Галина Константинова
Перевёрнутая чаша. Рассказы
Часть 6
Солнце било в тусклые окна, перебегающие зайчики щекотали ресницы. Полина лежала на его руке, подвернув ногу. Глеб залюбовался её узорно вычерченными вздрагивающими ноздрями. Во всей ее позе было что-то детское, незащищённое, куда подевалась уверенная молодая женщина с насмешливым характером. Да, женщина очень хороша, когда она спит, когда её дыхание свежее, морщинки не портят свежего лба, и во всей фигуре чувствуются совершенство. Она открыла глаза, и рыжая шевелюра заискрилась золотом.
– Как настроение?
– Замечательное. Что-нибудь освежительное, и в путь, – ласково погладил он её щеку.
Пока Полина убирала остатки вчерашнего пиршества, Глеб попивал сок, оглаживая взглядом ее фигуру. Настроение было безмятежное, в город не хотелось. Он плохо помнил вчерашние страхи, словно прочитал о них давно, в детской книжке, размытые акварели с изображением чудовищ… И вдруг он с отчетливостью осознал, что все это уже видел. Дежа вю… Помнит он и этот сок, и оглаживающий взгляд свой, что-то ещё было, но помнит он это утро, и всё.
– Скоро поедем?
– Да, минут через десять.
Глеб с беспокойством выглянул в окно. Машина на месте. Что же она так долго собирается. Внезапно вспомнилось, что сегодня запланированы какие-то дела.
– Глеб, а ты когда-нибудь думал о свободе? Не той, которая в конституции прописана, а внутренней?
Где-то я это уже слышал. Как будто плёнку одну и ту же проматывают по второму кругу.
– И что?
– Вот ты свободен в своем Тель-Авиве? Ведь свобода должна быть прежде всего в душе. Ты будешь смеяться, но в наших душах свободы гораздо больше. При нашей демократии, которая находится под угрозой выкидыша, тем не менее, можно найти свою нишу. Мы не настолько влились в погоню за материальными благами. У нас доллар еще не бог, и мы не духовная провинция.
– Я никогда не называл тебя провинциалкой.
– Просто я хочу сказать, что русские как бы прогибаются под обстоятельствами. Они сохраняют в себе что-то, что и называют нашей загадочностью.
– Ты что, меня за что-то агитируешь? Что происходит, Поленька, объясни мне толком, старому дураку? Возвращаясь к свойству прогибаемости – думаешь, это реальный путь сохранения души?
– А ты, ты сохранил свою душу? – с горячностью воскликнула она.
– Я люблю Россию. И в эту поездку… Я спорю с тобой, Поленька, не ради спора, я и с собой таким образом спорю.
– Ты спросил, что происходит. Действительно, в этом утре мы уже жили. Это просто эффект возврата кинопленки. Иногда события можно прокручивать несколько раз, пока не найдешь оптимальный вариант.
– Что-то начинаю припоминать о каких-то необычных возможностях. Именно это имелось ввиду?
– Ну да. Теперь ты убедился, что организация если не всесильна, то имеет средства управлять событиями.
– Слушай, поехали домой, мне уже эти приключения надоели. Я реалист.
– Не хнычь, сейчас поедем.
С улицы донесся звук заводимой машины. Ну да, сейчас еще машины сами будут заводиться, а потом и водители не понадобятся. Теперь он вспомнил и перевёрнутую чашу, и лифт, и глаза на стене, и предложение сотрудничества. Ну нет, не хочу я писать про эту чушь. Полина девочка молодая, пусть поиграет в политику без политики. А я уже староват для этого. М-да… Опасно на такой неуправляемой машине кататься, но выбора нет. Нехотя поплелся он к машине. Ключ зажигания был подозрительно вставлен, странно, подумал он, нет уж, сяду только после нее. Полина закрыла висячий замок на двери дома и села за руль.
– У тебя машина тоже движением мысли управляется?
– Ты пытаешься шутить, Глеб, но ты не представляешь, как ты не далёк от истины.
– Ладно, поехали, и немного помолчим.
Они вырулили по дороге, изобилующей кочками, на центральную дорогу. Глеб облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Староват я уже для бурных ночей. И все-таки Поленька чудо как хороша… Ночные эротические впечатления обволакивали сознание липким медом… Лучше бы такую кинопленку все время прокручивали, я согласен… На дороге попалась ямка, слегка тряхнуло. Он поглядел налево.
Полина опять была прозрачной. Чёрт! Чёрт бы подрал эти виртуальные эффекты! Он боялся к ней прикоснуться и вдруг в его ушах возник звук отчаянного гудения. Он взглянул в лобовое стекло. Навстречу нёсся «Камаз». Ну, сейчас уж точно, прощай, родное небо. Последний раз он повернулся, чтобы взглянуть на Полину. Полины за рулём не было.
Он очнулся и с минуту ничего не мог понять. Машина стояла в стороне от дороги, заехав в редкий лесок. На лобовом стекле была видна чёткая царапина. Всё-таки это была авария. Полина сидела, сжимая руль, уронив на него голову. Всё, мертва, бедная девочка. Глеб задержал дыхание и попытался вылезти. Похлопал себя по карману куртки, сигарету, скорее сигарету… не смотреть…бедная девочка… это я её угробил… ну согласился бы с её смешными идеями… а она расстроилась… вот и не смотрела на дорогу… Прозрачность он увидел… померещилось…Сигарета плохо раскуривалась, он пытался затянуться поглубже и раскашлялся. Поганенькие, все-таки, в России сигареты. Мальборо как бы. Лучше б старый добрый «Родопи».
Солнце припекало, намекая, что лето не за горами. Дорога была пустынна. Правильно, ещё не сезон. Скоро потянутся караваны машин. Великое переселение на дачи. Все-таки нужно пощупать пульс, как-то уж очень трусливо он выскочил из машины. Он подошел к машине со стороны, где сидела Полина. Да за что же такое наказание, девочка моя, я же почувствовал, что во мне что-то открываться начало, и все эти простенькие приёмчики обольщения стали ни к чему, даже как-то непривычно, и тут всё кончается так нелепо, пытался он открыть дверь машины. Дверца не поддавалась. Он попробовал снова.
Услышал какое-то урчание в утробе двигателя. Ещё раз. Это маленькое ожившее чудовище поползло назад, в сторону дороги. Полина не шевелилась. Разворот, и Глеб, остолбенел, наблюдая, как она уже ехала в сторону города, совершенно спокойно набирая скорость. Провалиться мне на этом месте, подумал он охолодело, да ведь было все это – ожившие механизмы, сейчас еще Поленька глаза откроет, как ни в чем ни бывало. А пульс-то я ей не пощупал, идиот… Может, она вот так, не двигаясь, может машиной управлять. Осталось только проводить взглядом исчезающий контур.
Да уж, попал в переделку. Кукуй тут сейчас, жди у моря погоды. Надо выехать было сначала, а потом упираться, что не веришь в их идеи. А еще лучше согласиться, вряд ли их организация имеет форму спрута, в Израиле бы не достали. Кстати, совершенно ничего не знаю, что происходит в стране. Отстал от жизни. Что делать будем, товарищ? Вот-вот, много времени для размышлений. Надо было стать их рупором на всей планете. Бедная Поленька, ей-то зачем все это нужно, просто ничего не понимаю я в этой жизни. Мысли прервались от звуков приближающейся машины. Полина резко затормозила и выглянула в открытое окно.
– Не соскучился? Я тебя обыскалась.
– Постой… Ты ведь только что сама уехала… Вернее, тебя машина увезла. Или опять пленки крутишь туда-сюда?
– Смотри-ка, сообразительный. А про циклический трансфер еще не догадался?
– Что за зверь такой?
– Садись, расскажу.
Глеб уселся и подумал, что сейчас услышит объяснение всему.
– Ну, ты английский знаешь, еще его называют метод проперти – квантити.
– Пожалуйста, по-русски.
– Объясняю, но я не сильна в технических терминах. Например, есть объект А и есть объект Б.
– Кто из них одушевлённый?
– Одушевлённый Б. Заранее, на некоем объекте А, сильно напоминающем компьютер с мощной СУБД, он разрабатывает различные варианты того, в какой ситуации он хотел бы оказаться.
– Слушай, ты журналистка или технический разведчик?
– Не перебивай. Так вот, объект Б усиленно перебирает варианты, и с помощью одного нехитрого устройства всегда имеет возможность эти данные использовать. Но, это не просто информация, это передача смоделированных свойств (проперти, потому что неодушевленный А) некоему объекту Б (а вот это уже квантити, так как он дышит и кушать просит). А свойства такие, какие захочешь. Мне вот понравилось таять в воздухе и светиться. Я как бы растворяюсь в воздухе, не ощущая свое тело. Ты все смеялся над нашим братством, кстати, мы сами не любим этот термин. А я с ним как крылья обрела. Практически сравнимо со свободой в виртуальном пространстве. У нас, кстати, в Интернете есть свой сайт, много единомышленников. В «перевёрнутой чаше» у меня даже своя комнатка есть, чего я не имею дома.
– Так они вас просто купили и используют. Ты не заметишь, как начнёшь писать статьи под их дудку. Ты вот о чём пишешь, о культуре?
– Я пишу о культуре. Кстати, мы на тебя не стали бы давить, ты бы сам дошел до всего.
– Ну, методы убеждения у вас довольно доходчивые. Ты что, веришь во всю эту ахинею?
– В том-то и дело, что верить не надо – надо просто взять то, что предлагается. Если мы не хотим стать просто сырьевым придатком капитализма, мы должны плавно повернуть мир к нам лицом, а не задницей. И это просто один из способов. Но плавно, подчеркиваю.
– Послушай, Поленька, я ужасно устал от всего этого. Нельзя ли всё-таки двигаться в сторону города, и побыстрее?
Полина промолчала. Дорога была пустынна, Глеб подумал, что приключений на сегодня, наверное, хватит, и слегка задремал. Только бы она опять не вздумала исчезать. Кстати, так я и не понял, каким образом работает этот трансфер.
Впереди показалась деревенька, то ли Опята, то ли еще какие-то грибы на указателе, скорость Полина так и не удосужилась сбросить. Вся деревенька состояла из десятка домиков, понемногу оживающих от весеннего солнца. Неожиданно раздалось скрежетание тормозов и свист спускающихся шин.
– Чёрт! Поленька, что случилось?
– Вот бы знать. Кажется, нас затормозили в достаточно грубой форме.
К машине небрежной походкой подходил долговязый лейтенант.
– Попрошу документы.
– В чём дело, лейтенант? – попыталась быть любезной Полина.
– Ничего особенного, проверка документов. Так… Знаете, нам придётся пройти в отделение.
– Где же у вас тут отделение, в подземелье, что ли? – сказал Глеб, оглядываясь по сторонам.
В кустах он заметил патрульную машину. Кажется, влипли. Очевидно, из-за скорости. Как-то не сразу доползла до сознания мысль, что появление этого лейтенанта довольно подозрительно. Такое впечатление, что их тут ждали, и тормозили вполне конкретно. В машине были видны лица других людей.
– Позвольте, у вас облава, что ли? Это похоже на детектив, не правда ли, Поленька?
– Помолчи, Глеб. А что будет с машиной? – обратилась она к лейтенанту. Неприятно тревожила мысль, что обо всем придется рассказать Джеки.
– Да оттащим, не беспокойтесь. А пока следуйте за мной.
Не слишком ли он любезен, не пора ли начать сопротивляться, лихорадочно соображал Глеб. Сразу полезли рассказанные кем-то истории, что с ними лучше не спорить. Машина-то патрульная, а форма-то милицейская. Странно все это. И как вовремя они появились. Ну, делать нечего, придется подчиниться. Вот и удостоверение он ей суёт, а она его даже об этом не просила. Все так чинно, важно, и в то же время безвариантно. Молча они уселись в машину, слева от Полины сидел ещё один в милицейской форме. Машина тронулась с места и поехала назад по дороге. Остановились у какой-то избушки с покосившейся вывеской «магазин».
– Позвольте, а где же ваше отделение милиции? – вскрикнул Глеб.
– А это и есть. Тут ведь вам не Москва, все в одном месте, и магазин, и отделение.
– Хорошо, – горячился Глеб, – тогда у нас есть право на звонок!
– Давайте выходите потихоньку, а насчёт прав после поговорим. И без глупостей.
Они зашли в дом, маленькая клетушка комнаты. Глеб почувствовал, что сзади его грубо подталкивает долговязый лейтенант.
– Аккуратнее, молодой человек.
– Входи, входи, – процедил он почему-то грубо.
– Глеб, я тебя умоляю, молчи! – страшным шепотом отозвалась Полина.
Они сели на продавленный диван, а долговязый примостился за поцарапанный стол. Уж не сплю ли я, подумал Глеб, опять эти штучки.
– Товарищ Корнаковский?
– Мне кажется, товарищей давно в России нет.
– Отвечайте на вопрос. Фамилия, имя, отчество, страна проживания.
– Корнаковский Глеб Борисович, страна проживания – Израиль.
– Прекрасно. Теперь Вы, – обратился он к Полине.
– Гудаева Полина Николаевна, Россия.
– Замечательно, – записывая, резюмировал долговязый, чему-то ухмыляясь.
– Можно ли узнать, по какому вопросу нас допрашивают? – как можно вежливее спросил Глеб.
– Можно, но позже. В интересах следствия, – многозначительно взглянул на них долговязый.
– Вы нас задержали, как преступников! – стал опять выходить из себя Глеб, остро ощутив свою беспомощность. Долговязый между тем закуривал сигарету, по-прежнему ухмыляясь.
– Спокойствие, только спокойствие.
– Тогда разрешите позвонить, в конце концов!
– Размечтались, – стряхивая пепел прямо на пол, процедил долговязый.
Глеб вскочил с дивана и двинулся к столу. Наперерез ему кинулись двое, неожиданно появившиеся в проеме двери. Они закрутили ему руки назад, а один из них больно стукнул по шее. Полина сидела, не шевелясь. Глеб согнулся от боли, тяжело задышав. Вся его фигура стала сразу какой-то жалкой, совсем не воинственной.
– Этого в КПЗ.
– Хорошо, Алексей.
– А с вами, мадам, будем разбираться дальше.
– Скажите, что вам нужно?
– Сейчас… Вы обвиняетесь в убийстве некоего Сунцова Сергея Валентиновича.
– В жизни не слышала такой фамилии.
– Ну, это еще надо доказать. А Корнаковский ваш сообщник, хотя выяснить, кто из вас главный, еще предстоит следствию. Где вы были вчера вечером?
– На даче.
– Свидетели?
– Свидетелей нет, мы были там вдвоем.
– Прекрасно. Значит, алиби у вас нет никакого. Подумайте, может, стоит сразу признаться, облегчить чистосердечным признанием.
– Это полный бред, я вам говорю. Разрешите мне позвонить своему знакомому, я уверена, что это недоразумение.
– Слава! Уведи её.
– Дайте позвонить! – крикнула Полина, подталкиваемая к двери Славой.
– Я подумаю.
– Хотите, я заплачу.
– Взятка должностному лицу. Слава, ты свидетель, она мне предлагала взятку.
– Я этого так не оставлю, это полный беспредел!
– Хорошо, милочка, я это учту. Доброго отдыха, сутки можете тут отдыхать.
Глеб сидел на полу, и у него носом шла кровь.
– Сволочи… Глеб, ты как, терпишь?
– Давно меня не унижали…
– Дай, вытру, – она достала из сумки платок, и осторожно отерла струящуюся полоску крови. – Ты ложись… Тут лечь-то почти некуда, ублюдки…
– Поленька, спасибо тебе за заботу, – подползая к железной кровати, с благодарностью произнес он. Нежная, ласковая у неё рука.
– Я ничего не понимаю, Глеб. Нас обвиняют в убийстве. Какого-то Сунцова. Понятия не имею, кто такой, спрашивали, где мы были вчера. Этот Алексей сильно обрадовался, когда выяснил, что ни у тебя, ни у меня нет алиби.
– Знаешь, Поленька, мой опыт говорит, что это всё очень хорошо подстроено. Помнишь, я тебе говорил про следы. А ты как-то не обратила внимание. Может, это твоё братство меня на измор берёт? Не согласился на них работать, вот они и решили… А милиции подбросить нужные доказательства – нет проблем. Да и машина вела себя как-то странно.… Не нравится мне это. Ты уж, Поленька, извини, а твое братство попахивает уголовной организацией.
– Что же делать?
– Я и сам сижу, думаю… Адвокатов у нас тут нет, звонить не дают… Видно, при демократии совсем распустилась ваша милиция. Ну, так поколдуй там, что ли, ты ведь как мне доказывала, что прозрачной можешь быть. Вот приобрети свое это квантити, продемонстрируй, освободи нас.
– В том-то и дело, я уже пробовала и так, и сяк, – она сняла через голову цепочку с кольцом.
– Кстати, ты так и не объяснила, что это за кольцо.
– Это и есть своеобразный пульт, через который я могу передавать сигналы и запускать нужную программу. Эта связь циклическая, ко мне должен вернуться сигнал и произойти передача свойств. Но почему-то, в данный момент, это ничего не работает.
– Ну, во всех программах бывают сбои. А, вспомнил – где-то произошел обрыв связи, так сказать, сеть нарушилась.
– Да нет тут никакой сети, но факт остается фактом – связи тоже нет. И вообще, это не повод для шуток, когда мы в таком плачевном положении.
– Ну, есть в этом положении некоторые преимущества. Кстати. А пленку назад нельзя открутить, мы бы вообще другую дорогу выбрали? Я согласен повторить ночь, даже глаза меня не пугают. Только в чашку эту перевёрнутую – не хочу, извини. Ничего там нет интересного, наверняка все имитация сплошная. Хотя робот был забавный – он даже шутки пытался понимать.
– Глеб, ты такой несерьёзный… Ты не понимаешь. Мне тут как-то случаи всякие рассказывали. У них тут все схвачено, захотят пришить нам это дело – и все доказательства будут состряпаны.
– Кому ты объясняешь, я сам в этом дерьме сколько лет копался, пока не уехал, – помрачневшим тоном сказал Глеб.
Он вспомнил, как раскручивал журналистское расследование, чтобы защитить четырнадцатилетнего подростка. Подросток нельзя сказать, чтобы был совсем невинен. Тоже участвовал в забавах группы таких же подростков, под предводительством двадцатилетнего оболтуса, сына полковника милиции. Папочка думал, что сынок занимается вечерами единоборствами, а он в это время поджигал ларьки, а испуганных девчонок-продавщиц выпускал в последнюю минуту. Обычно дело заканчивалось реанимацией. Последняя жертва погибла. Эта девушка особенно приглянулась этому подонку, он зашел в киоск, начал ее насиловать, ребятишки помогали держать руки и ноги. Потом, насладившись, он начал бить бутылки и вспарывать все пакеты, какие были в киоске. Обливал лежавшую без сопротивления девушку водкой, а потом бросил спичку. Когда дело дошло до суда, самого младшего принудили всю вину взять на себя. Корнаковский схватился за это дело со всей горячностью необузданного скакуна, написал статью, после которой папашу-полковника хватил инфаркт. Дело приняло огласку, несмотря на угрозы. Этим делом Глеб гордился, а родители подростка благодарили его со слезами на глазах. Кем он стал теперь, этот чудом выпутавшийся подросток? Стал ли озлобленным бандитом? Или, как и все, увлечённо занимается зарабатываем денег?
– Глеб, что же делать?
– Расслабиться, Поленька. Я же тебе говорил – бежать нужно отсюда.
– Нет, мы сможем изменить мир, уверена. Понимаешь, свобода начинается с конкретного человека. Если все будут внутренне свободны, тогда и менять глобально ничего не надо будет.
– Ты вот что мне скажи, как ты в это все втянулась. Как ты попала в это братство, чёрт бы его побрал?
– Ты знаешь, очень просто. Совершенно случайно. Приглашение по электронной почте. Попала на семинар, и мне понравилось. Я очень долго искала. Знаешь, мне иногда кажется, что все вокруг поет колыбельную песенку. Что-то вроде «не думай, не думай, не думай». А мне всё время хотелось думать и искать. Чего я только не перепробовала! С кем только не сталкивалась. И мантры пела с кришнаитами, и переименовывала людей, как симоронцы. И ритмы переизлучала. А гармония не приходила. Все духовно продвинутые люди говорили о неминуемо приближающемся конце, и что только их метод может спасти в этой всемирной катастрофе. Понимаешь, здесь всё по-другому. Никто никому ничего не навязывает, просто дают ощутить себя свободной от всего. Человек привык в себе копаться, и для этого он начинает читать много литературы. А ведь книги по-разному можно читать. Можно читать и быть вне, а можно только жить этими книгами. Истина не может быть изложена в точности.
– Ну, хорошо, а деньги ты платила?
– В том-то и дело, что нет. Они дают попробовать эту свободу – совершенно бесплатно.
– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
– Глеб, да ты не пугай меня так. Моя жизнь определённо изменилась, мне стало весело, мне теперь не так скучно жить. Если уж говорить серьёзно, то у нас нет никаких обрядов посвящения, нет никакого заговора, я просто вспомнила один боевичок, на днях читала. Там намешали политики, эзотерики, фантастики и секса – чудесный коктейль. Пока одолела, голова распухла.
– Разумеется, если читать столько фантастики.
– Но, опять же, говорю тебе, я могу читать все, что угодно, с чем-то соглашаться, с чем-то нет. Да скучно мне смотреть телевизор, где выступают такие клоуны вроде Жириновского. Скучно, понимаешь? Политика нужна постольку поскольку. Повышают цены – да, это нас касается. А вот если, уж извини, боевые действия в вашей стране, так это нам интересно, конечно, но мы же понимаем, что к такой маленькой стране интерес раздут искусственно.
– Какая же ты дурочка! Угроза поглощения мира мусульманством – это всем грозит. Они делят мир, и неизвестно, как он будет скоро выглядеть. А ты что, улетишь с этой планеты, в другие миры? Как же тебя эта политика может не касаться? Знаешь, я просто плакать хочу, когда вижу вашу нищету массы и блеск жалкой кучки людей, считающих себя избранными.
– Ты всё опять перепутал. Я стала внутренне свободной. Раньше я переживала, что могу упасть в абсолютную нищету, что я могу неожиданно потерять любимого человека. А сейчас я стала свободной от своих страхов. И это ни с чем не сравнимо.
– Ладно… Я хочу вздремнуть. И тебе советую. Ложись к стенке, я, наверное, останусь на полу.
Глеб неуклюже разместился рядом с кроватью и прикрыл глаза. Бедная девочка, она попала в секту. В этом у Глеба не оставалось никаких сомнений. Все эти идеи о внутренней свободе, бесконечно пережевываемые на разные лады, все это так знакомо. Страшная страна, в которой люди становятся управляемыми. Не про это ли он читал в романах-предвидениях, недаром их запрещали во все времена? Но надо думать и о текущем моменте, старая заезженная фраза, но факт остается фактом.
Они попали в какую-то переделку, если ничего не предпринять, то их просто перемелет в лопастях какой-то машины, может быть, похожей на «сибирского цирюльника». В его голове вспыхнула картинка с падающими, издающими последние вздохи, деревьями, что-то нужно делать, он ведь мужчина, должен быть сильнее, мудрее, он должен найти выход. Продумать вариант побега. Он оглядел клетушку, в которой они находились. Окно зарешечено. Сейчас пилку для ногтей, и «пилите, Шура, пилите». Нет, надо вызвать охранника, напасть на него. Все возможные варианты побегов, которые он когда-либо видел в боевиках, казались ему слишком сложными для данной ситуации. Почему-то сознание упорно не хотело признавать сложившуюся ситуацию настоящей. Полина лежала на кровати, отвернувшись. Что-то никто не помогает ей, никто не помогает.
Свет, льющийся из окна, стал медленно краснеть. Первой это заметила Полина и стала тормошить Глеба.
– Эй, очнись, что-то происходит.
– Лично я этого пока не чувствую.
На одной из стен привычно (уже привычно!) стали проявляться знакомые глаза.
– Эй, всесильные, скажите нам что-нибудь! – бодро крикнул Глеб.
– Добрый день!
– Что же вы своему адепту никак помочь не хотите? Ввели девушку в стрессовое состояние, в безвыходное положение поставили?
– Безвыходные положения даются для осмысления. Не задумывались ли Вы, господин Корнаковский, что иногда обстоятельства могут подталкивать на действия даже самых безынициативных людей? Всегда есть варианты, как вести себя в той или иной ситуации.
– Вы что, тестирование нам устроили? Но таких не берут в космонавты…
– Вас бы мы точно не взяли. Вы не надумали с нами сотрудничать? Сейчас мы хотим продемонстрировать вам, что мы тоже кое-то можем.
– Так это спектакль для меня? Премного благодарен. Не убедительно – хоть убейте. Сейчас нас просто выпустят, так, снимут все обвинения? Ну, так это не волшебство, я так тоже колдовать умею. Внимательное прочтение уголовно-процессуального кодекса – вот и всё волшебство. Нет никаких прямых доказательств о причастности меня и Полины к убийству, вот и все. А отсутствие алиби не является доказательством, тем более что мы этого товарища в глаза не видели. Вот такое мое мнение, господин волшебник, дающий неограниченные возможности.
– Что ж.… До свидания.
Полина весь это диалог слушала молча, теребя кольцо. Когда глаза растворились, дверь в клетушку медленно открылась. На пороге стоял Алексей с сотовым телефоном в руке.
– Вы можете позвонить.
Полина не поверила, но начала набирать номер телефона Джеки. По счастью, его телефон не был отключен. Сначала он сильно удивился, у него совещание на носу. «А почему ты так далеко от города?» – недовольно спросил он, – «Я предполагал, что ты в это время на работе, с тобой журналист? Что за журналист, израильский шпион? Тоже хорошо». «Джеки, не сердись, я тебе все-все объясню, мы совершенно случайно попали в переделку, нам предъявляют обвинение». «Хорошо, я скоро буду, жди». Короткие гудки. Алексей взял трубку, и молча вышел. Дверь закрылась.
– Сейчас приедет Джеки, веди себя как можно более естественно. Он очень вспыльчивый, я сама ему все объясню, ты, пожалуйста, не встревай.
– Слушаюсь, мой капитан. Так мы больше не увидимся?
– Я не знаю.
– Поленька, я хотел сказать тебе – моя жизнь изменилась. Мне кажется, я на старости лет влюбился.
– Совершенно не время и не место ты выбрал для любовных признаний.
– Я знаю. Поленька, мне нужно все обдумать, мы ведь увидимся, обещай мне, что я не уеду просто так, не попрощавшись с тобой.
– Ты меня удивляешь. Считай это просто приключением, не более того. Считай, что я действовала в интересах своего общества, чтобы привлечь тебя на нашу сторону, заговор это был, похищение века, – она уже откровенно смеялась, распаляясь всё больше, Глеб почувствовал, что у нее начинается просто истерика.
– Успокойся, девочка моя, успокойся, – он встал, вроде ничего, равновесие сохраняется, мягко взял ее руку.
– Глеб, Глеб, господи, почему все так по-дурацки, – она уткнулась в его плечо и зарыдала.
Женские слёзы всегда действовали на Глеба расслабляющим образом. Он начал гладить ее по спине, как маленькую девочку, шепча какие-то незначительные фразы. Господи, как я стар, как мне хочется защитить эту с виду сильную, а на самом деле беззащитную женщину. Кажется, он неожиданно признался ей в любви, умопомрачение какое-то, совершенно фантастическое предположение, что он влюбился. Это просто отцовский инстинкт, не более.
Ведь он все время помогает кому-нибудь, правда, помощь бывает взаимовыгодной. Уж так у него получается, он ищет русскоязычных авторов по всем уголкам своей бывшей родины, затерянные таланты, он помогает почувствовать им, что они нужны, помогает им начать первые шаги в литературе. Конечно, они находят деньги, чтобы напечататься в его альманахе. Ругают его, ох, как ругают. Кем только не называют. Альманах, по мнению критиков, лишь рупор маргиналов и графоманов. А сам он, Глеб, обыкновенный коммерсант.
Как-то он помогал одной талантливой женщине, своей землячке, сделал ей заказ – сделать стихотворный перевод древнееврейских притч. Они много общались, встречались в Петербурге, она сделала прекрасный перевод, но побочным эффектом явилась любовь. Чем более участвуешь в судьбе другого человека, тем более у него может создаться иллюзия, что эта помощь подразумевает нечто большее, чем просто дружба. А поэтессы так чувствительны.… А сейчас он сам попался на удочку – его просят о помощи, он не в состоянии повлиять на ход событий, но хочет помочь. И вот результат – уже готов повесить на себя все заботы этой девочки. А зачем, своих забот не хватает? Нет ведь, стоит он тут, старый дурак, гладит её удивительные шелковистые волосы, подставляет свою видавшие виды жилетку, и всё по Достоевскому «как она страдала», да мало она еще страдала, не успела, она не пряталась по углам, ее не расстреливали, она не голодала.
Интересно, степень страданий как можно определить? С одной стороны, попала неизвестно в какое братство, заморочили мозги всякой ерундой. Правда, слов типа наставник нет в её обиходе. Но они не так много общались. Может, ей тоже внушают, что весь мир скоро рухнет и выжить смогут лишь те, кто занимается своим духовным возрождением, необходимое для посвящения в избранные. Да мало ли что может быть намешано в коктейле, который с жадностью пьют ищущие умы в этой непонятной стране! С другой стороны, тяга к познанию своего «я» всегда была у человечества. Этим нужно просто переболеть. Да, живёт не в самой богатой стране. Но ведь рядом живут миллионы таких, как она, и еще хуже. Этот Джеки, она ведь его не любит. Ну и что, не всем ведь женщинам дается всепоглощающее счастье. Что, что в ней такого, чтобы так безумно влюбиться? Чем больше пытаешься логически что-то объяснить, тем более запутываешься, устало подумал Глеб, отмечая, что рыдания прекратились.
На пороге нарисовался толстенький, самоуверенный, среднего роста брюнет.
– Джеки! – вот актриса, отметил с удовольствием Глеб, практически передавая ее с рук на руки.
– Хелло. Это кто? – он говорил отрывисто, даже как-то суетливо.
– Это Глеб Корнаковский, журналист.
– Ладно. Где твоя машина?
– Надо у этих спросить, – показала рукой Полина на входившего Алексея.
– Машина недалеко, только колеса у неё проколоты, извиняемся, задерживали, – держался он подобострастно, видно было, что ему накрутили хвоста, – У вас трос есть, я помогу прицепить?
– Разберемся, – Джеки уверенно зашагал к своей серебристой «десятке».
– Джеки, скажите, а какой сегодня день? – что это мне на ум взбрело про день спрашивать, параллельно подумал Глеб, усаживаясь в машину на заднее сиденье.
– Вторник.
– Опять вторник, Поленька, помилуй, я устал жить в этом дне!
Джеки подозрительно покосился на Полину, вставляя ключ зажигания. Она попыталась изобразить улыбку, однако получилась кривая такая усмешка, не лишённая двусмысленности. Алексей аккуратно примостился на заднем сиденье. Машина завелась, и он стал показывать дорогу. Выехали из деревушки, машина стояла в стороне от дороги, похоже, кто-то уже осмотрел ее на предмет изъятия деталей. Ладно, хоть не угнали, но видно было, что пробовали. Спасли проколотые шины. Однако магнитола исчезла.
– Работнички! Чёрт бы вас побрал! – Джеки вылез из машины. Он был сама энергичность и деловитость.
– Извиняюсь… – уже совсем жалобно промямлил Алексей.
– Ладно, в конце концов, начальство во всем виновато, вы всего лишь исполнитель. Помогите-ка мне.
Они немного повозились с узлами, Полина и Глеб все это время сидели молча в машине. Что ж, не буду я тебя напрягать с этими киноплёнками под названием «вторник». Хотя давно уже должна быть среда, если не четверг. Все-таки надо спросить.
– Поленька, так я был уже в издательстве, или мне снова туда нужно ехать и знакомиться с тобой?
– Молчи, я тебя умоляю. Джеки ничего не должен знать о наших приключениях.
– Хорошо, хорошо, поиграем ещё.
