Галина Майорова
Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»
Поиски барона Толля. Участие в СОИРГО
В начале декабря Колчак и Матисен прибыли в Петербург. И почти сразу же, 9 декабря, они были приглашены на заседание по-прежнему действующей комиссии для снаряжения Русской полярной экспедиции. Как и ожидали офицеры, заседание оказалось шумным и довольно продолжительным. Их короткие доклады и сообщения о результатах экспедиции постоянно прерывались вопросами, отдельными замечаниями и даже намеками на прямую вину в некоторых причинах всего случившегося: и в аварии со шхуной, и в неудачных поисках барона Толля, и даже в провале главной цели экспедиции – земля-то не найдена! Но вскоре все споры и прения свелись к главному – что же нужно сделать, чтобы как можно скорее выручить из беды Э. В. Толля, зоолога Бирулю и их спутников.
Предложений было несколько, но все они сводились к тому, что к о. Беннетта нужно вновь послать шхуну «Заря», а начальником новой экспедиции назначить Ф. А. Матисена. Однако главное решение оставалось за президентом Академии наук великим князем К. К. Романовым, который через несколько дней вызвал к себе Фёдора Андреевича, чтобы окончательно согласовать с ним план действий и смету экспедиционных затрат. К удивлению великого князя, Матисен не только не дал согласия возглавить экспедицию, он отозвался о ней как об очень опасном и безнадежном мероприятии. По его словам, «Заря» нуждается в серьезном ремонте, а в Тикси нет ни сухого дока, ни мастеров. Кроме того, на судне все равно не удастся подойти к о. Беннетта ближе, чем это уже пытались сделать в прошлом году. По мнению Матисена, на поиски должен идти ледокол «Ермак», где капитаном в то время был Н. Н. Коломейцев, бывший капитан шхуны «Заря».
Почти через месяц, 7 января 1903 г., состоялось специальное совещание с все той же повесткой: помощь пропавшему в Арктике начальнику Русской полярной экспедиции Академии наук Э. В. Толлю.
Председательствовал великий князь. На совещание были приглашены некоторые члены Комиссии по организации экспедиции: председатель комиссии академик Ф. Б. Шмидт, ее секретарь академик В. Л. Бианки, директор Главной физической обсерватории академик М. А. Рыкачёв, видный геолог и палеонтолог академик Ф. Н. Чернышёв. Из участников экспедиции присутствовали К. А. Воллосович и Ф. А. Матисен. А. В. Колчак приглашен не был, скорее всего потому, что его главными обязанностями в экспедиции были научные исследования.
Заседание открыл великий князь Константин Константинович и сразу же перед присутствующими поставил вопрос: сможет ли «Заря» подойти к о. Беннетта так, чтобы со шхуны было возможно отправлять на остров шлюпочные десанты? Первым выступил Матисен, повторив все сказанное на аудиенции у великого князя. Ему сразу же стал возражать академик Ф. Н. Чернышёв, только что вернувшийся из экспедиции на о. Шпицберген. Именно его план был озвучен великим князем, а сейчас он этот план еще немного дополнил: на «Зарю» нужно взять несколько опытных мезенских поморов вместе с лодками, на которых они ведут свой охотничий промысел.
И вот здесь совершенно неожиданно для всех прозвучало выступление К. А. Воллосовича. Он поддержал предложения и президента Академии наук, и академика, добавив только, что можно обойтись и без «Зари». Нанятых поморов вместе с лодками по суше переправить к проливу Лаптева на мыс Святой Нос. А вот уже оттуда и можно попробовать подойти к о. Беннетта, используя то открытое море, то перетаскивая лодки по льду.
Присутствующие были явно озадачены. Многое вызывало сомнение: долгий путь через северные территории, через тундру с берегов Мезени до янских берегов; выдержат ли поморские лодки ледовое крошево на пути от о. Новая Земля до о. Беннетта; и кто будет этим одновременно опытным моряком, путешественником и ученым, способным осуществить предложенный достаточно дерзкий план.
Сам Воллосович был начальником Вспомогательной экспедиции и активно участвовал во всех планах и делах барона Толля. Но, будучи по профессии геологом, разработать такой смелый и оригинальный план самостоятельно, без участия опытного моряка-консультанта, он вряд ли бы смог. Опирался этот план на маршрут погибшей американской экспедиции Де-Лонга, именем которого и были названы самые северные острова в Новосибирском архипелаге, в том числе и о. Беннетта. Таким консультантом вполне мог быть А. В. Колчак, и, возможно, именно его план излагал Воллосович.
Великому князю план явно понравился, и он только осведомился, кому же можно поручить его исполнение. Имя лейтенанта Колчака прозвучало из уст секретаря Комиссии академика В. Л. Бианки, отца известного писателя-натуралиста Виталия Бианки. Президент Академии наук не возражал.
Но тут внезапно, правда, с опозданием, в дело вмешался адмирал С. О. Макаров. По-видимому, ссылку Матисена на участие в поисках барона Толля ледокола «Ермак» великий князь счел просто за отговорку. Поэтому на специальное заседание 7 января адмирал Макаров приглашен не был. Узнав о состоявшихся на этом совещании разногласиях по поводу способа спасения начальника экспедиции Э. В. Толля, адмирал тотчас же выразил готовность с началом навигации отправиться на «Ермаке» к о. Беннетта, доказывая при этом возможность ледокола «проникнуть в такие места, которые никогда еще не были посещаемы человеком».
Поддерживаемый академиками и учеными план Макарова был рассмотрен Комиссией и – отклонен по двум причинам. «Во-первых, ледокол имеет большую осадку и не сможет подойти сколько-нибудь близко к островам, во-вторых, нельзя исключить возможности вынужденной зимовки в Арктике, а состав команды так велик, что организация питания выльется в огромную проблему, которую вряд ли удастся благополучно разрешить в течение долгой полярной зимы».[35]
* * *
Оказавшись перед выбором – ледокол «Ермак» или экспедиция на шлюпках – Комиссия выбирает второй вариант и уже 9 января направляет А. В. Колчаку приглашение на должность руководителя специальной экспедиции. А через неделю Колчак получает первые суммы на проведение этой экспедиции и начинает подготовку весьма удачно.
Так, в Мезени, на Белом море, где обычно перед началом охоты на тюленей собираются промышленные люди, ему удалось завербовать шестерых поморов. Двое его старых сподвижников со шхуны «Заря» – боцман Н. Бегичев и матрос В. Железников – согласились участвовать в спасении своего бывшего начальника и его друзей. Причем боцман подает очень умную идею: не покупать в Мезени лодки и не тащить их через всю Россию, а забрать с «Зари» прочный дубовый шестивесельный вельбот. Правда, он тяжеловатый, но нескольким человекам будет под силу.
На отправленное в Якутск П. В. Оленину приглашение присоединиться к экспедиции получает быстрый ответ. Директор краеведческого музея не только дает согласие, но и предлагает помощь: приобрести собак, купить им корм и, главное, постараться доставить вельбот со шхуны в устье р. Яны, откуда и планировался первый переход на Новосибирские острова.
Наконец, в Архангельске получено долгожданное известие о том, что партия Бирули в декабре 1902 г. самостоятельно совершила благополучный переход с о. Новая Сибирь на материк. Обрадованный Колчак тут же отправляет телеграмму: «Поздравление счастливым возвращением». Радость была понятна: теперь можно целиком сосредоточиться на спасении небольшой группы барона Толля.
Современники вспоминают, что Колчак иногда совершал какие-то явные сумасбродства: то Оленину назначал высокий оклад, то поморам прибавлял жалование, а академика Шмидта просил побыстрее «устроить» эти ассигнования. Неутомимый, стремительный, точный в своих действиях, он порой просто не успевал согласовывать свои распоряжения с вышестоящим начальством, но чиновники хоть и возмущались «нахальством» и самоуверенностью лейтенанта, но задним числом оформляли почти все, что он «нагородил». Первый раз в жизни он получил самостоятельность и ответственное поручение. «Впервые (а ему было уже под тридцать) он был на первых, а не на вторых и третьих ролях».[36]
За месяц Александр Васильевич сумел сделать все необходимые дела в Петербурге и 9 февраля 1903 г. выехал в Иркутск. Вместе с ним в Иркутск выехал и Ф. А. Матисен, которому было поручено заняться разоружением шхуны «Заря» и подготовить ее к передаче частной фирме.
Было немного странно! – всего два с половиной месяца тому назад они вместе проделали тот же путь по Великой Сибирской магистрали, только в обратном направлении и с совсем другим настроением. За время этого длительного возвращения в Иркутск Александр Васильевич, безусловно, неоднократно пытался выяснить истинные причины отказа Матисена возглавить новую экспедицию, но получал все тот же ответ: он не может браться за дело, в успех которого не верит. Не может подвергать опасности жизни доверившихся ему людей, ибо десант на о. Беннетта вряд ли будет успешным – может уйти и не вернуться, как не вернулся барон Толль.
Александр Васильевич понимал своего друга, понимал, что здесь, наверное, сыграли свою роль обвинения, прозвучавшие на первом заседании Комиссии, чувствовал, что капитан «Зари» теперь уже просто боится брать на себя грех за чужие ошибки. Но Колчак также хорошо понимал, что кому-то этот грех надо «отмаливать». Попытаться еще раз выручить из беды барона Толля и его спутников нужно непременно. И, не отягощенный в своей жизни никакими серьезными личными обязательствами, он на это согласился.
* * *
Поезд в Иркутск прибыл с опозданием. В последнее время это случалось довольно часто: железная дорога не справлялась с объемом грузовых и пассажирских перевозок. И встречались Александру Васильевичу на вокзалах целые семьи – и взрослые, и дети – с корзинами, сундуками, узлами и чемоданами, часами ожидавшие пассажирского или грузопассажирского поезда. А на пристанционных площадках огромными штабелями высились мешки с зерном и мукой, ящики и бочки с маслом…
Дело было в том, что при проектировании Транссибирской магистрали, учитывая «доводы» влиятельных лиц о бесперспективности Зауралья, заведомо уменьшали эти объемы. А сегодня приходилось срочно расширять паровозные депо, грузовые дворы и склады, строить новые вокзалы и жилые дома для рабочих, открывать новые разъезды, укладывать дополнительные пути на станциях.
Время уже близилось к полудню, и солнце грело все теплее и разгоралось все ярче, когда Колчак с Матисеном оказались на Иркутском вокзале. Небо было без единого облачка и такой глубокой синевы, какая бывает в Сибири только в конце зимы или ранней весной. Зима нынче, видимо, была необычайно снежной, снега намело много. Он так и стоял, возвышаясь сугробами около привокзальной площади, кое-где на солнцепеке начиная уже подтаивать и чернеть…
Понтонный мост через Ангару был еще разобран, но в городе действовала зимняя переправа, и добраться до противоположного берега не составляло никакого труда. «Временные» извозчики, т. е. не имеющие постоянного места на извозчичьей бирже, обычно прибывали к приходу поезда точно по расписанию и терпеливо ожидали опаздывающих у здания вокзала. Затем, заботливо усадив пассажира в элегантный экипаж или сани с меховой полостью, осторожно спускались с Кайской горы и, миновав железнодорожный переезд, выезжали на берег Ангары.
И Александр Васильевич сразу же понял, что переправа – это не что иное, как проложенная прямо по льду Ангары и хорошо укатанная широкая колея. А вот с обеих сторон ее застывшая поверхность реки напоминала вспаханное гигантским плугом поле. Буквально у берега начиналась целая гряда дыбом вставших льдин, беспорядочно нагроможденных одна на другую. И чем дальше, тем они становились и выше, и острее, и круче.
Это была совсем другая Ангара, чем три месяца назад, в ноябре прошлого года. Но именно эту Ангару всегда видел Александр Васильевич, когда вспоминал Иркутск. Замерзшая река, вся залитая косыми лучами яркого солнца; огромные льдины, вспыхивающие разноцветными огнями – красные, синие, фиолетовые – словно внутри кто-то зажигал таинственные яркие лампочки… Уже тогда Ангара манила к себе, притягивала, как бы уже заранее определяя свою роль в судьбе будущего адмирала.
На правый берег выехали недалеко от Троицкой церкви, а дальше – все было так знакомо и так будоражило память…
Как и в первый приезд, времени в Иркутске у офицеров было очень мало, а сделать нужно было невероятно много. Кроме того, и задачи на этот раз перед ними стояли разные. Фёдору Андреевичу, выполняя поручение Академии наук, нужно было как можно быстрее оказаться в бухте Тикси на шхуне «Заря», Колчаку же предстояло продолжить подготовку к новой полярной экспедиции. Зная по петербургскому опыту, сколько это потребует времени и сил, он на этот раз не смог воспользоваться приглашением Матисена вновь остановиться у Бессоновых. Поэтому, передав всем родным Фёдора Андреевича искреннейшие пожелания и пообещав в ближайшие дни непременно навестить их, Колчак попросил извозчика подвести его к одной из городских гостиниц (скорее всего, к «Метрополю») и простился с Матисеном, договорившись на завтра о встрече во ВСОИРГО.
Еще во время своего первого посещения Иркутска, почти три месяца тому назад, Александр Васильевич уже знал, что ни одна из многочисленных экспедиций, пути которых проходили через Иркутск или которые снаряжались в самом городе, не могли обойтись без помощи или покровительства ВСОИРГО. Об этом рассказывал и Николай Николаевич, это же чувствовалось и в беседах с членами этого общества во время памятного ужина в семействе Бессоновых. Но молодые люди тогда так стремились в Петербург, что не нашлось у них времени, чтобы заглянуть в музей этого общества.
* * *
Сегодня Колчак решил это исправить. Устроившись в гостинице и хорошо отдохнув с дороги, при этом имея еще до встречи с Матисеном достаточно свободного времени, он решил пешком отправиться вдоль Большой улицы к Набережной Ангары.
Улица, как и в прошлый раз, была необычайно оживленной: звонко цокали лошади, покрикивали извозчики, скрипели полозья саней, по тротуарам спешили прохожие. С интересом наблюдая за этой жизнью, Александр Васильевич как бы мимоходом обращал внимание и на то, что нет на центральной улице ни одного дерева, зато много высоких столбов с электрическими и телеграфными проводами. И еще: почему-то часть улицы была замощена крупным булыжником, а часть – превращена в деревянную торцевую мостовую.
И все-таки улица была живописна. Такой ее делали яркие, многочисленные торговые вывески и удивительные лепные украшения на зданиях магазинов, ресторанов, гостиниц. Это были барельефы, гирлянды, маски, картуши, медальоны, и особенно броско ими оформлялись окна и двери…
От Троицкой улицы, хорошо запомнившейся Александру Васильевичу еще с осени прошлого года благодаря «экскурсии» Н. Н. Бессонова, начинался незнакомый участок Большой улицы, выходивший к Ангаре и известный в Иркутске стоявшими на ее берегу такими архитектурными «шедеврами», как Мавританский замок и Дворец губернатора (ныне Белый дом).
Предполагая, что в Мавританском замке (здесь располагалось ВСОИРГО) он пробудет довольно долго, Колчак решил взглянуть вначале на губернаторский дворец. И хотя молодой офицер никогда не был «знатоком» архитектуры, он сразу же узнал знакомый петербургский стиль – скорее всего, классический. Рустованный цоколь первого этажа (при помощи штукатурки имитация кладки камнем одинаковых размеров), центральный фасад, украшенный портиком из шести колонн коринфского ордера, аркадные окна и необычайная во всем мягкость и гармоничность.
О том, что этот особняк был построен для богатого иркутского купца К. М. Сибирякова в 1800–1804 гг. известным петербургским архитектором итальянцем Джакомо Кваренги, в Иркутске спорят до сих пор, иногда соглашаясь с тем, что это мог быть и один из его учеников (к сожалению, более точных сведений у иркутян пока нет).
Величественное трехэтажное здание окружала массивная каменная ограда с кружевными чугунными вставками. Рисунок решетки был выполнен столичными архитекторами В. Стасовым и Л. Руско.
Губернаторским этот дворец становится в 1837 г., после того как был взят в казну за долги у потомков К. М. Сибирякова. «Белым домом» стал называться после событий декабря 1917 г., когда в Иркутске шла борьба за установление советской власти. Одним из ее центров оказался губернаторский дворец (тогда он был окрашен в белый цвет), где к тому времени располагался – Центральный исполнительный комитет Советов Сибири (Центросибирь).
Сегодня Белом доме – научная библиотека Иркутского государственного университета, открытого Временным Сибирским правительством в октябре 1918 г., и одного из тех высших учебных заведений, судьбой которых занимался Верховный правитель России А. В. Колчак.
Здесь же, в библиотеке университета, в 1920 г. некоторое время работала каталогизатором А. В. Тимирёва (сегодня адрес библиотеки – Бульвар Гагарина, 27).
* * *
Здание ВСОИРГО оказалось не похожим ни на одно из тех, что Колчак уже видел в Иркутске. Таинственность узких окон, оригинальный рисунок балконных решеток, медальоны (арабески) с арабской вязью, угловые башенки и зубчатые стены – все это как-то вдруг взволновало и сразу же напомнило то ли рыцарское средневековье, то ли сказочный Восток. Слева стояло еще одно здание – изящный двухэтажный флигель, а все вместе было обнесено затейливой оградой с кружевными воротами. Широкой эффектной полосой по всему зданию проходил зубчатой кладки фриз – бежевый на краснокирпичном фоне стены. И на этом фризе в специально выделенных прямоугольниках помещены фамилии. Так вот как выглядит этот знаменитый сибирский пантеон великих деятелей российской науки…
Александр Васильевич, не торопясь, обошел все здание и насчитал 24 прямоугольника. Шесть из них были пустыми, а на 18 начертаны фамилии, многие из которых принадлежали широко известным ученым, исследователям, путешественникам. Ну, например, «научная группа» знаменитой на весь мир Великой Камчатской экспедиции (ВКЭ): Беринг, Миллер, Георги и их помощники – Стеллер, Крашенинников. Трудами этих ученых экспедиция превратилась в настоящее научное и даже политическое предприятие, ознаменовавшее целую эпоху в изучении Сибири. Она была открыта заново, и прежде всего ее история и природа.
* * *
Александр Васильевич сразу же вспомнил якутский музей, где в архивах можно было найти документы о первых походах россиян в Сибирь, об их плаваниях с Лены через море в Тихий океан; услышать замечательные рассказы консерваторов о жизни в их городе ученых – участников ВКЭ.
Историк Герард Фридрих Миллер проводил почти все свое время в архивах, натуралист Иоганн Георг Гмелин – среди местной флоры и фауны. Однажды оба ученых находились в гостях у Беринга, а в это время в доме Гмелина вспыхнул пожар (8 ноября 1736 г.). Сгорело все – множество набитых помощниками чучел птиц и мелких животных, десятки выполненных художниками рисунков растений – результат почти годовой работы… И пришлось все начинать заново.
Напомнили тогда в музее Колчаку и о том, что впервые вечной мерзлотой, на которой и стоит Якутск, заинтересовался именно Гмелин, а затем уже изучение ее продолжили многие ученые. Вот тогда и прозвучало имя Миддендорфа, тоже занесенного на фриз здания музея, но больше о котором Александр Васильевич ничего не знал.
Немного больше ему говорили фамилии Палласа и Георги. Их имена он слышал еще в кадетском корпусе, когда на лекциях рассказывали о великих путешественниках вообще. Это были люди, стиравшие с земли «белые пятна»; исследователи, изучавшие новые, открытые земли: их природные богатства, свойства воды и почвы, растения, животных, географию и быт населяющих эти землю людей – их культуру, ремесла, историю возникновения. Для таких путешественников Санкт-Петербургской Академией наук была в свое время даже разработана соответствующая инструкция.
Наиболее известными и даже близкими среди 18 фамилий оказались две. Адмирал Фердинанд Петрович Врангель – то же морское училище, что у Колчака, те же морские науки, те же морские путешествия: Ледовитый океан и северные берега Сибири. Только у Врангеля были другие годы (1820–1825 гг.) и другой маршрут – от устья Колымы к востоку до Берингова пролива и Медвежьих островов. Но цель была та же: исследовать «ледовитое море [Северный Ледовитый океан] на как можно большем расстоянии, ибо там, в глубине морских просторов, может находиться неведомая земля». Эту землю в 1867 г. совсем неожиданно открыл американский китобой Де-Лонг, причем совсем недалеко от того места, которое «наложил» на карту Врангель. Вскоре она и получила имя острова Врангеля.
Но, по сути дела, только почти через 80 лет после окончания в 1747 г. Великой Сибирской Экспедиции (так иногда называют ВКЭ) была выполнена поставленная перед ее северными отрядами задача: изучить морской путь из Архангельска в Тихий океан. И завершение этой трудной задачи выпало на долю великого российского полярного исследователя Ф. П. Врангеля.
Ну, а с именем шведского полярника Адольфа Эрика Норденшельда Александр Васильевич оказался связан самыми свежими воспоминаниями и событиями.
Праздничное утро 19 августа 1901 г. – «Заря» подошла к долготе мыса Челюскина, она – четвертое судно, которому это удалось! И как это ни кажется невероятным, третьим судном, увидевшим мыс Челюскина, был тот самый пароход «Лена», на котором всего несколько месяцев назад, точнее, осенью прошлого года, Колчак в составе Русской полярной экспедиции возвращался в Иркутск по Лене-реке.
А в то далекое время (август 1879 г.) «Лена» выполняла вспомогательную роль в исследовательской команде шведского путешественника А. Э. Норденшельда. И хозяином ее тогда был известный сибирский золотопромышленник Александр Михайлович Сибиряков, являвшийся еще и одним из организаторов этой полярной экспедиции. Цель ее – из Европы через северные моря Ледовитого океана дойти до Берингова пролива, «где Старый Свет подает руку Новому Свету», была достигнута чуть более чем за один год. То есть шведская яхта «Вега» стала вторым пароходом, который вполне удачно прошел по будущему Великому Северному пути, с чем и вошел во всемирную историю морских путешествий, и оказалась второй шхуной, достигшей самой северной точки Азии.
Мировой наукой, и прежде всего Россией, этот «полярный маршрут» был оценен довольно высоко. Именем Норденшельда было названо бывшее Сибирское море (ныне море Лаптевых), а сам путешественник награжден Большой золотой Константиновской медалью, высшей наградой Академии наук. Это была первая медаль среди ученых-полярников, четвертая будет у 32-летнего лейтенанта Тихоокеанского флота Александра Колчака. Но это все еще только будет.
* * *
Машинально взглянув на часы, Александр Васильевич понял, как он увлекся в своих воспоминаниях, как одновременно заинтересовали и заинтриговали его все эти фамилии. Десять из них – известные ученые, академики, путешественники, люди разных поколений, разного возраста и различных интересов, иногда похожей судьбы, но всех их объединяло одно: участие в исследованиях северных территорий Сибири. Из остальных – кто-то был на слуху, кто-то тревожил память…
Однако пора было представиться руководству ВСОИРГО, да и Фёдор Андреевич вот-вот уже мог появиться в музее.
Все оставшиеся дни до отъезда Колчака в Якутск так или иначе оказались связаны с Иркутским географическим обществом и его музеем.
Так, уже 21 февраля, т. е. через три дня после прибытия в Иркутск, по просьбе членов правления общества и его председателя И. В. Маковецкого в зале музея Александр Васильевич прочел доклад о современном положении Русской полярной экспедиции Академии наук. Он довольно кратко рассказал о научных исследованиях и тех достижениях, что удалось сделать членам экспедиции за два с небольшим года; более подробно остановился на причинах, заставивших начальника экспедиции ее покинуть, и, главное, поделился своими планами по организации поисков барона Толля.
Вариант спасательной экспедиции предусматривал участие двух отрядов – морского и сухопутного. Морской отряд возглавлял Колчак.
Небольшая группа спасателей на собаках должна была из Усть-Янска переправиться на Новосибирские острова, дождаться там лета и уже на шлюпках добраться к о. Беннетта. Главной опорой здесь, конечно, были боцман Бегичев и рулевой старшина Железников. Группу дополняли четыре опытных мезенских зверобоя, участники недавней экспедиции на о. Шпицберген, возглавляемой академиком Ф. Н. Чернышёвым, и рекомендованные им Колчаку еще в Петербурге.
Второй, сухопутный отряд также подчинялся Колчаку, а возглавлял его М. И. Бруснёв (согласие его было получено). На собаках и оленьих упряжках этот отряд обследует острова Фадеевский и Новая Сибирь, так как, возможно, Э. В. Толлю все-таки удалось выйти на один из этих островов, и именно там он ожидает помощи. Бруснёву уже послана телеграмма с требованием приступить к поискам немедленно, и в помощь ему определен матрос Толстов, зимовавший на «Заре» в бухте Тикси. Кроме того, уже известно, что принять участие в поисках согласились местные промышленники, хорошо знавшие и уважавшие М. И. Бруснёва.
Кстати, буквально завтра-послезавтра в бухту Тикси должен выехать из Иркутска все еще остававшийся в должности капитана шхуны «Заря» Ф. А. Матисен. Вместе с ним в помощь для разоружения шхуны отправятся машинисты Огрин и Червенский. За эти дни Фёдору Андреевичу удалось встретиться с главой торгового дома «А. И. Громова и сыновья» и лично подтвердить решение Академии наук о возможности передачи шхуны «Заря» Ленскому пароходству.
* * *
Здесь же, в музейном зале, Анне Ивановне Громовой был представлен и Колчак. Александр Васильевич с нескрываемым интересом и некоторым удивлением рассматривал, пожалуй, единственную женщину, сумевшую заслужить признание и искреннее уважение многих исследователей сибирского Заполярья. Это она предоставляла свои пароходы, доставляла в условленное место уголь, продовольствие, снаряжение экспедициям Нансена, Толля, Сибирякова (позднее Вилькицкого). Это она награждена была орденом Парижского музея естественных наук за «полезные научные заслуги» (1901 г.) и золотой медалью Нижегородской ярмарки за коллекцию сибирских мехов (1896 г.). Ведь недаром же тогда вся Европа щеголяла в сибирских белках да соболях… Энергичная, деловая, в то же время по-женски очаровательная, Анна Ивановна и на этот раз не изменила себе: в разговоре с руководителем новой экспедиции вновь предлагались поддержка, помощь, следовало приглашение в контору и просто в гости в дом, который и сегодня еще стоит на ул. Сухэ-Батора под № 15 (тогда – ул. Тихвинская, усадьба А. И. Громовой).
Вскоре Александру Васильевичу удалось ближе познакомиться с многими именитыми членами Иркутского географического общества. Озабоченные судьбой пропавшего барона Толля, они все без исключения откликались на любую просьбу, будь то приличная финансовая сумма или просто добрый совет; проявляли море инициативы, каждой мелочью пытались облегчить предстоящий нелегкий путь спасателей.
Вот тогда-то и почувствовал Александр Васильевич огромную разницу между Западным и Восточным (т. е. Иркутским) отделами общества, о которой писали и столичные и местные газеты. Например: оба они получали субсидию в 2 тыс. р. годовых, но при этом Западный отдел нанимал квартиру для своей деятельности, а Иркутский построил себе на деньги горожан роскошное здание, да и капиталом владеет «без малого в 7 тыс. рублей, одних только взносов собирают за тысячу».
И уже нисколько не приходилось удивляться тому, что в этой «географической столичке» (так выспренно журналисты именовали Иркутск) простой полицейский пристав собирает гербарий; детский доктор во время отпуска отправляется в гости к туземцам и привозит в подарок музею палицу, украшенную волосами убитого врага. А уж иркутские купцы, члены-соревнователи общества, то берут ученых в свои торговые караваны, платят им зарплату как приказчикам, а потом большими тиражами издают их научные труды; а то просто предлагают на издержки очередной экспедиции полпуда чистого золота (1855 г. – исследование р. Амур, взнос члена-соревнователя Соловьева).
Вот и перед Новым годом, следуя старинной традиции, украсили иркутяне город декоративной картиной: «“Фрам”, затертый льдами». Рассказывала она об известном норвежском путешественнике Ф. Нансене, который (1903 г.), вморозив в лед свою шхуну «Фрам», три года дрейфовал в ледяном поле, пересекая Северный Ледовитый океан вблизи Северного полюса. За это путешествие Нансен и получил Большую Константиновскую медаль.
Обычай украшать город ледяными скульптурами сохранился в Иркутске до сих пор. Каждый Новый год на Площади им. Кирова можно любоваться ледяными композициями на самые различные темы: от сказок Андерсена до истории основания города.
В 1903 г. декоративная картина была установлена на катке детской площадки, совсем рядом с театром. И каждый раз, посещая ВСОИРГО, Александр Васильевич видел эту картину. Вечером она освещалась бенгальским огнем, и казалось, что эти громадные глыбы, сооруженные из снега и льда, озарялись северным полярным сиянием, величественней и красивее которого не было среди всех небесных явлений.
* * *
Каждую минуту, свободную от встреч, разговоров и договоров, Колчак стремился в музей, пытался как можно ближе, подробнее познакомиться с его богатством, бывшим поистине щедрым подарком для любого ученого, путешественника, оказавшегося в Иркутске.
Здесь были сосредоточены редчайшие коллекции предметов доисторического искусства. Например, среди нефритовых изделий каменного века была одна женская статуэтка, которую мастер вырезал более 40 тыс. лет назад. Переходя из зала в зал, можно было проследить процесс влияния русской культуры на быт коренного населения Сибири: бурятов, якутов, тунгусов.
Стенды музея знакомили с историей присоединения Восточной Сибири к России, с возникновением первых поселений сибирской земли. И становилось ясно, что российская история Восточной Сибири начинается с XVII в., когда отчаянные русские казаки понаставили остроги в местах своих стоянок и таким образом за полстолетия с небольшим прошли всю Сибирь до океана.
А когда в 1724 г., перед смертью, Петр I вспомнил «то, о чем мечтал давно, и что другие дела предпринять мешали», т. е. о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию; когда составил приказ об экспедиции, главой которой назначил капитан-командора Витуса Ионассена Беринга, тогда и встал Иркутск крепостью российской в центре Азиатского материка, морской базой не только для экспедиции Беринга, но и всех последующих российских походов на Дальний Восток и в Америку…