт музыке, Стародубцев в конце мелодии вынул из верхнего ряда коричневую папку.
Пыль, до этого мирившаяся с нежными прикосновениями, накрыла нотариуса серой вуалью с головы до ног. Фигура Венедикта Ипполитовича на мгновение исчезла из поля видимости старушки-посетительницы.
В этот момент текущая реальность дала трещину, и в открытое пространство, словно по лестнице в подпол, спустился наш служащий. Он решил согласовать странный документ с другими нотариусами, работающими в иных реальностях.
Время остановилось, ведь между реальностями оно течёт совсем по-другому. Оно может ускориться или совсем замереть, давая проникающему сквозь пласты «пирога» насладиться разнообразностью мирозданий
Но дела – дела толкали Стародубцева. Ему было не до кулинарных изысков. Он решил посоветоваться со своими коллегами, как можно поступить в случае с бабулькой.
Оказалось, что и к ним приходили люди с подобными бумагами и разными подписями, начиная с царей и заканчивая генсеками. Видимо, где-то наверху, – на самом верху, выше не бывает, – решили порадовать простой народ и выдать по грамоте на собственность, которая в действительности и так принадлежала только им. А кому же ещё?
Бог добр, и он создал все эти красоты вокруг для одного-единственного человека – тебя. Так что не трясись над своей однушкой или трёшкой, не думай, что этот замок принадлежит тебе, а море ничейное – общее. Оно тоже твоё…
Венедикт Ипполитович, поднявшись из подвала, по-прежнему кряхтя, уселся за свой письменный стол. Вынув перьевую ручку из ножен, он размашисто поставил резолюцию на документе Инессы Абергард: «Выдать в полном объёме!».
Хоть в нашей реальности в обязанности нотариусов и не входит выдача и удержание чего-либо. Но кто вам сказал, что это была наша реальность?
