Галина Константинова
Перевёрнутая чаша. Рассказы
То ли вечер, переходящий в ночь, то ли ночь, переходящая в утро. Лана вспомнила, что вечером он показывал ей свои фотографии.
– Подари мне свою фотографию с автографом, буду внукам показывать.
– Пожалуйста, жалко мне, что ли.
– Наверное, мне пора уходить?
Так хочется спросить, а когда мы увидимся, но нет, нельзя задавать провокационных вопросов. Но у нее есть его фотография, глядя на нее, она будет иметь возможность тайно вздыхать, как пушкинская Татьяна. Или целый легион литературных девушек, Лиз, Наташ и прочих, девушек девятнадцатого века с чистыми душами и телами… Прощальный жест Макса.
– Я не люблю формальностей.
А ее душа готова была рыдать от его холодности. Как будто кристаллы льда снова начали превращаться в молекулы стекла. Отчаянье, тоска, надо что-то делать, а что же тут сделаешь-то, с ужасом она понимала, что ее чувство просто использовали, что она попала в ловушку, непонятные сети, что с ней просто играли, но для чего? Как ей понять его душу? В голове уже рисовались невероятные приключения, и он был в этих картинах главным героем.
Да, да, нужно написать о нем, исследовать его, разложить на составляющие, препарировать как лягушку. Как средневековый анатом, пытающийся найти, где у человека душа. Странно, у нее было ощущение, что она способна написать такое, чего ей не удавалось раньше. Дома она взглянула на фотографию и поняла, что его надменный взгляд как бы одобрял ею задуманное.
Как завороженная, часами стала она сидеть за компьютером. Но что-то все время ускользало от ее пытливого взгляда. Каждое утро она вглядывалась в знакомые черты и замечала, что фотография иногда хмурится, иногда смотрит с безразличием, а иногда ласкает. Она ему не звонила, пыталась забыть, и не могла. Им нужно переболеть, будет легче, как заклинание, повторяла она эти слова, придумывая новые приключения своего героя. А фразы оставались, словно прошлогодний мармелад – ни аромата, ни мягкости.
Как-то поутру она отправила Диану в школу. Что-то побудило заглянуть ее в ванную комнату, и тут на нее налетело что-то черное. Она быстро закрыла дверь и стояла минуту в задумчивости. Что это могло быть? Страх короткой молнией сверкнул в голове. Но все-таки надо выяснить, что это. Лана снова открыла дверь и увидела синицу, сидящую на полочке.
Синица? Как она могла попасть в квартиру, все окна закрыты, не могла же она возникнуть из воздуха. Лана стала выгонять ее в комнату, что удалось ей с большим трудом.
Еще минут пятнадцать гоняла она ее по квартире, синица отчаянно цеплялась за шторы, перелетала с одного шкафа на другой. Ее взгляд впивался в нее как во врага. Наконец, она выпорхнула в распахнутую дверь, и Лана осталась одна.
Со шкафа медленно, как перышко, слетела фотография Макса. Макс…
Наверное, это Макс дает ей весточку, все ли в порядке у него, вздохнула она с облегчением, радуясь разгадке. Она пригляделась к фотографии, и его взгляд смутно напомнил ей взгляд синицы, пытающейся увернуться от полотенца, которым она ее выгоняла. Весточка или предостережение?
Нагромождение ассоциаций накатило на нее как снежный ком. Вмиг она припомнила последнюю встречу, его холодность при расставании, и последний взгляд мимо нее. Страх начал пульсировать в кончиках пальцев, но Лана попыталась успокоить себя тем, что это результат ее буйной фантазии. Сочинять сюжет она уже была не в состоянии, ей чудились кровавые сцены и сардоническая усмешка ее героя.
Прошли дни, наполненные заботами и проблемами на работе, и недавние события почти вытеснялись из памяти. Но, когда ночь вступала в свои права, картины безумия оживали, как картинки на спине у человека Брэдбери. Когда она просыпалась, она помнила только то, что было что-то ужасное, но подробности сна оставались для нее загадкой.
Макс иногда интересовался, как идут дела с новой повестью, торопил ее, словно для него это было очень важно. Лана снова пыталась изобразить неумелую писательницу и намекнула на повторении «урока мастерства».
Они договорились встретиться у нее дома, Лана прибежала с работы и кинулась наводить порядок. Сердце радостно пело о том, что, возможно, он к ней не равнодушен, что сегодня будет замечательный вечер, и многое прояснится. Что сегодня он скажет ей слова, которые будут окрылять ее в последующие дни. У нее есть остатки коньяка, ей так хочется угостить его вкусной едой, Лана с удовольствием думает, что приготовление пищи для любимого наполняет её забытой домашней радостью.
– У меня сегодня хозяйственное вдохновение какое-то, Макс!
– Ты лучше пиши.
– Разве это плохо? Я уже совсем разучилась готовить, мы с Дианой живем скромно, без затей. Хочешь посмеяться? К нам залетела синица, я ее едва выгнала, а потом подумалось, может, у тебя не все в порядке? А синичка прилетела мне рассказать, что тебе плохо.
– Давай лучше выпьем коньяку, за встречу, – Макс улыбнулся неопределенно, и в его глазах она увидела усталость. Конечно, конечно, напряженная работа.
– А может, мы выпьем за наш творческий союз? Представь, у тебя такие совершенные, логичные мозги, ты выстраиваешь сюжет со всей тщательностью, а я пишу. Согласна, поставлю свою фамилию второй. Соединить лед и пламя, подумай, как это было бы здорово! Почему ты на меня так смотришь?
– Как?
– Слушай, я поняла! Я все мучилась, думала, какой у тебя взгляд. А теперь поняла – демонический.
– Ну-ну, – засмеялся Макс, а Лане вдруг стало не по себе. Так смеется тот, кто может многое и заключает сделку, – Я сбегаю за коньяком, а то организм не понимает, что надо делать – спать или пить.
Макс обернулся за десять минут. Он улыбается, Лана смотрит на нее влюбленным взглядом, такой семейный вечер, и Диана с интересом обращается к нему с вопросами, но ведет себя так, будто он здесь частый гость. Лана рассказывала ей историю с синичкой, они вместе обсуждали, что так загадочный Макс подает ей знак.
– Перестань смеяться, несносный ты человек, – беря пакет с продуктами, сказала Лана.
– Да я не смеюсь. Ну, так на чем мы остановились? На творческом союзе? А какова цена, которую ты согласна заплатить? Представь, слава, деньги, все критики верещат на всех поворотах о твоем таланте и непревзойденности. Чего тебе не жалко, чтобы этого достичь?
– Перестань, «поклонницы писают кипятком», вот-вот, прямо все это так и свалилось на меня, я ведь еще только учусь. Пошли лучше спать, тебе ведь завтра на работу.
Как-то все по-домашнему, думала Лана, расправляя постель. «Муж из леса вернется хмурый», а она его ободрит, накормит, напоит, и спать положит. Даже как-то обидно, что все так обыденно. Они так много говорят о литературе, что ей иногда начинает казаться, что это основной мотив в их отношениях.
А разве не так? Лана включает Блонкера, и снова вспоминает их первую ночь. Все-таки она была прекрасна, и вот они снова вместе, как будто не было этого двухнедельного перерыва, когда ей казалось, что за него в Интернете отвечает какой-то «автоответчик», еще одна ночь, которая наполнит душу радостью и вдохновением.
Лана в последнее время почти уверовала в непреодолимую магию секса, ей казалось, что именно после их первой ночи у нее открылась некая творческая чакра. Что теперь они думают настолько одинаково, что разговаривают лишь для того, чтобы лишний раз в этом убедиться. Если в первую ночь она ощутила открытие канала, то сегодня она хочет получить нечто более существенное, семя сюжета, семя новых мыслей и ощущений. Ночь прошла под флагом творческого подъема.
Есть в наших отношениях более глубокий смысл, думала она утром, заботливо укрывая его оголившееся плечо. Нам не уготован тривиальный марш Мендельсона, чавкающие обсуждения мыльных сериалов за ужином, извечные проблемы, где достать денег и как выжить в это непростое время. Нет, это другое.
Она провела легонько по его щеке, повторила, словно кисточкой линию носа. Макс пошевелился во сне. И все-таки приятно ощутить себя простой бабой, не продираться к сути сквозь нагроможденья слов, ломая голову над их первозданным смыслом. Вспомнилось гётевское:
Мы побороть не в силах скуки серой,
Нам голод сердца большей частью чужд,
И мы считаем праздною химерой
Все, что превыше повседневных нужд.
Любовь, возведенная в абсурд, в квадрат абсурда. Усложненная и отягощенная метафорами. Что я больше в нем люблю, задавала себе Лана вопрос, и тут же отвечала, что мелодический рисунок его души наиболее пленителен. Но разве она познала его душу? Она думала, что это синица. Но синица не стремится греться у огня, ее влекут небеса свободы…
«Иван, я готова составить ваше счастье» – опять навязчивая реклама лезет в голову, а оно ему нужно, счастье это, табуреточное, с уютным запахом щей и штопаными носками. Черт, что-то я все придумываю и придумываю, одернула она себя и поспешила вставать.
Потом они с Дианой принялись готовить завтрак на кухне, стараясь его не разбудить.
– Мама, а почему дядя Макс так долго спит?
– Пусть поспит, а мы пока приготовим какое-нибудь необычное блюдо.
– Мама, а почему он остался у нас ночевать?
– Ну, не могла же я его выгнать в двенадцать часов ночи на улицу, транспорт уже не ходит, и потом, мы ведь немного выпил. Ты много задаешь вопросов. Тебе он понравился?
– Не знаю, он какой-то странный. Помнишь, к нам синичка прилетала, вот на нее он похож, взгляд у него такой же.
– Возможно, возможно, – устами младенца глаголет истина, подумала она в задумчивости.
– Синичка, синичка, умой свое личико. Можно, я ему песенку спою, только не колыбельную, а подъемную?
Она вспомнила свои страхи и улыбнулась. Конечно, Макс – странный, но не странен кто ж. Она и сама – странная. Именно поэтому они и встретились, и как приятно осознавать, что он рядом. Она пошла его будить в комнату. Нежно помассировала спину, потерлась об его плечо, но он был мыслями уже на работе. И это она ему простила, мужчины не могут параллельно думать о работе и о находящейся рядом с ними женщине.
– Когда мы увидимся? – она все-таки решилась задать ему этот вопрос, когда они стояли в коридоре.
– Не могу сказать, очень много работы. Когда-нибудь увидимся.
Поднятая ладонь, Лана подняла левую руку, подражая ему. И вдруг ощутила, как горячий мяч обжег ее руку. Только этот мяч будто был послан ее рукой. Она взглянула на ладонь, которая пылала как от ожога. Мгновение она наблюдала покраснение ладони, но вдруг кто-то приложил к пылающей коже кусочек льда. И стало холодно.
Быстрый взгляд на лестничную клетку, но там никого. Так она стояла с минуту, прислушиваясь к тишине.
Никого, Макс ушел, и тут её охватило чувство, что она его больше не увидит. Она хотела броситься к телефону, но вспомнила, что он не может так быстро доехать до работы. Был выходной, она отвезла Диану к родителям и полностью погрузилась в свою повесть.
Писалось удивительно легко, работа была близка к завершению, оставался незначительный рывок. Хотя концовка была продумана заранее, ей показалось, что необходимо продолжение истории, и смутно думалось, что события натолкнут её на завершающие фразы. На работе она старалась о нем не думать, он действительно потерял к ней всякий интерес.
Что ж, я проиграла тебе как женщина, думала она, дай мне отыграться как писательнице. Это действительно лучшее, что я когда-либо писала. Я не буду ему звонить, она удерживала себя от того, чтобы подойти к телефону. И тут Макс сам написал ей письмо по почте с просьбой позвонить. Интересная манера общения, будто он сам не знает её телефона! Она набрала номер.
– Привет, Макс!
– Привет, привет! Как поживаешь? Как творчество?
– Что ты подгоняешь меня? Черновой вариант уже есть, осталось все подчистить, перечитать, и готово.
– Рад за тебя. Слушай, я тут как-то лежал утром, и вдруг меня осенило – я скоро напишу роман! Это твои проделки? Я уже боюсь с тобой встречаться, после последнего раза у меня жутко болит горло, а тут еще эта безумная идея – написать роман о любви.
– Ну что ты, я-то тут причем, – Лана счастливо засмеялась, – Как поживает Юля?
– Юля? О ком ты говоришь?
– О твоей сестре, разумеется.
– Разве вы знакомы?
– Макс, ты меня разыгрываешь? Я была жутко пьяна, не отрицаю. Но не настолько, чтобы забыть, что у тебя есть сестра Юля.
– К сожалению, ты что-то путаешь.
– Погоди, у тебя есть сестра?
– В общем, и да, и нет. Ну, мне уже некогда, тут рабочие пришли, я затеял ремонт глобальный, извини, в следующий раз договорим.
Они попрощались. О любви? Разве он умеет писать о любви, он ведь ей говорил, что не помнит, испытывал ли это чувство сам, Лана снова припоминала его произведения, и смутная догадка облачком клубилась вокруг головы. Уж не после ли нашего общения он почувствовал в себе силы писать о любви? А что он говорил о какой-то цене, которую я согласна заплатить за сюжет? Сюжета от него пока нет, а вот прилив вдохновения есть, но и отлив чего-то важного, как в сообщающихся сосудах…Страхи снова стали обретать явственные очертания, но объяснения она им найти все еще не могла. Сделка, сделка, крутилось в голове, каковы же правила игры, знала ли она их вообще? И что за странная история с сестрой? Одни вопросы, а ответов нет. Он раздергивает кулисы, кидает очередную загадку, «тианственно» улыбается и все оставляет без ответа. И все время холод, холод. Лана инстинктивно обернулась пуховой шалью, опять почувствовав на себе взгляды со всех стен. Он смеется над ней, она уже слышит это «хе-хе», короткое, немного хриплое, как будто просто хочет откашляться, а не смеяться.
Как только Лана начинала думать о Максе, вокруг все начинало думать о нем же и оживать. Она это заметила уже давно, но после этого странного разговора мыслительный процесс у окружающих предметов принял слишком явный характер. Стены хихикали, фотография подмигивала, за стенкой неожиданно заиграли на гитаре, прилетел какой-то камень в окно, она подскочила, выглянула из-за шторы, но никого не увидела. Может, я сошла с ума, пора звонить Владимиру Данилычу, устроит по блату на Банную гору, чтобы поменьше человек было в палате, надо, пожалуй, заранее побеспокоиться, голоса, галлюцинации, все это очень напоминает учебник по психиатрии…
Наконец-то повесть была закончена. Лана послала ее своему другу-издателю Эдварду в Тель-Авив. Друзьям она тоже понравилась. Макс медлил с оценкой, ссылаясь на занятость.
Наконец, Эдвард прислал ей письмо, в котором говорилось, что ему удалось включить повесть в план издательства на следующий год. Казалось бы, радоваться успеху. Но взгляд с фотографии не давал ей спокойно спать, и она прокручивала в голове подробности их нечастых встреч, пытаясь отыскать в них разгадку собственных страхов.
Лана всегда с благоговением относилась к книгам. Она любила брать их в руки, вдыхать запах типографской краски, гладить золоченые корешки…
И вспоминала «Улитку на склоне», мысленный разговор с книгами, что-то вроде: книги, книги, много ли вас кто читал, а из тех, кто читал, много ли тех, которые что-либо поняли. Ей казалось, что книги, которые она когда-либо читала, настолько прочно вошли в ее сознание, будто она сама лично была знакома с авторами и подолгу с ними общалась.
Сегодня вечером она перебирала корешки родных и близких ей существ, да-да, они были для нее словно домашние зверьки, мирно спящие на полке, откликающиеся на ее внимание и заботу. И вдруг ей показалось, что название «Фауст» сверкнуло свои золотым переплетом как-то по-особому. Мысль выстрелила как долго удерживаемая пружина.
А вдруг сам Дьявол вселился в Макса и блуждает в поисках души? Все выстраивается в единую цепочку – и фотография, взгляд на которой стал несколько смягченным, и отсутствие интереса с его стороны, будто он уже заключил с ней сделку. Душу в обмен на успех? И вправду, она написала эту повесть, и ее ждет успех. Но он заключил сделку не с уставшим от жизни Фаустом, а с неопытной и невинной Гретхен. Вмиг представила она себе дьявола под личиной Макса. Короткий смех, прозрачный взгляд. Как все продумано! Писатель, чтобы еще больше искусить ее… И вот, сама того не зная, она попалась в сети, и бьется, ан нет. Кровавых клятв не было, но ведь сделка есть сделка, вдруг она теперь заключается просто путем проникновения в мысли?
А может, Макс просто писатель-неудачник, который тоже стремился к успеху, и потому продал душу Дьяволу? Поэтому в его прекрасном слоге, отточенном логикой, только холод, а его герои играют свои роли как марионетки. Картина рисовалась дальше, вот он в один из дней своего успеха понимает, что невозможно купаться в лучах славы ценой потери души. Он мечется, хочет вернуть себе тихие радости любви, душевного покоя, но сделка не имеет обратной силы. Можно вернуть себе душу, заключив подобную сделку с кем-то еще.
Тут Лана начинает понимать, что этот кто-то – она сама, и чем дольше продолжается их общение с Максом, тем больше души перетекает к нему, горячий мяч вдохновения в обмен на холодный лед бездушности. Иллюзия, что стеклянная стена превращается в лед, начинающий таять, снова метаморфозы, непробиваемое стекло. И вот в ее голове возникает финальная сцена – Макс, обретающий душу, ощущающий простые радости бытия, и она, простая оболочка, внутри которой заключена пустота.
Так вот почему она не наблюдала никаких эмоций на его лице в первую ночь, а во вторую ночь ей пришлось долго успокаивать его? Теперь страх окутывал ее, словно мантия из меха неведомого зверя, сжимая в своих объятиях, не давая вырваться. Она взяла книгу, и из нее выпало фото. Как оно попало в книгу? Лана отбросила книгу, её зазнобило. И вдруг требовательно зазвонил телефон.
– Да?
– Лана, привет, это Макс.
– Уже поздно… Странно, что ты позвонил, – она пыталась справиться с волнением, он позвонил первый раз за все время их знакомства, голос предательски дрожал.
– Помнишь, мы говорили с тобой о сюжете? Так вот, я его придумал. Готова ли оплата?
– Я плохо понимаю…
– Назови цену сама.
– Предлагай варианты, – наконец-то она справилась с собой, он предлагает ей поиграть в очередную игру.
– Нет, ты должна сказать сама, что ты готова за него отдать.
– Я не знаю, у меня ничего нет, я же бедная одинокая женщина, вот если только процент от предстоящей публикации.
– Ты все о материальном. Хорошо, согласна ли ты заплатить цену, которую я тебе назову? Завтра встречаемся в баре, где мы с тобой были первый раз, я все тебе объясню.
Нет, это что-то невообразимое, сюжет он мне готов отдать, а не просто подарить, засыпая, подумала она. Как я раньше не замечала, что его интересую только как начинающая писательница, а он, стало быть, выступает в этой игре в качестве Учителя, наставника, да и последний разбор ее повести, которая многим понравилась, ее огорчил. Он критиковал, что в ее произведении чувствуется дыхание автора, что все мысли, которые хочет донести автор до читателя, должны передаваться только через диалоги и мысли героев, а не выливаться в монологи – отступления автора.
Хорошо, буду спать, решила Лана, утро вечера мудренее, мы еще с ним поспорим, в конце концов, вредно читать много мистики, тогда вокруг мерещится чёрт знает что, Макс обыкновенный человек, уже на грани сна заключила она.
Обыкновенный порочный мужчина, не желающий менять что-либо в своей жизни. Да ведь и она сама не собирается переворачивать всё с ног на голову. Вдохновение, капризное вдохновение, заставляет её находить того, кто может напоить. Все совершенно банально, успокаивала себя Лана, давая себе слово относиться ко всей этой истории как можно более хладнокровно.
Но ночь была неспокойной, она вставала, даже хлебнула немного коньяку, в раздражении запрятала фотографию в самый дальний угол, чтобы трудно было добраться. Она пыталась вспомнить, о чем они говорили всё это время, просеивала воспоминания как песок в поисках самородка. Но самородки, странным образом сверкнув, просачивались в расползающиеся ячейки, и на пальцах оставалась только золотая пыль воспоминаний…
День был, как обычно, насыщенный. Звонки клиентов, разгребание утренней почты, поездка в банк и наброски плана на следующий день. Вечером она предупредила Диану, что задержится, и пошла в бар.
И тут она словно впервые обратила внимание на название – «Триумф».
Да, слава, успех, как же она раньше выпустила это из виду. Бар был почти пуст, Лана выбрала столик, и стала снова репетировать вопросы, которые она задаст Максу. Машинально она мяла в руках салфетку.
Вот так Макс Фрай сидел в каком-то из баров Европы и писал на салфетках свои приключения о Максе. Странно, почему это вдруг вспомнилось. Как медленно тянется время, а его все нет. Лана все сидела и сидела, тревога росла, вопрос официанта заставил её вздрогнуть.
– Вы Лана?
– Да, а что?
– Вам просили передать.
Лана вскрыла конверт. Жёлтый лепесток письма и дискета. Странное сочетание. Незнакомый почерк Макса, ведь она видела только его автограф.
«Лана, вот и моё прощальное письмо. Это грустно, я понимаю. Поверь, я не хотел причинить тебе зла. И к тебе я отношусь со всем уважением и даже внутренней симпатией, ты ведь умная женщина. Но всякие игры когда-нибудь кончаются, точнее, любая шахматная партия имеет начало и конец, причем не всегда по обоюдному согласию игроков. Моя миссия окончена, я не вижу смысла в своем дальнейшем пребывании. От души желаю тебе успеха, полета мысли и фантазии. Макс». Лана подскочила с места и побежала к стойке.
– У вас был официант, такой высокий блондин, как его найти?
– У нас нет таких официантов, девушка, – профессиональная улыбка, недоверие в глазах.
– Тогда налейте мне мартини, да, и еще коньяк, – Лана с безысходностью оглядела бар, кажется, я начинаю сходить с ума, навязчиво стучала мысль, она нащупала дискету в сумке, доставая кошелек.
Письмо она все еще держала в руке. Неожиданно установилась непривычная тишина. Тут кто-то на полную мощность включил какую-то радиопередачу. Странно, только что была музыка. Какой-то журналист бойко спрашивал у собеседника.
– Как вы полагаете, господин Джефферсон, возможна ли материализация виртуальных существ, которые обитают в мировой сети, в нашу реальную жизнь?
– Я не боюсь показаться вам нелепым, такие случаи имеют место. Уж поверьте мне как человеку, посвятившему этому спруту – Интернету – большую часть своей жизни. Мы стояли у истоков, встречаются сбои, а иногда и случайные совпадения.
– Все это отдает мистикой, господин Джефферсон, не знаю, согласятся ли со мной радиослушатели, в последнее время, как только нас не забавят. И прорицательницы, и маги, а уж если посмотреть все эти бесконечные сериалы, то и вовсе жить страшно.
– Но почему вы считаете, что Интернет – это только творение рук и мозгов человеческих?
– Ну, как же, результат научно-технической революции, информационные технологии…
– Вижу, вы хорошо подготовились к нашей беседе. Однако все не так просто. Во все времена ученые делали научные открытия благодаря высшим силам, надеюсь, вы не станете отрицать, что большинство гениальных ученых были людьми верующими? Представьте на миг, что этого великолепного спрута придумал Бог, он дал людям эту идею, чтобы объединить их. Какими жалкими выглядят попытки иных государств ограничить доступ в Интернет путем введения дополнительных проверок своих граждан на лояльность! Ну, это дело политиков, просто, вы же понимаете, виртуальный мир так же реален. Почему вы так тривиально мыслите, это мир, который существует параллельно, и мы с ним пересекаемся, почему бы и этому виртуальному миру иногда не посылать своих, так сказать, гонцов к нам, таким образом, участвовать в нашей жизни.
аявки М-да… Я как-то об этом не думал. Наверно, дело в консервативности мышления?
заявки Я бы сказал – дело в вариативности. Чем шире мы мыслим, тем более понятными становятся многие явления. И тогда смысл отдельных событий приобретает, соответственно, божественный или инфернальный характер.
заявки Так вы считаете, что достаточно более гибко подходить к этому вопросу, сместить акценты, и тогда наше восприятие претерпит некоторые изменения?
заявки Именно.
Лана заворожено слушала эту болтовню, и снова подвергала внутреннему анализу свои подозрения. Она вспоминает самое начало, не связана ли вся ее история с Интернетом… Передача прервалась.
– Девушка, вы слышали передачу, минуту назад? – она пытается найти поддержку в глазах барменши, но читает в ее глазах неотвратимый диагноз безумия.
– Нет, вы ошибаетесь, всё время играла музыка.
– Да-да, – Лана схватила свою шубу, на ходу оделась и выбежала из бара.
А вслед ей неслась музыка Блонкера. Дура, закричала она во тьму и ветер со снегом, насмотрелась, начиталась! Я должна ему позвонить, черт, где же этот проклятый телефон, Гленберг, Гленберг…
Нет такой фамилии, а вспомнить не могу. Ладно, надо просто поехать к нему, решила она. Благо, на площади всегда полно частников, быстрее, быстрее, торопила она водителя, где же эта улица и дом?
Лана вынуждена была извиниться, после того как они сделали несколько кругов, не принесших никаких результатов. Она вглядывалась в дома, но их зловещие глаза как будто отталкивали ее и шептали: «Что ты здесь забыла, Макса больше нет, да и не было никогда, это всё твоё больное воображение»…
Ладно, надо ехать домой, попробую зайти в сеть. Она расплатилась с водителем, и нажала кнопку лифта. Надо успокоиться, надо успокоиться, громко шептала она. Дома Диана спросила её, почему так поздно, и благополучно ушла в свою комнату. Компьютер зловеще пикнул при запуске. Вернись, Макс, расскажи мне, что с тобой произошло. Макс, может, я могу тебе чем-нибудь помочь? Отдать душу, отдать душу, виртуальный, нереальный, что делать, чтобы понять, совершенная каша в голове, зафиксировала Лана.
В памяти всплыла недавно прочитанная повесть, где героиня общалась по Интернету с духом своего любимого, который разбился в горах. А потом выяснилось, что это было специально подстроено, и вместо него писал письма человек, обладающий способностями к гипнозу и прочей экстрасенсорике.
И тут Лана вспомнила самый первый вечер, да, все было именно так, включенный торшер с мягким светом, тот же аквариум, все также… Я сидела и повторяла его имя, как будто заклинание. Колдовала? Пыталась материализовать героя своего рассказа? Бред какой-то, там был почти реальный прототип, правда, я его видела только один раз, но он реальный. Что же произошло, Интернет подарил мне то, о чём я мечтала? И сейчас просто забрал? Или это была шахматная партия с самим Богом?
Лана обхватила голову руками. Да, да, это был мужчина, который так соответствовал моему нынешнему состоянию.
Она представила его образ, вспомнила шелковистые касания его волос на своей ладони, когда он, сидя в кресле, склонил свою голову, и она инстинктивно потянулась погладить его шевелюру, ощутив прилив какой-то материнской любви. Он не шевелился, и потом поднял на неё свой взгляд, и ей показалось, что это был один из немногих взглядов, когда он смотрел прямо в душу.
Нет, он абсолютно реальный. Тут перед воспаленным мозгом промчалась фраза из радиопередачи. «Вот мы с вами тут сидим, дискутируем, только с чего вы решили, что это происходит именно с нами? И почему вы, собственно, думаете, что мы реальные люди, а не виртуальные образы?».
Да-да, Лана начала потихоньку выходить из оцепенения, наверное, ничего и не было, просто игра воображения, просто Интернет захватил меня в свои сети и внушил мне галлюцинации, на мне та же одежда, что и тогда, я также сижу перед монитором. Остается только подвести указатель мыши к часам и взглянуть на дату.
Лана почувствовала, что не может этого сделать. Дискета, простучало в её памяти.
Да, дискета с сюжетом, так, что там… «Лана сидела за компьютером…», – слово в слово история их отношений. Да как он смел, он мне отдает мой собственный сюжет, его счастье, что он куда-то растворился, вот и окончание, где я прибегаю домой, сажусь к компьютеру и начинаю читать сюжет. «Тот же вечер, тот же свет торшера, даже тот же аквариум…», – читала Лана дальше.
Все было просто в её воображении? Не есть ли реальные люди сплав того, что они на самом деле есть и того, что мы о них думаем? Они реальны и расплывчаты, как акварели зимнего утреннего неба, и никогда нельзя знать заранее, какие поступки являются следствиями каких мыслей?
Лана обернулась в сторону аквариума, и на секунду ей показалось, что в воде висит, серебристо переливаясь, медуза, а на поверхности воды плавают перышки синицы. Горгона ли превратила бедную птичку в камень, или она убила ее как-то иначе? Прозрачный взгляд медузы заставил ее замереть…
– Ты хоть понимаешь, что ты тут написал? – Света затянулась сигаретой, возвращая Владику рукопись, – Все в кучу собрал, Бога, Интернет, птичек и прочее. Не думаю, что это можно будет опубликовать, – кончики губ презрительно опустились после слова «это».
– Ты что, обиделась? – Владик взглянул на нее с некоторой тревогой.
– А ты думал? Взял меня выставил какой-то шизофреничкой! Я что, за тобой гонялась, чтобы славу литературную обрести? Вот любишь вас, мужиков, заботишься, варишь кашки, а в итоге попадаешь на страницы романов, и думаешь, а может, у меня правда уже крыша съехала от любви? Вот не буду больше тебе помогать, или три процента плати.
– Ну, я не думал, что ты все это воспримешь как личный выпад против себя, Света. Я бы тебе не давал вообще читать, давай будем считать, что не было этой рукописи, о’кей? Я уже тысячу раз пожалел, что, хотя бы гипотетически, не поставил себя на твое место. Женщины, с вами ну просто как на передовом фронте.
– Да ладно, разве я могу на тебя злиться. Мне тут кое-то понравилось. Мягкий намёк на инцест с сестрой, например.
– Где ты увидела этот намёк, и вообще, причём тут сестра?
– Ну, как тебе сказать, Владик…
– Говори, как есть.
– В общем, мне стало немного обидно (за себя) и я позволила, так сказать, внести некоторые поправки в повествование.
– Так… Значит, ты взяла и грубо извратила саму мысль? О Господи, за что мне такое наказание!
– Гм… Уточни, какую мысль, я что-то там твоих мыслей не заметила. Вот сейчас это более цельное произведение. И не заламывай руки, у нас тут не водевиль и не мелодрама. Впрочем, как на это посмотреть. Не злись, это будет наш, так сказать, общий ребенок.
– Значит, я не ошибся в том, что и ты мечтаешь о лаврах писательницы?
– А почему нет, Владик? Вот сколько мы с тобой знакомы, столько мы с тобой и спорим. То пунктуация, то грамматика, то ещё Бог знает о чём. Вместо того чтобы наслаждаться свободным от забот временем. «Не довольно ли нам пререкаться, не пора ли предаться любви», а мы спорим до посинения, и потом уже непонятно, для чего вообще встречались. Литературные вечеринки, разбавляемые краткими минутами наслаждениями. Помнишь, в «Мантиссе», все эти скучные куски текста между постельными сценами? Так вот, у нас всё с точностью наоборот.
